иверситеты  он
попал  случайно  -- за политический анекдот, которого он даже и
не рассказывал. Жуликам он говорил, что сидел за  жульничество,
а  пьяницам  божился,  что  он в пьяном виде заснул на улице, а
проснулся за решеткой.
     Евреям, которых на радио "Свобода"  было  довольно  много,
Остап  говорил,  что у него еврейская мама или в зависимости от
обстоятельств еврейская бабушка, и при этом  ссылался  на  свой
обрез. А русским Остап говорил, что он русский. Благодаря всему
этому у Остапа была масса знакомых, и со всеми он был в хороших
отношениях.
     О  своей  жизни  в  концлагере  Остап  вспоминал  с  таким
удовольствием, словно  побывал  в  доме  отдыха.  Жаловался  он
только  лишь  на  то, что сидеть ему пришлось в женском лагере,
где он работал завхозом.
     -- Представляете себе,  десять  тысяч  баб!-  разводил  он
руками,-- И всем мужика хочется. Отбою от них, проклятых, нету.
     Зато  Остап очень гордился, что лагерь это был не простой,
а специальный, где сидели жены  и  родственницы  бывших  членов
правительства, которых ликвидировали во время Великой Чистки.
     --  Сижу как в Кремле,- говорил Остап.- Справа на нарах --
жена министра. Слева -- сестра члена ЦК. А на верхних нарах  --
дочка  посла. И все ко мне пристают с любовью А я ведь человек,
не  машина!  Но  там  же  и  проститутки  сидели.  Те   уж   не
церемонились. Бывало, поймают целой шайкой в лесу одного мужика
--  и изнасилуют. Иногда аж до смерти замучают,-- И он со всеми
подробностями рассказывал, как это делается.
     Все мужчины, естественно, сочувствовали бедному Оста-пу. А
французкая Лиза подтрунивала:
     -- Остапка, а я  слышала,  что  в  женские  лагеря  сажают
только специальных мужчин.
     -- Брехня на постном масле,-- ворчал Остап.
     --  Говорят,  есть такие мужчины,-- усмехалась Лиза,-- что
если его посадить в  мужской  лагерь,  так  это  будет  ему  не
наказание,  а  сплошное блаженство. Потому их и садят в женский
лагерь!
     -- Вот французская дура!- огрызался Остап.-- Это у вас  во
Франции  так. Кроме того, я сидел не только в этом лагере, а во
многих лагерях.
     Так  или  иначе,  после  женских   лагерей   Остапа   стал
преследовать страх. От этого страха всю войну, чтобы не попасть
на  фронт,  Остап  жил  по  фальшивым  документам,  симулировал
туберкулез и прятался по подвалам у добрых людей.  Но  так  как
все  мужчины  были на фронте, то Остап, по его рассказам, опять
оказался в плену у баб. А от подвальной жизни он  действительно
получил туберкулез, который он сначала только симулировал.
     После  войны  Остап  купил себе новые документы. Документы
эти   были   ворованные,   и   принадлежали    они    какому-то
инженер-полковнику,  командированному  на  демонтаж побежденной
Германии. Так Остап Оглоедов стал полковником.
     После войны в Германию вместе с настоящими демонтажниками,
как стаи  перелетных  птиц,  устремились  стаи  предприимчивого
жулья. Так и полковник Оглоедов ехал в Германию, примостившись,
как воробышек, на крыше вагона.
     Зато в Москву Остап вернулся, как падишах: с кучей денег и
вязанкой  золотых  часов, которые он демонтировал у немцев. А в
чемодане, как символ красивой жизни, он вез черный фрак. Однако
вскоре московское жулье демонтировало  Остапа,  как  последнего
фрайера, да так основательно,
     что  от  красивой  жизни  остался  только никому не нужный
фрак. После этого Остап так разочаровался в жизни, что выправил
свои настоящие документы и решил заняться честным трудом.
     Хотя  лагеря,  в  которых  Остап   получал   свое   высшее
образование,  и  назывались  исправительно-трудовыми, но Остапа
они не исправили и к труду не  приучили.  Зато  от  постоянного
контакта  с  жульем  он  научился  врать  и  изворачиваться так
артистически, что это придавало ему даже некоторый шарм. Потому
в конце концов он и приземлился на радио "Свобода"  в  качестве
литературного негра.
