жал над ними горячий воздух, и покинутые домики
в низинах у прудов, в окружении огородов и деревьев, вдыхали зной  темными
проемами распахнутых настежь дверей... Земля  на  обочинах  растрескалась,
неподвижна была редкая пыльная трава, и  деревья  вдоль  дороги  почти  не
давали тени. Пыль, пыль, пыль тяжело висела над дорогой, пыль садилась  на
лица людей, и пот стекал по щекам. И шум моторов, и детский плач, и грохот
гусениц - сквозь  пыль  и  жару.  Ехали  в  автомобилях  и  автобусах,  на
бронетранспортерах и грузовиках, и  облепив  башни  танков,  и  трясясь  в
тракторных прицепах. Шли, устало волоча ноги и толкая перед собой  тележки
с наваленным грудой скарбом, махали догонявшим их грузовикам  и  автобусам
и, если удавалось, втискивались,  оставляя  на  дороге  мешки  и  узлы  из
простыней, скатертей и  одеял.  И  тянулась,  от  горизонта  до  горизонта
тянулась вереница людей и машин, в клубах пыли устремляясь под злым летним
солнцем туда, где было спасение...
     Надежда на близкое спасение чуть притупляла страх,  но  гнала,  гнала
вперед.
     И ночью все продолжали движение, и кто-то, не выдержав, спал у обочин
и в придорожных полях, и кто-то жег костры и резал хлеб, и  кто-то  кормил
детей на ходу, и  кто-то  кричал,  потрясая  автоматом:  "Бодрее,  бодрее,
товарищи! Уже скоро..." Светились и двигались фары...
     А к утру, едва приоткрыл глаза рассвет, - появилось. Прямо в поле, на
фоне проснувшегося неба, - высокий, колышущийся, переливающийся розовым  и
изумрудным,  палевым  и  фиолетовым  раскидистый  шатер,   словно   старый
цирк-шапито, словно мираж - и оттуда струилась, струилась надежда, манила,
звала к  себе,  невидимыми  гигантскими  ладонями  задерживая,  отталкивая
беспричинный страх, повисший над дорогами и бездорожьем.
     Со всех сторон выпрыгивали из кузовов, хлопали дверцами  автомобилей,
выскакивали  из  автобусов,  бросали  тележки,  сминали  танками   высокую
пшеницу,  буксовали  -  ревели  моторы,  сизый  дым  из   выхлопных   труб
расплывался в чистом утреннем воздухе, - бежали, ехали, врывались  лицами,
капотами, дулами танковых пушек в переливающиеся зыбкие стены  шатра  -  и
окунались в тишину и прохладное успокоение...


     ...Бесшумно упала дверь, из темноты возникли хмурые лица,  а  вдалеке
маячила фигура Черного Стража. Страж поднял руку, погрозил тонким пальцем,
и Павел почувствовал неприятный холод в  виске.  Он  открыл  глаза,  потер
онемевшую щеку, пошарил в траве  -  и  сразу  наткнулся  на  широкий  лист
холод-корня, успевшего за эти ночные часы вылезти из земли и распластаться
под головой.
     Неужели он заснул? Ночь по-прежнему была темна,  и  опять  нашептывал
что-то Умирающий Лес, но, кажется, небо все-таки едва уловимо посветлело.
     Что же делать? Отшельником он жить не собирался,  но  путь  в  родной
город был закрыт, да и в другие тоже. "Будет трудно - приходи за советом",
- сказал Черный Страж после их разговора у питейки.
     "Что ж, раз так, - вновь наливаясь силой от злости, решил Павел, -  я
действительно пойду к Стражу. Прямо сейчас, пока не наступило утро. Но  не
за советом приду я к тебе, Черный Страж! Никто  не  сможет  вынудить  меня
скрывать свои мысли и молчать. Я не трогаю никого, но и  себя  трогать  не
дам. Я владею неплохим оружием и если нужно - пущу его  в  ход.  Если  ты,
Страж, будешь упрямиться, то я - к дьяволу робость! - переломаю тебе кости
и, видит Создатель, заставлю, да, заставлю тебя сделать так, чтобы от меня
отстали и позволили говорить то, что я хочу и во что верю. Я заставлю тебя
посоветовать посвященным - а твои советы они слушают, я знаю! - сегодня же
утром объяснить во всех четырех храмах о согласии  с  моими  мыслями  и  о
полной поддержке меня, Павла Корнилова! Если ты будешь упрямиться,  Черный
Страж, тебе будет плохо, поверь, потому что я не  такой,  как  все,  и  не
боюсь - слышишь? - уже не боюсь тебя..."
