Алексей КОРЕПАНОВ

                               НАЙТИ  ЭДЕМ




                  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. К ЗАКОЛДОВАННЫМ ДЕРЕВЬЯМ

     Слабый шум возник в  ночи  -  это  ветер  шел  с  Иордана,  заставляя
шелестеть Умирающий Лес - и гнилью понесло с болота. Павел  поморщился.  С
самого детства, после случая с медведем, болотный  запах  вызывал  у  него
отвращение, и он просто заставлял себя лезть в болота, но так и не  мог  к
нему привыкнуть. Да, и днем тут не пахло цветами, а  уж  ночью...  Правда,
ночью он был в этих местах только раз, года четыре назад,  возвращаясь  из
Броселиандского леса.  Тогда  он  чуть  не  сбился  с  пути  -  небо  было
беззвездным накануне сезона  дождей,  -  но  все-таки  выбрался  к  могиле
Безумной Ларисы, прошел вдоль болота  к  дому  Хромого  Яноша,  да  там  и
заночевал, хоть до города было  всего  ничего  -  устал,  набродившись  по
чащобе. И вот опять пришлось...
     Он потуже стянул пояс крутки, перекатился со спины на живот, скрипнул
зубами от злости. Злость и  не  думала  уходить,  злость  переполняла  его
темной холодной водой. "Куклы безмозглые, - подумал он,  выдирая  пальцами
из земли неподатливую шершавую траву, - всех бы вас в  это  болото!  Нашли
дьявола..."
     Что делать дальше, он не знал. Не оставаться же до конца дней своих в
лесу и жить отшельником, как тот же Хромой Янош или Иону из-за  Байкала...
А Петр с ручья Медведя-Убийцы? Изгнали из Вифлеема за нежелание работать -
так что, хорошо ему теперь живется? Опух от своего горького пойла.  И  как
оставить родителей? Ладно, пусть отец если не на работе, то в питейке,  но
мама... И почему это он должен уходить из города и скрываться? Из-за кучки
этих подвыпивших завсегдатаев  питейки,  напуганных  и  направленных,  без
сомнения, Черным Стражем?.. Предупреждал ведь Черный Страж!
     Павел вжался лицом в кулаки и заскреб ботинками по жесткой траве. "Не
та-кой, не та-кой... - билось в висках. - Да, не такой! А вы почему такие,
вы, дорогие жители Города У Лесного Ручья, и вы, Плясуны,  и  вы,  Могучие
Быки, и вы, иерусалимцы? Кто виноват, что я не такой, как вы?.."
     Он лежал в низком кустарнике возле  Болота  Пяти  Пропавших,  деревья
шелестели все тише, потому что сгущалась ночь,  усыпляя  ветер,  и  только
звезды спокойно горели во славу Создателя Мира.
     Как все-таки легко можно запугать кого угодно! Несколько слов - и все
поверили, что он, Павел, - враг. И кто поверил? Те самые парни, с которыми
он не раз сидел в питейке, и бок о бок махал кайлом в шахте, и валил  лес,
и укладывал шпалы, и ворочал глыбы в каменоломне, и  восстанавливал  мост,
снесенный в сезон дождей взбесившимся  Иорданом.  Считал  приятелями...  А
когда зазвенели стекла в окнах его дома и  покатились  по  полу  камни,  и
вздрогнул огонь свечей, когда с грохотом рухнула выбитая дверь -  кого  он
увидел за окнами и в дверном проеме? Не Авдия ли, не Богдана,  не  Давида,
не Вацлава, не Иоанна?..
     Он успел только вскочить из-за стола, а они лезли, лезли, размахивали
палками и автоматами, кричали: "Враг Создателя!" - и крепким  синим  пивом
разило от них, и тени их, кривляясь,  прыгали  по  стенам,  выталкивая  из
комнаты дрожащий свет свечей, и встревоженно шуршали страницы  лежащей  на
столе книги.
     Их враждебность отозвалась в висках острой болью,  и  он  понял,  что
сейчас ему придется туго, и не потому, что  он  так  уж  ненавистен  им  -
ничего плохого он никому не  сделал,  даже  наоборот,  вспомнить  хотя  бы
Йожефа Игрока, - а потому только, что так приказал  Черный  Страж.  И  вот
тогда от испуга он разозлился. Да, он сначала испугался от неожиданности -
а кто не испугается? - но злость мгновенно вытеснила испуг,  и  под  кожей
лба, выше переносицы, привычно закололо, словно он ткнулся лицом в колючую
сосновую ветку. Он выпустил из руки табурет и пристальным и злым  взглядом
обвел их потные искаженные лица.
