, - хотя с нашей точки зрения он во многом не прав. Неужели и вас
удивляет, - спросил он, обращаясь к миссис Кэмп, - что народ мог  положить
в основу своей цивилизации такой тезис - нужно жить друг для друга,  а  не
только для себя?
   - Вовсе нет! - ответила она. -  Бедные  всегда  так  живут,  иначе  они
вообще не могли бы существовать.
   - Насколько я понял, именно это и говорил мне вчера вечером коридорный,
- сказал мне  альтрурец.  Затем,  обращаясь  ко  всем  присутствующим,  он
прибавил: - Наверное, даже в Америке больше бедных людей, чем богатых?
   - На этот вопрос ответить вам точно не  могу,  -  сказал  я,  -  думаю,
однако, что среди людей,  решивших  самим  ковать  свое  счастье,  богатых
больше, чем бедных.
   - Остановимся на этой формулировке. Если она отвечает действительности,
то я не вижу, почему американцы столь непримиримы к  альтрурской  системе.
Что же касается того, существует ли и существовал ли когда-либо  альтруизм
в гражданском его выражении на деле, то, как мне кажется, нельзя отрицать,
что среди первых христиан - тех, что  жили  непосредственно  после  Иисуса
Христа, и  на  кого,  надо  думать,  его  пример  наложил  наиболее  яркий
отпечаток - практиковался альтруизм не менее  радикальный,  чем  тот,  что
положили мы в основу своего государственного устройства и нашей теперешней
экономики.
   - Да, но вы знаете, - сказала миссис Мэйкли с видом  человека,  который
выдвигает аргумент, от  которого  просто  не  отмахнешься,  -  от  _этого_
пришлось  отказаться.  Ничего  из  этого  не  вышло.  Выяснилось,  что   в
культурном  обществе  такое  учение  не  пойдет,  и  если  хотеть,   чтобы
христианство развивалось, не нужно слепо следовать его  букве.  Во  всяком
случае, - продолжала она, не скрывая удовольствия, которое испытываем  все
мы, загнав противника в угол, - вы должны  признать,  что  у  нас  гораздо
больше простора для личности.
   Но, прежде чем альтрурец смог  ответить,  в  разговор  вступил  молодой
Кэмп:
   - Если вы хотите увидеть американские личности в чистом виде, поезжайте
в один из наших крупных промышленных городов  и  посмотрите  на  заводских
рабочих, когда они разбредаются вечером по домам:  молоденькие  девочки  и
пожилые женщины, мальчишки и взрослые мужчины,  все  в  хлопковом  пуху  и
усталые до того, что еле передвигают ноги. Так  и  плетутся  эти  личности
толпой, ничем не отличаясь от стада баранов.
   - Без жертв ничто не обходится, - решительно сказала миссис Мэйкли, как
будто и себя причисляя к ним.  -  Разумеется,  одни  люди  бывают  поярче,
другие посерее. Многое зависит от темперамента.
   - А еще большее от ваших капиталов, - возразил Кэмп с дерзким  смешком.
- В Америке при капиталах можно и личностью быть, а вот  без  капиталов  -
трудно.
   Его сестра, не принимавшая до той поры никакого  участия  в  разговоре,
заметила тихим голоском:
   - А по-моему, так ты очень даже личность, Руб, хотя  денег  у  тебя  не
очень-то много, - и они дружно рассмеялись.
   Миссис Мэйкли принадлежала к числу тех неумных женщин,  которые  должны
настоять на своем, даже в ущерб себе.
   - Я уверена, - сказала она так, будто  говорила  от  лица  всех  высших
классов, - что среди _нас_ никаких личностей нет. Мы все из  одного  теста
сделаны. Иначе в обществе и не может быть. Если  вы  начнете  чересчур  уж
выпячивать свою индивидуальность, люди начнут вас сторониться. Это пошло и
очень скучно.
   - Значит, индивидуальность не кажется вам таким уж ценным качеством?  -
осведомился альтрурец.
   - Оно мне кажется просто отвратительным,  -  вскричала  дама,  очевидно
забыв, с чего начался спор. - Что касается  меня,  я  бываю  по-настоящему
довольна, только когда забываю о том, что нужно быть  личностью  и  вообще
все эти глупости.