     Он решительно и бесшумно шел к городу, огибая  болото,  переполненный
холодной злостью, много передумавший в эту ночь и готовый на  все.  Он  не
намерен был превращаться в отшельника.
     Небо все больше светлело, и Павел убыстрял шаги, спеша  пробраться  в
дом Стража до рассвета. Подходя к пустоши Молнии, он услышал, как впереди,
в лесной тишине, хрустнула ветка. Павел замер, прижавшись к стволу.  Опять
раздался треск, теперь уже ближе. Нет,  это  не  медведь  и  не  волк,  не
похоже...  Человек?  Но  кто  бродит  ночью  по   лесу?   Черная   фигура,
примерещившаяся Длинному Николаю? Черная фигура...
     Павел слился со стволом, чувствуя быстрое биение собственного  сердца
и  напряженно  вглядываясь  в  Пустошь  Молнии.  На   обширном   выжженном
пространстве, еще не успевшем порасти молодняком, было светлее, чем в лесу
- рассвет набирал силу, легкими, но уверенными невидимыми взмахами  стирая
с неба черноту - и Павел невольно  вздрогнул,  заметив  движущееся  темное
пятно. Оно приближалось, похрустывали  ветки.  Павел  неслышно  присел  на
корточки и, скрытый ветвями, проводил взглядом  прошедшего  совсем  близко
человека. Подождал немного и осторожно направился следом.
     "Интересно, что делает в лесу по ночам Черный Страж?  Ищет  меня?  Но
откуда он знает, где меня искать? И, кажется, это у него не  первая  такая
прогулка; ты, вероятно, прав, Длинный  Николай...  Действительно  идет  на
могилу  Безумной  Ларисы?  Зачем?   Или   отправился   путешествовать   по
Броселианду? Что ж, тем лучше..."
     Темнота родила полумрак, стали видны сосны, похожие на черные пальцы,
грозящие небу. Павел пригибался, прятался за кустами, вознамерившись  идти
за Черным Стражем до неизвестной пока цели, а если предрассветная прогулка
Стража окажется бесцельной - тут же, в лесу, поставить ему условия и любым
путем добиться от Стража согласия.
     Они прошли по краю Болота Пяти Пропавших,  миновали  могилу  Безумной
Ларисы - почерневший от дождей крест, спящие лесные розы, устилающие землю
длинными стеблями, - углубились в лес,  пересекли  Поляну  Больных  Волков
(вернее, пересек Страж, а Павел обошел стороной, прячась за деревьями) - и
начали спускаться в низину. Когда Черный Страж свернул направо у  знакомой
Павлу приметной расщепленной  сосны,  всякие  сомнения  исчезли,  и  Павел
замедлил шаги. Черный Страж явно направлялся к Заколдованным Деревьям!
     Пожалуй, не было в Лесной Стране человека, кроме, разве что, малышей,
не знавшего  об  этом  месте  в  Броселианде.  А  если  кто  и  забывал  -
Посвященные в храмах напоминали. Заколдованные  Деревья  были  закрыты  не
только для простых людей, но и для самих Посвященных, потому что  являлись
тайным местом Создателя Мира, где пребывала его частица, и  войти  туда  -
означало  оскорбить  Создателя  и  быть   навеки   проклятым.   Ходить   к
Заколдованным деревьям запрещалось, да никто и  не  рвался  туда.  Тем  не
менее, Павел побывал там пять лет назад и, не дойдя еще до корявых  черных
стволов, почувствовал непреодолимый страх и желание бежать  оттуда,  сломя
голову. Как в том видении...  Словно  какая-то  непонятная  гнетущая  сила
истекала от этого переплетения ветвей с мелко дрожащими бурыми листьями...
Превозмогая этот невесть откуда взявшийся  страх,  он  в  тот  раз  обошел
деревья вокруг, держась в  отдалении,  но  всюду  было  одно  и  то  же  -
беспричинный страх носился в воздухе, и пропадало всякое желание  пытаться
идти дальше.
     Потом, в питейке (как-то к слову  пришлось),  о  таком  же  пережитом
страхе говорил собиратель трав Стефан Лунгул, заплетаясь языком от водки и
испуганно  крестясь.  Говорили  и  другие.  Заколдованные  Деревья   были,
наверное, единственным запретным местом в Лесной Стране.
     Но Черный Страж шел именно туда! Павлу было хорошо видно, как  фигура
в черном плаще, не сбавляя шага, приблизилась к  темной  стене  стволов  и
ветвей - и скрылась  за  ней.  Павел  стоял,  словно  еще  раз  пораженный
Небесным Громом, и не знал, верить или нет  собственным  глазам.  Выходит,
никому нельзя, а Стражу можно? Прошел... Черный Страж - прошел! Зачем? Что
там, за этими деревьями?