     Словно видение Иезекииля предстало  перед  ними  -  вмиг  исчезли  из
разбитых окон и от двери. Только глухие удары о землю и  об  изгородь,  да
раза два - погромче, будто по пустой  бочке  -  видно  кого-то  угораздило
перелететь во двор к родителям и врезаться головой в автомобиль, мама  там
держала всякий хлам. Только сдавленные крики и испуганная  ругань.  И  еще
треск - значит, беседку сломали, куклы безмозглые, хорошая  была  беседка,
сам мастерил, сосны тащил аж от Пустоши Молнии, и ведь не прошло и полдня,
как доделал.
     Он метнулся к вешалке, сорвал куртку - быстрее, пока не опомнились! -
подхватил  ботинки  и  бросился  к  двери.  Выскочил  в   темноту   и   по
шевелящемуся, охающему пробрался к изгороди. Подумал с сожалением  о  том,
что дом ведь могут подпалить, дикари иорданские, а жалко дома, еще и  года
не простоял, но, добежав до первых деревьев, решил: побоятся, ведь  так  и
город запросто полыхнет, не потушишь. Сзади бестолково кричали  во  дворе.
Началась стрельба - сперва захлопали одиночные выстрелы,  потом  затрещали
очереди, пули с визгом рвали листву, то ближе, то дальше - и он,  стараясь
не шуметь, взял  левее,  к  Скользкой  Поляне,  то  и  дело  натыкаясь  на
невидимые в темноте стволы. До облавы дело вряд ли  дойдет,  думал  он,  -
какая там ночью облава? -  но  лучше  все-таки  не  рисковать,  не  искать
шальную пулю и переждать до утра где-нибудь у  болота  -  туда-то  они  уж
наверняка не сунутся.
     Вскоре автоматный перестук прекратился, лес приглушил  все  звуки,  и
только биение сердца сопровождало его на пути к Болоту Пяти Пропавших.
     Павел вздохнул и потер лоб ладонью. Как там в  сказках:  утро  вечера
мудренее? Эх, если бы в жизни было, как в сказках...
     Ночь словно бы  стала  еще  чернее,  превратилась  в  настоящую  тьму
египетскую, и звезды не в силах были справиться с ней.  Что-то  вздохнуло,
чавкнуло в болоте за спиной, потом  затрещало  впереди,  там,  где  могила
Безумной Ларисы - холмик под  соснами,  поросший  зелеными  розами,  а  на
холмике крест. Медведь? Вряд ли, медведей  они  давно  распугали,  загнали
вглубь Броселианда, да и треск не  тот.  Вот  волк  -  да,  похоже,  волки
недавно и на лесоповал забегали, Гжегош в питейке рассказывал. Только  что
ему, Павлу, волки? Мало он, что ли, с ними встречался за восемь лет, когда
бродил по лесам? И он ведь не безоружный. Павел  опять  потер  лоб  и  зло
усмехнулся. Здесь, вот оно, здесь, его оружие - так ударит любого волка  о
дерево, куда там Самсону с ослиной челюстью! Безотказное. Проверенное.
     А если это на могиле что-то творится?..
     Павел передернул плечами, машинально перекрестился и прошептал:
     - Будь со мной, Создатель!
     Затаил дыхание, прислушиваясь, но треск больше не повторялся. И сразу
нахлынул стыд, да такой стыд, что ушам стало горячо. А  еще  презирал  эту
перепуганную ораву! Сам-то, сам... Ведь убежден, давно  уже  убежден,  что
нет никакого дела Создателю до мира, сотворил его когда-то и  удалился,  и
рассчитывать надо только на себя, на собственные силы,  но  вот  ведь  что
делает привычка: чуть что -  и  пальцы  сами  складываются  для  крестного
знамения, словно подталкивает кто-то, и губы сами собой бормочут: "Будь со
мной, Создатель..." Где он, этот Создатель, помог ли кому-нибудь хоть раз?
Ну, создал и создал - и нет его больше с нами. Разве  что  явился  однажды
Небесным Громом, да и то можно поспорить... Самим, самим действовать надо.
