лилуева  можно  употребить   в
качестве   вороны,   которая   все   время  каркает.  А  Остапа
Ог-лоедова, сына Остапа Бендера,-- в качестве рыжего у барьера,
чтобы публика не скучала.
     Конечно, все это в дружеской форме. Потом еще  благодарить
будут,  что  попали  в пантеон литературных героев. Когда будут
дедушками, с гордостью покажут своим внучатам:
     "Смотрите, это вот про меня написано!"
     Когда книжка выйдет из  печати,  автор  устроит  для  всех
героев  грандиозную  попойку.  Или,  может  быть,  свадьбу! Так
режиссер  женится  на  звезде  экрана,  которую  он  открыл,  а
писатель  -- на героине собственного романа. Это трюк верный --
еще со времен Пигмалиона.
     Но для достижения цели нужно не мечтать, а работать. Когда
он писал  первую  книгу,  то  протер  несколько  рубашек,  пока
догадался  засучивать рукава. Потом он натер на локтях мозоли и
смазывал их вазелином. Вот как пишутся книги!
     С этими мыслями инженер человеческих душ засучил рукава  и
написал  первую  строчку:  "Все  это началось 13 января в эпоху
послесталинской оттепели..."

     Глава 3. ДОМ ЧУДЕС

     Самая хитрая уловка сатаны -- это убедить нас,  что  он
не существует.
                      Шарль Бодлер

     Вторым   детищем   спецпроекта   "Чертополох"  было  некое
безымянное учреждение, которое называли попросту  домом  чудес.
Собственно,  ничего чудесного там не было. Все знали, что радио
"Свобода" занимается заграничной пропагандой по воздуху, а  дом
чудес делает то же самое На бумаге.
     Помещался  дом  чудес  в  приятном  двухэтажном особняке в
Алешином  переулке,  недалеко  от  Садового  кольца   и   радио
"Свобода".  Когда-то  этот  дом  принадлежал  богатому купцу. А
поскольку  почти  все  купцы   были   самодурами,   то   рядом,
спрятавшись  за  кустами  сирени,  стоял второй, точно такой же
особняк, который, как гласило предание, щедрый  купец  построил
для  своей  любовницы.  Даже  показывали потайную калитку между
домами, через которую ухарь-купец ходил на свидания.
     Теперь же дом чудес служил пристанищем для веселой богемы.
А во втором  особняке,   где   когда-то   нежилась   купеческая
любовница,  теперь  расположился  какой-то  хмурый и молчаливый
спецотдел военной разведки. Потому  этот  второй  дом  называли
хмурым  домом.  И  вместо беззаботного купца в потайную калитку
теперь деловито бегали связные с запечатанными пакетами.
     Ходили  слухи,  что  нашумевшая  на  весь  мир  история  с
английским  атомным  ученым Понтекорво, который сбежал в СССР с
важными военными секретами, была делом рук этого хмурого  дома.
Но  какая  связь  между  веселой богемой в доме чудес и атомным
шпионажем в хмуром доме? Тут даже сам  начальник  хитрого  дома
агитпропа  только пожимал плечами и делал вид, что он ничего не
знает.
     Хотя и  радио  "Свобода",  и  дом  чудес  оба  подчинялись
агитпропу,  но  между  ними существовала некоторая конкуренция,
или,  если  хотите,   социалистическое   соревнование.   Потому
сотрудники  обоих  заведении  любили  покритиковать друг друга.
Говоря о доме чудес, Остап Оглоедов искренне возмущался:
     -- Ну и шарашкина контора!  Им  даже  и  гроши  платят  не
прямо, а через задний проход -- через потайную калитку.
     Главную  роль  в  доме чудес играл Сосий Исаевич Гиль-руд,
который исполнял  обязанности  связного  между  домом  чудес  и
хитрым   домом   агитпропа.  Практически  он  был  своего  рода
комиссаром дома чудес.
     Если когда-то партийного  комиссара  представляли  себе  в
виде  хамоватого надсмотрщика в кожаной тужурке и с наганом, то
в этом пункте Сосий Исаевич был приятным исключением.  Это  был
комиссар  нового  типа.  Вежливый и предупредительный, ловкий и
находчивый, он очаровывал  людей  с  такой  же  легкостью,  как
Дон-Жуан  очаровывал  женщин. Одним словом, настоящий советский
партджентльмен.
