жим?
     -- Да, папа.
     -- Как получилось, что ты  оставил свой пистолет  там, где ребенок  мог
его взять? Джим покраснел:
     -- Он не был заряжен, папа.
     -- Если всех  убитых  из  незаряженного оружия положить  в ряд, длинная
получилась бы шеренга. Ты ведь горд разрешением носить оружие?
     -- Да, сэр.
     --  И  я горжусь, что  тебе разрешили. Это значит, что ты сознательный,
внушающий доверие  взрослый человек.  На Совете я поручился за тебя и  стоял
рядом, когда  ты давал  клятву.  Я гарантировал,  что  ты  будешь  следовать
инструкциям и  выполнять  устав  искренне и постоянно,  а не  только большую
часть времени. Понимаешь меня?
     -- Да, сэр. Думаю, что да.
     -- Хорошо. Пойдем обедать.
     Мягким рокотом  своих  соленых  шуток и несдержанных  замечаний  доктор
Макрей, как всегда, задавал тон за  столом. Вскоре он повернулся  к  мистеру
Марлоу и сказал:
     --  Ты  упомянул  что-то  о  том,  что  лет  через двадцать  мы  сможем
избавиться от респираторов; скажи мне: есть какие-нибудь новости о Проекте?
     Колония  располагала  десятками проектов, каждый из которых  должен был
упростить  для людей  условия  существования  на Марсе, но  когда говорили о
Проекте,  всегда  имели  в  виду  атмосферу  или  кислород. Участники первой
экспедиции Харварда-Карнеги охарактеризовали Марс как в целом  пригодный для
заселения, но  с  той важнейшей оговоркой, что нормальный человек в  здешнем
разреженном воздухе задохнется. Однако, они также сообщили,  что миллиарды и
миллиарды  тонн  кислорода  содержались в  песках  марсианской пустыни -- те
самые  окислы железа, благодаря которым Марс имел свой красноватый  оттенок.
Проект предполагал высвободить этот кислород для дыхания людей.
     -- Разве ты  не  слышал  сегодня новости с Деймоса?  -- ответил  мистер
Марлоу.
     -- Никогда не слушаю новости. Так лучше для нервной системы.
     -- Не сомневаюсь. Но  это были хорошие новости. Опытный  завод в  Ливии
работает, и работает  успешно.  В  первый день  производства он  восстановил
почти четыре миллиона тонн кислорода -- и никаких срывов.
     Миссис Марлоу была поражена:
     -- Четыре миллиона тонн? Ведь это, кажется, ужасно много.
     Ее муж ухмыльнулся:
     --  Ты представляешь  себе,  сколько времени потребуется  заводу  такой
мощности, чтобы выполнить всю работу, то есть увеличить кислородное давление
на пять фунтов на квадратный дюйм?
     -- Нет, конечно. Но не слишком много, я полагаю.
     --  Давай  прикинем,  --  его губы  бесшумно шевелились. --  Хм,  около
двухсот тысяч лет -- марсианских лет, конечно.
     -- Ты смеешься надо мной, Джеймс!
     -- Совсем нет. Но пусть  большие цифры  не  пугают  тебя, дорогая;  мы,
безусловно, не станем ограничиваться единственным заводом, а  построим их по
всей пустыне, каждый мощностью  миллиард лошадиных сил. Не существует, слава
Богу,  предела  их  мощности;  и если  наших  жизней не хватит доделать  эту
работу, то, по крайней мере, наши дети наверняка дождутся ее окончания.
     Миссис Марлоу погрузилась в мечты:
     -- Хорошо было бы пройтись по улице, подставив ветру открытое лицо. Мне
вспомнился наш сад  и  ручей, пересекающий  его --  я  была  тогда маленькой
девочкой... -- она запнулась.
     -- Жалеешь, что мы прилетели на Марс, Джейн? -- мягко спросил ее муж.
     -- Нет! Это мой дом.
     -- Хорошо. О чем печалишься, доктор?
     -- М-м? Да  так, ерунда. Я просто задумался о конечном результате. Ведь
в  целом это  отличная  работа; трудная  работа, хорошая работа,  за которую
человек может ухватиться. Но вот мы закончим ее, а  зачем? Чтобы еще два или
три миллиарда овец бессмысленно здесь бродили по округе, почесываясь и блея?
Лучше бы мы оставили  Марс марсианам. Скажи мне, сэр, а ты знаешь, для  чего
вначале использовали телевидение?
     -- Нет, откуда?
     -- Хм...  Сам я, конечно, этого не видел,  но мне рассказывал мой отец.
Кажется...
     -- Твой отец? Сколько же ему было лет? Когда он родился?
