уж себе, то я, естественно, не остался глух  к  лести,  пусть
адресованной мне как гражданину Америки, а не лично.
   Мы  уже  подходили  к  живописному  холму,  на  котором   расположилась
гостиница, неизменно радующая взор своим  праздничным  видом.  Построенная
без затей, даже несколько небрежно, она чем-то  напоминала  наши  огромные
каботажные суда. Сумерки успели сильно сгуститься, и здание было  опоясано
несколькими рядами ярко освещенных окон, свет, льющийся  из  них,  пронзал
окружающий мрак, совсем как огни иллюминаторов  кают-компании  или  рубки.
Клин леса, выдвинувшийся в  поле,  заслонял  железнодорожную  станцию;  ни
одного другого здания в поле зрения не было. Казалось, что гостиница стоит
на якоре, покачиваясь на мелкой волне.  Я  хотел  было  обратить  внимание
альтрурца на это чарующее  сходство,  но  вовремя  вспомнил,  что  он  еще
недостаточно долго пожил у нас в стране, чтобы увидеть пароход, вроде тех,
что строятся в Фолл-Ривер, и потому пошел дальше, не тратя на  него  этого
сравнения. Однако бережно припрятал его в памяти, рассчитывая использовать
в одном из своих грядущих произведений.
   Обитатели  гостиницы  сидели  на  верандах,  разбившись  на   небольшие
компании,  или  занимали  кресла,  выстроившиеся   вдоль   стон.   Женщины
сплетничали, мужчины были поглощены своими сигарами. После жаркого дня  на
землю упала прохлада, и у всех был вид, будто вместе с  тяготами  истекшей
недели они  отбросили  прочь  все  заботы  и  сейчас  просто  наслаждаются
моментом. По большей  части  это  были  супружеские  пары  уже  не  первой
молодости. Были, однако, и такие, кто вполне мог иметь сыновей  и  дочерей
среди молодежи, прогуливавшейся по  верандам  или  проносившейся  в  вихре
вальса мимо открытых окон большого зала. Музыка,  казалось,  сливалась  со
светом, который струился из окон, заливая лужайку перед  домом.  Все  были
хорошо одеты, спокойны и довольны, и мне подумалось, что гостиница  -  это
наша республика в миниатюре.
   Мы невольно приостановились, и я услышал,  как  альтрурец  пробормотал:
"Прелестно, прелестно! Просто восхитительно!"
   - Не правда  ли?  -  отозвался  я,  преисполнившись  гордости.  -  Наша
гостиница весьма типична. Точно такие же можно встретить у  нас  в  стране
повсюду. Она типична тем, что ничем не выделяется, и  мне  скорее  приятно
сознание, что и люди, живущие в ней, весьма похожи на  тех,  кто  населяет
другие,  ей  подобные,  так  что  вы  сразу  же  почувствуете  себя  дома,
очутившись среди них. По всей стране, на  юге  и  на  севере,  где  только
имеются какие-нибудь горки, или красивый водоем,  или  полоска  пляжа,  вы
непременно найдете такой вот приют для наших усталых  тружеников.  Не  так
давно мы начали понимать, что не стоит потрошить гусыню,  несущую  золотые
яйца, даже если она похожа на  орла,  который  как  ни  в  чем  не  бывало
пристраивается, будто на насесте, на наших знаменах. Нам  стало  очевидно,
что если мы и дальше не будем щадить  сил  на  работе,  Америка  останется
вовсе без американцев.
   Альтрурец захохотал.
   - Как замечательно вы  это  выразили!  Как  образно!  Как  оригинально!
Извините меня, но я просто не могу  удержаться,  чтобы  не  выразить  свое
восхищение. Ведь наше представление о том, что смешно  и  что  нет,  резко
отличается от вашего.
   - И каково же оно? - спросил я.
   - Едва ли я сумею объяснить вам. Сам я не Бог весть какой юморист.
   И опять меня кольнула ироническая нотка, прозвучавшая в его голосе,  но
сказать наверняка я не мог и потому просто продолжал молчать, полагая, что
если ему  захочется  и  дальше  послушать  о  превращении  американцев  из
непрестанно трудящихся пчелок в бездельных временами мотыльков, то  он  не
преминет спросить меня об этом.
   - И что же произошло, когда вы до этого додумались?  -  поинтересовался
он.