     Лицо у Сосия Исаевича было холеное и с чистой кожей, глаза
умные и с холодком, манеры заученно-сдержанные и  уверенные.  В
одежде он предпочитал клетчатый спортивный пиджак, габардиновые
брюки   с   безукоризненной   складкой   и   замшевые  ботинки.
Накрахмаленная рубашка, модный галстук и  замысловатые  запонки
свидетельствовали,  что  этот  человек  не прочь щегольнуть, но
удерживает себя в пределах того, что считается хорошим тоном. В
общем, вполне интеллигентный человек и интересный мужчина. Одно
только портило Сосия Исаевича  --  мягкий  объемистый  животик,
свешивавшийся поверх пояса.
     Родился  комиссар  Гильруд  в  Прибалтике.  Его  отец  был
евреем-выкрестом и из Исаака стал Исаем. Но чтобы не  разжижать
свою кровь, отец женился на караимке из евреев Моисеева завета,
то  есть  из  еврейских староверов. Таким образом Сосий Исаевич
был по крови чистокровным евреем, но из выкрестов.
     Однако правоверные евреи-талмудисты не любят ни выкрестов,
ни караимов-староверов. Потому Сосий Исаевич никогда не называл
себя евреем, но и не скрывал своей родословной. Потому даже те,
кто относился к евреям немножко критически, считали, что  Сосий
Исаевич  --  это  приятное  исключение  и  что он очень хороший
человек.
     Отец Гильруд  был  из  либеральной  русской  интеллигенции
старого закала. В Прибалтике он издавал хорошую русскую газету,
которая  объединяла  либеральных писателей и поэтов. Но когда в
1939  году  Прибалтику  присоединили  к  СССР,  отца  сразу  же
арестовали  за  принадлежность  к  каким-то  тайным  обществам.
Советская тайная  полиция  знала,  что  на  Западе  эти  тайные
общества   играют  почти  такую  же  роль,  как  в  СССР
компартия.  И  если  вы  хотите  захватить  власть,  то   нужно
ликвидировать   эти   тайные   общества.  Потому  отец  Гильруд
бесследно исчез, а его сын спасся тем, что сразу же  вступил  в
компартию.
     В  детстве  Сосия  Исаевича  звали ласкательно -- Сосей. И
теперь в кругу друзей его тоже называли Сосей.
     Дальнейшая жизнь Соси была окутана туманом, как  болото  в
сумерках. Говорили, что во время войны он был заслан к немцам в
качестве   агента  советской  разведки  и  работал  в  немецкой
пропаганде, предприятия "Цеппелин"  и  "Винета",  которые  были
тесно связаны со службой безопасности СД и гестапо.
     Так уж повелось, что пропаганда почему-то всегда связана с
разведкой.  Так было у немцев, даже во времена товарища Ленина,
которому немцы заплатили 50 миллионов марок золотом и доставили
в  Россию  в  запломбированном  вагоне.  Так   и   американская
пропаганда,  радио  "Свободная  Европа" и радио "Освобождение",
как писали в американской  прессе,  тоже  почему-то  связана  с
американской  разведкой Си-ай-эй. Потому и хитрый дом агитпропа
тоже тесно сотрудничал с советской разведкой.
     Говорили,  что  во  время  войны  Сося  был  очень  ценным
агентом.   Располагающая   к  себе  внешность,  находчивость  и
ловкость в делах помогли ему втереться в доверие  к  одному  из
гестаповских  генералов.  Начальство  любит помощников, которые
находят выход из любого положения. А в  таких  делах  Сося  был
подлинным гением.
     Когда  заходила  речь  о  его  военных  похождениях,  Сося
скромно   молчал.   Потому   одни   говорили,   что   он    был
агентом-провокатором  и  загубил много людей. А другие говорили
наоборот, что он спас  много  людей  и  даже  пристроил  их  на
хорошую работу -- тоже в гестапо. И действительно, некоторые из
этих бывших гестаповцев и теперь работали с ним в доме чудес.
     Все  это  создавало Сосе ореол скромного героя, который не
хвастается своими подвигами. А былая связь с гестапо  придавала
его  упитанной  фигуре  даже  некоторую  пикантность,  как хрен
жареному поросенку.
     -- А откуда  у  Сосия  такоеархаическое  имя?  --  спросил
Серафим Аллилуев.
     --  Не  архаическое,  а  археологическое,-- поправил Остап
Оглоедов.--  Его  отец  увлекался  классическими   демократиями
Древней Греции и Рима. Потому он и сына назвал Соснем-- в честь
какого-то антикварного героя.
