когда я перенесу часть Будущего в
Прошлое, ко мне придет понимание.
   - Ты выглядишь усталым, - сказал Странник, когда они
кончили есть, - не поспать ли тебе?
   - Пожалуй. Благодарю.
   Крючконосый Странник пошел по своим делам, а Мыслитель
лег спать.
   Проснулся он далеко за полдень, пошел разбудить Импульса,
который тоже не терял времени даром, пока хозяин спал, и
попрощался со Странником.
   - Пусть кровь твоя будет густой, а ум открытым, - ответил
ему Странник обычной формой вежливости.
   Мыслитель до темноты добрался до болотистого места,
покрытого в основном серо- бурым мхом с отдельными пятнами
светло-зеленого цвета. Он извлек фонарь и пристроил его к
седлу: ночью он спать не собирался, опасаясь хищников.
   Однажды фонарь выхватил в темноте стаю грязевиков,
двигавшуюся прямо к его тропе. Обычно они не забираются так
далеко в глубь материка, эти огромные белые слизняки,
поднявшие свои головы, чтобы видеть его. Ему казалось, что
он слышит, как они шумно дышат на него солью, эти потомки
пиявок, вытягивавших кровь из его праотцов. Импульса не
пришлось понукать, чтобы он прибавил ходу.
   Оторвавшись от них, он подумал, что грязевики теперь
являются истинными обитателями Земли. Роль Человека на
Земле уже нелегко было определить. Он хотя и выжил на
засоленной земле, но стал здесь уже нежелательным гостем.
Если для Человека и существовало другое пристанище, то не
здесь, а где-то еще. И, быть может, даже вовсе не в
пространстве, а в каких-то измерениях, где естественная
эволюция не могла бы отразиться на нем.
   И так в свойственной ему задумчивости он продолжал
держать путь на Барбарт и к следующему дню въехал в
симпатичный пальмовый лес, золотисто-зеленый под мягкими
солнечными лучами, тихий и душистый. Припрыгивающий ход
Импульса сменился на какой-то веселый, когда они объезжали
подушки мха на затененных участках меж тоненьких пальм,
раскачивавших листьями под порывами внезапно налетевшего
ветра.
   Он слез на землю и лег на пушистую кочку мха, с
удовольствием расслабившись, вдыхая ароматы, принесенные
ветром. В воображении замелькали бессвязные образы, он
услышал голос сестры, звучный голос Хронарха, который
объявлял об отказе ему в работе в Доме Времени - работе, на
которую он рассчитывал по праву: разве не брат его деда был
предыдущим Хронархом? Виделась ему изгибающаяся в
нескольких измерениях Башня Времени, это чудо - творение
древнего архитектора, расцвеченная, со странными, как бы
двигающимися углами и изгибами. Потом он заснул.
   Проснулся он ночью, Импульс издавал характерные ухающие
звуки, стараясь разбудить его. Сонный, он забрался в седло,
устроился поудобнее, достал и приторочил к седлу фонарь и
пустился в путь через лес, и пальмы в холодном свете фонаря
казались сетью, сплетенной из черных двигающихся нитей.
   Наутро он увидел низкие дома Барбарта, лежавшего в
окруженной живописными холмами долине. Над домами
возвышалось сооружение из полированной меди, блестевшей, как
дорогое красное золото. Он сразу задумался о его
назначении.
   Дорога стала хорошо видна - твердая протоптанная тропа,
извивающаяся между поросшими мхом пригорками. Она вела к
городу. Через некоторое время послышался глухой топот: к
нему приближался всадник. Мыслитель насторожился - ведь он
почти ничего не знал о Барбарте и его обитателях - и,
придержав Импульса, изготовил копье.
   К нему приближался молодой человек, длинноволосый,
приятной наружности, одетый в короткий голубой камзол одного
цвета с его глазами. Восседал он на тяжелом старом морже.
Он остановил моржа и со снисходительной улыбкой посмотрел на
Мыслителя.
   - Чужестранец, - сказал он приветливо, - приятное утро,
не так ли?
   - Да. И приятная страна, в которой вы живете. Это город
Барбарт?
   - Конечно, Барбарт. Другого здесь поблизости нет. А ты
откуда?
   - Из Ланжис-Лиго, что у моря.
   - Я считал, люди из Ланжис-Лиго никогда не путешествуют
на большие расстояния.