   - Ну, знаете, уж в чем, в чем, а в практичности нам не откажешь. Сделав
это открытие, мы  сразу  же  перестали  надрываться  на  работе  и  начали
создавать курорты. Теперь и коммерсанты, и люди интеллектуального труда  -
все, за малым исключением - берут каждый год отпуск на четыре-пять недель.
Их жены уезжают еще в начале лета, и, если  они  селятся  на  каком-нибудь
курорте часах в трех езды от города, мужья выезжают к ним в субботу  после
обеда и проводят воскресенье с семьей.  На  какие-нибудь  тридцать  восемь
часов все гостиницы вроде этой становятся скоплением  счастливых  семейных
очагов.
   - Но это же просто замечательно, - сказал альтрурец. - Что  правда,  то
правда, - в практичности вам не откажешь. Так  вы  говорите,  дамы  обычно
приезжают на курорт в начале лета?
   - Да, иногда в начале июня.
   - А зачем? - спросил альтрурец.
   - Как зачем? На отдых, конечно, - ответил я несколько запальчиво.
   - Но, по-моему, вы только что говорили, что мужья, как  только  им  это
позволяют финансы, освобождают своих жен  и  дочерей  от  всякой  домашней
работы.
   - Совершенно верно.
   - Тогда от чего же хотят отдохнуть дамы?
   - От забот. Не забудьте, что изнуряет не только физический  труд.  Даже
если они и освобождены от труда по дому, домашние заботы по-прежнему лежат
на них. А ничего более изнурительного, чем домашние заботы, не существует.
Кроме того, прекрасный пол, как мне кажется, появляется на  свет  усталым.
Кстати сказать, люди, интересующиеся нашей жизнью, утверждают, что  с  тех
пор, как женщины  всерьез  увлеклись  атлетикой  -  греблей  и  плаванием,
лаун-теннисом и альпинизмом, - то это в соединении с отсутствием  забот  и
долгими месяцами отдыха может привести к тому, что наши дамы  со  временем
превзойдут мужчин и  в  физическом  отношении,  как  уже  превзошли  их  в
умственном. Ну, что ж! Мы  будем  только  рады.  Это  вполне  ответило  бы
американскому чувству юмора.
   - Вот как? Вы хотите сказать, что у вас  имеется  свое  особое  чувство
юмора? - спросил альтрурец. - Хотя, конечно. Вы ведь так любите  анекдоты.
Расскажите мне хотя бы один, чтобы я имел представление  о  том,  что  вас
веселит.
   -  Отчего  же.  Беда  только,  что  самые  остроумные  анекдоты  сильно
проигрывают от объяснений, - ответил я. - Единственное, что вам  остается,
это пожить с нами и самому  во  всем  разобраться.  Нас,  например,  очень
забавляет оторопь, которая находит на иностранцев при виде  готовности,  с
какой мужчины у нас усаживаются под каблук своих жен.
   - О, это мне отнюдь не кажется зазорным; Напротив, я усматриваю в  этом
известную щедрость и мужественность американского характера. Я с гордостью
утверждаю,  что  тут  одна  из  точек  соприкосновения   нашей   и   вашей
цивилизации. Нет  ни  малейшего  сомнения,  что  влияние  женщин  на  вашу
общественную жизнь  чрезвычайно  благотворно  -  так,  во  всяком  случае,
обстоит дело у нас.
   Я поперхнулся и уставился на него, однако он совсем  не  заметил  моего
удивления - возможно оттого, что в темноте  не  разобрал  выражения  моего
лица.
   -  Женщины  у  нас,  -  сказал  я,  помолчав,  -  никакого  влияния  на
общественную жизнь не имеют.
   - Нет? Неужели? Но, насколько я понял из ваших слов,  американки  лучше
образованны, чем американцы?
   - Пожалуй. Принимая во внимание целый ряд обстоятельств,  типичных  для
нашего общества, женщины у нас  действительно  составляют  если  не  более
просвещенную, то, во всяком случае, более осведомленную часть общества.
   - Значит ли это, что они более начитанны, но образованны не лучше?
   - В известном смысле, может, и лучше. По крайней мере,  они  много  чем
интересуются:  искусством  и  музыкой,  поэзией  и  театром,  заграничными
путешествиями и психологией, политической экономией и Бог весть чем еще. У
них для этого больше времени - собственно, времени у них  сколько  угодно.