     И потом, мало  ли  что  с  пьяных  глаз  могло  когда-то  привидеться
Длинному Николаю? Ну чего это он вдруг  очутился  ночью  у  могилы?  Ясное
дело, хватил лишнего в питейке и потянуло прогуляться в лес. А там заснул,
а ночью пришел в себя и примерещилась ему  какая-то  черная  фигура.  Шла,
видите ли, мимо  могилы.  Во-первых,  на  то  и  ночь,  чтобы  все  черным
казалось, а во-вторых, с чего бы это Ларисе  в  могиле  не  лежалось?  Ну,
повесилась на сосне, ну, там же и похоронили, и  розы  посадили,  и  крест
поставили - факт? Факт. Никто еще после смерти не гулял и  гулять  уже  не
будет. Это тоже факт. Ведь только в сказке  Лазарь  выходил  из  пещеры  в
пеленах и платке, а на деле никто никогда сюда уже не  вернется.  Кладбища
все растут и растут, а в городах, как старики говорят, раньше было гораздо
многолюдней. Взять тот же Иерусалим - ведь половина домов уже  пустует,  а
то и больше. Или Устье. Да что говорить,  на  собственной-то  улице  много
людей насчитаешь? Так кто из  тех,  умерших,  вернулся?  Верить  в  это  -
чепуха, он давно не верит. А бояться - чепуха вдвойне. В себя надо верить.
     Павел сел, подтянул колени  к  подбородку,  обхватил  руками.  Злость
проходила, словно истекала из него и растворялась в ночи.
     Черная фигура... Ну так что с того, что черная  фигура?  Может  быть,
это Черному Стражу не спалось, если он вообще спит...


     Разговор с Черным Стражем и послужил причиной того, что  ему,  Павлу,
теперь приходилось отсиживаться в кустах у болота.  Случилось  это  только
вчера, нет, уже позавчера, в пятницу,  тридцать  третьего  февраля.  Он  с
другими парнями отработал свой  месяц  на  ремонте  деревянной  дороги  за
Иорданом, там, где развилка к Холмам и  Эдему.  Дождались  новую  бригаду,
направленную  городским  Советом,  передали,  как  положено,   инструмент,
погрузились на  дрезины  и  направились  с  ветерком  к  городу.  У  моста
случилась заминка. Шла снизу лодка из Иерусалима, с ткацкой фабрики, и  то
ли гребцы были с похмелья, то ли груз сдвинулся к борту, то ли по какой-то
другой причине, но перевернулась она у  моста,  хорошо,  что  недалеко  от
берега. У воды суетилась полиция, маячил кто-то из членов Совета, обсыхали
на солнышке удрученные гребцы, а городские парни вылавливали мешки из воды
и грузили на телеги.  Лошади  недовольно  ревели,  рыли  землю  когтистыми
лапами, надрывали горло полицейские, на мосту толпились любопытствующие. В
общем, пришлось задержаться. Зато уж потом - прямиком в питейку.
     Они сидели в питейке, рассеченное пожарной каланчой  солнце  сползало
за Иорданский лес, белокурая улыбчивая Ревекка шариком каталась  по  залу,
разнося пиво и водку, и Богдан так и норовил задрать ей  юбку,  когда  она
пролетала мимо него, а Лайош с Авелем  Шевчуком  уже  расставили  шашки  и
сгорбились  над  доской,  как  парочка  роденовских  мыслителей.  Наступал
обычный вечер после окончания работы и впереди был целый месяц безделья.
     Павел потягивал кисловатое пиво, строил планы на будущее. Через месяц
он собирался просить Совет направить его в полицию,  а  до  того  доделать
беседку во дворе, а потом подняться на лодке по Иордану до Устья, а дальше
по Ховару, и попробовать добраться до истоков - так далеко в  той  стороне
он еще не бывал. Пиво слегка туманило голову, напротив него за рассохшимся
скрипучим столом деловито поднимали и  опускали  кружки  Длинный  Николай,
Авдий и Вацлав, и Павла опять  потянуло  порассуждать,  поделиться  своими
мыслями - хотя бесполезное это было занятие - тем, о чем  думалось  давно,
еще с юношеских лет. Тогда он не мог общаться с людьми, но теперь, спасибо
Колдуну, был совершенно здоров, а в пеших походах по Лесной Стране  вообще
не имел равных.
     Питейка наполнялась гулом, подручные Ревекки (в этом месяце  помогали
голубоглазая Ирина с набережной и степенная  Агарь  Филипенко)  распахнули
окна, но все равно над столами клубился сизый табачный  дым.  Дверь  то  и
дело открывалась, впуская  жителей  близлежащих  кварталов.  Павел  увидел
отца, помахал рукой, приглашая, но  отец  был  с  приятелем  -  постоянным
плотником Иштваном - и направился вместе с ним в дальний угол за  бочками,
где собирались любители крепких напитков и игры в "подкидного  дурака"  на
интерес.
     - Слушайте, парни. - Павел подался через  стол  к  Длинному  Николаю,
Авдию и Вацлаву. - А все-таки Создатель чего-то недодумал, я уже говорил.