     Мысли, как молнии в сезон дождей,  метались  в  голове,  и  злость  и
решимость нарастали и нарастали. А чем он, Павел  Корнилов,  хуже  Стража?
Кто, как не он, Павел, постоянно думает, постоянно действует? Кто  сильнее
и необычнее всех в Лесной Стране? Кто  только  что  был  готов  переломать
кости самому Черному Стражу?
     "Я должен идти за ним, - сказал себе Павел, сжимая  кулаки.  -  Я  не
боюсь... Не боюсь! Я тоже пройду!"
     Он рванулся вперед, энергия и злость клокотали в нем, он  чувствовал,
что способен сейчас взглядом испепелить, уничтожить  весь  Броселианд!  Он
скрипел зубами, шумно дышал и готов был отшвырнуть  со  своего  пути  даже
самого Создателя Мира, если  тот  вдруг  вздумает  остановить  его,  Павла
Корнилова!
     Страх проснулся,  заворочался  в  глубине  сознания  мерзким  зверем,
удерживая сотней липких черных лап, страх подкашивал ноги,  горячим  потом
проступал на спине, острыми  когтями  царапал  горло.  Давило,  давило  на
голову и плечи, назойливо упиралось в грудь, силясь остановить, отбросить,
заставить бежать без оглядки до самой Поляны Больных Волков. Павел  тяжело
шагал, всем телом наклонившись вперед, нагнув голову, словно выдирался  из
трясины, словно брел по пояс в воде против течения.
     Возникло в сознании маленькое солнце и, разгораясь, повисло в вышине,
разгоняя черноту. Он схватил страх за липкие лапы, потянулся вверх, вверх,
к солнцу,  крепко  держа  упирающийся  страх,  выкручивая,  выламывая  эти
лапы... Подтащил к солнцу - и черным огнем загорелся  страх,  сморщиваясь,
скручиваясь, рассыпаясь пеплом, как сухие листья в костре. Он  прижался  к
солнцу мокрым от пота лбом - и солнце осушило лоб, и перетекло в  него,  и
ему стало тепло, и привычно закололо чуть повыше переносицы.
     С треском, со зловещим шумом рушились  Заколдованные  Деревья,  комья
земли с вывороченных растопыренных корней летели  к  просветлевшему  небу,
под свирепым взглядом Павла опадали бурые листья, и казалось -  запекшейся
кровью покрылась  трава.  Все  вокруг  менялось,  менялось...  И  открылся
невысокий холм, поросший поблескивающим  волчьим  мхом,  сходим  с  чешуей
иорданских рыб, и на покатом боку холма  быстро  сдвигалось,  затягивалось
темное отверстие. Стража не было.
     Словно  подхваченный  ураганным  ветром,  бросился  Павел  к   холму,
чувствуя в себе такую силу, что казалось ему - разроет, руками  разбросает
холм до самого основания, забросил в небо, и низвергнется  холм  в  Иордан
наподобие пылающей огнем  горы,  рухнувшей  в  море  после  трубы  второго
ангела...
     "Откройся! Откройся!" - мысленно  твердил  он,  впиваясь  взглядом  в
волчий мох, и тускнел и осыпался мусором к подножию холма  волчий  мох,  и
обнажалась земля.
     "Откройся! Откройся!.." - напрягая все силы, чувствуя, как полыхает в
голове нестерпимый огонь, как вытекает изо лба маленькое солнце и  плавит,
плавит землю.
     "Откройся... Откройся!"
     И дрогнула, посыпалась  земля,  трещина  побежала  вверх  по  склону,
расширяясь, превращаясь  в  темное  отверстие.  Что-то  клубилось  там,  в
темноте, что-то  медленно  вращалось,  мелькали  золотистые  искры,  пахло
утренней свежестью после дождя...
     Он перекрестился, глубоко-глубоко вдохнул эту свежесть - и бросился в
черный искрящийся круговорот.




                       ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СКВОЗЬ ТУННЕЛИ

     Факел на  стене  чуть  потрескивал,  дрожащее  пламя  освещало  грубо
отесанные камни. Желтоватый дым тянулся вверх, исчезая в дыре, пробитой  в
закопченном каменном потолке. Павел повел плечами, несколько раз напряг  и
расслабил  связанные  за  спиной  руки,  поворочался,  пытаясь   поудобней
устроиться на охапке шуршащей сухой травы.