Нашим молодым людям рано  приходится  приобщаться  к  деловой  жизни.  Да,
пожалуй, можно сказать, что женщины у  нас  культурней  мужчин.  Тут  двух
мнений быть не может. Самые книгочеи у нас они. Что бы мы, бедняги авторы,
делали, если бы не женщины! Да что там говорить, ни один писатель у нас не
сумел бы сделать себе имени,  если  бы  не  они.  Американская  литература
существует только потому, что американки ценят ее и любят.
   - Но неужели мужчины у вас не любят читать?
   - Кое-кто любит, но относительно немногие. Вы  можете  часто  услышать,
как какой-нибудь самодовольный  невежда  говорит  писателю:  "Моя  жена  и
дочери знают ваши книги, мне же самому времени ни  на  что,  кроме  газет,
теперь не хватает. Их я просматриваю за завтраком или в поезде  по  дороге
на работу". И ему ничуть не стыдно признаться, что он ничего, кроме газет,
не читает.
   - Следовательно, вы считаете, что было  бы  лучше,  если  бы  читал  он
книги?
   - Пожалуй,  в  присутствии  четырех-пяти  тысяч  точащих  на  нас  зубы
журналистов я бы предпочел этого вслух не говорить.  Да  и  скромность  не
позволяет.
   - Ну а все-таки, - не унимался альтрурец. -  По-вашему,  значит,  книга
представляет собой  большую  ценность,  чем  газетная  статья?  Она  более
глубока?
   -  По-моему,  даже  вышеупомянутые  четыре-пять  тысяч   точащих   зубы
журналистов едва ли станут это отрицать.
   - Из чего следует, что постоянный читатель  более  глубокой  литературы
должен сам быть более вдумчив, чем читатель не таких уж глубоких  газетных
статей, которые он просто просматривает по дороге на работу?
   - Если  я  не  ошибаюсь,  мы,  для  начала,  согласились  на  том,  что
культурный уровень наших дам значительно выше,  не  так  ли?  Едва  ли  вы
найдете американца, который не гордился бы этим обстоятельством.
   - Но, если ваши женщины, -  сказал  альтрурец,  -  как  правило,  лучше
осведомлены, чем мужчины, более развиты и более вдумчивы и к тому же почти
полностью свободны от труда по дому и даже от домашних забот,  почему  они
не принимают участия в общественной жизни?
   Я расхохотался, вообразив, что наконец-то подловил своего знакомца.
   - По той простой причине, что они сами этого не хотят.
   - Ну, это не причина, - возразил он. - А отчего они не хотят?
   -  Послушайте,  -  взмолился  я,  теряя  терпение.  -  По-моему,   надо
предоставить вам возможность осведомиться об этом  у  самих  дам,  -  и  я
повернулся и пошел  опять  в  сторону  гостиницы,  однако  альтрурец  меня
легонько придержал.
   - Извините меня, - начал он.
   - Нет, нет, - сказал я. -

   Банкетный стол накрыт, и гости прибывают.
   Издалека веселый слышен гомон...

   - Пойдемте посмотрим, как танцует молодежь!
   - Погодите, - умоляющим голосом сказал он. - Расскажите  мне  сперва  о
старшем поколении. Отступление по поводу дам было весьма интересно,  но  я
думаю, что вы расскажете мне и о собравшихся здесь мужчинах. Кто они  или,
вернее, чем они занимаются?
   - Но ведь я уже говорил - все это  люди  деловые  или  же  занимающиеся
умственным  трудом,  люди,  проводящие  жизнь  в  кабинетах,  конторах   и
присутственных местах; приехали  они  сюда  на  несколько  недель  или  на
несколько  дней  провести  здесь  заслуженный  отдых.  Это   представители
разнообразнейших профессий: адвокаты и  врачи,  лица  духовного  звания  и
коммерсанты,  маклеры  и  банкиры.  Пожалуй,  не  найдется  специальности,
которая не была бы представлена здесь. Я как раз сейчас подумал, что  наша
гостиница - это американская республика в миниатюре.
   - Мне необычайно повезло, что мы встретились с вами  здесь:  ваш  ум  и
наблюдательность  чрезвычайно  помогут  мне  при  изучении  жизни   вашего
общества. Мне кажется, что с вашей помощью я сумею проникнуть в самую суть
американской жизни и постичь  загадку  американского  юмора,  ни  разу  не
покинув веранды вашей гостеприимной гостиницы, - сказал мой гость.
   Я отнюдь не бил в этом уверен, но пропустить мимо  ушей  похвалу  вашим
умственным способностям не так-то легко, и я ответил, что буду рад оказать
ему посильное содействие.