   - Я первый. Меня зовут Мыслитель-со-шрамом.
   - А меня Домм, и я приветствую тебя и приглашаю в
Барбарт. Я проводил бы тебя, если б не наказ матери нарвать
трав среди пальм. Я и так, боюсь, опаздываю. Какое,
интересно, у нас сейчас время?
   - Время? Как какое - настоящее, конечно.
   - Ха-ха! Я спрашиваю, какой час.
   - Какой "час"? - удивился Мыслитель.
   - Да нет, это я спрашиваю.
   - Боюсь, я не совсем понимаю местные выражения, - вежливо
сказал Мыслитель. Он был в замешательстве. Вопрос парня и
в первый момент показался странным, а теперь и вовсе
непонятным.
   - Не бери в голову, - улыбнулся ему Домм. - Я слышал, у
вас в Ланжис-Лиго своеобразные обычаи. Ну, не стану тебя
задерживать. Езжай этой дорогой, и ты будешь в Барбарте
меньше, чем через час.
   Опять этот "час". Может, здесь лига делится на часы? Он
прервал свои размышления и пожелал юноше на прощание "густой
крови".
   Дома в Барбарте были украшены мозаикой, а располагались
они в строго геометрическом порядке вокруг прямоугольной
центральной площади, где возвышалось башенное устройство из
полированной меди с какими-то рядами, кружками, завитушками.
В центре устройства размещалась большая круглая пластина,
разделенная на двенадцать частей, а каждая из двенадцати -
еще на пять. Из центра исходили два указателя, один чуть
короче другого; как заметил Мыслитель, они медленно
двигались. Проезжая через город, он заметил везде
воспроизведенные изображения этого устройства. Он пришел в
конце концов к выводу, что это было какое-то священное
сооружение или геральдический знак.
   Барбарт показался ему приятным местом, хотя и
беспокойным. Особенно отчетливо атмосферу города передавала
буйная рыночная площадь, где мужчины и женщины носились от
прилавка к прилавку, крича друг на друга, ворочая рулоны
ярких тканей, перебирая несоленые овощи и фрукты, щупая
мясо, приглядываясь к сладостям, - и все это среди
постоянного гула голосов торговцев, расхваливающих свои
товары.
   Полюбовавшись этой картиной, Мыслитель направил тюленя
дальше и наткнулся на одной из прилегающих к рынку площадей
на таверну. В центре этой небольшой площади находился
фонтан, а рядом - вынесенные на улицу столы и скамейки.
Мыслитель сел за столик и назвал свой заказ полной девушке,
подошедшей к нему.
   - Пиво? - спросила она, скрестив на груди свои пухлые
загорелые руки. - У нас мало пива, и оно дорогое. Есть
персиковое вино, это дешевле.
   - Хорошо, принеси, - согласился он, потом повернулся к
фонтану и стал с удовольствием рассматривать его тонкие
струи, хотя вода вовсе и не имела запаха соляного раствора.
   Из тени таверны появился мужчина с высокой кружкой в
руке, привлеченный, вероятно, странным акцентом Мыслителя,
остановился и с дружелюбным выражением на лице стал
рассматривать его.
   - Откуда ты, путешественник? - спросил он.
   Мыслитель ответил. Видно было, что барбартец удивлен.
Он присел на соседнюю скамейку.
   - Ты второй посетитель из дальних мест на этой неделе.
Другой был посланцем с Луны. Они, знаешь ли, здорово
изменились, эти луняне. Высокие, тонкие стали, как пальмы,
красивые лица. Одеваются в металлические ткани. Он сказал,
что летел к нам много недель...
   Когда барбартец вторично упомянул неизвестное слово
"неделя", Мыслитель повернул к нему голову и посмотрел на
него.
   - Извини меня, - начал он, - но мне, чужестранцу, занятно
слышать некоторые здешние слова. Что вы имеете в виду под
словом "неделя"?
   - Ну... неделя... семь дней - что ж еще?
   Мыслитель вежливо улыбнулся:
   - Ну вот, пожалуйста. Другое слово - "дни". Что это
такое - "дни"?
   Барбартец почесал затылок, сморщил лицо. Это был человек
средних лет, сутуловатый, одет он был в просторную одежду из
желтой ткани. Он поставил кружку и поманил Мыслителя рукой.