     Своей   внешностью   Остап  немножко  напоминал  пещерного
человека, помесь питекантропа с  неандертальцем.  Чтобы  скрыть
свой  угловатый  череп,  он  отпустил  себе буйную грязно-рыжую
гриву, которая должна была устрашать  врагов  и  придавать  ему
творческий   вид.   Низкий  лоб  Остапа  бороздили  бутафорские
морщины, которые он мастерски пускал в ход,  когда  требовалось
создать впечатление творческого процесса. А из-под взъерошенной
гривы,   как   замаскированные   радарные   установки,  торчали
настороженные уши.
     Руки  у  Остапа  были  длинные  и  грязные,  как  лагерная
землечерпалка.  Хотя ногти он регулярно обгрызал, но и там тоже
был чернозем. Свою антипатию к воде и мылу Остап объяснял  тем,
что  в детстве он чуть не утонул, купаясь в корыте, и с тех пор
страдает водобоязнью. Потому он на  работе  постоянно  чесался,
как гориллоид в клетке.
     Под  гривой  у льва бьется львиное сердце. В груди гориллы
бьется горилье сердце. А вот у  Остапа  Оглоедова  под  львиной
гривой  и  в теле гориллы рядом с душой канарейки билось заячье
сердце. Самым сильным побуждающим моментом в жизни  Остапа  был
всепобеждающий  страх. Если он кому-нибудь услуживал, то обычно
от страха. Если кому-нибудь делал пакости, то чаще  всего  тоже
от  страха.  Охваченный храбростью отчаяния, он иногда мог даже
сойти за Храбреца.
     Соответственно этому и женился Остап тоже от страха.
     -- Знаете, вдвоем не так боязно,-- оправдывался он,- А  то
сидишь  один дома, а ветрище в трубище свищет. У-ух! Да и ходит
трепотня,  что  к  неженатым  в  Москве  придираются.  Прописки
лишают.
     Женился  Остап  на  пожилой  вдове, значительно старше его
самого, и с тремя детьми от трех предшествующих мужей.
     -- Жениться на вдове -- это самое умное,-  объяснял  он.--
Вдовушка  уже  кумекает,  как  кашу  варить.  Чтоб  и дешево, и
сердито. И детки готовые -- хлопот меньше.
     Так Остап заварил себе кашу по своему вкусу. Прежде  всего
готовые  детки  не  признавали  нового папу. Старший сын в знак
протеста моментально убежал из дома.
     --  Туда  ему  и  дорога,--  сказал  Остап.-  У  него  уже
судимостей больше, чем у меня.
     Средняя  дочь,  угрюмая и косоглазая школьница с торчащими
вперед  зубами,  считалась  немного  ненормальной   и   поэтому
высказывала свои чувства с откровенностью младенца.
     --  Что это за балбес?- спрашивала она каждый раз при виде
своего нового папы.-- И что этому охламону здесь нужно?
     -- Ничего,-- говорил Остап.-- Все  дело  в  том,  что  она
косоглазая.  Потому  она  видит  меня  в перекошенном виде. Это
называется параллакс. Нужно будет купить ей  такие  специальные
очки для параллакса.
     Младшую дочь звали Мишкой. Звали-то ее, собственно, Машей.
Но Маша  была похожа на медвежонка, вставшего на задние лапы, и
в школе она клала на лопатки и  била  всех  мальчишек,  которые
пытались  померяться с ней силой. Поэтому мальчишки прозвали ее
Мишкой. А потом ее стали звать так  и  дома.  Зато  Мишка  была
единственной, кто признавал своего нового папу.
     -- Единственный нормальный ребенок,-- говорил новый папа.
     Чтобы  каша  была  погуще,  иногда в доме появлялась еще и
теща Варвара Цезаревна Тыркова. С Остапом она принципиально  не
разговаривала   и   делала  вид,  что  для  нее  он  вообще  не
существует. В случае крайней  необходимости  она  обращалась  к
своей дочери:
     -- Дина, скажи этому... твоему... Оглоеду...