   Он поблагодарил меня и сказал:
   - Тогда скажите мне для начала - правильно ли  я  понял,  что  все  эти
господа находятся здесь но причине крайнего переутомления?
   - Совершенно верно. Вы представить себе не можете, как много работают у
нас коммерсанты  и  представители  интеллектуальных  профессий.  Наверное,
ничего подобного нигде в мире не наблюдается. Но, как я  уже  говорил,  мы
начинаем понимать, что не стоит жечь жизнь с двух концов, а то ее  надолго
не хватит. Поэтому каждое лето один конец мы ненадолго  тушим.  И  все  же
путь  нашего  процветания  усыпан  человеческими   жертвами,   развалинами
умственными и физическими, в полном смысле  этого  слова.  Наши  дома  для
умалишенных  переполнены  людьми,  которые  не  выдержали  напряжения,   а
европейские  страны  так  и   кишат   американцами,   страдающими   черной
меланхолией.
   Этот чудовищный факт вселял в меня известную гордость: мы,  американцы,
бесспорно гордимся тем, что работаем больше, чем следует.  Бог  его  знает
почему?
   Альтрурец пробормотал:
   - Но это же просто ужасно? Кошмар какой-то!
   Но мне показалось,  что  он  особенно  не  слушал,  как  я  разливался,
живописуя  модное  у  нас  пренебрежение  законами  бытия  и   неизбежными
последствиями этого.
   - Приятно узнать, - продолжал он, -  что  коммерсанты  и  представители
интеллигентных профессий в Америке осознали наконец  все  безрассудство  и
пагубность непосильного труда. А с прочими переутомленными тружениками мне
тоже удастся здесь встретиться?
   - Какими еще переутомленными тружениками? - спросил я в  свою  очередь,
поскольку считал, что перечислил их всех довольно подробно.
   -  Да  хотя  бы,  -  сказал  альтрурец,  -  с   вашими   механиками   и
чернорабочими, сталеварами и стеклодувами, шахтерами и фермерами, с вашими
печатниками и фрезеровщиками, железнодорожниками и рабочими с каменоломен?
Или они предпочитают отдыхать на собственных курортах?



3

   Трудно было поверить, что подобный вопрос мог быть задан альтрурцем  по
наивности. У меня и прежде зарождалось сомнение - уж не подшучивает ли  он
надо мной. Сейчас оно возникло с новой силой и больше  уже  не  отпускало.
Первой моей мыслью было, что он просто насмехается, что слова его -  смесь
дешевого сарказма и ханжества, обнаружив  которую  в  обличительных  речах
фабричных агитаторов мы только снисходительно улыбаемся.  На  миг  я  даже
вообразил было, что стал жертвой профсоюзного деятеля,  проводившего  свой
летний отпуск в разъездах по стране под видом путешественника из Альтрурии
и  втирающегося  в  общество  людей,  которое,  узнай  они,  кто   он,   и
разговаривать с ним не стали бы. В следующий момент, однако, я понял,  что
это  невозможно.  Не  мог  же  я  предположить,  что  друг,   давший   ему
рекомендательное письмо, был способен принять участие в столь низкопробной
шутке. Кроме того, я не мог  представить  себе,  почему  именно  меня  мог
избрать представитель профессионального  союза  мишенью  своих  бестактных
выпадов. Как бы то ни было, в данный  момент  мне  ничего  не  оставалось,
кроме как отнестись к его вопросу так, будто он задан  от  чистого  сердца
человеком, желающим что-то  узнать  от  меня.  Вопрос  был  нелеп,  но  из
приличия приходилось делать вид, что я вовсе так не думаю. Долг  требовал,
чтобы я ответил на него со всей серьезностью, и потому я решил  уклониться
от прямого ответа.
