о удовольствия, она не понимает, что совершает
преступление, поэтому его можно и не считать таковым.
   Все здесь было независимым, определенным судьбой,
обстоятельствами, но, поскольку природа не анализировала, а
принимала себя и условия своего существования без вопросов,
она оказалась совершеннее людей, которые, спотыкаясь, брели
по этой суровой земле.
   Наконец они подошли к поросшему травой склону подножия
горы, и он задрожал от волнения, увидев, как она возвышается
над ним, как на высоте постепенно исчезает трава, обнажая
разбросанные в беспорядке камни, а еще выше - и камни
исчезают над снежными шапками.
   - Она бы выбрала самый легкий подъем, - решил Нильссон,
глядя на карту, найденную им в лагере. - Значит, придется
пройти через два снежных поля.
   Они устроились отдохнуть на остатках травы. И он смотрел
вниз, туда, где они шли, не в состоянии говорить или описать
свои чувства. Здесь не было горизонта, со всех сторон были
горы, а среди гор он видел реки и озера, покрытые деревьями
холмы. Все это приобрело свежие, яркие оттенки, озера
отражали красноту солнца и синеву неба, придавая им новые
черты.
   Он был рад, что они выбрали самый легкий подъем: у него
не было никакого желания испытывать себя или тренироваться.
   Какое-то время он чувствовал себя наполненным природой,
готовым карабкаться наверх, потому что ему так хотелось и
потому что вид, открывавшийся с вершины, наверняка дополнил
бы его впечатления.
   Они поднялись, и он подумал, что Нильссон чувствует
совсем другое. Халльнер почти забыл о девушке.
   Они начали карабкаться вверх. Это было утомительно, но
не трудно: вначале подъем был некрутым, меньше сорока пяти
градусов. Они подошли к первой снежной равнине, которая
была чуть ниже, и осторожно, но с облегчением, спустились.
   Нильссон прихватил с собой палку из лапландского селения.
Он сделал шаг вперед, воткнул палку в снег перед собой,
сделал еще шаг и снова воткнул палку.
   Халльнер последовал за другом, осторожно ступая по его
следам; маленькие кусочки замерзшего снега падали в его
ботинки. Он понял, что Нильссон пытается проверить толщину
снежного покрова. Внизу протекала глубокая речка, и ему
показалось, что он слышит под ногами се журчание. Он
заметил также, что ногам холодно и неудобно.
   Очень медленно они пересекли снежную равнину и, наконец,
очень нескоро, оказались на другой стороне и сели ненадолго
отдохнуть, готовясь к предстоящему крутому подъему.
   Нильссон стянул с плеч рюкзак и нагнулся над ним, глядя
назад, на равнину.
   - Никаких следов, - задумчиво сказал он. - Может быть,
она прошла дальше вниз.
   - Может быть, ее вообще здесь не было. - Халльнер
говорил через силу. Его это не интересовало.
   - Не говори глупостей. - Нильссон поднялся и снова
забросил рюкзак на плечи.
   Они перебрались через острые скалы, разделяющие две
снежные равнины, и совершили второй рискованный переход.
   Халльнер снова сел отдохнуть, но Нильссон продолжал
карабкаться вверх. Через несколько минут Халльнер
последовал за ним и увидел, что Нильссон остановился и
хмурясь смотрит на сложенную карту, которую держит в руках.
   Догнав Нильссона, он заметил тропинку, ведущую вверх
вокруг глубокой и широкой впадины. На другой стороне такая
же тропинка вела к вершине. Было видно, что этот подъем
намного легче.
   Нильссон выругался.
   - Эта чертова карта сбила нас с толку - или же изменилось
расположение полей. Мы поднялись не с той стороны.
   - Будем возвращаться? - равнодушно спросил Халльнер.
   - Нет - здесь никакой разницы, все равно потеряем уйму
времени.
   В том месте, где две тропы соединились, над ними
возвышался гребень горы, по которому можно было перебраться
на другую сторону, где им следовало подниматься. Здесь было
ближе к вершине, поэтому, даже достигнув другой стороны, они
мало бы что выиграли.
   - Неудивительно, что мы потеряли ее следы, - раздраженно
сказал Нильссон. - Она, наверно, уже на вершине.
   - Почему ты так уверен, что она взбиралась на эту гору?
- Халльнер удивился, что эта мысль не пришла ему в голову
раньше.
   Нильссон помахал картой.