     Он действительно это уже говорил,  только  всякий  раз  ему  выпадали
другие собеседники, потому что состав рабочих  бригад  постоянно  менялся.
Авдий с Вацлавом переглянулись и продолжали молча  и  медленно  потягивать
пиво, а Длинный Николай не сводил  затуманенного  взгляда  с  голубоглазой
Ирины.
     - Смотрите сами, - настойчиво продолжал Павел, возбужденный пивом.  -
Создатель сотворил Лесную Страну, подцепил в небе солнце, развесил  звезды
и дал жизнь предкам-основателям. А зачем, спрашивается? - Павел поочередно
оглядел лица слушателей. Лица оставались  довольно-таки  безучастными,  но
ощущаемый им общий фон был благожелательным. - Все мы работаем, все одеты,
обуты, захотим - вот тебе и яблоки, вот тебе и апельсины. - Он  кивнул  на
блюдо  со  слегка  удлиненными  коричневыми  и  нежно-голубыми   пушистыми
плодами, которое только что поставила на стол Агарь. -  А  есть  мы  редко
хотим. Все, слава Создателю, здоровы...
     - А говорят, в Эдеме двое на той неделе поплыли через Геннисаретское,
и обоих мачтой пришибло чуть  не  до  смерти,  -  лениво  произнес  Авдий,
поднявшись, чтобы прикурить от свечи.
     - Да я же не о  том!  -  воскликнул  Павел,  обрадованный,  что  его,
оказывается, слушают. - Здоровы - то есть, не болеем. То  есть,  почти  не
болеем, - поправился он, потому что все-таки была  Безумная  Лариса  (хотя
безумная ли?), и был когда-то немой и все равно что безногий мальчик Павел
Корнилов. - В общем, жить бы и жить. Но  вы  смотрите,  что  делается:  на
десять умерших приходится только один родившийся, и врачи бессильны что-то
изменить. Я специально не подсчитывал, конечно,  но  примерно  так  оно  и
есть. Что же получается? Создатель сотворил людей,  люди  создали  города,
дороги проложили, мосты построили - а в итоге нас все меньше и  меньше,  и
если так дальше  пойдет  -  через  сотню-другую  лет  тут  будут  сплошные
кладбища. Вся Лесная Страна будет сплошным кладбищем, понимаете?
     - Ты бы не очень шумел, - сказали рядом.
     Павел повернул голову и обнаружил незаметно подсевшего к столу Седого
Даниила, как всегда подтянутого, выбритого, в  белой  куртке  с  аккуратно
заштопанным рукавом. Седой Даниил сидел неподвижно и прямо.
     -  А  что?  Я  просто  рассуждаю.  И  это   еще   не   все.   Возьмем
предков-основателей. Они ведь были творцами, они же фантазировать умели, и
как фантазировать! Мы разве сможем  написать  такие  книги?  Новую  Библию
сможем придумать? Мы разве что-нибудь  вообще  можем  написать?  Какой  же
фантазией нужно было  обладать,  каким  громаднейшим  воображением,  чтобы
создать, продумать до деталей,  до  мельчайших  подробностей  целые  миры,
выдумать и расписать так, что в них просто хочется верить! А мы?  Мы  даже
не знаем могил  этих  людей.  Умеем  ли  мы  так  фантазировать?  -  Павел
навалился грудью на стол, ожидая ответа от полудремлющих слушателей.
     У Авдия и Вацлава был скучающий вид, они даже пиво пить  перестали  и
моргали в дыму, а Длинный Николай дремал, привалившись  спиной  к  столбу,
подпирающему потолок. Потом Авдий вытер рот рукавом и неторопливо сказал:
     - Безумная Лариса, помнится, тоже стихи писала.
     - Какие стихи? - удивился Павел.
     - А не помню какие. - Авдий вяло пожал плечами. - Да только писала.
     - Я помню, - сказал Седой Даниил. - Но сейчас говорить не хочу.
     - Ладно! - Павел стукнул по столу  ребром  ладони.  -  Одна  Безумная
Лариса - и все. Может быть, еще два-три человека на все  наши  города.  Не
маловато  ли?  Пойдем  дальше.  Рисунки  в  книгах.  Опять  та  же   самая
неукротимая фантазия, поистине неисчерпаемая и непостижимая  выдумка.  Кто
подсказывал предкам сюжеты, как могли они сотворить то, чего нет и никогда
не было? Какие-то  невообразимые  города,  странные  люди  и  животные,  и
множество вообще  непонятного.  Мы  ведь  просто  не  знаем,  что  же  там
изображено...
