тира! -- возмутилась было
Лариса.
      Сергей замотал головой.
      -- Давайте не будем об этом. Квартирный вопрос мы решим после, а сейчас --
вон. Оба. Обсуждать этот вопрос и торговаться с вами я не намерен. Я жду.
      -- Ну знаешь ли... -- подал голос Павел. -- Это все-таки свинство с твоей
стороны.
      -- А тебе я вообще слова не давал, понял? -- Он повернул голову к Ларисе.
-- Предлагаю разойтись по-хорошему. И чем быстрее, тем лучше. Пока я на это еще
способен.
      Последние слова их, видимо, как следует подстегнули. Они вдруг
засуетились, бросились собирать вещи, укладывать чемоданы.
      -- Катя! -- крикнула Лариса. -- Собирайся. Мы едем.
      Сергей нахмурился и непроизвольно сжал кулаки -- так, что суставы громко
хрустнули.
      -- Катя останется со мной, -- сухо, не повышая голоса, произнес он.
      -- Как это с тобой? -- Лариса, казалось, была искренне удивлена.
      -- Катя останется со мной, -- все так же тихо, но с металлом в голосе,
повторил он.
      -- Ну уж нет! -- воспротивилась Лариса. -- Я все-таки мать. И потом, это
же просто смешно!
      Он медленно поднял глаза и метнул в нее взгляд, от которого ей вдруг
захотелось раствориться в бетонной стене, что была у нее за спиной, -- лишь бы
скрыться от этого пронизывающего, буравящего насквозь, парализующего взгляда.
      -- Катя останется со мной, -- повторил он в третий раз.
      А Катя тем временем стояла на пороге и ничего не понимала. Вертела
головкой и таращила удивленные глазки.
      -- Разве мама уезжает? -- спросила она, обращаясь к отцу.
      -- Да, Катюша. Мама должна уехать.
      Он заметил, что объясняться с дочкой ему гораздо труднее, чем с бывшей (он
уже считал ее бывшей) женой.
      -- А мы? Мы разве не поедем?
      "Мы"! Это короткое "мы" прозвучало для него райской музыкой. Он порывисто
притянул дочку к себе и, страшно волнуясь, шепнул ей на ушко:
      -- А ты хотела бы поехать с мамой?
      Он должен был дать ей этот шанс. Просто не имел права не дать его.
      Она кивнула, но тут же замотала головкой из стороны в сторону.
      -- Я хочу остаться с тобой, -- так же шепотом ответила она. -- Я не хочу
ехать к дяде Паше.
      "А вот мама твоя просто мечтает об этом".
      Он крепко поцеловал ее в щечку и сказал:
      -- Спасибо.
      И вдруг понял: она, его маленькая Катюша, все, все, абсолютно все
понимает. Понимает, что мама с "дядей Пашей" не на прогулку едут, не в зоопарк и
не в кино, а уезжают совсем, навсегда. И ей, маленькой девочке, нужно сделать
выбор.
      Она его сделала, хотя -- он видел это -- выбор дался ей нелегко.
      Сборы, наконец, были окончены. Лариса подлетела к Кате, наспех чмокнула ее
в щечку, шепнула что-то банальное на ушко, потом украдкой стрельнула глазами в
Сергея -- тот стоял к ней спиной посреди комнаты, давая понять, что вся эта
суета его нисколько не касается, -- и выскользнула на лестницу, где с чемоданом
и дорожной сумкой ее уже ждал Павел.
      Из прихожей донесся стук хлопнувшей двери.
    x x x
      Только сейчас Сергей смог себе позволить дать волю чувствам. Резким,
коротким броском он всадил кулак в бетонную стену и скривился от пронзившей
кисть боли. Стена отозвалась глухой вибрацией. Его охватила злость. Не на Ларису
и подлеца Павла, и даже не на того неведомого похитителя чужих почек, который
так или иначе стал причиной развала его семьи, а на свою злосчастную, непутевую
судьбу. Как все было прекрасно еще год назад, как ладно, гладко, легко
складывалась его жизнь -- и вдруг все, все, все пошло наперекосяк, все разом
рухнуло, пошло прахом, полетело к черту. Ему вдруг стало жалко себя, так жалко,
что он до боли зажмурился и застонал. Проклятье! Почему это случилось с ним, с
ним?!