     -- Вот чудак!
     --  Да,  а  потом  этот  чудак  был  не  то  йогом,  не то
нудн-стом. В общем, вместо  римской  тоги  он  заворачивался  в
простыню. И потом разыгрывал из себя мецената и филантропа.
     После  войны  Сося женился на эстонке. Его жена Линда была
молода, привлекательна и хорошо воспитанна.  Но  она  постоянно
прибаливала  и  потому  обычно  держалась  немного в стороне от
мужа. Когда Сося приглашал ее куда-нибудь, Линда  отказывалась,
ссылаясь на головные боли и недомогание.
     Сося  рассказывал,  что  во  время  войны  Линда  помогала
партизанам и при этом была тяжело ранена.  В  результате  этого
ранения  она  не может иметь детей. Вернее, может, но это будет
связано с риском для ее жизни. А  он  ее  жизнью  рисковать  не
хочет. Потому у них и нет детей.
     Люди  сочувствовали Сосе. Тем более поскольку он относился
к  Линде  с  подчеркнутым  вниманием  и  уважением.  Хотя   она
постоянно  прибаливала, он никогда не смотрел на других женщин,
чем заслужил себе всеобщее признание его добродетелей.
     Один только всезнайка Остап скептически хмыкал:
     -- Хм, хороший кочет завсегда худой. А Сося  что-то
уж слишком жирный.
     Какой-то   философ   сказал,   что  человеческая  личность
неповторима. Сося же повторял этого философа, говоря,  что  все
люди  разные.  Наилучшим  примером  этому служил он сам. Хотя у
него не было никакого формального образования, но человеком  он
был незаурядным, и даже во многих отношениях.
     Когда  в  доме  чудес  говорили о служебных делах, на челе
комиссара  лежала  печать  сосредоточенного  внимания.   Слегка
наклонив  голову набок и постукивая карандашиком, он выслушивал
всех. Затем, как и полагается духовному  наставнику,  он  давал
своей  пастве  ценный совет. Говорил он чепуху, но так честно и
убедительно, что не верить ему было даже как-то неудобно.
     Когда обсуждались бытовые нужды сотрудников. Сося с  видом
евангелиста  проповедовал  любовь  к  ближнему.  Иногда он даже
подавал пример действием: предлагал пустить подписной лист -- и
первый давал двадцать рублей. Правда,  потом  он  списывал  эту
двадцатку   за  счет  специального  организационного  фонда.  А
остальные платили из своих карманов.
     Когда за рюмкой водки заходила речь о личной жизни  людей,
на  устах  комиссара  играла  целая  симфония тонких намеков на
толстые  обстоятельства.  Собирать  всякие  людские  грешки   и
погрешности было для Соси таким же наслаждением, как для других
коллекционировать почтовые марки.
     Будучи  культурным человеком и даже немножко эстетом, Сося
очень  следил  за  своей  внешностью.  Потому,  как  кокетливая
барышня,    несмотря   на   сильную   близорукость,   очки   он
принципиально не носил. Зато он  приобрел  черные  очки,  но  с
коррекцией  и  выдавал их за обычные солнечные очки. Надевал он
их только тогда, когда  обстановка  требовала  сосредоточенного
внимания.
     Для  мужчин  волосы -- это такая же визитная карточка, как
грива для льва. Потому первобытный Остап на страх врагам  стриг
свою  рыжую  гриву  раз  в  год.  А  джентльмен Сося, наоборот,
причесывался  чрезвычайно  аккуратно.   Зато   когда   поддувал
ветерок,  Остановы патлы бросали вызов всем цирюльникам в мире,
а бедный Сося в отчаянии хватался руками за голову. От  эоловых
шалостей становилось видно, что у него искуственная завивка,
     -- Типичный стиляга! -- говорил Остап.-- С перманентом.
     Будучи  не  только  эстетом,  но  и  гурманом, Сося
постоянно мучился между обжорством и  ожирением.  Потому  своей
белокожей,   мягкотелой  и  откормленной  фигурой  он  немножко
отклонялся от пролетарских канонов и скорее напоминал  дородную
римскую матрону.
     Перед  обедом  Сося  интимно подмигивал официантке: -- Как
там насчет  пивца?  Только  чтоб  холодненькое!  --  и  любовно
щекотал пальцами запотевшую кружку.
     После обеда он подмигивал официантке еще более интимно:
     --  Как  там  насчет  сырка?  Только  чтоб  с душком! -- и
незаметно распускал пояс на брюках.