   Этим торжественным заявлением инциденту, по всей видимости, был положен
конец,  и  все  мы  примолкли  на  минуту,  чем  я  воспользовался,  чтобы
осмотреться в комнате и отметить с присущим мне  литературным  чутьем  всю
простоту и даже бедность обстановки. Здесь находились кровать, на  которой
лежала больная, у изголовья стол с грудой книг и керосиновой лампой  -  из
чего я заключил, что днем обычно она бодрствует, а ночью в часы бессонницы
читает при свете этой лампы. Еще в  комнате  были  деревянные  стулья,  на
которых сидели мы; по чистому полу были разбросаны там и  тут  овальные  и
круглые самодельные половички. Еще стоял  придвинутый  к  стене  небольшой
мелодион. Окна были занавешены бумагой, и,  насколько  я  мог  припомнить,
никаких  маркиз  снаружи  не   было.   Над   изголовьем   кровати   висела
кавалерийская сабля с портупеей - та самая, о  которой  я  уже  слышал  от
миссис Мэйкли. Я вдруг подумал, что стены этой комнаты,  наверное,  многое
видели, и сказал, обращаясь к больной:
   - Вы себе не представляете, миссис Кэмп, как я рад,  что  мне  довелось
побывать у вас в доме. Он так типичен, по-моему.
   Видно было, что ей приятно это слышать.
   - Вы совершенно правы, - сказала она, - это самый  настоящий  старинный
фермерский дом. Мы никогда не пускали дачников, и потому он  сохранился  в
более или  менее  первозданном  виде,  немногие  перестройки  и  переделки
производились обычно, потому что это было нужно, реже - потому что нам так
хотелось.
   - Какая жалость, - продолжал я, отвечая, как мне показалось, в масть, -
что мы, горожане, приезжая в сельскую местность, почти не  видим  сельской
жизни. Я, например, провел здесь уже несколько сезонов, а в фермерский дом
попал впервые.
   -  Быть  того  не  может!  -  воскликнул  альтрурец,  и,  заметив,  что
обстоятельство это представляется ему исключительным, я слегка возгордился
своей исключительностью.
   - Да. Думаю, что городские жители, приезжающие сюда из года  в  год  на
лето, редко заводят знакомства с людьми, которые живут здесь круглый  год.
Мы живем в гостиницах и держимся своей компанией, а если и ходим в  гости,
то только к кому-нибудь из дачников, вот и получается,  что  мы  никак  не
можем разорвать порочный  круг  слишком  тесных  уз,  нас  связывающих,  и
неосведомленности в отношении посторонних.
   - Но вы считаете, что для вас это несчастье? - спросил альтрурец.
   - А что поделаешь? Чтобы свести нас,  нужен  счастливый  случай,  вроде
сегодняшнего. Но ведь  не  каждый  день  нам  в  руки  попадает  гость  из
Альтрурии, а раз так, зачем нам ходить по чужим фермам.
   - У нас вы всегда были бы желанным гостем, мистер Твельфмо,  -  сказала
миссис Кэмп.
   - Но, простите меня,  -  сказал  альтрурец,  -  то,  что  вы  говорите,
представляется мне поистине ужасным. Можно подумать, что  вы  люди  другой
расы, другой породы.
   - Да, - сказал я, -  мне  порой  кажется,  что  наша  гостиница  -  это
корабль, бросивший якорь у незнакомого берега. Жители доставляют  продукты
и ведут торговлю с буфетчиком, иногда мы даже видим их через  борт,  но  в
разговоры не вступаем и дел с ними никаких не имеем. Когда сезон  приходит
к концу, мы отплываем, и на этом все кончается - до следующего лета.
   Альтрурец повернулся к миссис Кэмп:
   - А как вы смотрите на это? Что вы думаете по этому поводу?
   - Мы как-то не думали об этом, но теперь, послушав мистера Твельфмо,  я
вижу, что дело обстоит именно так. И это  очень  странно  -  ведь  все  мы
принадлежим к одному народу,  говорим  на  одном  языке,  исповедуем  одну
религию, и страна у нас одна - та самая, за которую сражался мой муж и  за
которую - думаю, что я имею право сказать это,  -  он  отдал  жизнь.  Ведь
вернулся с  войны  совсем  не  тот  человек,  которого  мы  прежде  знали.
Возможно, у нас есть и общие интересы - это мы могли бы выяснить, если  бы
нам удалось познакомиться поближе.
   - Но как хорошо, что столько горожан едет теперь на отдых в деревню,  -
сказала миссис Мэйкли. - Один штат Нью-Гэмпшир имеет с них за лето до пяти
миллионов долларов.