     --  Ничего,--  говорил Остап,-- просто у нее мания величия
-- и она никого,.кроме себя, не видит. Она из семьи  знаменитых
революционеров-террористов  Тырковых. Вот она и дома ведет себя
как террористка.
     В доме было  пять  кошек.  Но  даже  и  они  бойкотировали
бедного  Остапа.  При  виде  его кошки шипели и, задрав хвосты,
прыгали в окошки. А теща-террористка бурчала: >
     -- Дина, скажи этому Оглоеду, что наши  кошки  нервные.  И
пусть он не нервирует наших кошек.
     Хотя  Остап  честно  содержал  всю  эту  веселую ораву, но
кормили его в последнюю очередь, даже после кошек. Потом он мыл
всю посуду, включая и кошачьи блюдечки.
     Как найти его квартиру, Остап рекомендовал так:
     -- Идите по коридору и нюхайте. Из-под какой двери кошками
воняет, туда и заходите. Свою жену Остап представлял так:
     -- Теща-террористка назвала ее Диной -- в честь  динамита,
из которого делают бомбы. Так что, имейте в виду...
     Дина была художницей с модернистическим уклоном и мазюкала
абстрактные картины для иностранных туристов.
     --    Кошка    хвостом    намалюет    лучше,    чем    эта
художница,-говорил Остап.
     Когда поэт Серафим Аллилуев  выпивал,  он  утверждал,  что
поэтическое творчество -- это разбитая душа поэта, отражающаяся
в  кривом  зеркале его фантазии. Иногда он путал и говорил, что
это кривая душа,  отражающаяся  в  разбитом  зеркале.  Так  или
иначе, но в лице своей жены душа Остапа нашла свое зеркало.
     Вся  жизнь Остапа была ложью. А Дина, наоборот, занималась
поисками вселенской правды и даже листала Библию. Потому, когда
Остап что-нибудь фантазировал, Дина спокойно поясняла:
     -- То, что Остап брешет,- это еще полбеды. Вся беда в том,
что он своей же брехне и верит! Это уже шизофрения, расщепление
личности. Я-то эту штуку хорошо знаю.
     -- А знаете, откуда она это знает?-- оправдывался Остап.--
Потому что у нее вся семья шизофреники. У них в голове  перекос
-- параллакс.
     Остап  жаловался,  что  он устал от жизни. Зато у Дины был
запас энергии, как у динамитного  патрона.  Это  было  особенно
заметно, когда они выпивали где-нибудь у знакомых.
     Подвыпив,   Остап   закатывал  глаза  к  небу  и  распевал
трогательные баллады про честных жуликов. А Дина пила  молча  и
сосредоточенно.  Потом, напившись до определенного градуса, она
так же молча бралась за край  скатерти  --  рывок!--  и  все  с
грохотом  летело  со  стола на пол. А если не было скатерти, то
динамитная Дина просто  опрокидывала  весь  стол.  Это  служило
Остапу сигналом, что концерт окончен и пора идти домой.
     --  Ну и жена,-- вздыхал Остап.Чистый динамит! Если верить
философам,  утверждающим,  что  и  Бог  и  дьявол  обитают   не
где-нибудь,  а в душах людей, и соответственно этому и ран и ад
тоже можно  найти  на  земле,  то  Ос-тап  со  своей  кашей  из
жены-вдовушки,  тещи-террористки,  чужих  детей и нервных кошек
был наглядным примером того, как можно устроить себе такой ад в
повседневной жизни.
     Некоторые люди сочувствовали Остапу и удивлялись:
     -- И как только он все это терпит?
     -- Он своей жены боится,- говорили другие.- Она  про  него
что-то знает. Что-то такое, что ему лучше молчать и терпеть.
     Бедному  сыну  0стапа  Бендера  не  везло даже с обувью. В
магазине самые большие полуботинки были ему слишком малы. Чтобы
как-то впихнуть в них свои ноги, он разрезал новые  полуботинки
сзади ножом. А носки у него были всегда рваные. Так и ходил он,
сверкая голыми пятками, как монах из босоногого ордена.