     Иногда неопытные официантки принимали его подмигивания  на
свой счет и давали понять, что они не прочь. Но Сося не обращал
на них никакого внимания и уплетал свой вонючий сыр. К женщинам
он  относился,  как  к  неизбежному  злу,слегка  созерцательно,
слегка снисходительно, слегка насмешливо.
     По долгу службы Сося проповедовал пролетарскую скромность,
а душа эстета тянула его  в  болото  формализма.  Он  выискивал
модные  ботиночки  с  белыми  бантиками,  костюм цвета весенней
истомы или стильное пальто с потугами на английское.  А  потом,
чтобы  увязать  теорию  с практикой, уверял всех и каждого, что
купил он эти вещи  только  потому,  что  они  попались  ему  по
дешевке.
     Сося   любил  поучать,  что  подходить  к  работе  следует
конструктивно, работать нужно творчески, а результаты оценивать
объективно. Но поскольку сам он не  работал,  а  только  поучал
других, то в затруднительных случаях он всегда сваливал вину на
своих учеников.
     Если  на  работе  Сося  попадал в щекотливое положение, он
начинал жаловаться, что у него  болят  глаза,  и  надевал  свои
солнечные  очки,  даже  если на дворе шел проливной дождь. Если
дело складывалось не в его пользу, он делал  вид,  что  страшно
занят,  и  торопливо  уходил, говоря, что его ждут более важные
дела. А если дела были  совсем  плохи,  он  вдруг  заболевал  и
ложился в постель, говоря, что это от переутомления.
     Фантазировал  Сося  всегда  с  таким  честным, искренним и
серьезным видом, что не верить ему было просто  невозможно.  Он
перевоплощался  в  свою  роль  честного миссионера, как хороший
артист перевоплощается в Гамлета или Фауста.
     Иногда  Сося  любил  выпить,  но  знал  меру.  Когда  люди
напивались  до  состояния пьяной откровенности, комиссар тяжело
опирался  обеими  руками  о  стол,  словно  отрывая   себя   от
дальнейшего,  вставал  и  уходил. Как его ни уговаривали, но до
конца он никогда не оставался, и пьяным его никогда не видели.
     --   Значит,    совесть    нечистая,комментировал    Остап
Ог-лоедов.- Это примета точная, как часы.
     Комиссар  Гильруд был таким чародеем, что он очаровал даже
Бориса Руднева. Для книги  о  гомо  совьетикус  требовался  еще
верный  друг,  честный  партиец.  Почему  бы  не  взять моделью
партджентльмена Гильруда? Это уже не то,  что  бородатые  дяди,
которые делали революцию. Тип, безусловно, новый.
     То,  что  для  внешнего  употребления называлось красивыми
словами "свобода" и "революция", специалисты  из  хитрого  дома
агитпропа    называли    более    прозаическими    именами   --
психологическая  война  и  подрывная  деятельность.  Исходя  из
этого,  задачей  дома чудес в Алешином переулке было поставлять
соответствующие отравляющие материалы в  соответствующие  места
западного мира, чтобы помочь ему поскорее протянуть ноги.
     Но  это  еще  не  все.  То,  что для внешнего употребления
называется психологической войной, для внутреннего употребления
-- это война психов. И подобрать этих психов не так-то просто.
     В этом пункте  комиссар  Гильруд  оказался  для  агитпропа
настоящим  кладом. Весь необходимый персонал был у него налицо.
И все из состава его старых приятелей, с которыми  он  когда-то
работал в гестапо и за которых он мог поручиться своей головой.
Но  по  виду  они  вовсе  не  походили на заядлых гестаповцев и
диверсантов.
     Одним из таких старых приятелей и правой  рукой  Гиль-руда
был  Артамон  Артамонович  Брешко-Брешковскнй, который исполнял
функции управделами дома  чудес.  Это  был  пожилой  деловой  и
властный  субьект  с  седым чубом-хохолком и животом-арбузиком.
Своими  выпученными  глазами  и  вздернутым  носом  он   слегка
смахивал   на  сатира  и  обычно  смотрел  на  людей  чуть-чуть
исподлобья.
