.--
Мерзавка...
     -- Ты лучше не  философствуй,сказала  мать.  --  Ты  лучше
пойди на кухню и помой посуду.

     Глава 4. "ПРОФСОЮЗ СВЯТЫХ И ГРЕШНИКОВ"

     Если  кто  погубит  Россию, то это будут не коммунисты, не
анархисты, а проклятые либералы.
                      Ф. М. Достоевский

     Чтобы иметь время для работы над своей новой книгой, Борис
Руднев по соглашению с агитпропом для проформы числился  членом
редколлегии  дома чудес. Но большую часть времени он сидел дома
и с карандашом в руке охотился за советскими людьми нового типа
-- гомо совьетикус.
     Однажды Борис переходил  улицу  Горького.  Вдруг  раздался
резкий  милицейский  турчок.  На  посту стоял и улыбался старый
знакомый -- сержант милиции Ковальчук:
     -- Здравия  желаю,  товарищ  Руднев!  Как  поживаете,  что
поделываете?
     -- Да вот, пишу потихонечку.
     -- Я тоже пишу -- протоколы. Пишу-пишу, а толку мало. А вы
что пишете?
     -- Книжку. Про советских людей нового типа.
     --  Э-э,  раз  типы;  так уж это по моей профессии.
Кого ни приведут -- сразу по морде вижу,  что  за  тип.  Только
послушайте  старого  милиционера,  товарищ  писатель.  Все  это
старые типы на новый лад: пьяница есть  пьяница,  воришка  есть
воришка,  а  жулик,  как  был жуликом, так жуликом и остался. В
общем, горбатого могила исправит:
     Прощаясь, сержант лихо отдал под козырек:
     --  Если  вам,  товарищ  Руднев,  потребуются   типы   для
книжечки,  так заходите к нам в участок. У нас в подвале всегда
полно всяких типов. Может быть, подберем что-нибудь и для вашей
книжечки.
     Тем  временем  в  странах  народной  демократии  Восточной
Европы  опять  запахло  беспорядками.  Это  были результаты тех
либеральных послаблений, которые ввели  после  смерти  Сталина:
восстание  в  Восточном  Берлине в 1953 году, потом восстание в
Будапеште в 1956 году.  В  таких  случаях  по  закону  кнута  и
пряника в ход пускали танки и... пропаганду.
     В ожидании новых беспорядков в хитром доме агитпропа стали
готовить всякие успокоительные пилюли. И при этом вспомнили про
книгу Бориса Руднева "Душа Востока".
     В  этой  книге  описывалась  жизнь советских оккупационных
офицеров в  Восточной  Германии.  Написана  она  была  довольно
дружелюбно  по  отношению  к  побежденным,  и тогда это вызвало
недовольство агитпропа.
     -- Говорят, вы там с немками шуры-муры  разводили,-сказали
автору.-- Вот они вас и распропагандировали.
     Поэтому  автора  перевели  из  Берлина в Нью-Йорк, а книгу
издали малым тиражом.  Теперь  же  миролюбивая  "Душа  Востока"
пришлась  очень кстати, чтобы утихомирить национальные страсти.
Даже не спросив автора, книгу спешно перевели на немецкий язык,
отпечатали  в  Лейпциге  и  передали  для   распространения   в
берлинское отделение агитпропа.

     Обычно  такие  издания  раздают  даром, и их никто не чи--
тает. Но к великому  удивлению  хитрецов  из  агитпропа,  "Душу
Востока"  немцы  не  только  читали,  но даже и покупали. Книга
расходилась, как хороший роман.  В  Лейпциге  стучали  печатные
прессы, а в агитпропе довольно потирали руки.
     В  конце концов Бориса пригласили в агитпроп, поздравили с
успехом и предложили проветриться: слетать в Восточный  Берлин,
чтобы    сделать    там    несколько    докладов   в   Обществе
советско-немецкой дружбы, которое  тоже  было  одной  из  ячеек
агитпропа.   В   результате   после  нескольких  выступлений  в
университетских и профсоюзных аудиториях  Бориса  Руднева  даже
избрали членом правления Общества советско-немецкой дружбы.