     "В нашей тюрьме хоть окна есть", - подумал  он  с  неудовольствием  и
потерся о плечо подбородком. Подбородок был колючим,  и  если  так  пойдет
дальше - того и гляди отрастут борода и усы, как у Леха Утопленника.
     Он покосился на сбитую из тесно пригнанных друг к другу досок дверь в
низкой  сводчатой  нише.  В  двери  было  пропилено  небольшое  квадратное
отверстие,  сквозь  которое  виднелась  каменная  стена  коридора.  Стена,
казалось, подрагивала от неровного света невидимых отсюда факелов.
     Запертая дверь, конечно, не помеха, думал Павел, но там, в коридорах,
в переходе, ведущем к дому наместника, полным-полно охраны - вполне успеют
продырявить автоматной очередью или проткнуть десятком стрел. И не  спасут
никакое способности. Нет, если придется уходить - то другим путем. Но пока
стоит подождать возвращения Стража - может быть, он действительно скажет о
Земле? Долго, однако,  они  там  беседуют  с  наместником  о  его,  Павла,
дальнейшей судьбе...
     Гулко прокричали в глубине коридора - видно, звали кого-то из  охраны
- и мимо двери протопали тяжелой рысью, на мгновение мелькнув в квадратной
прорези, громко ворча на бегу. Топот удалился и снова  все  стихло.  Павел
прислонился головой к стене, ощутив виском холодную  неровную  поверхность
камня, и закрыл глаза. Он не мог определить, сколько времени провел в этой
искрящейся темноте внутри раскрывшегося холма, окруженного  Заколдованными
Деревьями. Не было никакого Черного Стража, никого и ничего не было, кроме
черноты с то близкими, у самого лица, то далекими золотистыми искрами.  Он
не чувствовал под ногами опоры, не чувствовал  никакого  движения,  словно
застыл под водой, не достав дня, в темном  иорданском  омуте  под  обрывом
Ванды. Он двигал ногами, разводил в стороны руки, не ощущая  ни  малейшего
сопротивления воздуха. Золотистые искры подплывали к  лицу,  скользили  по
щекам - но не обжигали, и их прикосновений не чувствовалось, а может  быть
и не было прикосновений. Чернота казалась то слишком тесной, как в детстве
под одеялом, когда бьет по стеклам дождь, то беспредельной, расползшейся в
разные стороны, подобной таинственной библейской внешней тьме, наполненной
плачем и скрежетом чьих-то зубов. Чернота была необычной, совсем непохожей
на ночной лесной мрак, вообще ни на что непохожей, и Павел испугался,  что
умер и обречен теперь веки вечные висеть  в  этой  темноте.  Черный  Страж
представился ему мертвецом, который выходит из могилы и живет среди людей,
а потом вновь возвращается в царство смерти. А  он-то,  глупец,  осмелился
преследовать мертвеца!
     От испуга Павел начал думать и решил, что еще не поздно  собрать  все
силы, послать мысленный приказ и вернуться в Лесную  Страну,  вновь  стать
живым. Он приказал себе не паниковать и сосредоточился.
     "Откройся, откройся, откройся!"
     Зашелестело, надвигаясь, зашумело недалеким  водопадом,  засуетились,
отпрянули, брызнули врассыпную  золотистые  искры,  только  что  застывшие
мерцающим кругом - и исчезли. Сгустилось, затвердело за  спиной,  несильно
толкнуло - и Павел шагнул вперед, выставляя руки, покатился вниз, приминая
что-то податливое, похожее на траву - и его  оглушил  прежний  страх,  что
удерживал перед Заколдованными Деревьями.
     Но  теперь  Павел  знал,  как  поступать  со  страхом.  Бросил   его,
ослабевшего, в увеличившееся солнце, и, лежа в зарослях каких-то растений,
совсем непохожих на волчий мох, начал разбираться, что к чему, и  с  какой
стороны холма его выбросило, и почему вокруг странный полумрак, и  где  же
утро?
     Первым делом он  посмотрел  вверх,  ища  глазами  источник  неяркого,
отнюдь не солнечного света, - и едва сдержал крик.  В  небе,  в  окружении
сочных колючих звезд, висели  два  бледных  полумесяца  -  один  побольше,
другой поменьше, - излучая мягкое приглушенное сияние. А звезды? Это  были
совершенно  незнакомые  звезды!  Потрясенный  Павел  торопливо   обшаривал
взглядом  небо,  отыскивая  привычные  созвездия.  Где  Ноев  Ковчег,  где
Небесная Гора, Храм,  Тропа  Трех  Охотников,  Звездное  Колесо,  Крест?..
