онкретные очертания, четкую логическую стройность. Все вдруг встало на
свои места.
      Свирский, продолжая улыбаться, внимательно следил за реакцией своего
"гостя".
      -- Да-да, Ростовский, -- кивнул он, -- вы на верном пути. Я и есть тот
самый Свирский, которого вы с таким упорством ищете уже более месяца. Еще
день-два, и вы бы сами на меня вышли. Следует отдать должное вашим друзьям в
Огнях: они поработали на славу. Однако, Ростовский, вы переступили грань,
переступать которую вам не следовало. Поэтому я вынужден был предвосхитить
события. Я привык контролировать ситуацию и направлять ее в нужное мне русло. Вы
здесь потому, что так хочу я.
      Сергей уже оправился от первого потрясения.
      -- Это вы делали мне операцию? -- глухо спросил он.
      -- По изъятию почки? Разумеется, я.
      Пелена, окутывающая его память, окончательно прорвалась. Сергей наконец
вспомнил, где видел эти бесцветные, неподвижно-стеклянные глаза.
      ...я лежу на операционном столе, сознание слабой затухающей ниточкой
пульсирует в моем мозгу... яркий белый свет бьет в лицо... чей-то силуэт
склоняется надо мной... нижняя часть лица скрыта за белой марлевой повязкой, на
голове -- хирургический колпак, низко надвинутый на брови... видна только узкая
полоска глаз... тех самых глаз... в вену у локтевого сгиба впивается игла... по
телу разливается сладкая, удивительная истома... я проваливаюсь в глубокую,
бездонную яму... погружаюсь во тьму, которая окутывает мое сознание плотным
саваном... тьма... ничего, кроме тьмы... и только глаза продолжают слепить своей
стеклянной неподвижностью...
      Звук голоса Свирского вернул его к действительности.
      -- Довольно, Ростовский. Вечер воспоминаний мы устроим после. А сейчас --
к делу. Надеюсь, вы понимаете, что мне известен каждый ваш шаг, каждое ваше
телодвижение? Если вы этого еще не поняли, то смею вас заверить, что это именно
так. Скажу больше: я не только контролирую ваши действия, но и в большинстве
случаев направляю их. Если хотите, я -- генератор вашей судьбы. -- Он снова
расплылся в слащавой улыбке. -- Красиво звучит, не так ли? Но оставим лирику. --
Он взял небольшую паузу. -- К слову сказать, господин Антонов именно вам должен
быть благодарен за ту чудесную "случайность", сведшую его с Владимиром
Анатольевичем Орловым. Или вы до сих пор наивно полагаете, что встретиться с
Орловым вот так запросто, с глазу на глаз, под силу простому смертному? Глубоко
заблуждаетесь, Ростовский. Для Владимира Анатольевича ваш Антонов -- все равно
что назойливая муха, от которой в лучшем случае можно отмахнуться, в худшем же
-- просто прихлопнуть. Думаю, вы уже поняли: вся эта операция полностью
спланирована и осуществлена вашим покорным слугой. Кстати, насчет операции. --
Он снова выдержал паузу. -- Да, я хирург, и хирург, смею вас заверить, высокой
квалификации. И как хирург я провел не один десяток сложнейших операций, в том
числе и по трансплантации органов. Вот этими самыми пальчиками, Ростовский.
Однако меня всегда привлекали операции более широкого масштаба -- операции,
далеко выходящие за рамки чисто медицинских аспектов. Именно потому я и здесь, а
не в какой-нибудь грязной, вонючей клинике.
      -- Еще бы! -- с сарказмом заметил Сергей. -- Здесь и платят, поди, не в
пример больше.
      -- Разумеется, -- тут же ответил Свирский, пропуская сарказм мимо ушей. --
Мой талант стоит больших денег, Ростовский. Я привык, чтобы мой труд оплачивался
сполна. Впрочем, вас это не касается, -- закончил он резко.
      Сергей невольно сжал кулаки.
      Как же мне хочется тебе врезать! Размазать твою поганую улыбочку по стенам
твоего паршивого кабинета!..
      Свирский, похоже, уловил это желание во взгляде своего "гостя", однако и
ухом не повел.
      -- Что вы от меня хотите? -- в упор спросил Сергей, едва себя сдерживая.
      -- Вопрос по существу, и вы получите на него ответ -- но позже. Замечу
лишь, что вы представляете для нас определенный интерес. Согласитесь, что в
противном случае с вами никто церемониться бы не стал. И в первую очередь -- я.