     -- Ну, мой дед. Или, может  быть, это был  мой прадед.  Неважно. Первые
телевизоры устанавливали в коктейль-барах -- развлекательных заведениях -- и
смотрели по ним борцовские поединки.
     -- Что такое "борцовский поединок"? -- спросила Филлис.
     -- Устаревшая форма  народных танцев, --  ответил ее отец. -- И, тем не
менее, допуская вашу точку зрения, доктор, я все же не вижу, какой вред...
     -- А что такое "народный танец"? -- настаивала Филлис.
     -- Объясни ей, Джейн. Меня она поставила в тупик.
     -- Это когда народ танцует, глупая, -- самоуверенно сказал Джим.
     --  Почти   верно,  --  согласилась  мама.   Доктор  Макрей   посмотрел
внимательно:
     -- Эти ребята многое теряют. Думаю открыть клуб старинных танцев. Я был
некогда весьма хорошим танцмейстером. Филлис повернулась к брату:
     -- Теперь, наверное,  ты скажешь мне, что старинный танец --  это когда
старина танцует.
     Мистер Марлоу поднял брови.
     -- Мне кажется, дорогая, дети уже поели. Нельзя ли их отпустить?
     --  Да,  конечно.  Можете идти,  мои родные.  Олли, скажи:  "Разрешите,
пожалуйста, выйти из-за стола".
     Малыш повторил фразу, а Виллис эхом присоединился к нему.
     Джим  наспех вытер рот, схватил в  охапку Виллиса и направился к себе в
комнату. Он любил слушать  доктора, но в присутствии других взрослых старина
иногда нес самую фантастическую чепуху. Неинтересен был для Джима и разговор
о кислородном проекте: он не видел ничего странного или неудобного в ношении
маски. Без нее он чувствовал бы себя на улице неодетым.
     По мнению Джима, Марс был и так хорош, и незачем было стараться сделать
его похожим  на Землю, ведь она не представляла собой ничего особенного. Его
собственные  впечатления  о Земле  ограничивались  туманными  воспоминаниями
раннего  детства, прошедшего на высокогорном плато в  Боливии, где проходила
акклиматизация эмигрантов -- холод, недостаток кислорода и жуткая скука.
     Его  сестра плелась  сзади. В  дверях своей комнаты  он  остановился  и
спросил:
     -- Что тебе надо, детка?
     --  Ну,  это...  Джимми, похоже, мне  придется позаботиться о  Виллисе,
когда ты уедешь учиться, и, может, ты скажешь ему об этом. Чтобы он слушался
меня и не обижался.
     Джим изумленно посмотрел на нее.
     --  Ас чего  ты взяла,  что  я собираюсь  оставить  его  здесь?  Теперь
удивилась она.
     -- А  как же иначе? Тебе придется.  Его нельзя брать в  колледж. Спроси
маму.
     -- Мама не имеет к  этому  никакого  отношения. Ее  мало волнует, что я
возьму с собой.
     --  Все равно  тебе нельзя его брать, даже если она не возражает. Какой
же ты упрямый.
     --  Ты  считаешь  меня  упрямым всегда,  когда  я  отказываюсь потакать
каждому твоему желанию!
     -- Не во  мне  дело, а в Виллисе. Здесь его дом; он привык  к  нему. Он
будет тосковать в колледже.
     -- Я буду с ним!
     --  Довольно  редко.  Ты  будешь  на  занятиях,  а  Виллису  ничего  не
останется, как только  сидеть и грустить.  Лучше тебе оставить его  здесь со
мной -- с нами -- где ему будет хорошо.
     Джим выпрямился.
     --  Я  спрошу  об  этом  прямо  сейчас. Он вернулся  в  гостиную и стал
нетерпеливо ждать, когда его заметят. Скоро отец повернулся к нему:
     -- Ну? Что случилось, Джим? Что-то не дает тебе покоя?
     -- Да  вот... послушай, па. Что-нибудь может помешать мне взять с собой
Виллиса, когда я поеду в колледж? Отец удивился:
     -- Мне не приходило в голову, что ты вдруг вознамеришься взять его.
     -- Хм... А почему бы и нет?
     -- Но колледж -- не место для него.
     -- Почему?
     -- Но ты  не  сможешь как следует позаботиться  о  нем. Ты будешь жутко
занят.
     -- Виллис не требует особой заботы. Просто кормить его каждый месяц, да
примерно раз в неделю давать ему воды -- и больше ему ничего не надо. Почему
же я не могу его взять?
     Мистер Марлоу не нашелся, что сказать, и повернулся к жене.
