она все равно не будет счастлива?
     Как он и ожидал ее примолкший язык стал крайне активен после ужина.
     Он слушал, пытался спокойно увещевать ее и указать  на  отсутствие  у
нее логики, несправедливость и безосновательность ее обвинений.  Все  было
бесполезно. Кончила она, как всегда, плача  и  угрожая  оставить  его  или
покончить с собой.
     На этот раз он не уступил.
     - Я хочу купить этот дом и я хочу  наслаждаться  жизнью  так,  как  я
запланировал, - твердо заявил он. - И все тут!
     Он надел куртку и двинулся к двери.
     - Я вернусь позже. Может быть.
     Она завизжала  и  запустила  в  него  пепельницей.  Он  пригнулся,  и
пепельница отскочила от двери, отщепив кусок дерева.
     К счастью, Бренда не  последовала  за  ним  и  не  устроила  сцену  в
коридоре, как бывало делала в предыдущих случаях.
     Уже была ночь. Луна еще не взошла, и единственный свет лился из  окон
мотеля, фонарей вдоль улиц и многочисленных фар  автомобилей  на  бульваре
Апачей. Он вывел машину на бульвар и поехал на восток, а затем свернул  на
юг. Через несколько минут он был на дороге в Хохокам Хоумс. Мысль  о  том,
что он собирался сделать, заставила его сердце забиться быстрее и  сделала
его кожу холодной. Это был первый раз в  жизни,  когда  он  всерьез  думал
совершить преступный акт.
     Хохокам  был  в  огне  от   освещения   и   шумным   от   музыки   из
громкоговорителей и голосов детей, игравших на улице, покуда  их  родители
рассматривали дома.
     Он поехал дальше, проехал через Месу, развернулся и вернулся  обратно
через Темпе и до Ван Бюрена и в сердце Феникса. Он срезал угол  на  север,
потом на восток, до тех пор, пока не оказался в городке  Скоттдейл.  Здесь
он остановился на полтора часа в маленькой таверне. После роскоши  четырех
рюмок "Бэт 69" он завязал. Больше он не хотел  -  скорее,  боялся  принять
больше, потому что ему не улыбалось быть пьяным, когда он начнет выполнять
свой проект.
     Когда он вернулся в Хохокам Хоумс, свет уже не  горел,  и  в  пустыню
вернулось безмолвие. Он припарковал машину позади дома, в котором  побывал
в полдень. Одетым в перчатку правым кулаком он  разбил  окно,  давшее  ему
доступ в комнату отдыха.
     К тому времени, когда он оказался внутри комнаты, он тяжело  дышал  и
сердце его билось так, словно он  пробежал  несколько  кварталов.  Хоть  и
испуганный, он вынужден был улыбнуться про себя. Человек, много  живший  в
своем воображении, он часто мнил себя взломщиком - не заурядным,  конечно,
а Раффизом. Теперь он  знал,  что  его  уважение  к  закону  было  слишком
сильным, чтобы он стал когда-нибудь крупным преступником, или даже мелким.
Совесть мучила его из-за этого маленького  акта,  выполнение  которого  он
считал для себя оправданным.
     Более того, мысль о возможной поимке чуть не заставила его плюнуть на
рог.
     Прожив тихую, достойную и респектабельную жизнь, он  будет  погублен,
если его заметят. Стоит ли рог этого.
     Он решил, что да. Отступи он сейчас, он всю свою жизнь будет гадать о
том, что же он упустил. Его ждало величайшее из всех  приключений,  такое,
какого не испытывал никакой другой человек. Если  он  сейчас  струсит,  то
может с таким же успехом застрелиться, ибо он будет не в состоянии вынести
потери рога или самобичеваний и обвинений в отсутствии смелости.
     В комнате отдыха было так темно, что он вынужден был нащупывать  путь
к стенному шкафу кончиками пальцев.
     Обнаружив раздвижные двери, он откатил левую, которую он отталкивал в
сторону в полдень. Он медленно подталкивал ее локтем, чтобы избежать шума,
и остановился послушать звуки снаружи дома.
     Как только дверь была полностью открыта,  он  отступил  на  несколько
шагов. Он поднес мундштук рога к губам и тихо подул. Раздавшийся  из  него
трубный звук так сильно поразил его, что он  выронил  инструмент.  Пошарив
вслепую, он обнаружил его наконец в углу помещения.