     Чтобы  подкрепить  эту  дружбу  на  практике,  Борис решил
проведать своих бывших  подружек,  с  которыми  он  встречался,
когда  служил  в  Берлине.  Правда,  с  того времени прошло уже
несколько лет. Родители Хельги встретили его очень приветливо и
сообщили, что  она  давно  вышла  замуж.  На  память  они  даже
подарили  ему  карточку  Хельги  --  с мужем. Он посмотрел: да,
хорошая была девушка, единственная женщина, на  которой  он  от
блаженства  буквально потерял сознание. Обычно такие вещи пишут
только в книжках, но иногда это бывает и в жизни.  Нужно  будет
положить это фото в свой семейный альбом.
     Затем   он  отправился  к  Марго.  Дверь  открыл  вежливый
белокурый немец. Следом, из кухни вышла улыбающаяся Марго. Судя
по всему, она была на девятом месяце беременности. Марго  очень
обрадовалась  встрече  и  объяснила, что блондин -- это ее муж,
вернувшийся из советского плена.
     "Эх, хороший  немцы  народ!  -думал  Борис,  спускаясь  по
лестнице,--  Другой полез бы в драку или жену побил бы. А здесь
все тихо и мирно. И Марго молодец, даже глазом не моргнула!"
     После  этого  он  поехал  к  Китти,  которая  танцевала  в
варьете.  Та успела уже и побывать замужем, и родить ребенка, и
развестись. Но и у  Китти  были  свои  проблемы:  она  потеряла
интерес к мужчинам! Зная Китти довольно близко, Борис удивился:
     -- Как же это так?
     --  Да  вот так,-- шаловливо усмехнулась Китти.- Выступаем
мы как-то в  Дрездене.  После  представления  подходит  ко  мне
какая-то  дама.  Очень  хорошо  одетая,  молодая, интересная. И
восхищается:  вы,  говорит,  милочка,  изумительная   артистка,
замечательная!  Ну  и  приглашает  к  себе в гости. Я, дура, не
знала, что это такое, и поехала. Онл --  жена  доктора,  чудная
квартира,  но  доктора  нет.  Пили мы вино, а она подсыпала мне
туда морфия. А утром  я  проснулась  у  нее  в  постели...  Она
оказалась из этих...
     Потом  я у этой докторши еще несколько раз бывала. А потом
со мной  стало  что-то  не  то...  В  общем,  эта  ведьма  меня
испортила.
     --  Послушай,  но  ведь  ты  же была совершенно нормальная
женщина. Чистый огонь!
     -- А теперь  я  совершенно  холодная,--  вздохнула  Китти.
Она  погладила  по  головке  свою трехлетнюю дочурку: --
Роз-мари, сиди и не балуйся. А то будешь такая, как мама.
     -- А почему ты развелась? -- спросил Борис.
     --  Не  знаю,--  печально  улыбнулась   Китти.   Обществом
советско-немецкой дружбы руководил repp Гиль де Брандт. Это был
милейший  полуеврей с миндальной кожей, мечтательными глазами и
томными манерами. Он был заслуженный пацифист: во время  войны,
чтобы   не   служить   в  гитлеровской  армии,  он  симулировал
сумасшествие и большую часть войны провел в сумасшедшем доме. И
во всем остальном это был человек очень  обходительный  и  даже
немножко обаятельный.
     Когда  Борис  пожаловался,  что  все  его  бывшие подружки
повыходили замуж, repp Гиль де Брандр дружески подмигнул:
     -- Поехали, посмотрим что-нибудь новенькое.
     Чтобы гость из Москвы не скучал и не тратил время попусту,
герр Гиль де Бранд отвез его к своим хорошим знакомым. Это были
две очаровательные студентки Академии искусств, Маргит и Аннуш,
будущие  художницы,  которые   жили   в   двух   очаровательных
мансардных  комнатах  под  крышей  на  Вальдштрассе.  Настоящая
берлинская богема повышенного класса.
     Милые девушки стали готовить для гостей кофе. Но герр Гиль
де Брандт,  сославшись  на  занятость,  деликатнейшим   образом
откланялся  и  сразу  уехал.  Предварительно шепнул Борису, что
кофе лучше всего пить с ромом, который  продается  на  соседнем
углу.
     Из  окна  мансарды  виднелись черепичные крыши Берлина. За
крышами погасало вечернее солнце.  В  сумерках  тихо  шептались
верхушки  деревьев.  Эх,  так  хорошо! И девушки такие хорошие.
Особенно после кофе наполовину с ромом.
     Аннуш этакая крупная, прямо величавая. Но все  чрезвычайно
гармонично.  Не  грудь,  а Балтийское море. В бурную погоду. Не
бедра, а чистое головокружение. Волосы черные, курчавой  гривой
до  плеч.  В таких запутаться и утонуть. Настоящая валькирия! А
лицо? Глаза как сливы. Щеки как персики. Губы как мокрые вишни.