     Артамон  Артамонович  происходил   из   знаменитой   семьи
Брешко-Брешковских.     Больше    всех    прославилась    мадам
Брешко-Брешковская, которая была одним из организаторов  партии
эсеров.  Она  дожила  до  90  лет,  и потому многие называли ее
старой  революционной  трубадурой  или  просто  дурой.  Проведя
большую  часть  своей  жизни  в ссылках, замужем она никогда не
была, но у нее был незаконный сын.  Когда  в  1917  году  мадам
Брешко-Брешковская  с  триумфом вернулась из ссылки, на вокзале
вместе с Керенским ее поджидал ее взрослый сын Николай:
     -- Здравствуйте, мама! Я ваш сын.
     -- Вы не мой сын, а сукин сын! --  отвечала  революционная
мама.
     Хотя   костяк  партии  эсеров  составляли  семиты  и  даже
поговаривали, что неизвестный отец Николая тоже был семитом, но
сам  Николай  вырос  оглашенным  антисемитом.  Это  был   самый
настоящий  жидоед,  который  позже,  живя за границей, всю свою
жизнь посвятил писанию антисемитских романов вроде "Под звездой
дьявола"  и  тому  подобное.   Но   это   только   подтверждает
марксистскую аксиому о единстве и борьбе противоположностей.
     Когда-то,  живя  в  Прибалтике,  Артамон  Артамонович  был
директором  спецшколы  для  дефективных  детей.  Потом  у  него
получились   там  какие-то  неприятности.  Одни  говорили,  что
Артамон занимался растлением малолетних, а другие говорили, что
это дефективные дети растлили Артамона. Что  можно  ожидать  от
дефективных детей, кроме неприятностей?
     Так  или  иначе, но Артамон чуть не попал под суд. От суда
его спас отец Соси, который, будучи редактором  газеты  и  имея
сильные  связи  по линии тайных обществ, сумел замять это дело.
Позже уже сам Сося, работая агентом-двойником в  гестапо,  спас
Артамона от очередных неприятностей. На этот раз он выручил его
из  немецкого  концлагеря  и  даже  пристроил  его  на работу в
гестапо. С тех пор и пошла дружба между Артамоном и Сосей.
     Теперь  же,  будучи  управделами   дома   чудес,   Артамон
занимался  главным образом тем, что совал свой куцый нос во все
дела и даже подслушивал  телефонные  разговоры  по  внутреннему
коммутатору.
     В  трезвом  виде Брешко-Брешковский был вполне приличный и
обходительный человек. Но при такой работе, как в  доме  чудес,
люди  нередко выпивали и на службе. И с Артамоном это случалось
довольно часто. И тогда он превращался в первобытного зверя.
     Его седой чуб поднимался  дыбом,  как  петушиный  гребень,
глаза  подергивались мутной пленкой, а из углов рта текла пена.
В такие  моменты  в  голове  управделами  происходило  какое-то
короткое   замыкание,  и  он  вдруг  воображал,  что  он  опять
находится среди дефективных детей. Тогда  он  устраивал  аврал,
звонил во все звонки и телефоны, собирал всех своих подчиненных
и обращался к ним с такой речью:
     --   Ну  что,  выродки?  Знаете,  кто  я  такой?  Служащие
переминались с ноги на ногу и молчали.
     -- А ну, кретины, скажите, кто я такой? -- рычал Артамон.
     Зная своего управделами, служащие  спокойно  рассаживались
по  стульям,  как на производственном совещании. Кто закуривал,
кто смотрел в окошко. А Артамон продолжал бесноваться:
     -- Ну, идиоты! Захочу, так я из вас сапоги всмятку сделаю!
     Потом, вспомнив свою работу в отделе  пропаганды  гестапо,
Артамон  начинал  доказывать  окружающим, что он -- юберменш, а
все остальные -унтерменши и что живут они только его  милостью.
Унтерменши   внимательно   слушали  и  старались  не  смеяться.
Набесновавшись вдоволь, управделами вдруг  оседал,  как  пустой
мешок, в своем кресле и жалобно спрашивал:
     -- А скажите, кто.я такой -- и где я нахожусь?
     --  Вы  --  Артамон  Артамоныч  Брешко-Брешковский,- хором
отвечали унтерменши.- И находитесь вы в доме чудес.
     -- А-ах, слава Богу...  А  я  уж  думал,  что  меня  опять
куда-нибудь  засунули,--  с  облегчением  вздыхал  управделами,
падал на свой стол и засыпал.
     Унтерменши тоже вздыхали с облегчением,  брали  юбер-менша
за  ноги  и  за  руки,  тащили  его  по  лестнице, укладывали в
автомашину и отправляли домой.
     На следующее ут