     - Ну, художники-то у нас есть, - заметил Седой Даниил.
     - Есть-то есть, но они рисуют только то, что видят.
     - Понимаю. - Седой Даниил заинтересованно посмотрел на  возбужденного
Павла. - Позволь продолжить твою мысль. Мы не представляем, как основатели
создавали   автомобили   и   танки,   каково    назначение    телевизоров,
радиоприемников и магнитофонов. Мы  знаем,  что  название  этих  маленьких
коробочек - радиоприемники. От родителей узнали, а те от своих  родителей.
Как  и  многие  другие  слова.   Танки.   Автомобили.   Бронетранспортеры.
Радиоприемники находятся в автомобилях, но для чего служат - не  имеем  ни
малейшего понятия. Так?
     - Именно! Именно!  -  От  громких  возгласов  Павла  Длинный  Николай
очнулся и сразу же потянулся за кружкой. Авдий и  Вацлав  уже  перешли  на
водку,  принесенную  легконогой  Ириной.  -  Мы  на  десять   голов   ниже
основателей,  но  почему?  Чем  мы  от  них  отличаемся?  Почему  медленно
вымираем?
     Седой Даниил придвинулся вплотную к Павлу,  покосился  на  потерявших
всякий интерес к разговору Николая, Авдия и Вацлава (исчезновение интереса
Павел почувствовал, потому что фон изменился) и прошептал,  почти  касаясь
его уха гладким подбородком:
     - Наверное, все дело в том,  что  Создатель  сотворил  Лесную  Страну
совсем другой. Именно такой, как она изображена в книгах. А потом  изменил
свой замысел и сегодня мы имеем то, что имеем.  Почему  он  это  сделал  и
зачем мы идем туда, куда идем - знает только он, а нам знать не дано. Даже
Посвященным. Даже Стражам.
     Седой Даниил откачнулся и вновь превратился в столб. У Павла  мурашки
побежали   по   спине,   он   уловил   отчужденность   этого    худощавого
девяностолетнего мужчины, который лет через  двадцать-тридцать  успокоится
на городском кладбище и не доживет до того, до чего имеет шансы дожить он,
Павел: до заброшенных городов, которые будут  слепо  глядеть  внутрь  себя
стеклами окон пустых домов, до рухнувших в  воду  мостов,  выброшенных  на
берег паромов, сгнивших деревянных дорог, заросших лесной  травой.  Такова
воля Создателя... Но почему именно такова воля Создателя? И есть ли она  -
эта воля? Может быть, дело здесь в людях, а не в Создателе?..
     На этот вопрос у Павла не было ответа.
     Может быть,  Седой  Даниил  и  прав,  думал  Павел,  и  действительно
Создатель сотворил мир совсем другим, таким, как его видели основатели,  а
потом почему-то переменил свой замысел.  Подобная  история  о  сотворении,
только в искаженном виде, изложена в сказочной Библии, книге,  написанной,
возможно, одним  из  предков-основателей  по  имени  Моисей,  хотя  Библия
все-таки не более, чем сказка. Может быть. Тогда  получают  хоть  какое-то
объяснение эти видения, вот  уже  три  года  посещающие  его  после  ночи,
проведенной у Странного Озера... Оцепенение - и видения, именно видения, а
не сны, ведь во сне можно увидеть,  пусть  даже  преломленно,  как  сквозь
плохое стекло, только то, что когда-то пережил, почувствовал, ощутил сам -
но как может присниться то, чему нет никакого  подобия  в  Лесной  Стране,
чего не читал в книгах и не видел на рисунках? Если согласиться  с  точкой
зрения Даниила  -  тогда  хоть  что-то  прояснится.  Он,  Павел,  приобрел
способность видеть то, что видели когда-то его  предки-основатели  в  том,
первом варианте мира,  измененном  потом  Создателем  по  неведомой  людям
причине, а может быть и вовсе без причин.  Просто,  действительно,  такова
была его воля...
     Павел покосился на застывшего собеседника. Может быть,  Седой  Даниил
поймет и другое? То, что ему, Павлу,  пришло  в  голову  давним  дождливым
вечером в родительском доме, в маленькой комнате  с  книгами  и  медвежьей
шкурой - подарком Колдуна в честь  невероятного  исцеления.  То,  от  чего
тогда перехватило дыхание и похолодело внутри. То, что  потом  хоть  и  не
перестало казаться нелепостью, потому что  искажало  незыблемое  учение  о
Создателе Мира, но  непрерывно  цепляло,  задевало  душу,  словно  заноза,
словно венец из терна, возложенный на голову сказочного страдальца Иисуса.
То, что хоть и