   Она обвела  нас  взглядом  в  ожидании  всеобщего  одобрения,  которого
безусловно заслуживал этот похвальный факт, и молодой Кэмп сказал:
   - А доказывает это прежде всего никчемность туземцев - подумать только,
с такими заработками они не могут свести концы  с  концами,  бросают  свои
фермы и катят на Запад. По-вашему, это, наверное, происходит  оттого,  что
им, видите ли, понадобились кабриолеты и рояли.
   - Ну, какая-то причина да есть, - не сдавалась миссис Мэйкли.
   Она, очевидно,  не  собиралась  пасовать  перед  этим  желчным  молодым
человеком, чему я был рад, хотя, признаюсь, уроненная  ею  фраза,  которая
так хорошо запала ему в голову, не говорила  о  хорошем  вкусе.  И  еще  я
подумал, что он сможет дать ей сто очков вперед в любом споре, и  немножко
опасался исхода настоящих пререканий. Чтобы как-то разрядить атмосферу,  я
сказал:
   - Неужели нет у нас средств лучше узнать друг друга?  Уверен,  что  обе
стороны настроены по отношению друг к другу вполне дружелюбно.
   - Ошибаетесь, - сказал Кэмп, -  с  нашей  стороны,  во  всяком  случае,
никакого дружелюбия нет. Вы являетесь в деревню с целью получить  за  свои
деньги максимум, мы же стремимся давать вам за ваши деньги минимум. Вот  и
все, и если у мистера Гомоса по атому поводу какое-то другое мнение, то он
жестоко ошибается.
   - Я еще не пришел ни к какому заключению в этом вопросе, ведь  все  это
для меня так ново, - кротко ответил альтрурец. - Но,  скажите,  почему  бы
вам не основывать свои взаимоотношения на доброте?
   - Потому что основываются они - как и все остальное у нас - на спросе и
предложении. Какая уж тут может быть речь о доброте? Но даже существуй она
в натуре, есть обстоятельство,  которое  уничтожает  ее  в  корне.  Летняя
публика - как мы их называем - на  туземцев  -  как  они  называют  нас  -
смотрит сверху вниз, и для нас это не секрет.
   - Ну, мистер Кэмп, я убеждена, что про меня вы не можете сказать, что я
смотрю на туземцев свысока, - задорно сказала миссис Мэйкли.
   Молодой человек рассмеялся.
   - Смотрите, смотрите! - сказал он без всякой неприязни и прибавил: -  И
имеете на то право. Мы для вас не компания, вы это знаете, и мы  знаем.  У
вас больше денег, вы лучше одеты, лучше  воспитаны.  Вы  разговариваете  о
вещах, о которых большинство туземцев ни малейшего  понятия  не  имеет.  Я
знаю, принято делать вид, что это  вовсе  не  так,  но  я  делать  вид  не
собираюсь.
   Я  вспомнил,  как  мой  приятель   банкир   сказал,   что   не   желает
фарисействовать, и подумал,  уж  не  встретился  ли  нам  еще  один  такой
свободолюбец. Я,  правда,  не  вполне  понимал,  как  может  молодой  Кэмп
позволить себе такую роскошь, но потом решил, что терять ему, в  сущности,
нечего - рассчитывать получить выгоду от кого-то  из  нас  он  не  мог,  а
миссис Мэйкли вряд ли откажется от услуг его сестры как портнихи, если она
и впредь будет шить так хорошо и дешево.
   - А что, если бы, - продолжал он, - кто-нибудь из местных поймал бы вас
на слове и заявился со своей  женой  к  вам  с  визитом,  как  это  делают
дачники, желая завязать с кем-то знакомство?
   - Я была бы только рада, - сказала миссис Мэйкли, - и прием бы  им  был
оказан самый любезный.
   - Такой же, как дачникам?
   - Пожалуй, с дачниками у меня нашлось бы больше общего: общие интересы,
общие знакомые и, по всей вероятности, больше тем для разговора...
   - Они принадлежали бы к одному с вами классу, вот и вся  разница.  Если
бы вы поехали на Запад и к вам пожаловал бы с супругой владелец  одной  из
огромных ферм, простирающихся на двадцать тысяч акров, неужели  вы  повели
бы себя с ними так, как с нашими туземцами? Да никогда!  Все  вы  были  бы
состоятельные люди и как таковые отлично понимали бы друг друга.
   - Вот уж нет, - перебила его миссис Мэйкли. - Есть масса богатых людей,
с которыми никто не хочет знаться и  которые  никак  не  могут  попасть  в
общество - людей темных и грубых. И, уж если говорить о  деньгах,  мне  не
кажется, что селяне радуются им меньше других.
   - Напротив, больше, - сказал молодой человек.