      Сергей попытался было что-то возразить, однако Свирский пресек эту попытку
движением руки.
      -- У меня мало времени, Ростовский, да и вам пора убираться отсюда.
Закончим этот разговор. Теперь вы знаете достаточно, чтобы сделать
соответствующие оргвыводы. Правильные выводы, Ростовский. Можете ехать. Мои люди
проводят вас.
      Дверь распахнулась, и на пороге вновь возникли "качки" из личной охраны
господина Свирского.
      Что ж, расквитаться с ним, видимо, придется в следующий раз.
      Сергею ничего не оставалось делать, как направиться к выходу. Им овладела
какая-то странная, до нелепости абсурдная мысль: почему-то казалось, что
Свирский сейчас возьмет и скажет: "Проводите-ка заключенного в его камеру".
      Однако Свирский напутствовал его совсем иначе:
      -- И помните, Ростовский, день сюрпризов для вас только начался...
      Если бы Сергей не пропустил этих последних слов мимо ушей, возможно, он
как-то сумел бы подготовиться к тому страшному удару, который ждал его дома.

Глава двадцать вторая
      В половине десятого он был уже дома. Вернее, возле дома, так как до
квартиры дойти так и не успел. Поставив машину под своими окнами -- везти ее в
гараж просто не было сил: за день он устал, как собака, -- у входа в подъезд
Сергей совершенно неожиданно столкнулся со знакомой почтальоншей, которая обычно
обслуживала их район. Она окинула его суровым взглядом и проворчала:
      -- Ну наконец-то! Я к вам уже третий раз захожу. Делать мне больше нечего,
как в свой выходной по ночам телеграммы разносить!
      Сердце его словно обдало кипятком.
      -- Телеграммы? Какие телеграммы?
      -- Обыкновенные! Нате, распишитесь, вот здесь.
      Она сунула ему квитанцию с огрызком карандаша. Не глядя, Сергей поставил
привычную закорючку. Рука дрожала, его бил нервный озноб.
      Телеграмма? От кого? Оттуда, из Огней? По расчетам, Катюша уже девять
часов как должна находиться под опекой доктора. Послание наверняка от него.
      Продолжая ворчать, она всучила ему телеграмму и заковыляла прочь. А он,
едва сдерживая сердцебиение и сгорая от нетерпения, развернул долгожданное
послание -- и при свете ночного фонаря прочитал следующее:
      "Девочки в поезде нет. Проводник страшно перепуган. Клянется, что была.
Следов так и не нашел. Немедленно выезжаю. Твой друг".
      Казалось, что в голове взорвалась водородная бомба. Он тупо смотрел на
этот проклятый листок бумаги -- и ничего не видел. В глазах стоял черный туман,
буквы расползались, самым невероятным образом сплетались в какие-то замысловатые
фигуры и каббалистические символы, а потом растворялись -- чтобы тут же
проявиться вновь.
      Самое страшное, что могло случиться, все-таки случилось. Катюша исчезла.
Ее похитили. Было совершенно очевидно: Свирский провел очередную свою
"операцию", и провел блестяще.
      Сердце пронзила тупая боль. Он зажмурился, до хруста в зубах сжал челюсти
и застонал. Не застонал -- завыл, от отчаяния и бессилия -- так, как воют,
наверное, одинокие старые волки в длинные морозные зимние ночи.
      Ноги несли его неизвестно куда. Он не отдавал себе отчета, где он сейчас
находится, куда идет, сколько времени уже шатается по темным пустым дворам. Мир
перестал для него существовать, остался только он один -- он и его отчаяние.
      Бедная, бедная девочка! Где она сейчас, маленькая, беспомощная, такая
родная и такая далекая? Жива ли?.. О, нет, даже мысль об этом не имела права на
существование, не говоря уже о каких бы то ни было вопросах, хотя бы и
обращенных к самому себе. Жива -- иначе все, все, все теряло смысл.
      В памяти внезапно всплыли последние слова Свирского. "День сюрпризов для
вас только начался". Им вдруг овладела дикая ярость, какая-то животная жажда
крови. Он убьет этого мерзавца! Прямо сейчас, сию минуту, вернется назад, в их
великосветский притон, и снесет ему башку, размозжит череп, затопчет ногами!
Выпотрошит, как последнюю свинью! А потом доберется и до Орлова. Эти подонки не
имеют права жить.