      -- Папочка... -- услышал он тихий, едва различимый голосок.
      Он обернулся.
      Катя испуганно смотрела на него своими глазенками, прижав загорелые ручки
к груди. Он невольно улыбнулся.
      -- Все в порядке, Катюша, все в порядке. Просто я очень устал.
      -- Ты поспи, папа. А я тебе яичницу пожарю, хочешь? Я умею! -- гордо
заявила Катя.
      -- Спасибо, Катюша. Спать я не хочу: в поезде выспался. А яичницу пожарь,
дочка. Проголодался я, как волк.
      Она вся просияла и кинулась на кухню.
      -- А я пока в магазин схожу, сигарет куплю, ладно? -- крикнул он ей
вдогонку.
      -- Ладно, папочка! -- весело отозвалась Катюша.
      Он быстро спустился вниз, забежал в ближайший мини-маркет и купил две
пачки "Ротманс". Уже у выхода он внезапно остановился, кинул быстрый взгляд на
длинные ряды бутылок со всевозможными горячительными напитками и... вернулся к
прилавку.
      -- Бутылку водки!
      -- Какой? -- учтиво поинтересовался молодой продавец.
      -- Какой-нибудь попроще. Позабористей, чтоб с ног валила.
      Он понимал, что делает что-то очень скверное, но никак не мог понять,
почему. Он говорил и действовал, словно в бреду, как бы со стороны наблюдая за
этим странным, уставшим, с тусклым взглядом, плохо одетым человеком, топтавшимся
у прилавка магазина в ожидании заветной бутылки водки.
      Им овладело жгучее желание -- напиться. Напиться до потери пульса, до
отключки. Напиться, чтобы забыть все.
      Он рассчитался с продавцом и торопливо заспешил домой. Дома он достал из
серванта хрустальный двухсотмилиграммовый стакан (подарок тещи к первой
годовщине их свадьбы), судорожно наполнил его до самых краев и залпом выпил.
Потом налил второй, поднес к губам, но...
      -- Папочка...
      Он застыл со стаканом у рта, чувствуя на спине жгучий взгляд дочери.
      -- Папочка, не надо...
      Он медленно, всем корпусом, повернулся на зов.
      Она стояла, одинокая, беззащитная, несчастная, с дымящейся
яичницей-глазуньей, аккуратно, с любовью украшенной зеленым луком и укропом, и
широко открытыми, с навернувшимися слезинками, умоляющими глазами смотрела в его
глаза.
      Какой же я подлец!
      Он размахнулся и с остервенением швырнул стакан с водкой в стену. Мелким
стеклянным дождем брызнули осколки и дробно застучали по паркету.
      -- Прости, Катюша, этого никогда, никогда больше не повторится. Клянусь!
      Она улыбнулась и обняла его за шею одной рукой, во второй продолжая
держать тарелку с драгоценной яичницей.
      -- Все будет хорошо, папа, -- серьезно, по-взрослому сказала она.
      -- Обязательно будет, доченька. Обещаю.
      Она оставила тарелку на столе и снова ушла на кухню, сварить кофе. А он
метнулся в туалет, склонился над унитазом, сунул два пальца в рот и освободил
нутро от только что выпитого стакана водки. Здесь же, в туалете, поклялся жизнью
дочери не брать в рот ни капли спиртного до конца своей жизни. Потом вернулся в
комнату и с аппетитом проглотил приготовленную маленькой хозяйкой яичницу.
Закурив, он неожиданно поймал себя на мысли, что жизнь, в принципе, не такая уж
и плохая штука. Ему почему-то вспомнился дед Евсей. Как он там сейчас?..
      Прошла злость, прошла жалость к самому себе. Медленно, капля за каплей в
сердце вливались надежда и вера в собственные силы. Все, хватит сопли на кулак
мотать, пора брать свою судьбу в оборот.
      Завтра же, с самого утра, он возобновит прерванные тренировки по
тэквон-до. Он должен быть в прекрасной форме: то, что ему предстояло сделать,
требовало мобилизации всех его сил. А осенью, Бог даст, он подтвердит свое право
на обладание черным поясом.