   - Ты думаешь, лапландцы этим пользовались? Нет - это она
оставила.
   - О, Господи... - Халльнер уставился на нагромождение
холодных скал, образующих почти отвесный провал под его
ногами.
   - Хватит отдыхать, - сказал Нильссон, - Мы потеряли очень
много времени, теперь надо наверстывать.
   Он последовал за Нильссоном, который неразумно тратил
энергию на торопливый, сумасшедший подъем и, еще не
достигнув гребня, уже явно обессилел.
   Халльнера не смутила изменившаяся ситуация, и он
продолжал карабкаться за ним медленно и спокойно.
   Подниматься пришлось дольше, это было труднее, и он тоже
устал, но чувства отчаяния не испытывал.
   Задыхающийся Нильссон ждал его на скале рядом с гребнем,
образующим узкую полоску беспорядочно разбросанных,
скошенных сверху скал. С одной стороны находилась почти
отвесная стена, уходящая вниз футов на сто, а с другой -
крутые склоны, утопающие внизу в леднике - огромном
пространстве ослепительного, слегка скрипящего льда.
   - Если ты будешь идти так медленно, я тебя ждать не
стану, - произнес задыхаясь Нильссон.
   Слегка наклонив голову набок, Халльнер посмотрел вверх на
гору. Потом молча показал, куда он смотрит.
   - Черт! Сегодня все против нас, - Нильссон поддал ногой
камень, и тот полетел вниз, но они не могли видеть, куда он
упал, и не слышали звука удара.
   Дымка, которую заметил Халльнер, быстро приближалась к
ним, закрывая другие вершины, сгущаясь с другой стороны
горной цепи.
   - Нас заденет? - спросил Халльнер.
   - Обязательно!
   - А это надолго?
   - Невозможно сказать, может быть, пару минут, а может, и
несколько часов. Если мы останемся здесь, мы можем запросто
замерзнуть. Если мы пойдем дальше, есть шанс добраться до
вершины и подняться выше этого тумана. Хочешь рискнуть?
   Последнюю фразу он произнес насмешливо и с вызовом.
   - Ну конечно, да, - ответил Халльнер.
   Теперь, когда об этом упомянули, он в первый раз заметил,
что ему холодно. Но он, хотя и замерз, не испытывал
никакого дискомфорта.
   У них не было ни веревок, ни альпинистского снаряжения, и
обут он был в обычные ботинки на гладкой подошве. Туман
надвигался, его серая, движущаяся масса временами почти
полностью ограничивала видимость. Они продолжали
карабкаться, покрикивая, чтобы не потеряться.
   Был момент, когда он, практически ничего не видя, нащупал
ногой скалу, перенес туда свой вес, поскользнулся, уцепился
за скалу и почувствовал, что ноги не находят опоры. Именно
в это мгновение туман рассеялся, и он увидел далеко внизу
поскрипывающий ледник. И еще что-то - черную распластанную
тень, пятном лежащую на чистой поверхности льда.
   Царапая скалу пальцами ног, он пытался перекинуть тело
назад, на основную часть гребня; слегка зацепившись, он
швырнул себя боком на сравнительно безопасную узкую дорожку.
Он быстро и отрывисто дышал, дрожа от возбуждения. Потом
поднялся и полез дальше вверх по склону.
   Через некоторое время, когда самый густой туман остался
позади и висел теперь над ледником, он увидел, что они уже
находятся по ту сторону гребня, а он и не заметил, как они
туда добрались.
   Теперь ему был виден Нильссон, с явным трудом
карабкающийся к вершине, которую он называл ложной.
Настоящей вершины не было видно, ее загораживала другая, но
теперь до нее оставалась какая-то сотня футов.
   Они остановились передохнуть на ложной вершине. Смотреть
вниз было бесполезно: туман, хотя и слегка рассеялся, еще
не позволял разглядеть большинство окружающих гор. Иногда
сквозь расступившуюся серую мглу проглядывали куски гор,
пятна далеких озер, но больше ничего они увидеть не смогли.
   Халльнер взглянул на Нильссона. Красивое лицо его
спутника приняло застывшее, упрямое выражение. Сильно
кровоточила пораненная рука.
   - С тобой все в порядке? - Халльнер кивнул на
кровоточащую руку.
   - Да!
   Было ясно, что Нильссону в его теперешнем настроении не
поможешь, и интерес Халльнера пропал.