   - Пойдем со мной, я тебе все покажу.
   - Это доставит мне большое удовольствие, - с
благодарностью сказал Мыслитель. Он допил вино и позвал
девушку. Когда она подошла, он попросил ее присмотреть за
его конягой, а также приготовить ему постель, поскольку он
проведет здесь следующее темное время.
   Барбартец представился, звали его Мокоф. Он взял
Мыслителя за локоть и повел через квадратные, треугольные и
круглые площади, образованные домами, пока они не пришли
наконец на большую центральную площадь, где оказались перед
тем необыкновенным пульсирующим устройством из блестящей
меди.
   - Эта машина дает городу жизнь, - сказал Мокоф. - Она
также регулирует наши жизни. - Он указал на диск, который
Мыслитель видел раньше. - Знаешь, мой друг, что это такое?
   - Нет. Боюсь, что нет. Ты не мог бы объяснить?
   - Это устройство называется "часы". Оно измеряет отрезки
дня, каждый отрезок называется "час". - Он остановился,
видя, что Мыслитель в растерянности. - Иначе говоря, оно
измеряет время.
   - А-а! Наконец-то понял. Однако это странно, оно же не
может измерить большое количество времени при таком
маленьком круге. Как же поток времени?
   - Мы называем период солнечного света "день", а период
темноты - "ночь". И каждый делим на двенадцать часов...
   - Тогда период солнечного света равен периоду темноты? Я
всегда думал...
   - Нет, мы считаем их равными для удобства, хотя это и не
так. Так вот, эти двенадцать частей мы называем часами.
Когда стрелки доходят до двенадцати, они начинают снова счет
по кругу...
   - Фантастика! - поразился Мыслитель. - Ты имеешь в
виду, что вы запускаете по кругу один и тот же период
времени снова и снова. Превосходная идея. Удивительно! Не
думал, что это возможно.
   - Не совсем так, - терпеливо продолжил Мокоф. - Далее,
час разделен на шестьдесят единиц, они называются минутами.
Минуты также разделены на шестьдесят единиц, каждая
называется секундой. Секунды - это...
   - Постой, постой! Я поражен, я совершенно сбит с толку!
Надо же, как вы властвуете над потоком времени, раз вы
можете манипулировать им по своему желанию! Расскажите мне,
как вы это делаете. Хронарх в Ланжис-Лиго испытал бы
священный трепет, узнай он о вашем открытии.
   - Ты не понял, мой друг. Мы не властвуем над временем.
Если кто и властен, то скорее оно над нами. А мы просто
измеряем его.
   - Не властны... Но если так, то почему же?.. -
Мыслитель остановился, не в состоянии уловить логику
сказанного барбартцем. - Ты же говоришь мне, что вы
пускаете по кругу определенный период времени, который вы
делите на двенадцать. Да еще, как ты говоришь, вы
запускаете по новой и более короткий период и даже еще более
короткий. Но это сразу стало бы очевидным, если бы было
правдой, так как вы в жизни стали бы повторять снова и снова
одни и те же действия. Или, если вы используете одно и то
же время, но сами не зависите от него, то уже Солнце
перестало бы двигаться по небу - но, я вижу, оно все
движется. Положим, вы можете освободиться из-под влияния
времени. Но мне так не кажется, поскольку этот инструмент,
- он указал на часы, - оказывает влияние на весь город.
Или, опять же, если это природный дар, то почему тогда мы в
Ланжис-Лиго тратим столько сил и средств на изучение
времени, тогда как вы умеете подчинять его себе?
   Широкая улыбка появилась на лице Мокофа. Он покачал
головой:
   - Говорю тебе: мы не подчиняем время себе, а этот прибор
просто говорит нам, сколько времени в данный момент.
   - Странно, - продолжал изумляться Мыслитель. Он старался
восстановить порядок в мыслях. - У вас существует только
настоящее. В твоих словах нет логики.
   Мокоф озабоченно взглянул на него:
   - Ты здоров ли?
   - Вполне. Спасибо за твою заботу. Вернусь-ка я в
таверну, пока совсем не потерял рассудка!
   В голове его царил полный хаос. Мокоф сказал одно - а
потом на одном дыхании опроверг сказанное. Он решил
подумать обо всем за едой.
   Дверь таверны была закрыта, и, сколько он ни стучал, ему
не открыли. Он увидел, что его седло и сумки лежат снаружи.