Глава третья
      Утром, в половине шестого, он был уже на ногах. Облачился в спортивный
костюм, выскочил из дома и легкой рысцой сделал три круга вокруг местного
стадиона. В конце дистанции он буквально валился с ног: сказалось длительное
отсутствие систематических тренировок. "Ну ничего, -- подбадривал он себя,
стиснув зубы и обливаясь потом, -- я еще свое наверстаю. Неделя-другая, и я
снова войду в привычную форму. А уж тогда мы посмотрим, кто кого. Ничего!" Он
вернулся домой и продолжил занятия на тренажерах, которыми обзавелся года три
назад, когда он усиленно готовился к сдаче на черный пояс. В восемь он закончил
тренировку, принял душ и с чувством выполненного долга отправился на кухню,
готовить завтрак. Однако он опоздал: на кухне уже хозяйничала Катюша.
Таинственно улыбнувшись, она попросила его не мешать, а то, не дай Бог, подгорит
ее фирменное блюдо. И вообще, добавила она серьезно, мужчинам делать на кухне
нечего. Он улыбнулся в ответ и поспешно ретировался.
      Пока Катюша громыхала посудой на кухне, готовя свое "фирменное блюдо",
Сергей расположился в кресле и предался невеселым думам. Сегодня воскресенье,
впереди -- целый день, и у него было достаточно времени, чтобы как следует все
обдумать, все взвесить, разложить по полочкам. Из всех стоявших перед ним
проблем он выделил три основные. Во-первых, Лариса. После вчерашнего объяснения
с женой и своим бывшим другом проблема рухнувшей семейной жизни казалась Сергею
наиболее важной и требующей безотлагательного решения, однако, поразмыслив, он
решил, что ставить точки над "i" в истории с Ларисой, пожалуй, еще рано. В конце
концов, если не оправдывать, то понять ее все-таки можно. Он бесследно исчез,
его не было около года -- что ей оставалось делать? Ждать? Надеяться? На что?
Целый год она не получала от него никаких известий: ни одной весточки, ни
единого телефонного звонка. Что она должна была думать? А ждут... ждут только в
красивых романах и слезливых мелодрамах. Нет, в жизни все иначе.
      И все-таки ему было обидно. Так обидно, что порой неудержимо хотелось выть
и долбить кулаками в стену -- до крови, до вывихнутых суставов, до переломанных
пальцев.
      Он все еще любил ее. И будет любить всегда -- он понял это только что,
неожиданно для самого себя, сидя в этом кресле. Наверное, чтобы понять это,
требовалось пройти через такую вот банальную, слишком банальную историю, имя
которой -- измена. Что ж, порой несчастье на многое открывает глаза, обостряет
зрение, обнажает чувства, смывает накипь благополучия и обыденности с сердца
человека. Человек прозревает. Учится читать в душах людей. Учится читать в своей
собственной душе.
      Теперь он знал: если она захочет вернуться к нему, он примет ее обратно. В
конце концов, со вчерашнего дня обстоятельства изменились: он снова дома, и она
знает об этом. Он будет ждать ее. Ведь нужно помнить еще об одном важном
обстоятельстве, что крепко связывает их двоих -- это Катюша, их дочь.
      Не следует торопить события, нужно дать ей время. С этой проблемой, таким
образом, можно повременить.
      Вторая проблема была не менее серьезной. В самых общих чертах она касалась
его возвращения в привычный круговорот жизни, той жизни, из которой он был
выброшен год назад. Ему нужно было обрести свой прежний статус, вернуть
подобающее ему положение в обществе. Вернуться на работу, в конце концов. И чем
скорее он решит эту проблему, тем будет лучше.
      Третья проблема имела непосредственное отношение к его похищенной почке.
Здесь все было намного сложнее. И опаснее. Он понятия не имел, как подступиться
к этой проблеме. Сергей прекрасно понимал, что, ввязываясь в эту темную историю,
он подвергает себя большому риску. Да и не только себя: он ставил под удар
Катюшу. Возникал вопрос: а стоит ли игра свеч, если так велика опасность? Прежде
всего необходимо было решить, чего он хочет добиться. Восстановления
справедливости? Наказания преступника? Правосудия? Однозначно на этот вопрос
Сергей ответить не мог.
      По крайней мере, он знал только одно: эта проблема требует детальной
проработки и тщательного анализа. А на это нужно время. Он понимал: в этом деле
торопиться нельзя. Необходимо все как следует взвесить и продумать. Может быть,
вообще не стоит затевать все это?