     Второй раз он подул сильно.  Раздалась  еще  одна  громкая  нота,  не
громче чем  первая.  Какое-то  устройство  в  роге,  наверное  серебристая
паутина за мундштуком, регулировало децибельный уровень.  Несколько  минут
он стоял в нерешительности с  поднятым  почти  у  рта  рогом.  Он  пытался
мысленно реконструировать точную последовательность семи слышанных им нот.
     Семь маленьких кнопок на нижней  стороне  явно  определяли  различные
гармонические волны. Но он не мог выяснить, которая, не экспериментируя  и
не привлекая внимания.
     Он пожал плечами и пробормотал:
     - Какого черта!
     Он снова затрубил, но теперь он нажимал кнопки,  задействовав  сперва
ближайшие к нему. Воспарило семь нот.
     Их  длительность  была  такой,  как  он  помнил,  но   не   в   такой
последовательности, как ему помнилось.
     Когда замер последний трубный звук, издалека донесся крик. Вольф чуть
было не запаниковал. Он выругался, снова поднял рог к  губам  и  нажал  на
кнопки в таком порядке, который  как  он  надеялся,  воспроизведет  "сезам
откройся", музыкальный ключ к другому миру.
     В то же время луч фонарика пробежался по разбитому стеклу комнаты,  а
затем последовал дальше. Вольф снова затрубил.
     Свет вернулся к окну. Поднялись новые крики.
     Вольф пробовал разные  комбинации  кнопок.  Третья  попытка  казалась
дубликатом того, что произвел юноша на вершине поганкообразного валуна.
     Фонарик просунули в разбитое окно. Глухой голос прорычал:
     - Эй ты, там, выходи, или я буду стрелять!
     Одновременно на стене появился зеленоватый свет, прорвался и выплавил
дыру. Сквозь нее сияла луна.  Деревья  и  валун  были  видимы  только  как
силуэты на фоне зеленовато-серебряного  излучения  от  огромного  шара,  у
которого виден был только сегмент.
     Он не стал задерживаться, он мог бы заколебаться, если  бы  оставался
незамеченным, но теперь он знал, что должен бежать.
     Другой мир предлагал неуверенность в будущем и опасность, но  в  этом
ждал определенно неизбежный стыд и позор. Даже пока сторож  повторял  свои
требования, Вольф оставил его и свой мир позади. Ему пришлось нагнуться  и
высоко шагнуть, перебираясь через съеживавшуюся дыру. Когда  он  обернулся
на другой стороне бросить последний взгляд, то смотрел сквозь отверстие не
большее, чем корабельный иллюминатор. Через несколько секунд оно исчезло.



                                    2

     Вольф присел на  траву  отдохнуть,  пока  не  перестанет  дышать  так
тяжело.
     Он подумал, какой иронией судьбы было бы, если бы волнение  оказалось
слишком велико для его шестидесятилетнего старого сердца. Умер до оказания
помощи. УДОП.
     Они - кто бы они ни были - вынуждены будут похоронить его и  написать
на могиле: "НЕИЗВЕСТНЫЙ ЗЕМЛЯНИН".
     Тут он почувствовал себя лучше.
     Он даже засмеялся, поднимаясь на ноги.
     С некоторой смелостью и уверенностью он огляделся вокруг.
     Воздух был достаточно комфортабельным, около семидесяти градусов, как
он прикинул. Он нес странные и очень приятные,  почти  фруктовые  ароматы.
Повсюду вокруг него кричали птицы - он надеялся, что это были только  они.
Где-то далеко звучал тихий рев, но он не был испуган. Он был  уверен,  без
всякого разумного основания для  уверенности,  что  это  был  приглушенный
расстоянием грохот прибоя. Луна была полная и огромная, в два с  половиной
раза больше земной.
     Небо потеряло свой дневной ярко зеленый цвет и стало, за  исключением
свечения луны, столь же  черным,  как  ночное  небо  покинутого  им  мира.
Множество больших звезд двигалось со скоростью и в направлениях, вызвавших
у него головокружение от страха и замешательства. Одна из звезд  падала  к
нему, становилась все больше и ярче,  пока  не  спикировала  в  нескольких
футах над головой. В оранжево-желтом свечении с ее тыла он  увидел  четыре
громадных эллипсоидных крыла, болтающиеся тощие ноги  и,  коротко,  силуэт
головы с антеннами.
     Это был светляк какой-то разновидности с размахом крыльев по  меньшей
мере в десять футов.