   В одной из сумок у него было немного еды, он сел на
скамейку и стал есть большой ломоть хлеба.
   Внезапно над ним раздался крик, он поднял голову и в окне
верхнего этажа увидел голову старой женщины, обращенную к
нему.
   - Ай-ай-ай, - кричала она, - ты что же это делаешь?
   - Ничего, ем хлеб, мадам, - ответил он удивленно.
   - Негодяй! - выходила она из себя. - Грязная, мерзкая
свинья!
   - В чем, в конце концов...
   - Смотрите! Смотрите! - не останавливалась женщина.
   На площадь быстро прибежали три вооруженных человека.
Они в отвращении скривили лица, когда увидели Мыслителя.
   - Извращенный тип, эксгибиционист, - сказал главный из
троих.
   Они схватили опешившего Мыслителя.
   - Что происходит? - он аж задохнулся. - Что я такого
сделал?
   - Судью спросишь, - огрызнулся один из его стражей, и они
потащили его на центральную площадь, в высокий дом, который,
похоже, был их управлением.
   Его бросили в камеру, и они ушли. Разодетый парень из
соседней камеры, отделенной перегородкой, спросил его с
развязной улыбкой:
   - Привет, чужак. Что натворил?
   - Представления не имею, - ответил Мыслитель. - Я просто
сел перекусить, и вдруг...
   - Перекусить? Но сейчас не время для еды, оно будет
только через десять минут!
   - Время, не время. Это что, у вас есть специальный
период для еды? Для меня это уж слишком!
   Разодетый парень ушел от перегородки в дальний угол своей
камеры, с отвращением сморщив нос:
   - Фу, за такие дела надо давать на всю катушку!
   Вконец озадаченный. Мыслитель с безнадежным видом
опустился на скамейку. Вокруг творилась какая-то
мистификация. Странные традиции здешних людей были явно
связаны с этим механизмом - часами, которые служили им,
кажется, настоящим божеством. Если стрелки показывают не на
ту цифру на диске, то некоторые твои действия в этот момент
становятся преступлением. Хотел бы он знать, что за высшая
кара его ожидает.
   Прошло немало времени, когда стража пришла за ним. Его
вели вереницей коридоров, пока не пришли в комнату, где за
резным столом сидел человек в длинной красной мантии с
металлической маской на лице. Стражи посадили Мыслителя
перед ним, затем отошли и встали у дверей.
   Человек в маске произнес звучным голосом:
   - Ты обвиняешься в приеме пищи вне установленного часа,
причем в общественном месте и на виду у всех. Это серьезное
обвинение. Что ты скажешь в свою защиту?
   - Единственно, что я чужестранец и не понимаю ваших
обычаев.
   - Слабое оправдание. И откуда ты?
   - Из Ланжис-Лиго, что у моря.
   - До меня доходили слухи о безнравственных вещах,
практикуемых там. Теперь ты будешь знать, что ваши грязные
привычки нельзя брать с собой в другой город и жить с ними и
там. Но я буду к тебе снисходителен и приговариваю тебя к
году работ на раскопках древностей.
   - Но это же несправедливо!
   - Ах, несправедливо? Придержи язык - или я тебе накину
еще!
   Подавленный, лишенный надежды, Мыслитель дал стражам
отвести себя обратно в камеру.
   Прошла ночь и настало утро, и за ним явились снова.
   - Вставай, - приказал главный, - судья опять хочет тебя
видеть.
   - Что, хочет увеличить срок?
   - Его спросишь.
   Когда он и его стражи вошли, судья нервно барабанил
пальцами по столу.
   - Ты разбираешься в машинах, которые есть в Ланжис-Лиго,
не так ли? У вас там есть странные машины, я слышал.
Хочешь выйти на свободу?
   - Хочу, конечно, А в машинах мы кое-что понимаем, но...
   - Наш Великий Регулятор вышел из-под контроля. Я не
удивился бы, услышав, что твое преступление вызвало такое
потрясение, что он стал действовать с ошибками. Что-то
случилось с его стержнем жизни, и нам, возможно, придется
эвакуировать Барбарт, если его не удастся исправить. Мы
утратили умение обращаться с машинами. Если ты починишь
Великий Регулятор, мы выпустим тебя. Без него мы не знаем,
когда спать, когда есть и так далее. Мы сойдем с ума, если
лишимся его направляющего влияния!