Настоящий классический  натюрморт.  Это  не  из  тех  женщин  с
зелеными   волосами   и   красньгми   глазами,  которых  малюют
художники-модернисты.
     И белокурая Маргит тоже чертовски хороша.  Только-немножко
постройней  и  похолодней,  так сказать, немножко некультурней.
После пятой кружки кофе с ромом белокурая Маргит превратилась в
настоящую  ундину.  О  таких  миннезингеры  слагали  баллады  и
пронзали себе сердце кинжалом.
     Немецкий  ром  оказался вещью предательской. Когда подошло
время идти домой, апостол советско-немецкой дружбы уже  не  мог
разобрать,  где окна и где двери. А классические фигуры будущих
художниц  расплывались  у  него  в  глазах,  как  на   картинах
художников-сюрреалистов.
     Валькирия  и  ундина переглянулись: как бы гость не сломал
себе на лестнице шею. Хотя на вид ундина казалась холодной,  но
сердце  у  нее  оказалось теплее, чем у валькирии. Она накинула
жакет и пошла провожать гостя.
     Часы показывали  за  полночь.  Из-за  густых  каштанов  вы
глядывала  луна,  и все было-полно романтики. Не было только ни
такси, ни автобусов. .
     -- Знаете что? -- сказала ундина.- В таком виде  вы  домой
не доберетесь.
     -- А мне домой и не очень-то хочется,- признался гость.
     --  Хорошо, тогда оставайтесь у меня. Но только тихо-тихо.
Ш-ш-ш, чтобы Аннуш не слышала.
     -- А какое ей дело? Здесь народная демократия.
     -- У нее мать была  русская  графиня.  Потому  в  интимных
вопросах  она  очень  щепетильна.  Ш-ш-ш,  иначе  она мне такой
скандал устроит...
     На следующее  утро  в  Обществе  советско-немецкой  дружбы
состоялась пресс-кон ференция, где главным докладчиком выступал
Борис  Руднев.  Докладчик  явился  на  конференцию  небритый  и
немножко помятый. Иногда он потряхивал головой и прислушивался,
словно проверяя, все ли там в порядке. От  вчерашнего  рома  он
докладывал  сиплым  басом,  как  хороший  боцман, но был явно в
ударе и говорил о советско-немецкой дружбе с такой  теплотой  и
искренностью, что герр Гиль де Брандт довольно улыбался.
     Когда  Борис  встретился  с  Маргит  в  следующий раз, она
сообщила  ему  печальную  новость.   Несмотря   на   все   меры
предосторожности,-Аннуш  догадалась,  что происходит в соседней
комнате. Утром,  пока  Борис  агитировал  за  советско-немецкую
дружбу,   две  подруги-немочки  страшно  поругались:  валькирия
обвинила ундину в аморальном поведении, в нарушении всех правил
хорошего тона  между  подругами,  устроила  ей  страшную  сцену
ревности,  а  затем  собрала свои кисти и краски и переехала на
другую квартиру.
     После  неожиданного  успеха  в  Восточной  Германии  "Душа
Востока" была издана почти во всех странах народной демократии,
даже   в  ревизионистской  Югославии.  Хитрецы  в  хитром  доме
агитпропа почувствовали,  что  они  сами  себя  перехитрили,  и
распорядились  быстренько  переиздать  книгу также и по-русски.
Так нежданно-негаданно Борис  Руднев  вдруг  очутился  в  свете
прожекторов общественного мнения.
     Студенты  останавливали  автора  на улице и заводили с ним
политические   дискуссии.   Восторженные    школьницы    писали
влюбленные  письма  и  прилагали  свои  фотографии  в купальных
костюмах. А одна читательница, повстречав Бориса, разочарованно
всплеснула руками:
     --  Когда  я  вас  читала,  я  мечтала,  что   вы   этакий
поэтический  худощавый  блондин  с  голубыми  глазами.  Знаете,
который берет женскую душу и играет на ней, как на  пианино.  А
вы  совсем  не  такой. Вы разрушили все мои мечты! Уж лучше б я
вас не встречала.
     В доме чудес, где Борис числился членом  редколлегии,  его
встретили как героя дня. Швейцар Назар книгу не читал, но пожал
автору руку и похвалил:
     --  Правильна-а!  Так  оно  и  надоть  писать-то...  Остап
Оглоедов, бродивший по вестибюлю, сердечно об-.лобызал Бориса в
обе щеки:
     -- Боренька, дай закурить! Мы с  тобой  еще  покажем,  как
книги писать. Мы еще такое напишем...