     Вольф  наблюдал  за  смещением,  расширением  и   сокращением   живых
скоплений, пока не привык к ним. Он гадал, в каком направлении  тронуться,
и наконец,  звук  прибоя  заставил  его  решиться.  Береговая  линия  даст
определенную точку отсчета, куда бы он ни пошел после  этого.  Продвигался
он медленно и осторожно,  с  частыми  остановками,  чтобы  прислушаться  и
изучить тени.
     Поблизости хрюкнуло что-то с большой грудной клеткой.
     Вольф распластался на траве в тени густого куста и постарался  дышать
медленно. Раздался шорох, треснул прут.  Вольф  поднял  голову  достаточно
высоко, чтобы  выглянуть  на  залитую  лунным  светом  поляну  перед  ним.
Огромная туша, прямая, двуногая, темная  и  волосатая,  протащилась  всего
лишь в нескольких ярдах от него.
     Она вдруг остановилась, и сердце Вольфа стукнуло с  перебоем.  Голова
туши повернулась из стороны в сторону,  разрешая  Вольфу  получить  полный
обзор гориллоидного профиля. Это, однако, была  не  горилла  -  во  всяком
случае, не земная. Мех зверя не был сплошь черным. Перемежающиеся  широкие
черные и узкие белые полосы шли зигзагами по его ногам и  телу.  Руки  его
были намного короче, чем у его двойника на  Земле,  а  ноги  -  не  только
длиннее, но и прямее. Более  того,  лоб,  хотя  и  прорезанный  надглазной
костью, был высоким.
     Он   что-то   пробормотал;   не   животный   крик   или    стон,    а
последовательность четко модулированных слогов.
     Горилла был не один. Зеленоватая луна освещала клок голой кожи  сбоку
от Вольфа. Он принадлежал женщине, шедшей рядом со зверем, и плечи ее были
спрятаны под его огромной правой рукой.
     Вольф не видел ее лица, но он уловил достаточно, от длинных  стройных
ног, выпуклых ягодиц, изящной руки и длинных черных волос,  чтобы  гадать,
была ли она такой же прекрасной спереди.
     Она  заговорила  с  гориллой  голосом,  похожим  на  звук  серебряных
колокольчиков. Горилла ей ответил. Затем парочка ушла  с  зеленой  луны  в
темноту джунглей.
     Вольф встал не сразу, так как был слишком потрясен.
     Наконец, он поднялся на  ноги  и  стал  проталкиваться  дальше  через
подлесок, который был не таким густым, как  в  земных  джунглях.  В  самом
деле, кусты были широко разделены.
     Не будь окружающая среда такой экзотической,  он  бы  не  счел  флору
джунглями. Она больше походила на парк, включая мягкую траву, бывшую такой
короткой, что могла быть недавно подстриженной.
     Всего лишь в нескольких шагах далее он был  напуган,  когда  какое-то
животное  фыркнуло,  а  затем  пробежало  перед  ним.  Он  мельком  увидел
красноватые панты, беловатый нос, огромные бледные глаза и пятнистое тело.
Оно с треском проломилось мимо него и исчезло, но спустя несколько  секунд
он услышал позади себя шаги. Он обернулся и увидел в нескольких футах того
же оленеподобного. Когда тот увидел, что его заметили, он медленно  прошел
вперед и ткнулся мокрым носом в вытянутую руку Вольфа. Потом он замурлыкал
и попытался  потереться  боком  о  Вольфа.  Поскольку  весил  он  наверное
четверть тонны, это действие имело тенденцию отталкивать Вольфа от него.
     Вольф привалился к  нему,  погладил  его  за  большими  чашеобразными
ушами, почесал ему нос и слегка похлопал по ребрам.
     Оленеподобный несколько раз лизнул его длинным мокрым  языком,  таким
же шершавым, как у льва.
     Надежды Вольфа, что зверь скоро устанет выражать свою симпатию, скоро
реализовались. Зверь покинул его одним прыжком, столь же внезапным, как  и
тот, который привел его в поле зрения.  После  того,  как  тот  исчез,  он
почувствовал себя в большей безопасности. Разве  было  бы  животное  таким
дружелюбным с совершенно незнакомым человеком,  если  бы  ему  приходилось
опасаться плотоядных или охотников?
     Рев прибоя стал громче. Через десять минут он был на краю пляжа.
     Там он пригнулся под широкой и высокой вайей и изучал залитую  лунным
светом сцену. Сам пляж был белым и, как удостоверила его  вытянутая  рука,
состоял из очень мелкого песка.