Откуда эти светящиеся видения в форме  полумесяцев?  Неужели  он  все-таки
умер и попал в загробный  мир?  Кто  ждет  его  здесь:  предки-основатели,
Ванда, Безумная Лариса, дед Саша?.. Неужели такое вот оно и есть,  царство
смерти?
     Он встал  во  весь  рост  среди  высоких,  ему  по  грудь,  растений,
источающих  незнакомый  приятный  запах  (что,  и   после   смерти   можно
чувствовать запахи?), и огляделся.  Он  находился  у  подножия  невысокого
холма, поросшего все теми же  душистыми  растениями,  вокруг  в  полумраке
угадывалась долина, и в  отдалении  горели  костры,  полукругом  охватывая
холм. У костров виднелись чьи-то фигуры.
     Павел поспешно присел, погрузился в растения. Даже в  загробном  мире
следовало быть осторожным. И мертвым он себя совсем  не  чувствовал.  Надо
уйти отсюда, решил он, пробраться за костры, укрыться в долине и дождаться
утра. Ведь и в царстве смерти должно же быть утро!
     Растения шуршали, приходилось осторожно разводить  их  в  стороны,  и
передвижение к кострам получалось очень медленным. Павел взял чуть вправо,
чтобы прокрасться между двумя ближайшими к нему кострами - и  остановился.
Рядом тянулась широкая дорога, вымощенная каменными плитами.  Дорога  вела
от холма в долину.
     "Уж не Стражи ли по ней ходят?" - подумал Павел, вновь  углубляясь  в
заросли.
     Оказавшись, по его расчетам, между кострами, он медленно,  задерживая
дыхание, выпрямился  и  обнаружил,  что  уже  миновал  огненный  полукруг.
Ближайший костер, потрескивая, горел совсем близко, возле  него  на  груде
сучьев,  боком  к  Павлу,  сидели  двое   в   темных   широких   накидках,
перехваченных поясами, выставив к огню босые ноги. Они были черноволосы  и
бородаты, и очень похожи на  обыкновенных  людей.  Павел  вслушался  в  их
неторопливый разговор - и ничего не понял.  Бородачи  переговаривались  на
неизвестном ему певучем языке.
     Павлу вспомнилась библейская вавилонская башня. "И смешаем  там  язык
их, так чтобы один не понимал речи другого". Что, в царстве смерти говорят
не так, как в Лесной  Стране?  Он  сосредоточился,  пытаясь  уловить  фон.
Есть...  Расслабленность...  Благодушие...  И  в  то  же  время  -  легкая
настороженность, расплывчатая тревога. Кого-то опасаются? А это что?  Один
из бородачей переменил позу - повернулся на бок, опустив колено, - и Павел
увидел лежащий на сучьях короткоствольный автомат на широком ремне,  почти
такой   же,   какие   остались   в   Лесной   Стране   еще    со    времен
предков-основателей, и еще какое-то диковинное оружие наподобие  короткого
лука с непонятными приспособлениями и торчащей остроконечной стрелой.
     Глубже, глубже... Вжиться в фон, слиться с ним, нащупать  мысли,  тот
момент, когда мысль воплощается  в  слово,  поймать,  уловить  эти  точки,
скользить от мысли к слову, проникая в смысл в миг рождения речи. Вот так,
вот так... Забрезжило, налилось светом, засияло маленькое солнце,  освещая
сознание, была пройдена неуловимая черта - и прояснилось...
     - ...веришь, нет - и так весь кувшин, до  дна,  -  говорил  тот,  что
полулежал на боку,  подперев  щеку  кулаком  и  лениво  пошевеливая  босой
ступней. - Только сопит и багровеет. Я  ему:  "А  второй  сможешь?"  А  он
посопел, по животу похлопал, подмигивает и кричит: "Луиджи, тащи  кувшин!"
Клянусь Священным Холмом! - Бородач повернулся в ту сторону, откуда пришел
Павел, и перекрестился. - Представляешь такую глотку?
     - Это что, - неторопливо ответил другой, подбрасывая сучья в огонь. -
Вот в воскресенье у Леонардо, - (Павел вздрогнул, услышав это  имя,  сразу
вспомнив Эдем, Геннисаретское озеро, Татьяну). - ...а мимо низкая идет, из
этих, ткачих. Ну, раздели у  бассейна,  кувшинов  сто  прислужники  налили
туда, и в бассейн ее...
     У костра лениво хохотнули.  Павел  тихо  опустился  на  землю,  вытер
рукавом куртки вспотевший лоб. В небе скалились бледные полумесяцы. Дышать
стало легче и перестало, наконец, болезненно сжи