   - Ну так как же? - спросила миссис Мэйкли, будто выдвинула  неоспоримый
аргумент. Молодой человек ничего не ответил, и она продолжала: - А  теперь
давайте спросим вашу сестру - пусть она скажет, делала ли  я  когда-нибудь
разницу между ней и другими юными девушками, живущими у нас в гостинице?
   Молодая девушка покраснела, не испытывая, видимо, желания отвечать.
   - Ну, Лиззи! - воскликнула миссис Мэйкли,  и  по  тону  ее  можно  было
понять, что она не на шутку обижена.
   Мне эта сцена показалась  достаточно  мучительной,  и  я  посмотрел  на
миссис  Кэмп  в  надежде,  что  она  скажет  хоть  что-нибудь  и  разрядит
атмосферу. Но она промолчала. На ее  крупном  приветливом  лице  отражался
лишь интерес к разговору, ничего больше.
   - Вы же сами знаете, миссис Мэйкли, - сказала  девушка,  -  что  вы  не
относитесь ко мне так, как к барышням из гостиницы.
   Ни в тоне ее голоса, ни в выражении  глаз  не  сквозило  обиды,  только
сожаление  -  она  как  будто  думала,  что,  если  бы  не  это   досадное
обстоятельство, она могла бы любить эту женщину, от которой,  по-видимому,
видела много добра.
   Слезы выступили на глазах у миссис Мэйкли, и она  обратилась  к  миссис
Кэмп:
   - Значит, вы _все_ так к нам относитесь? - спросила она.
   - А почему бы и нет? - вопросом на вопрос ответила  больная.  -  Однако
нет, не все деревенские жители смотрят на вещи нашими глазами.  Многие  из
них испытывают как раз те чувства, как вам бы хотелось, но это потому, что
они живут бездумно. А раз задумавшись, начинают испытывать те же  чувства,
что и мы. Но я не осуждаю вас. Вы не можете переделать себя, так же как  и
мы. По крайней мере, в этом мы друг от друга мало чем отличаемся.
   Усмотрев в  этих  словах  признаки  потепления,  миссис  Мэйкли  слегка
приободрилась и жалобным  голосом  -  словно  напрашиваясь  на  дальнейшее
сочувствие - проговорила:
   - То же самое сказала мне  и  хозяйка  домика,  который  мы  видели  по
дороге: кто-то должен быть богат и кто-то  должен  быть  беден  -  так  уж
устроен мир.
   - А как бы вам понравилось быть в числе тех, кто должен быть  беден?  -
спросил молодой Кэмп с ехидной усмешкой.
   - Не знаю, - сказала миссис Мэйкли  с  неожиданной  горячностью,  -  но
уверена, что я не стала бы обижать ни бедных ни богатых.
   - Я очень сожалею, если мы обидели вас, миссис Мэйкли, - сказала миссис
Кэмп с достоинством, - но вы задавали нам вопросы, и нам казалось, что  вы
хотите получить на них правдивые ответы. Зачем же  было  нам  приглаживать
правду?
   - Иногда вы все же это делаете, - сказала миссис Мэйкли, и на глазах  у
нее снова показались слезы. - И потом вы ведь знаете, как я расположена ко
всем вам.
   У миссис Кэмп сделался растерянный вид.
   - Может, мы и наговорили лишнего. Но я не могла  иначе  -  да  и  дети,
разумеется, не могли, - раз  уж  вы  стали  нас  расспрашивать  прямо  при
мистере Гомосе.
   Я взглянул на альтрурца, который сидел молча и  внимательно  слушал,  и
внезапно в душу мне закралось сомнение относительно него:  да  человек  ли
он, обычный смертный, индивидуум, как мы  все,  или  же  некая  лакмусовая
бумажка, посланная свыше, чтобы выявить всю скрытую в  нас  искренность  и
показать, как мы в  действительности  относимся  друг  к  другу.  Бредовая
мысль, но мне подумалось, что можно будет использовать ее в одном из  моих
будущих  романов,  и  я  почувствовал  за  ней   прилив   профессиональной
благодарности.
   - Да уж, - сказал я с веселой иронией. -  Всем  нам  пришлось  проявить
гораздо больше искренности, чем хотелось, и если мистер Гомос  намерен  по
возвращении домой  написать  путевые  заметки,  уж  в  чем,  в  чем,  а  в
недостатке прямодушия обвинить нас он не сможет. Я всегда считал, что  это
одно из наших достоинств! Взять хотя бы мистера Кэмпа или  моего  приятеля
банкира - нет, я не думаю, чтобы у мистера Гомоса был повод  упрекать  нас
даже в излишней сдержанности.