     Пляж тянулся в обе стороны, насколько  хватало  глаз,  и  ширина  его
между лесом и морем  была  около  двухсот  ярдов.  Вдали  с  обеих  сторон
виднелись костры, вокруг которых прыгали силуэты мужчин и женщин. Их крики
и смех, хоть и приглушенные расстоянием, подкрепляли его впечатление,  что
они, должно быть, люди.
     Затем его взгляд прошелся обратно по пляжу неподалеку от него.
     Наискось  от  него,  примерно  в  трехстах  ярдах  и  почти  у  воды,
находились два существа. При виде их у Вольфа перехватило дыхание.
     Его шокировало не то, что они делали, а строение их тел.
     Выше талии мужчина и женщина были такими же людьми, как и  он,  но  в
точке, где полагалось начинаться  ногам,  их  тела  сужались  в  хвосты  с
плавниками.
     Вольф был не в состоянии обуздать свое  любопытство.  Спрятав  рог  в
куче пушистой травы, он прокрался вдоль края джунглей. Оказавшись напротив
парочки, он остановился понаблюдать. Поскольку самец и самка лежали теперь
бок о бок и разговаривали, их  поза  позволяла  Вольфу  изучить  их  более
подробно. Он убедился, что  они  не  могли  гнаться  за  ним  по  суше  со
сколько-нибудь приличной скоростью и не имели при  себе  никакого  оружия.
Вольф приблизился к ним. Они могли даже оказаться дружелюбными.
     Когда он очутился почти в двадцати ярдах от них, то остановился снова
изучить их. Если они были русалками, то разумеется не полурыбами. Плавники
на концах их длинных хвостов находились, в отличие от вертикальных рыбьих,
в горизонтальной плоскости.
     Хвосты, кажется, были без чешуи.  Их  гибридные  тела  сверху  донизу
покрывала гладкая коричневая кожа.
     Вольф  кашлянул.  Они  подняли  головы  и  самец  зарычал,  а   самка
завизжала.
     Одним  движением,  столь  быстрым,  что  Вольф  не   смог   разобрать
подробностей, а увидел его смазанным, они поднялись  на  концы  хвостов  и
взметнули себя  вверх  и  в  волны.  Луна  отразилась  на  темной  голове,
ненадолго поднявшейся из волн, и вскинутом вверх хвосте.
     Прибой накатился и с шумом разбился о белый песок.  Светила  огромная
зеленая  луна.  Налетевший  с  моря  бриз  овеял  его  вспотевшее  лицо  и
отправился дальше охлаждать джунгли.  Позади  него  из  темноты  раздалось
несколько странных криков, а с пляжа впереди донеслись звуки человеческого
веселья.
     Некоторое время Вольф не мог выпутаться из  паутины  мыслей.  В  речи
русалки было что-то знакомое, так же как и в речи зебриллы - новое  слово,
созданное им для  того  гориллы  -  и  женщины.  Вольф  не  узнал  никаких
отдельных слов, но звуки  и  взаимодействующая  высота  тонов  разворошили
что-то в его памяти. Но что? Они безусловно разговаривали не  на  каком-то
когда-либо слышанном им языке. Не был ли он схожим с одним из живых языков
Земли, и не слышал ли он его в записи или в кино?
     Чья-то рука легла на его плечо,  подняла  его  и  развернула  кругом.
Готическая морда и пещерные глаза зебриллы ткнулись в его лицо, и в ноздри
ему ударило сивушное дыхание. Он заговорил и из кустов вышла женщина.
     Она медленно подошла  к  нему,  и  в  любое  другое  время  у  Вольфа
перехватило бы дыхание при виде ее великолепного тела и прекрасного  лица.
К несчастью, сейчас ему было тяжело дышать  по  иной  причине.  Гигантская
обезьяна могла швырнуть его в море даже с большей легкостью  и  скоростью,
чем показанные недавно русалками, когда те нырнули. Или же  огромная  рука
могла сжаться на нем и сомкнуться на  раздавленном  мясе  и  раздробленных
костях.
     Женщина что-то сказала и зебрилла ответил. Вот тогда-то Вольф и понял
несколько  слов.  Их  язык  был  родственным  догомеровскому   греческому,
микенскому.
     Вольф не разразился сразу же речью, заверяя их, что  он  безвреден  и
намерения у него добрые, хотя бы потому,  что  он  был  слишком  ошарашен,
чтобы мыслить достаточно ясно. К тому же, его знание греческого языка того
периода было по необходимости  ограниченным,  даже  если  тот  был  близок
эолийско-ионическому диалекту лепного аэда.