      Не имеют. И не будут -- в этом он готов был поклясться. Однако таким путем
он не спасет Катюшу, напротив, подвергнет ее жизнь еще большему риску. А жизнью
ее рисковать он не имел права.
      Мир вновь обретал свои привычные очертания. Он огляделся -- и вдруг
почувствовал, как откуда-то изнутри, из самых потаенных глубин его существа
поднимается, растет что-то мощное, могучее, некий сгусток энергии, концентрат
воли, разума, силы.
      Голова была совершенно ясной, мысли работали быстро и четко.
      Действовать! Действовать с умом, тщательно взвешивая каждый свой шаг.
Только он один может спасти Катюшу, свою маленькую девочку. И он спасет ее,
спасет несмотря ни на что, даже если весь мир вокруг него рухнет, сгинет,
полетит в тартарары, ко всем чертям.
      Однако прежде всего он должен был узнать, что же в конце концов хочет от
него Свирский. Сергей был уверен: этот мерзавец не заставит себя долго ждать и
наверняка скоро объявится. Слишком долго держать в заложницах маленькую девочку
-- это весьма и весьма рискованно.
      Он остановился. В десятый раз перечитал телеграмму. "Твой друг", --
гласила подпись. Твой друг. Друг, который всегда готов прийти на помощь, в любую
минуту, даже самую страшную. "Немедленно выезжаю". Он уже едет, уже в пути, уже
мчится ему на помощь.
      Сергей понимал: в этой ситуации без твердой, надежной руки друга ему не
обойтись. Оставалось только ждать.
      Он направился к дому. В пустую, холодную квартиру, возвращаться в которую
совсем не хотелось. Что он скажет Тамаре Павловне? Правду? Нет, правду он
сказать не мог.
      Войдя в свой подъезд, едва освещенный вздрагивающим светом люминесцентной
лампы, он тяжело зашагал по ступенькам. Ехать на лифте почему-то не было
желания. Он шагал и думал, какая же все-таки подлая эта штука -- жизнь.
      А, может быть, заявить в милицию? Как никак, криминал налицо: похищен
ребенок. Однако, что он сможет доказать? Указать на Свирского как на похитителя?
Глупо. Тот от всего откажется. "Какая девочка? Не знаю я никакой девочки. Вы что
на меня повесить собираетесь? На меня, заслуженного хирурга и представителя
самой гуманной профессии! Ростовский? Какой Ростовский? В первый раз слышу. Что?
Почка? Никакой операции я не делал. Это же абсурд, чистейшей воды абсурд! И
наветы господина Ростовского. Требую привлечения его к ответственности за
клевету на честного человека!" Да никто его заявления всерьез и не примет. Да,
девочку они будут искать, это их обязанность -- только не там, где нужно. И не
найдут. Объявят без вести пропавшей. Покажут ее фотографию по всем каналам ТВ.
"Ушла из дома... в последний раз ее видели... если кто-нибудь что-то знает...
просьба сообщить по телефонам..." Не дай Бог, еще Тамару Павловну к
ответственности притянут как наиболее вероятного похитителя! Нет, в милицию
заявлять нельзя. Тем более, что этим можно только все испортить. Кто знает, как
поведет себя тогда Свирский и что ждет в этом случае Катюшу? Нет, риск здесь
недопустим...
      Еще один пролет -- и он дома. Однако "день сюрпризов" продолжался: на
ступеньках, возле его двери, сидел Павел Смирнов.
      Рядом, в двух шагах от него, валялась более чем наполовину опорожненная
бутылка "Смирновской". Павел сидел, уронив голову на грудь, что-то мычал и
слегка покачивался из стороны в сторону. Звук шагов поднимавшегося по лестнице
Сергея заставил его медленно поднять голову.
      Он был в стельку пьян. Его мутный взгляд медленно сфокусировался на
Сергее. Павел шумно выдохнул, икнул и, едва ворочая языком, сказал, всего только
два слова:
    -- Лариса умерла.

Глава двадцать третья
      Когда человека долго бьют, он в конце концов перестает ощущать удары. Боль
как бы притупляется, возникает своего рода привычка к боли.
      Сергей достиг именно такого состояния. Слова, произнесенные Павлом,
застряли где-то в барабанных перепонках, лишь слегка царапнув его мозг. Нет, он
услышал их, не мог не услышать -- однако смысл их каким-то странным образом
ускользал от него, словно произнесены они были на чужом, незнакомом языке.