      Может быть.
      Он закурил. С кухни доносилось мелодичное мурлыканье Катюши и аромат
готовящегося завтрака. На душе у него потеплело. Все-таки не один он на этом
свете, не один. А это самое главное.
      Пора было браться за дело. Он поднялся и прошел в соседнюю комнату --
туда, где стоял его компьютер. Уже год, как он не включал его. За это время в
его электронном почтовом ящике наверняка скопилось немало корреспонденции.
Возможно, среди массы электронных посланий окажется несколько действительно
достойных внимания. Он включил компьютер, однако удаленный доступ к сети
установить не удалось: его счет был "заморожен". Звонок провайдеру и обещание
внести на их счет требуемую сумму в ближайшую же пару дней решил проблему: уже
через пять минут доступ был восстановлен. Войдя в сеть, он принялся скачивать на
свой компьютер скопившиеся в почтовом ящике письма. Писем оказалось около
трехсот, и весь процесс перекачки корреспонденции занял около часа.
      За это время он успел выкурить три сигареты и позавтракать. "Фирменным
блюдом" Катюши оказалась все та же яичница, однако на этот раз с жареной
колбасой и помидорами. Катюша была деловито-суетлива, с отцом держала себя на
равных, по-взрослому: теперь, после отъезда матери, она осталась в доме за
хозяйку, и эта роль, роль хозяйки, явно была ей по вкусу.
      После завтрака она отпросилась у отца погулять и, получив его согласие,
радостная и счастливая, выпорхнула за дверь.
      А Сергей вновь сел за компьютер. К этому времени процесс перекачки
электронной корреспонденции уже был закончен. Он принялся бегло просматривать
пришедшие в течение года письма, однако ничего интересного для себя так и не
обнаружил. Приглашения на какие-то презентации, уведомления о приемах,
совещаниях, официальных встречах, формальные поздравления с Новым годом и
двадцать третьим февраля от коллег и деловых партнеров, плановые сообщения от
провайдера и так далее, и тому подобное. Основная масса писем пришлась на лето и
осень прошлого года, к зиме поток корреспонденции заметно ослабел, а начиная с
февраля и по сей день письма шли только от одного человека, некоего Германа
Свирского. Этого типа Сергей помнил довольно-таки смутно, а его облик в памяти
не зафиксировался и вовсе. Что-то скользкое, улыбчиво-слащавое,
безлико-бесформенное... Это-то и было странным: Сергей отличался прекрасной
памятью на лица. Знакомство с ним было шапочным, да и знакомством-то,
собственно, это назвать было нельзя: так, два-три раза пересекались они на
каких-то официальных встречах и пресс-конференциях -- и все. Никаких деловых
отношений у Сергея со Свирским не было и быть не могло. Свирский работал в
какой-то крупной корпорации, однако Сергей так и не понял, в каком качестве.
      Письма Свирский слал с завидным постоянством. Один раз в неделю, в
понедельник, в почтовый ящик Сергея "падало" очередное послание. Таких посланий
скопилось уже около пятидесяти, и все они были как две капли воды похожи одно на
другое. Свирский интересовался его здоровьем, предлагал услуги в качестве
делового партнера, порой отпускал пару плоских шуток, выражал уверенность в том,
что... и так далее в том же духе. Чисто формальное послание, ни к чему не
обязывающее.
      Все это показалось Сергею весьма странным. С какой стати Свирскому писать
ему, Сергею, которого он практически не знал, такую уйму писем? Да еще на
протяжении целого года? Зачем? Объяснения такому странному постоянству Сергей не
видел. Однако и голову ломать над этой загадкой не стал. Есть проблемы и
поважней, чем какой-то там Свирский с его почтово-маниакальным синдромом.
      Тем не менее, отписать ему он все-таки счел желательным. Хотя бы затем,
чтобы пресечь в дальнейшем ненужный поток писем. Что Сергей и сделал, на скорую
руку набросав ответ и "кинув" его в сеть. Письмо благополучно улетело.
      Отправив послание, он снова принялся обдумывать свое положение. К трем
часам пополудни у него созрел план.
      Сняв телефонную трубку, он набрал номер Николая Ивановича, своего шефа.