   - Видите ли, - сказал я, - здесь вы затрагиваете область жизни, которая
мало соприкасается со сферой моей деятельности. Я ведь романист, и  потому
все свое время трачу на манипулирование судьбами добронравных  старомодных
героев и героинь и на старания довести  их  до  обязательного  счастливого
брака, поэтому мне до сих пор просто не хватало времени  приглядываться  к
жизни землепашцев и мастеровых, и, по правде говоря, я  понятия  не  имею,
как они распоряжаются своим свободным временем. Однако я почти уверен, что
никого из них вы не встретите здесь, в гостинице: им на это  просто  денег
не хватит, ну и, кроме того, мне кажется, что они чувствовали бы себя  тут
не в своей тарелке. Все мы, американцы, глубоко их уважаем  и  знаем,  что
благоденствие Америки полностью зависит от  них;  у  нас  даже  существует
теория, что в политическом отношении они -  господствующий  класс,  но  мы
очень мало их видим и с ними не знаемся. Вообще, наша образованная публика
так мало интересуется ими, что не испытывает потребности встречать их даже
на страницах  романов.  Она  предпочитает  изысканных,  элегантных  дам  и
господ, чьи чувства хотя бы доступны их пониманию. Сам я своих героев тоже
всегда заимствую в высшем  обществе.  Было  бы  неправильно  предположить,
однако, что  мы  безразличны  к  тому,  как  живется  трудящимся  классам.
Изучением  этого  вопроса  занимаются  сейчас  очень  серьезно,  и   здесь
находится несколько человек, которые, я думаю, смогут  удовлетворить  ваше
любопытство по этому поводу. Я вас с ними познакомлю.
   На этот раз альтрурец не пытался меня остановить. Он сказал, что  будет
очень рад познакомиться с моими  друзьями,  и  я  повел  его  к  небольшой
компании, устроившейся в противоположном углу веранды. Ко всем этим  людям
я по той или иной причине  испытывал  особую  приязнь.  Все  они  обладали
недюжинным умом, широким кругозором и были американцами до  мозга  костей.
Составляли компанию банкир и священник, адвокат и доктор, был среди них  и
профессор, преподающий в одном из наших колледжей политическую экономию, а
также удалившийся от дел фабрикант - не помню чего именно, то  ли  хлопка,
то ли стали или еще чего-то в том же  роде.  Все  они  вежливо  поднялись,
когда я подошел со своим гостем, и мне почудился в их взглядах  повышенный
интерес, вызванный,  без  сомнения,  слухами  о  его  странном  поведении,
которые, конечно же, успели разнестись по всей гостинице.  Как  бы  то  ни
было, они сумели этот интерес скрыть, а когда на лицо альтрурца упал  свет
от нескольких лампионов, прикрепленных к ближайшему столбу, я заметил, что
глаза  их  просияли  вдруг  приязнью,  какую  испытал  и  сам  я,  впервые
встретившись с ним.
   Я сказал:
   - Господа, позвольте познакомить вас с моим другом мистером Гомосом,  -
а затем представил их одного за  другим  по  имени.  После  того  как  все
уселись, я пояснил: - Мистер Гомос приехал из Альтрурии, он у нас в стране
впервые, и его очень интересуют наши порядки. Он  уже  допрашивал  меня  с
пристрастием насчет некоторых этапов нашей цивилизации,  и,  признаюсь,  я
решил подкинуть его вам - чувствую, что одному мне с ним не справиться.
   Все  учтиво  посмеялись  моей  шутке,  и  только  профессор  спросил  с
сарказмом, на мой взгляд, незаслуженным:
   - Что же именно в нашем  государственном  устройстве  могло  показаться
необъяснимым  автору  "Перчатки  и  латной  рукавицы"  и  "Восхитительного
жеманства"?
   Все опять посмеялись, на этот раз, как мне показалось, не столь учтиво,
и затем банкир спросил моего гостя:
   - И давно вы покинули Альтрурию?
   - У меня впечатление, что ужасно  давно,  а  на  деле  всего  несколько
недель тому назад.
   - Я полагаю, вы ехали через Англию?
   - Да, у нас нет прямого сообщения с Америкой, - сказал альтрурец.
   - Довольно-таки странно, - вмешался  я,  слегка  оскорбленный  в  своих
патриотических чувствах.
   - У англичан прямое сообщение буквально со всем миром,  -  сообщил  мне
поучительным тоном банкир.
   - Тарифы доконали наше кораблестроение, - заявил  профессор.  Никто  не
поддержал разговор на эту животрепещущую тему, и профессор осведомился:  -
У вас греческая фамилия, не так ли, мистер Гомос?
   - Да, мы принадлежим к одному из  древнейших  родов  Эллады,  -  сказал
альтрурец.
   - А вы не думаете, -  спросил  адвокат,  который,  подобно  большинству
юристов, любил романтическую литературу и был весьма начитан, особенно  по
части всяких сказаний и мифов, - что  существуют  основания  отождествлять
Альтрурию с легендарной Атлантидой?
   -