     Наконец он сумел  издать  несколько  неподходящих  фраз,  но  он  был
озадачен не столько смыслом, сколько тем, чтобы дать им знать, что  он  не
собирался причинять никакого вреда.
     Послушав его, зебрилла  крякнул,  сказал  что-то  девушке  и  опустил
Вольфа на землю. Тот облегченно вздохнул, но поморщился от боли  в  плече.
Огромная ручища монстра была крайне могучей. Если не считать ее величины и
волосатости, рука была совершенно человеческой.
     Женщина дернула его за рубашку.
     На лице ее  было  написано  легкое  отвращение.  Только  позже  Вольф
открыл, что отталкивало ее: она никогда раньше не видела толстого старика.
Более того, ее озадачивала одежда.
     Она продолжала тянуть его за рубашку. Чем  ждать,  что  она  попросит
зебриллу снять ее, он предпочел стащить ее сам.
     Она с любопытством  посмотрела  на  рубашку,  понюхала  ее,  сказала:
"Уй!", а затем сделала какой-то жест.
     Хотя он предпочел бы не понять ее и еще меньше рвался подчиниться, он
решил, что вполне может.  Не  было  никакой  причины  расстраивать  ее  и,
наверно, гневать зебриллу. Вольф сбросил одежду и ждал новых приказаний.
     Женщина  визгливо  рассмеялась,  зебрилла  ответил  лающим  смехом  и
трахнул себя по бедру  огромной  ручищей  так,  что  звук  был  словно  от
рубящего дерево топора. Он  и  женщина  обняли  друг  друга  за  талию  и,
истерически смеясь, пошли пошатываясь вперед по пляжу.
     Взбешенный, униженный, опозоренный, но  так  же  и  благодарный,  что
остался цел, Вольф снова надел брюки.
     Подобрав нижнее белье, носки и ботинки, он поплелся по песку  обратно
в джунгли. Достав рог из потайного места, он долгое  время  сидел,  гадая,
что делать. Наконец он заснул.


     Он проснулся утром, с затекшими мускулами, голодный, жаждущий.
     Пляж ожил. Вдобавок к виденным им ночью русам и русалкам, здесь  было
несколько  больших  тюленей   с   ярко-оранжевыми   шкурами,   плюхавшихся
взад-вперед по песку в погоне за янтарными шарами, метаемыми русалиями,  а
человек с выступавшими  изо  лба  бараньими  рогами,  мохнатыми  ногами  и
коротким козлиным  хвостом  преследовал  женщину,  выглядевшую  во  многом
похожей на ту, которая была  с  зебриллой.  Волосы  у  нее,  однако,  были
желтыми. Она бежала, пока рогатый человек не прыгнул на нее и, смеясь,  не
повалил на песок. То, что случилось после, показало ему, что эти существа,
должно быть, столь же не ведали чувства греха и  сдерживающих  начал,  как
Адам и Ева.
     Это  было  более  чем  интересно,  но  зрелище  завтракавшей  русалки
возбудило его  в  других  и  более  требовательных  направлениях.  Русалка
держала в одной руке овальный желтый плод и полусферу, выглядевшую  похоже
на скорлупу кокосового ореха, в другой.
     Женский двойник мужчины с  бараньими  рогами  сидел  на  корточках  у
костра всего лишь в нескольких ярдах от Вольфа  и  жарил  на  конце  палки
рыбу. Запах вызвал у Вольфа слюни во рту и урчание в животе.
     Сперва он должен напиться. Поскольку единственной водой в поле зрения
был океан, он вышел на пляж и зашагал к прибою.
     Прием был именно таким, какого он ожидал: удивление,  отступление,  в
какой-то степени опасение. Все  прекратили  свою  деятельность,  какой  бы
поглощающей она ни была, и уставились на  него.  Когда  он  приближался  к
некоторым из них, его приветствовали широко раскрытые глаза, разинутые рты
и отход. Некоторые из лиц мужского пола,  оставшись  на  месте,  выглядели
так, словно готовы были бежать, если он  скажет  "кыш".  Он  не  испытывал
желание бросить  им  вызов,  поскольку  самый  маленький  из  них  обладал
мускулами, способными легко одолеть его усталое старое тело.
     Он вошел до пояса в прибой и попробовал воду на вкус. Он  видел,  как
другие пили ее, так что надеялся найти ее приемле