Глава четвертая
      Николай Иванович Алексеев возглавлял компанию, в которой работал Сергей,
уже более пяти лет. Он же был ее основателем и фактическим владельцем. С
Николаем Ивановичем Сергей познакомился лет пятнадцать назад, когда тот был еще
студентом института электронного машиностроения, а сам Сергей заканчивал
десятилетку. Потом пути их разошлись, а шесть лет назад, когда будущий
генеральный директор вел активную деятельность по созданию собственной фирмы, их
дороги вновь пересеклись. Сергей к тому времени был уже дипломированным
специалистом и как раз подумывал о женитьбе. Алексеев предложил ему приличное
место в создаваемой фирме. Сергей согласился. А спустя месяц после регистрации
компании в штат была зачислена и его молодая супруга, Лариса. Все складывалось
для молодоженов просто великолепно, будущее казалось им светлым, ясным и
безоблачным. Следует отдать должное Николаю Ивановичу: покровительствуя
супругам, он всячески способствовал их продвижению по служебной лестнице; он же
отправил их учиться за границу, причем расходы на обучение компания взяла на
себя.
      Поэтому не было ничего удивительного в том, что первым, к кому решил
обратиться Сергей за помощью, оказался Николай Иванович Алексеев.
      Это был номер мобильного телефона. Сергей не знал, где Николая Ивановича
застанет его звонок. Сегодня воскресенье, и шеф мог быть где угодно.
      Спустя несколько секунд на том конце линии раздался четкий голос:
      -- Алексеев.
      -- Здравствуйте, Николай Иванович. Это Сергей Ростовский.
      Трубка долго молчала, наверное, секунд пятнадцать. Сергей уже было
подумал, что связь прервалась. Но вот наконец в трубке раздался глухой голос
шефа:
      -- Я слушаю.
      -- Николай Иванович, мне необходимо встретиться.
      И снова долгое молчание.
      -- В восемнадцать ноль-ноль за тобой приедет машина, -- сухо произнес шеф
и положил трубку.
      Сергей был несколько обескуражен официальным тоном Алексеева, однако не
стал придавать этому значения. Мало ли какие у него могут быть проблемы...
      До шести было еще более двух часов. Вполне достаточно времени, чтобы
подготовиться к встрече, от которой Сергей ожидал слишком многого. И тут
внезапно мысли его приняли другое направление.
      Он вспомнил о матери.
      Уже полтора года, как он не виделся с нею. Надо отметить, отношения с
матерью у Сергея складывались весьма прохладные. Они практически не общались и
находились в состоянии своего рода "холодной войны". Впервые тень легла между
ними со времен женитьбы Сергея: она была категорически против кандидатуры
Ларисы, имея на примете свою собственную кандидатку на роль будущей супруги
сына. Однако Сергей пошел против воли матери и настоял на своем; между ними
произошла бурная сцена, закончившаяся полным разрывом и уходом Сергея из дома.
Ростовская, женщина властная и своенравная, не смогла смириться со столь дерзким
и откровенно вызывающим поступком сына и затаила на него обиду.
      Отец Сергея был человеком слабым, безвольным, полностью находящимся под
властной пятой супруги, и потому права голоса в семье фактически не имел. Мать
вершила все семейные дела, строила планы, привлекала нужных людей для их
реализации, -- словом, осуществляла внутреннюю и внешнюю политику семьи
Ростовских. Уход Сергея из дома был ее первым крупным поражением, срывом
намеченных ею планов, крушением возлагаемых на сына надежд. И несмотря на то,
что Сергей быстро пошел в гору, он для нее так и остался ослушником, а, значит,
неудачником. С годами, правда, обида на сына несколько поутихла, отношения
восстановились, хотя и оставались натянутыми.
      Иногда, хотя и редко, она звонила -- правда, разговаривала в основном с
Катюшей, своей внучкой. Порой, если к аппарату подходил Сергей, говорила с ним,
однако диалог длился не более двух минут и сводился, как правило, к обмену
сухими фразами о здоровье. И совсем уж редко перебрасывалась парой слов с
Ларисой, которой так и не смогла простить похищение единственного сына.
      Сейчас Сергею важно было знать, известно ли матери что-либо о его
исчезновении, и если известно, то что именно. Однако ей он звонить не стал