     -- Дорогой Джимми, мы не хотим, чтобы ты... -- начала она. Джим прервал
ее:
     --  Мама,  каждый раз, когда ты  хочешь отговорить меня от чего-то,  ты
начинаешь: "Дорогой Джимми!" Ее губы дрогнули, но она сдержала улыбку.
     -- Прости, Джим. Возможно, это так. Я лишь хотела сказать следующее: мы
хотим,  чтобы  ты  хорошо  начал  учебу  в  колледже,  а  я  не  думаю,  что
необходимость опекать Виллиса будет способствовать этому.
     Джим растерялся на мгновение, но уступать он явно не собирался:
     --  Послушай, мама,  послушай,  отец,  вы оба видели присланный  мне из
колледжа проспект, в котором  говорится, что  делать  и  что взять с  собой,
когда  надо  прибыть  и так  далее.  В  случае,  если  любой из  вас  сможет
где-нибудь в этой инструкции обнаружить нечто, запрещающее мне взять Виллиса
с собой, я замолкну как марсианин. Это справедливо?
     Миссис Марлоу вопросительно взглянула на мужа. Его взгляд, обращенный к
ней, выражал  ту же надежду на помощь. Мистер Марлоу прекрасно сознавал, что
доктор   Макрей,   храня  молчание,   смотрел  на  них  обоих  с  выражением
насмешливого сочувствия на лице.
     Мистер Марлоу пожал плечами.
     -- Бери с собой Виллиса, Джим. Но отвечать за него будешь сам.
     Джим широко улыбнулся.
     -- Спасибо, па!
     Он быстро исчез из комнаты, чтобы родители не успели передумать.
     Мистер Марлоу  выбил свою трубку  в  пепельницу и  мрачно  взглянул  на
доктора Макрея.
     -- Ну так чему же ты усмехаешься, ты, старый шимпанзе? Ты считаешь, что
я слишком потакаю ему, не так ли?
     -- Что ты, совсем нет! Я думаю, ты поступил абсолютно правильно.
     --  Ты полагаешь,  что  этот любимчик  Джима  не  создаст  ему  никаких
трудностей в колледже?
     -- Отнюдь. Я имею некоторое представление о причудах поведения Виллиса.
     -- Тогда почему ты сказал, что я поступил правильно?
     --  А  почему  парень  должен избегать  трудностей?  Трудности  --  это
нормальные  условия  существования  человечества.  Они  нас   взрастили.  Мы
расцвели на них.
     --  Иногда я  думаю, доктор,  что  ты,  как  выразился бы Джим,  совсем
рехнулся.
     --  Возможно. Но  поскольку я один  здесь  разбираюсь  в медицине, я не
намерен   попасть   в   психушку.   Миссис   Марлоу,   вы   не    могли   бы
облагодетельствовать старика еще одной чашечкой вашего восхитительного кофе?
     -- Конечно, доктор.
     Она наполнила ему чашку, а затем обратилась к мужу:
     -- Джеймс,  я не  жалею о том, что ты разрешил  Джиму взять  Виллиса  с
собой. Теперь мы сможем вздохнуть спокойно.
     -- Почему, дорогая?  Джим был прав,  сказав, что этот малый  не слишком
привередлив.
     -- Это, пожалуй, верно. Но я бы не хотела, чтобы он был так правдив.
     -- Как  --  "так"?  Я  считал его  отличным  свидетелем  для улаживания
детских ссор.
     --  Да,  конечно.   Он  воспроизводит  все,  что  слышит,  с  точностью
копировальной машины.  Вот  это и  плохо.  Она взглянула огорченно, а  затем
усмехнулась:
     -- Ты знаешь миссис Поттл?
     -- Естественно.
     --  Кто  ее не знает!  --  вмешался  доктор. -- Я,  к  несчастью,  несу
ответственность за ее "нервы".
     -- Она действительно больна, доктор? -- спросила миссис Марлоу.
     -- Она слишком много ест и  мало работает.  Профессиональная  этика  не
позволяет мне что-либо к этому добавить.
     -- Я не знала, что она у вас есть.
     -- Мадам, проявите уважение к моим сединам. Так что же произошло с этой
Поттл?
     -- Так  вот, на  прошлой  неделе мы  с Любой  Конски вместе обедали,  и
разговор зашел о миссис Поттл.  Как бы то ни  было, Джеймс, я  была  слишком
откровенна, и я не знала, что Виллис сидит под столом.
     -- Вот как? -- мистер Марлоу закрыл глаза. -- Так что же дальше?