   Он почувствовал, что туман проник сквозь его тонкую
куртку, и теперь телу было сыро и холодно. Руки были
расцарапаны, а тело было все в синяках и болело, но он тем
не менее не чувствовал себя подавленным. Он пропустил
Нильссона вперед, а потом заставил себя начать последний
этап подъема.
   К тому времени, когда он достиг бесснежный вершины,
воздух стал прозрачным, туман рассеялся, и в ясном небе
засияло солнце.
   Он бросился на землю рядом с Нильссоном, который снова
углубился в свою карту.
   Он лежал, тяжело дыша, неловко растянувшись на скале и
глядя вниз. Перед ним открывалась величественная картина,
но не она заставляла его молчать, не давала размышлять, как
будто время остановилось, как будто прекратилось движение
планет. Он чувствовал себя памятником, окаменевшим и
неразумным. Он жадно впитывал вечность.
   Почему этого не смог понять погибший человеческий род?
Нужно было просто существовать, а не пытаться постоянно
доказывать, что ты существуешь, когда это и так очевидно.
   Он подумал, что это очевидно для него, потому что он
взобрался на эту гору. Это знание было дано ему в награду.
Он не приобрел способности мыслить яснее, видения,
объясняющего секрет Вселенной или какого-то наития. Он сам,
своими действиями, дал себе безжизненный мир, бесконечное
спокойствие существования.
   Его покой нарушил резкий разочарованный голос Нильссона.
   - Я мог бы поклясться, что она полезет сюда. Может,
быть, она была здесь. Может быть, мы опоздали, и она уже
спустилась обратно?
   - Халльнер вспомнил о пятне, увиденном им на леднике.
Теперь он знал, что это было.
   - Я видел что-то там, на гребне, - сказал он. - На
леднике. По-моему, это была человеческая фигура.
   - Что? Почему ты не сказал мне?
   - Не знаю.
   - Она была жива? Подумай, как это важно, - если она
жива, мы сможем снова возродить человечество. Что с тобой,
Халльнер? Ты что, головой ударился или еще чем-нибудь? Она
была жива?
   - Может быть, я не знаю.
   - Ты не... - все еще не веря, зарычал Нильссон и начал
карабкаться обратно вниз.
   - Бессердечный выродок! А вдруг она разбилась,
покалечилась!
   Халльнер смотрел, как спускался Нильссон. Он очень
торопился, бранясь и спотыкаясь, иногда падая. Халльнер
видел, как он сорвал с плеч рюкзак и отбросил его в сторону,
как споткнулся и чуть не упал.
   Халльнер подумал равнодушно, что, если Нильссон будет так
неаккуратно спускаться, он точно разобьется.
   Потом его взгляд вернулся к дальним озерам и деревьям
внизу.
   Он лежал на вершине горы, разделяя ее существование. Он
лежал неподвижно, даже не моргая, и впитывал открывшийся ему
вид. Ему казалось, что он - часть камня, часть самой горы.
   Через некоторое время раздался пронзительный, полный боли
крик и замер в тишине. Но Халльнер не слышал его.



   Майкл Муркок
   Обитатель времени

   Перевод Ю. Бехтина


   Мрак воцарился во вселенной, этой маленькой вселенной,
населенной Человеком Солнце померкло для Земли, Луна
скрылась в космосе, соль перенасытила неподвижные воды
океанов, забила реки, которые под темными угрюмыми небесами,
погрузившимися в вечные сумерки, с трудом пробивали себе
путь меж покрытых белыми кристаллами берегов.
   В долгой жизни Солнца это был всего-навсего эпизод.
Через какие-нибудь несколько тысяч лет оно вновь засияет во
всем своем блеске. Ну, а пока оно удерживало свои лучи на
коротком поводке и его скрытая мощь при этом заявляла о себе
недовольным ворчанием. В недрах светила вызревал новый этап
его эволюции.
   Но его увядание наступило не сразу, и некоторые создания
на планетах вокруг успели приспособиться к изменениям.
Среди них был и Человек. Это неуемное создание выжило даже
незаслуженно - учитывая, какие сверхусилия ему понадобились
для этого на протяжении предыдущих эпох. Но - выжило, в
этой своей маленькой вселенной, состоящей из
одной-единственной планеты, у которой даже не осталось
спутника, ибо Луна давно исчезла в космическом пространстве,
оставшись легендой в памяти Человека.