   Вряд ли восприняв все остальное из сказанного судьей,
Мыслитель хорошо расслышал только то, что он будет отпущен,
если исправит их машину. С другой стороны, он оставил
Ланжис-Лиго именно потому, что Хронарх не доверил бы ему ни
одной машины. У него было мало опыта, но, если речь идет о
его освобождении, он попробует.
   Когда он снова прибыл на центральную площадь, то заметил,
что машина из блестящей меди - Великий Регулятор, как они ее
называли, - издавала странное ворчание и сильно дрожала.
Вокруг нее стояла дюжина стариков, которые дрожали в унисон
с ней и размахивали руками.
   - Вот человек из Ланжис-Лиго! - объявил страж. Все
напряженно стали вглядываться в Мыслителя.
   - Стержень жизни. Наверняка стержень жизни, - сказал
один из стариков, теребя полу камзола.
   - Давайте посмотрим, - сказал Мыслитель, отнюдь не
уверенный в том, что он сумеет помочь.
   Ему отвинтили несколько внешних пластин машины, и он
через толстое стекло стал пристально рассматривать стержень
жизни. Он видел такие вещи и раньше и кое-что знал о них.
Он знал об этом вполне достаточно для того, чтобы не ожидать
увидеть нечто раскаленное докрасна и все время выбрасывающее
искры.
   Он вспомнил вдруг, что через исключительно короткий
промежуток времени - здесь это называют, возможно, минутой -
стержень жизни может подойти к критическому состоянию,
внутренне переполниться и вырваться из своих границ, и тогда
его излучение убьет все живое. Мыслитель не обращал
внимания на крики собравшихся, погрузившись всеми мыслями в
стоявшую перед ним задачу. Ему придется повозиться с ней
еще дольше, если он будет прислушиваться к советам зевак.
   И вдруг он понял, что все они погибнут и он ничем не
сможет им помочь.
   Он обернулся к ним с намерением сказать об этом, как
внезапно ему в голову пришла идея: а почему бы и ему
самому, как делали, по его мнению, эти горожане, не
запустить по второму кругу вот это мгновение?
   Со вчерашнего дня он пытался обнаружить логику в словах
Мокофа и, сопоставляя их с тем, что ему рассказывал Хронарх,
составил себе картину того, как может развиваться процесс.
   В порядке эксперимента он переместил себя во времени
немного в прошлое. Получилось. И стержень жизни приобрел
свой прежний вид, такой, каким он его увидел в первый
момент.
   О таких вещах он никогда раньше не думал, но теперь
понял, что это легко, необходима лишь некоторая степень
внутренней концентрации. Он был благодарен барбартцам с их
загадочным аппаратом времени за то, что они подали ему такую
идею.
   Все, что ему нужно было делать, это вспомнить, чему учил
его Хронарх относительно природы времени - как оно постоянно
и незаметно для обычного человека преображает свои
составляющие, что придает ему движение вперед, и это
движение оказывает огромное воздействие на организацию
материи.
   Передвигаясь на том участке времени, куда он перенес себя
некоторое время назад, он начал изучать временные координаты
стержня жизни. Он не знал никаких физических средств, чтобы
приостановить его работу; если б он как-то сумел вовремя
остановить его, то стержень перестал бы представлять собой
угрозу. Но все равно надо шевелиться и побыстрее, иначе
рано или поздно временная структура перестанет удерживать
нынешнюю позицию, и его неудержимо понесет во времени
вперед, к тому самому моменту, когда стержень жизни начнет
испускать свои лучи.
   И снова и снова он позволял себе дрейф во времени до
самого рокового момента, потом передвигался в обратную
сторону, теряя при этом каждый раз несколько мгновений.
   Наконец он разобрался во временной структуре стержня.
Усилием воли он установил координаты времени на нуле.
Стержень перестал развиваться во времени, он был заморожен
на нулевой отметке и перестал быть опасным.
   Мыслитель вернулся в нормальный поток времени. Он
совершенно взмок. Вокруг сгрудились люди, они
требовательно, взволнованно спрашивали:
   - Что тебе удалось сделать? Мы в безопасности?
   - В безопасности.
   Его обнимали, благодарили самыми добрыми словами, они
забыли о его недавнем преступлении, требовали вознаградить
его.