     --  Вы оба помните, что Поттлы остановились у Конски в Северной колонии
и пробудут до тех пор, пока их дом не будет готов. Сара Поттл стала для Любы
излюбленным  критическим  объектом,  и  во  вторник  Люба   весьма  красочно
описывала мне некоторые из домашних привычек Сары. Два дня спустя Сара Поттл
зашла,  чтобы  посоветовать мне, как  следует воспитывать детей.  Что-то  из
сказанного  ею  подействовало на  Виллиса --  я  знала, что  он  находится в
комнате, но не могла предположить ничего подобного -- Виллис воспроизвел как
раз то, что не нужно, и  я не сумела заставить его замолчать. В конце концов
я просто  вынесла  его  из комнаты. Миссис  Поттл ушла, не  попрощавшись,  и
больше со мной не общается.
     -- Не велика потеря, -- заметил ее муж.
     -- Да, но Люба попала впросак. Ее  голос невозможно не узнать, а Виллис
говорит  им  лучше,  чем она  сама. Хотя я не думаю,  что Люба слишком  этим
огорчена,  --  вы  бы  только  послушали,  как  Виллис  воспроизводит Любино
описание того,  как Сара Поттл выглядит по утрам  и  что она в связи  с этим
предпринимает!
     --  Вы бы послушали,  -- добавил Макрей, --  что миссис Поттл Думает по
поводу слуг.
     --  Я слышала. Она  находит чудовищным, что Компания не поставляет  нам
слуг.
     Доктор кивнул:
     -- Прямо с воротничками на шее.
     -- Ну  и женщина! Не могу понять,  зачем вообще она решила поселиться в
колонии.
     --  Разве ты не знаешь? -- сказал ее  муж.  --  Они надеялись мгновенно
здесь разбогатеть.
     -- Хм!
     Лицо доктора Макрея приобрело невинное выражение.
     -- Миссис Марлоу, мне  в качестве ее лечащего врача, возможно,  было бы
полезно услышать, что Виллис может сказать относительно миссис Поттл. Как вы
думаете, он повторит это для нас?
     -- Вы, доктор, старый пройдоха, любитель сплетен.
     -- Согласен. Подслушивать мне тоже нравится.
     -- Бесстыдник.
     -- Вновь согласен. Мои нервы  отдыхают. Я  не испытываю стыда уже много
лет.
     --  Виллис, возможно, представит  нам презанимательный отчет о том, что
наболтали дети за последние две недели.
     -- Может быть, вы уговорите его? Миссис Марлоу внезапно улыбнулась:
     -- Попытка не пытка.
     Она вышла из комнаты, чтобы принести шарообразного друга Джима.

        III. ГЕККО

     Рассвет в среду был холоден  и  ясен,  что обычно  для Марса. Саттоны и
Марлоу,  за исключением  Оливера, собрались  на грузовой  пристани  Колонии,
находящейся  на  западном  русле  канала   Стримон,  чтобы  проводить  своих
мальчиков.
     Температура поднималась, и дул упругий утренний ветер,  но было все еще
минус  тридцать.   Твердая   ледяная   корка   голубовато-стального   цвета,
покрывавшая  канал  в этих  широтах,  сегодня не  растает. На ней,  рядом  с
пристанью, покоился почтовый скутер с Малого Сертиса, чей корпус опирался на
два острых, как бритва,  полоза. Его водитель еще не закончил  перетаскивать
груз из портового склада в кузов.
     Тигриные полосы на  маске  Джима,  боевая  раскраска Фрэнка  и радужные
переливы на костюме  Филлис позволяли легко узнать ребят, хотя только рост и
поведение отличали их от взрослых, двое из которых --  доктор Макрей и  отец
Клэри --  не были родственниками Марлоу и Саттонов. Священник говорил что-то
Фрэнку низким серьезным голосом.
     Вскоре он повернулся и обратился к Джиму:
     -- Твой пастор просил меня проститься  с  тобой, сын  мой. К несчастью,
бедняга прикован к постели марсианской простудой. Но он  все равно явился бы
сюда, не спрячь я его маску.
     Как и священник, капеллан-протестант был холостяком; они  жили в  одном
доме.
     -- Он очень болен? -- спросил Джим.
     -- Не то чтобы очень. Но прими благословение от него и от меня тоже, --
он протянул руку.
     Джим  бросил  свою дорожную  сумку, переложил коньки и Виллиса в  левую
руку и  обменялся  рукопожатием. Последовала  неловкая  пауза. Наконец  Джим
сказал:
     --  Почему  бы  вам  всем  не  пойти домой, пока  вы не  превратились в
ледышки?
     -- Точно, -- согласился Френсис, -- это хорошая мысль.