   Под бурыми облаками, на фоне бурых скал, в буром свете
сумерек по берегу бурого океана, подернутого местами белым,
ехал бледный всадник на бледном животном. Привкус океанской
соли раздражал горло, а запах дохлых грязевиков - ноздри.
   Это был Мыслитель-со-шрамом, сын Сонного Весельчака и
Пухлощекой Непоседы. Животное, с виду тюленя, звали
Импульс. Его лоснящаяся шкура еще не высохла от только что
прошедшего соленого дождя, морда была вытянута вперед, оно
шумно топало по покрытому солью берегу двумя сильными
ногами-ластами, без труда волоча за собой острый как бритва
хвост. Мыслитель держался на его спине в седле из
полированного кремня, в котором всякий раз, когда они
проезжали мимо соляных наростов, торчавших из земли
наподобие сточенных зубов, появлялись тусклые отблески. К
голове всадника на специальном кронштейне было прикреплено
длинное ружье - пробойник. Сделанное на основе рубина, оно
было вечным, как сам камень. Одет был Мыслитель в тюленью
шкуру, окрашенную в мрачную смесь ржаво-красного с
темно-желтым.
   За спиной Мыслитель слышал поступь всадницы, от которой
он пытался оторваться с самого утра. Сейчас, когда серый
туманный вечер незаметно переходил в черную ночь, она
по-прежнему держалась за ним. Он повернул в ее сторону свое
невозмутимое лицо с плотно сжатыми губами, белыми, как и
шрам, что тянулся через его левую щеку от утла губ до скулы.
Она находилась пока в отдалении, но расстояние уменьшалось.
   Он прибавил скорость.
   Бурые облака низко клубились над темным песком пологого
берега. Тюлени двух всадников глухо шлепали по влажному
берегу, и она все приближалась.
   Он подъехал к водоему, заполненному плотной соленой
водой, и Импульс плюхнулся в него. Вода была теплой. Она
последовала за ним и в воду. Он развернул своего конягу и
стал ждать - почти с дрожью - приближения этой высокой и
стройной женщины с длинными светло-каштановыми волосами,
свободно развевавшимися на ветру.
   - Дорогая Высокая Хохотунья, - обратился он к сестре, -
меня эта игра совсем не развлекает.
   На ее нахмуренном лице появилась улыбка. Он испытывал
беспокойство, но на его открытом лице, освещенном угасающим
светом дня, читалась решимость.
   - Я хотел бы ехать в одиночестве.
   - Куда ты едешь, да еще в одиночестве? Давай вместе
поищем приключений.
   Он задержался с ответом, не зная, что сказать.
   - Так ты вернешься? - спросила она.
   - Пожалуй, нет.
   С моря неожиданно налетел бесшумный холодный ветер.
Импульс заерзал на месте.
   - Ты что, боишься Хронарха?
   - Хронарх не испытывает ко мне любви - но и ненависти
тоже. Он хотел бы, чтобы я уехал из Ланжис-Лиго, пересек на
запад Великую Соленую Равнину и поискал счастья в Стране
Пальм. Он не доверит моей опеке ни малейшего отрезка
Будущего и, как ты знаешь, ни частицы Прошлого. Я намерен
быть сам творцом своей судьбы.
   - Так ты сердишься! - воскликнула она сквозь начавшееся
завывание ветра. - Ты сердишься из-за того, что Хронарх не
делится с тобой своей властью. А тем временем твоя сестра
останется здесь и будет страдать и мучиться.
   - Выходи за Мозговитого Гордеца! Ему доверяют и Прошлое
и Будущее.
   Он направил своего тюленя дальше - через просоленный
водоем, навстречу ночи. На ходу он достал из-под седла
фонарь, чтобы освещать себе дорогу. Он повернул ручку
фонаря, и тот осветил берег на несколько ярдов вокруг.
Обернувшись, он на миг увидел ее, застывшую, с глазами,
полными ужаса. Она чувствовала себя преданной им.
   Ну, теперь я один, подумал он. Сильный порыв ветра обдал
его холодом. Он развернул животное, взяв курс на запад, в
глубь материка, через соляные скалы. Он ехал всю ночь.
Веки сделались тяжелыми, но он все ехал и ехал прочь от
этого Ланжис-Лиго, где Хронарх, Властелин Времени, правил
Прошлым и Настоящим и смотрел за приходом Будущего, вдали от
семьи, дома и города; сердце Хронарха работало на предельных
нагрузках, голова буквально полыхала от жара, мышцы тела
застывали от перенапряжения.