   - Ну что бы он там у себя о нас ни  рассказал,  -  со  вздохом  сказала
миссис  Мэйкли,  устремив  благоговейный  взгляд  на  саблю,  висящую  над
кроватью, - он должен будет подтвердить, что, несмотря на  все  деления  и
классы, все мы - американцы, и даже если в мелочах наши взгляды  и  мнения
расходятся, все равно мы дети одной страны.
   - Ну, в  этом-то  я  как  раз  не  уверен,  -  возразил  Рубен  Кэмп  с
неприличной поспешностью, - я никак не считаю, что мы дети  одной  страны.
Для вас Америка одно, а для нас совсем  другое.  Для  вас  Америка  -  это
досуг, удобная легкая жизнь, разнообразные развлечения из года  в  год,  а
если и работа, то работа, которую вам _хочется_ делать. Для нас же Америка
-  это  работа,  которую  мы  _должны_  делать,  причем  работа   тяжелая,
отнимающая все время. Для вас она - свобода,  но  о  какой  свободе  может
говорить человек, если он не знает, будет ли у него  завтра  обед?  Как-то
раз, работая на железной дороге, я участвовал в забастовке  и  сам  видел,
как люди приходили и отрекались от своей свободы за возможность прокормить
семью. Они не сомневались  в  своей  правоте  и  понимали,  что  им  нужно
отстаивать свои  права,  но  им  приходилось  покоряться  и  лизать  руку,
кормящую их. Да, все  мы  американцы,  только  вот,  мне  кажется,  миссис
Мэйкли, Америка у всех  у  нас  разная.  Ну  какая  может  быть  страна  у
человека, занесенного в черный список?
   - Занесенного в черный список? Не понимаю, о ком вы?
   - О ком? Да есть такие люди. Я сам кое-кого из  них  встречал  в  наших
промышленных городах. Эти люди значатся в конторских книгах  всех  больших
предприятий как рабочие, которым ни в коем случае  нельзя  давать  работу,
которых, иными словами, следует наказывать холодом и голодом, выгонять  на
улицу; они нанесли оскорбление своим хозяевам, почему и  должны  мучиться,
созерцая мытарства своей беспомощной семьи.
   - Простите меня, мистер Кэмп, - вмешался я. - Но ведь в  черный  список
обычно попадают люди, игравшие значительную роль в рабочих беспорядках,  -
так, по крайней мере, я слышал.
   - Совершенно верно, - ответил молодой человек, по-видимому, не дав себе
труда вдуматься в смысл моего вопроса.
   - Ага! - подхватил я. -  Но  в  этом  случае  вряд  ли  можно  порицать
работодателя за желание поквитаться. Это в порядке вещей.
   - Господи Боже! - воскликнул альтрурец. - Возможно ли,  что  в  Америке
считается в порядке вещей лишать хлеба чью-то  семью  только  потому,  что
глава ее совершил в области экономики поступок, идущий  вразрез  с  вашими
интересами или вызывающий ваше неудовольствие.
   -  Мистер  Твельфмо,  по  всей  видимости,  считает,  что  это  так,  -
насмешливо заметил молодой человек. - Но в  порядке  это  вещей  или  нет,
именно так оно обстоит на деле, и вы легко можете  представить  себе,  как
горячо должен любить человек, занесенный в черный список,  страну,  где  с
ним могут поступить подобным образом. Как бы назвали вы в Альтрурии  такое
явление, как занесение в черный список?
   - Да, да, пожалуйста! - взмолилась миссис Мэйкли. - Пусть он непременно
расскажет нам об Альтрурии. Все эти  разговоры  относительно  рабочих  так
скучны. Верно, миссис Кэмп?
   Миссис Кэмп ничего не сказала, однако альтрурец ответил  на  вопрос  ее
сына:
   - Мы  никак  не  назвали  бы  такое  явление,  потому  что  у  нас  оно
невозможно. Мы не знаем преступления, в  наказание  за  которое  человека,
преступившего закон, следовало бы лишать возможности зарабатывать себе  на
жизнь.
   - О, преступи он закон _здесь_, - сказал молодой Кэмп, - ему не  о  чем
было  бы  тужить.  Уж  ему-то  государство  предоставило  бы   возможность
зарабатывать себе на жизнь.
   - Ну а если бы он никак не нарушил закон, в то  же  время  не  имел  бы
никакой возможности зарабатывать...
   - Тогда государство предоставило бы ему право податься в  бродяги.  Вот
как этот молодец...
   Он отдернул слегка з