Единственное, что он почувствовал, это страшную, безмерную, безграничную
душевную усталость, граничащую с абсолютной апатией.
      Ноги сами собой подкосились, и он медленно опустился на ступеньку рядом с
Павлом.
      -- Повтори, -- тихо сказал он.
      -- Ларисы... -- Павел всхлипнул, -- больше нет. П-понимаешь? Нету больше
нашей Ларочки...
      Он шмыгнул носом, голова его вновь упала на грудь, плечи затряслись в
беззвучных рыданиях.
      Сергей сидел и невидящим, отрешенным взглядом смотрел в пустоту. Мозг его
был полностью заблокирован, душа окуталась плотным непроницаемым коконом.
Страшная истина отторгалась им, разбивалась о стену абсолютного невосприятия.
      Так они просидели несколько минут. Постепенно, капля за каплей, атом за
атомом, порция за порцией смысл страшных слов начал просачиваться в сознание
Сергея. Состояние апатии медленно уходило. Ощущение невосполнимой утраты
внезапно нахлынуло на него, оглушило своей ужасной реальностью.
      -- Что ты сказал?! -- заорал он, вскакивая.
      Павел вскинул голову и ту же вновь ее уронил.
      -- Как все глупо получилось! -- пробормотал он. -- Как глупо, подло,
неправильно!..
      -- Ты пьян! Этого не может быть! -- наступал на него Сергей.
      -- Этого не должно было быть, однако оно есть. Ларочка умерла...
      -- Врешь, сволочь! -- выкрикнул Сергей, сжимая кулаки. -- Что ты с ней
сделал? Говори! Где она?
      Щелкнул замок, и на пороге соседней квартиры, привлеченная шумом на
лестнице, показалась Тамара Павловна. Она была бледной, осунувшейся, как-то
сразу постаревшей.
      -- Что тут происходит? Сережа, это ты?
      -- Я, Тамара Павловна. -- Голос его был деревянным, неживым. -- Не
волнуйтесь, все в порядке. У нас здесь мужской разговор.
      -- Кто это с тобой? -- с тревогой спросила она.
      -- Коллега по работе. Идите к себе, Тамара Павловна. Нам просто нужно
поговорить.
      Однако она не уходила.
      -- О Катюше что-нибудь известно?
      В душе у Сергея что-то перевернулось. Этого вопроса он боялся больше
всего.
      -- Да. Все в порядке. Все в полном порядке.
      Она все еще не уходила. Что-то удерживало ее, что-то необычное, неуловимое
в голосе Сергея.
      -- Что-то не так, Сережа?
      -- Все в полном порядке, -- словно заученный урок, твердил он все ту же
фразу. -- Не беспокойтесь, Тамара Павловна.
      Она ушла, явно не удовлетворенная его ответом.
      Сергей резко повернулся к Павлу. Глаза его горели каким-то безумным огнем.

      -- Говори! Что с ней?
      Павел, шатаясь, поднялся и прислонился спиной к стене. Потом поднял голову
и в упор, не мигая, уставился на Сергея.
      -- Ее сбила машина. Сегодня вечером, мы как раз шли с работы. Я видел...
-- Он вдруг закатил глаза, всхлипнул и застонал. -- Не знаю, как все это... и
почему... никто даже и глазом моргнуть не успел. Машина вылетела откуда-то из-за
угла и на полной скорости... Нет, не могу... как сейчас все вижу... Она умерла
почти сразу, у меня на руках. Что-то шепнула напоследок...
      -- Что? Что?! -- Сергей схватил бывшего друга за лацканы пиджака и с силой
тряхнул. -- Что она сказала? Говори!
      -- Не помню... что-то вроде: "Скажи Сереже..."
      -- Что? Что "скажи"?
      -- Ничего. Она не успела... ничего добавить... Да отпусти ты меня!..
      Сергей медленно разжал руки, достал сигарету и закурил. В голове
пульсировала одна только мысль: "Не может быть... не может быть... не может
быть..."
      Сначала Катюша, потом Лариса... и все сразу, в один день... нет, он этого
не вынесет!..
      Павел снова опустился на ступеньку. Он плакал, как ребенок, размазывая
руками слезы по грязным щекам.
      -- Как же это, а?.. как же это... -- жалобно бормотал он, всхлипывая.
      -- Иди домой, -- тихо сказал Сергей.