   Мыслитель ехал в ночь, на запад, с горящим фонарем,
прикрепленным к седлу. Верное животное чутко прислушивалось
к его ласковому шепоту. Он ехал на запад, пока за его
спиной не занялась заря и не залила бесплодную землю мягким
светом.
   Поутру он услышал звук материи, бьющейся на ветру, и,
повернув голову, увидел зеленую палатку, поставленную рядом
с неглубокой расселиной. Полог палатки и бился под ветром.
Он придержал Импульса и приготовил ружье.
   На звук шагов тюленя из палатки высунулась голова
человека - как черепаха из панциря. У него был крючковатый
нос, глаза с тяжелыми веками, рот чем-то напоминал рыбий,
капюшон плотно закрывал голову и шею.
   - Ага, - сказал Мыслитель в знак того, что узнал
человека.
   - Хм, - ответил Крючконосый Странник, также признавший
всадника. - Далеко ты забрался от Ланжис-Лиго. Куда путь
держишь?
   - В Страну Пальм.
   Он снова зачехлил ружье и спешился. Обошел палатку.
Голова хозяина неотступно поворачивалась, следя за его
движениями. Мыслитель остановил взгляд на расселине. Она
была расширена и углублена явно рукой человека. Там лежали
какие- то старые обломки.
   - Что это?
   - Не что иное, как обломки разбившегося космического
аппарата, - ответил Крючконосый Странник. В голосе его
прозвучало такое разочарование этим фактом, что было видно -
он не выдумывает. - Меня навела на него моя металлическая
рамка. Я надеялся, что там есть капсула с книгами или
фильмами.
   - Их, я думаю, уже забрали.
   - И я так думаю, но была надежда. Ты завтракал?
   - Спасибо, нет.
   Голова в капюшоне скрылась в палатке, появилась тонкая
рука и откинула входной полог. Мыслитель пригнулся и вошел
в палатку. Она была завалена всякой техникой. Крючконосый
Странник жил тем, что обменивал предметы, которые находил с
помощью своей металлической рамки и прочего инструмента.
   - Очевидно, у тебя нет верхового животного, - сказал
Мыслитель, присаживаясь и скрестив ноги между каким-то
мягким узлом и угловатой статуэткой из стали и бетона.
   - Пришлось бросить, когда у меня кончился запас воды, а
другого такого найти я не смог. Вот почему я иду к морю.
Меня ужасно мучит жажда, я испытываю острую солевую
недостаточность, потому что мне совсем не нравится соль,
которая растет в этих местах.
   - У меня ее полно, в бочонке у седла, - сказал Мыслитель.
- Возьми себе, очень хорошая, соленая вода, слегка
разбавленная пресной - если это тебе, конечно, по вкусу.
   Странник быстро кивнул, схватил флягу и стал пробираться
к выходу. Мыслитель отклонился назад, пропуская его.
   Вернулся тот, улыбаясь.
   - Спасибо. Теперь я продержусь несколько дней.
   Он отодвинул в сторону кучу старья, и показалась
маленькая печка. Он раздул ее, поставил на нее сковородку и
начал жарить рыбу-ногу, которую недавно поймал.
   - В какой город ты направляешься. Мыслитель? Здесь
только два поблизости - Барбарт и Пиорха. Да и то до них
идти много лиг.
   - Барбарт, я думаю, это в Стране Пальм. Хотелось бы
посмотреть на зеленые растения вместо всего этого
серо-бурого. К тому же тамошние древние места, должен
сказать, окружены для меня ореолом романтики. Я хочу
окунуться в мир наших предков, ибо опасность бесконтрольного
Прошлого, пустого Настоящего и рискованного Будущего...
   - У многих такое настроение, - сказал Странник с улыбкой,
раскладывая по тарелкам рыбу-ногу, - особенно в Ланжис-Лиго,
где царит Хронархия. Но помни, ты многое увидишь. Ты
увидишь Барбарт и Страну Пальм, и ты сам для себя решишь,
чего они стоят. При этом старайся делать, как я: не
выражай своих суждений и не давай своих оценок их образу
жизни. Поступай таким образом, и к тебе будут нормально
относиться.
   - Твои слова кажутся мне мудрыми, Странник, но у меня не
было прежде случая, чтобы я сейчас мог оценить их по
достоинству. Быть может,