     --  "Мы  пахали!" -- сказала муха, сидя на быке,-- заметил
флегматичный Филимон.
     Неистовый   Артамон    воспользовался    случаем,    чтобы
опохмелиться, и распил с Рудневым остатки от вчерашней попойки.
А финансовый гений Саркисьян покачал головой:
     --  Что такое слава? Пшик -- и нету! Лучше б вы из Берлина
кремушков для зажигалок привезли. Больше б заработали,  чем  на
книге.
     Руководителям   психологической   войны   нужно   знать  и
некоторые законы административной психологии. Например,  каждый
хороший  начальник знает, что время от времени нужно устраивать
какую-нибудь шумную акцию. Дать встряску, чтобы люди  не  спали
на работе. И чтобы этим полюбовались высшие инстанции.
     Таким  образом,  подошло  время  для  шумной  встряски и в
хитром доме агитпропа. На  повестке  дня  стояла  реорганизация
дома чудес и иностранного легиона. Но это не совсем тот легион,
имя которому легион.
     Иностранным   легионом   в  агитпропе  называли  некоторые
категории иностранных граждан,  которые  застряли  в  Советском
Союзе.   В   основном  это  были  перебежчики  и  дезертиры  из
американских, английских и французских  оккупационных  войск  и
союзных учреждений в Западной Германии и Австрии.
     Западная  пресса,  как  правило,  пишет только о советских
перебежчиках, которые "избирают свободу", чтобы  "сказать  миру
правду"    через   микрофоны   "Голоса   Америки"   или   радио
"Освобождение". Но в действительности поток перебежчиков шел  в
обоих  направлениях.  Иногда  в Восточную Германию бежало такое
количество         американских         дезертиров,         что
пограничники-фольксполицаи  просто  гнали  их  дубинками назад,
зная, что большинство из них просто уголовники или наркоманы.
     В психологической войне значительную роль играет не только
психология, но и  холодная  статистика.  С  точки  зрения  этой
статистики иностранный легион подразделялся на три когорты.
     Первая    когорта,   самая   многочисленная,   бежала   по
романтическим причинам. Некоторые американцы, чтобы  избавиться
от   своих  жен,  готовы  были  спрятаться  даже  за  "железный
занавес". Другие, наоборот, делали это в поисках нового счастья
с молоденькой немочкой, считая дезертирство проще, чем  развод.
Были  и  такие,  кто  от  несчастной  любви вместо самоубийства
бежали в СССР.  Так  или  иначе,  в  основном  это  была
когорта бигамистов.
     Вторая когорта, тоже довольно многочисленная, бежала из-за
мелких   уголовных  и  административных  проступков.  А  третья
когорта состояла из искателей приключений и идеалистов.
     После проверки органами безопасности всех этих  легионеров
передавали  для  дальнейшей  обработки в агитпроп. Там им сразу
наклеивали ярлык политических эмигрантов и первое  время,  пока
они  были  свеженькие, использовали их на радио "Свобода" или в
доме чудес, Потом, когда они теряли свою актуальность, агитпроп
не знал, что  с  ними  делать,  и  сдавал  их  для  дальнейшего
устройства  в Международное общество помощи борцам революции --
МОПР или в благотворительное общество Красный Крест.
     Первая когорта, жертвы амура, то есть бигамисты, рано  или
поздно  обзаводились семейством, находили себе работу и сходили
с политической арены.
     Вторая когорта,  любители  темных  дел,  даже  в  условиях
социализма  возвращались  к  своему  привычному  образу жизни и
попадали в тюрьму. Но после отсидки  они,  как  правило,  опять
появлялись  на  радио  "Свобода"  или в доме чудес и предлагали
свои мемуары, где они описывали свой свежий опыт  по  советским
тюрьмам в качестве ужасов капиталистического мира.
     Как   ни   странно,   но  именно  эта  вторая  когорта  из
асоциального  элемента  составляла  золотой   фонд   пропаганды
агитпропа.  А  серебряным  фондом являлась третья когорта -- из
искателей приключений и идеалистов.
     Штаб-квартира иностранного легиона  находилась  в  поселке
недалеко  от  Москвы, который во время войны служил лагерем для
немецких военнопленных. Когда немцы уехали домой, в этом лагере
с удовольствием поселились бездомные советские граждане.