      -- Не могу. Не могу, понимаешь? Там пусто... пусто...
      Как Сергей его сейчас понимал! Пустой дом, пустая квартира -- и ты, один
на один со своим горем, со своими мыслями, от которых хочется сойти с ума.
      -- Иди домой, -- мягко повторил он.
      Павел покачал головой.
      -- Может, выпьешь? -- сказал он. -- У меня, кажется, еще осталось. За
Ларису.
      -- Нет.
      -- Не хочешь? -- Голос у Павла задрожал. -- Не хочешь выпить за нее?
      -- Это ее не воскресит. -- Сергей говорил медленно, чуть слышно.
      -- Увы, ты прав. Ты тысячу раз прав... Понимаешь, мне не к кому было
пойти... кроме тебя. Не к кому, понимаешь? Ведь у меня никого... А, пустое все
это... Никому это не надо...
      Павел поднялся, махнул рукой и поплелся вниз, сгорбившийся, поникший,
как-то сразу постаревший. Он шел и что-то бормотал себе под нос, разговаривая
сам с собой. Вскоре хлопнула подъездная дверь -- и стало очень тихо.
      На часах было полпервого ночи.

Глава двадцать четвертая
      Войдя в квартиру, первым делом Сергей повсюду включил свет. Он не мог
находиться в темноте, темнота давила на него, напоминала о смерти, могильном
холоде, небытии. Ему хотелось много, очень много света, яркого, ослепляющего
света.
      Он стоял посреди комнаты, окутанный электрическим светом, и ни о чем не
думал.
      Он боялся думать. Боялся мыслей. Отвлечься, отвлечься от всего этого,
переключиться на что-то другое. Направить мысли в другое русло. Хотя бы
ненадолго, пока весь этот ужас не уляжется в душе. Пока мозг, не готовый
вместить в себя все это, еще слишком взрывоопасен.
      Он достал компакт-диск. Поставил на проигрыватель. Зазвучала тихая,
мягкая, обволакивающая музыка. Филип Гласс. Его любимый композитор.
      Но легче не стало.
      Тогда он бросился на кровать, зарылся головой в подушку и дико, истошно
закричал. Ему казалось, что от этого крика рухнет мир, померкнут звезды,
рассыплется вселенная, но... ни единого звука не вырвалось из его глотки. Его
крик был направлен внутрь -- туда, где кровоточила страшная обнаженная рана -- в
собственную душу. Он чувствовал, как обрывается важная, очень важная ниточка в
его жизни, как сама жизнь, сотканная из таких вот ниточек, поблекла, потускнела,
обескровилась, истончилась до предела. Словно невидимый вампир высасывает из нее
кровь, каплю за каплей, мгновение за мгновением...
      Вампир... Смутное воспоминание забрезжило в его сознании, какая-то
странная, нечеткая ассоциация медленно всплывала в памяти. Вампир...
      Орлов!
      Да, именно Орлов всегда чем-то напоминал ему вампира: было в его глазах
что-то мерзкое, неживое, паразитическое, что-то от мифического чудовища,
питающегося человеческой кровью.
      Истина молнией сверкнула в его мозгу и заставила резко вскочить с кровати.
Это Орлов, Орлов повинен в смерти Ларисы! Он и его приспешники, во главе с
подонком Свирским! Это их рук дело!
      Боль от невозвратимой утраты немного отступила, уступив место ярости.
Ярость сжигала, бурлила, огненным вихрем металась в его груди, ища выхода,
какой-нибудь отдушины, готовая выплеснуться наружу и затопить все и вся.
      Этим двоим больше не жить -- Орлову и Свирскому. Сейчас, в эту страшную
для него минуту, самую страшную минуту в его жизни, Сергей подписал им смертный
приговор. Око за око, зуб за зуб -- так гласит старая библейская истина. Отныне
эта истина станет его путеводной звездой.
      Теперь его ничто не остановит. Ничто и никто.

Глава двадцать пятая
      В два часа ночи раздался телефонный звонок. Звонили по мобильному.
      Это мог быть только Свирский.
      Стиснув зубы, Сергей схватил трубку.
      -- Очень, знаете ли, захотелось снова услышать ваш голос, Ростовский, --
жизнерадостно вещал Свирский. -- Как настроение? Надеюсь, вам понравился мой
сюрприз?
      Сергей молчал. Он не мог ничего говорить. Не мог и не хотел.
      -- Вижу