     -- Я полагаю, водитель  почти готов, -- подхватил мистер Марлоу. -- Ну,
сын, позаботься о себе.  Увидимся после  переселения. Он торжественно  пожал
руку сыну.
     -- Счастливо, отец.
     Миссис Марлоу обняла Джима, прижалась к нему своей маской и сказала:
     -- Мальчик мой, ты слишком мал, чтобы покидать дом надолго!
     -- Ну пожалуйста, мама!
     Но он тоже обнял ее, а затем в объятия попала Филлис.
     -- По местам, -- позвал водитель.
     -- Всем пока! -- Джим повернулся, почувствовав, что  кто-то взял его за
локоть. Это был доктор.
     -- Позаботься о себе, Джим, и никому не давай себя в обиду.
     -- Спасибо, док.
     Джим повернулся и  протянул водителю документы о приеме в колледж, в то
время как доктор прощался с Френсисом. Водитель просмотрел их:
     -- Оба бесплатно,  да?  Ладно, поскольку сегодня  утром нет  ни  одного
платного пассажира, можете ехать в верхнем салоне.
     Он оторвал контроль. Джим взобрался  внутрь и пошел  к дорогим обзорным
местам, находившимся  за и над  водительской  кабиной  и  позволявшим хорошо
видеть окрестности.  Фрэнк  присоединился к  нему.  Судно вздрогнуло,  когда
водитель домкратом высвободил  вмерзшие в  лед  полозья,  и  под рев турбины
плавными  несильными  рывками  машина выбралась  на трассу. Берега понеслись
мимо, а затем, с  повышением скорости, слились в две сплошные стены. Лед был
зеркально гладок,  и вскоре они достигли крейсерской  скорости, составлявшей
более  двухсот  пятидесяти миль в час. Водитель снял  маску,  Джим и  Фрэнк,
увидев  это,  последовали  его  примеру.   Теперь  давление   внутри  салона
поддерживалось  встречным  ветром,  к  тому  же,   благодаря  уплотнившемуся
воздуху, стало существенно теплее.
     -- Клево, да? -- сказал Френсис.
     -- Да. Посмотри на Землю.
     Высоко  над  Солнцем их  родная  планета плыла в  северовосточной части
неба.  Она  зеленовато  мерцала на темно-пурпурном фоне. Рядом с ней,  легко
различимая  невооруженным  глазом,  находилась  маленькая  звезда  абсолютно
белого цвета -- Луна, спутник Земли. Точно к северу по курсу, не более чем в
двадцати градусах над горизонтом завис Деймос -- внешняя луна Марса. Это был
крохотный  бледный  диск, почти исчезнувший в лучах  Солнца,  размером  чуть
больше  какой-нибудь  далекой  звезды и заметно уступающий  Земле  по  своей
яркости.
     Фобос -- внутренняя луна  -- был не виден. На широте Чаракса он никогда
не  поднимался более  чем на  восемь  градусов над линией  горизонта  на час
другой дважды в сутки. Днем он исчезал в синеве неба, и едва ли  мог найтись
столь безрассудный человек, чтобы наблюдать за ним во время ночных  холодов.
Насколько Джим мог припомнить, ему не доводилось видеть Фобос,  разве что во
время переселения из колонии в колонию.
     Френсис перевел взгляд с Земли на Деймос.
     -- Попроси водителя включить радио, -- сказал он, -- Деймос поднялся.
     -- Зачем нам эти передачи? -- ответил Джим. --  Мне интереснее смотреть
по сторонам.
     Теперь  берега были не столь высоки. Из-под крыши салона он  мог видеть
находившиеся за ними поля. Хотя сезон был на исходе, орошаемые участки вдоль
канала еще зеленели,  и  он  наблюдал,  как  растения  поднимались из  почвы
навстречу утреннему солнцу.
     Иногда  на расстоянии многих миль ему удавалось  различить  красноватые
дюны   пустыни.  Увидеть  зеленый  пояс  восточного  русла  их  канала  было
невозможно -- он находился за горизонтом.
     Не  предупредив,  водитель включил  радио,  и  наполнившая салон музыка
вытеснила низкий  рев  реактивной турбины. Это была земная музыка Сибелиуса,
композитора-классика  из другого века. Марсианская  колония существовала еще
недостаточно долго для того, чтобы  создать  свое собственное  искусство,  и
продолжала  заимствовать культурные достижения. Ни  Джим, ни  Фрэнк не знали
имени композитора, да и не стремились узнать. Берега канала вновь поднялись,
смотреть стало не на что, кроме сплошной ледяной колеи, --  они откинулись в
креслах и задремали.
     Виллис впервые с момента выхода из дома  шевельнулся. Он выдвинул  свои