     Здесь ютились многие  представители  московской  богемы  и
всякие   неудачники,  которых  так  и  называли  --  недоделки.
Неподалеку был дачный поселок,  где  жили  известные  советские
писатели  и  поэты,Переделкино.  Поэтому  соседний поселок, где
жила  нищая  богема  и  всякие  неудачники,  недоделки,   стали
называть  Недоделкино. Так это название и прилипло -- недоделки
из Недоделкино.
     В этом же  Недоделкино  приютился  и  иностранный  легион.
Сначала пополнение этого иностранного легиона шло самотеком. Но
постепенно     родник     стал     иссякать,    и    тогда    в
Научно-исследовательском  институте  --  НИИ   13   разработали
какие-то специальные методы. Результаты не заставили себя долго
ждать.
     В  американском  посольстве  в  Москве служил некий Вик-ки
Кравсон,  который  довольно  долго  сотрудничал   с   советской
разведкой.  Потом  ему приказали собираться домой в Америку. То
ли посольство пронюхало о его связях с советской разведкой,  то
ли  Викки  просто  перепугался,  но, так или иначе, Викки решил
остаться  в  Советском  Союзе  и  объявил   себя   политическим
беженцем. Так как для разведки он был теперь бесполезен, то его
сразу сдали на мыло -- в агитпроп.
     Благодаря  дипломатическому  скандалу  дело  это  получило
мировую огласку. Поэтому в хитром доме агитпропа из  маленького
Викки  сделали большую шишку и решили, что ему следует написать
книжку. Викки сидел и пыхтел, но у него ничего  не  получалось.
Тогда  книжку  поручили писать ангелоподобному Адаму Абрамовичу
Баламуту.  Но  посередине  книжки  Викки  разругался  со  своим
ангелом-спасителем.
     Кончать  книжку  поручили  Чумкину-меньшевику, который был
папой  Чумкина-большевика  и  который  кормился   около   радио
"Свобода" в качестве консультанта по вопросам революции. Книжку
назвали  коротко  и  ясно:  "Я  избрал  коммунизм!"  Когда этот
коллективный  труд  был  закончен,  от  него  явно   попахивало
меньшевиками  и  троцкистами.  Троцкистский  душок  исходил  от
падшего ангела Баламута, который в глубине души был  немножечко
троцкистом.
     Книжку издали, конечно, под именем Викки Кравсона, который
потом должен был поделиться гонорарами с Бала-мутом и Чумкиным.
Но когда  дело  дошло  до  дележки,  Викки вдруг заявил, что он
написалкнижку  сам,  и  не  дал  им   ни   копейки.   Обиженные
писатели-призраки  ходили  по Москве и проклинали Викки на всех
углах.
     Об этом пронюхали иностранные журналисты, и Викки обвинили
в мошенничестве. Чтобы раздуть пропагандный эффект, хитрый  дом
агитпропа  решил  инсценировать  в Праге международный судебный
процесс по обвинению журналистов в клевете на честного Викки.
     В качестве свидетеля противной стороны  в  Прагу  приехала
даже  бывшая жена Викки; Она громко плакала и повторяла,
что Викки был какой-то ненормальный, что он не  хотел  детей  и
все  время  заставлял  ее  делать  аборты.  На про-.цессе Викки
сделал себе  шикарную  завивку-перманент,  кидался  на  всех  с
кулаками  и  ругался  непечатными  словами.  А  выйдя на улицу,
боялся, что его убьют, и требовал себе двух телохранителей.
     --  Припадки  агрессивности   и   мания   преследования,--
констатировал начальник агитпропа.-- Типичный шизофреник.
     Процесс агитпроп, конечно, выиграл. Потом Викки женился на
какой-то  старухе,  но вскоре развелся. Для защиты от врагов он
выпросил себе пистолет и вскоре подстрелил человека, который по
ошибке постучал в его дверь. С тех пор, выходя на улицу, бедный
Викки наклеивал себе фальшивую бороду и длинные усы.
     Но все знали, где  его  найти  --  в  ресторане  "Одесская
чайная".  Обычно  он  сидел  там,  забившись  в  темный угол, с
фальшивой бородой и приклеенными  усами  да  еще  надев  черные
очки.  Иногда  он  на  некоторое время исчезал. Говорили, что в
психиатрическую лечебницу.

     В конце концов Викки Кравсон застрелился  из  того  самого
пистолета,  который  он  выпросил  для  своей безопасности. Для
отвода глаз пустили слухи,  ч