     И  вместе с тем в груди Остапа изнывала душа подлинно-. го
артиста. Когда требовалось блеснуть в обществе,  особенно  где,
по  мнению  Остапа,  были  важные  люди,  там он преображался в
английского дипломата. Тогда  он  вытаскивал  из  сундука  свой
заветный  фрак,  символ  красивой  жизни. Чтобы не было заметно
грязного воротничка, на шею наматывалось белое кашне.  А  рыжую
гриву  венчала консервативная черная шляпа. Да не просто шляпа,
а твердый котелок,  поскольку  Остап  где-то  слышал,  что  все
солидные люди носят котелки. Чтобы замаскировать свои босоножки
с  голыми  пятками,  он  спускал  штаны  пониже  и  старался не
двигаться.
     В случае какого-нибудь важного собрания Остап становился в
своем  дипломатическом  наряде  у  дверей   и,   как   швейцар,
приветствовал  всех  нужных  людей. Перед одними он почтительно
снимал  свой  котелок.  Перед  другими  изящно   расшаркивался.
Третьим  лихо  отдавал воинскую честь -- это тем, кому он врал,
что был полковником. Некоторым дамам он даже  галантно  целовал
ручку.
     Правда,  от  некоторых  он потихоньку отворачивался. Это у
кого он занимал деньги и не отдавал. Когда все  были  в  сборе,
Остап,  сыграв  свою  роль,  незаметно  выскальзывал  в двери и
отправлялся домой.
     Там, сбросив свой  парадный  костюм,  сын  Остапа  Бендера
ложился  на диван и начинал жаловаться жене, как ему приходится
напрягать память, чтобы не перепутать нужных людей, и какой это
неблагодарный труд. Один не снял перед  ним  шляпу.  Другой  не
раскланялся.  Третий  не  ответил на его воинский салют. Многие
почему-то отворачиваются, а здороваются с ним только кредиторы.
В результате у него опять разболелась язва желудка, и вообще он
устал от жизни.
     -- Вот возьму и убегу  из  дома,вздыхал  Остап.-  Как  Лев
Толстой.
     Да, недаром Остап уверял, что если он когда-нибудь напишет
свою биографию,  то это будет самая увлекательная книга в мире.
Но не будем увлекаться и оставим пока Остапа в покое. Иначе это
будет плагиат из его будущей книги.

     Глава 9. ХОЛОДНЫЙ ОГОНЬ

     Дьявол не может любить и не любит тех, кто любит.
                      Деки де Ружмон, Роль дьявола

     Шофер дома чудес Люся Шелапутин, неудачный отпрыск  поэзии
и  прозы,  жил в Недоделкино вместе со своей матерью, поэтессой
Ириной Забубенной. Если в любовных делах Ирина славилась  своим
легкомыслием,  то  зато Люся влюблялся только всерьез. Столь же
серьезно он влюбился  в  Капиталину,  секретаршу  чародея  Соси
Гильруда, которая жила в соседнем бараке.
     При  каждом удобном случае Люся вынимал из кармана портрет
своей возлюбленной и гордо показывал окружающим:
     -- Смотрите, моя невеста!
     --  Она  уже  у  всего   Недоделкино   в   невестах
перебывала,-- заметил флегматичный Филимон.
     Чтобы  создать  своей  суженой  красивую жизнь, Люся решил
построить себе загородную дачу. Начал он с того,  что  купил  у
швейцара  Назара  полуобгорелый  фургон на колесах, который тот
когда-то приобрел от цыган. Затем Люся поставил свой  цыганский
фургон  на  каком-то  никому  не  нужном  пустыре, километрах в
двадцати от Москвы, и иногда ездил туда  на  велосипеде,  чтобы
полюбоваться  на  свою  дачу.  Теперь  он  чувствовал  себя как
цыганский барон и хотел поскорее жениться. Но  жизнь  на  такой
даче Капиталину нисколько не прельщала.
     --  Послушай,  зачем  ты  выбрасываешь деньги на воздух?--
уговаривал злополучного жениха экс-миллионер Cap-кисьян,-- Ведь
она же просто гулящая. Ей  красная  цена  в  базарный  день  --
пятерка. А Жоржик там уже бесплатно побывал, на халтуру. Спроси
у Жоржика, как это делается.
     На это цыганский барон гордо заявил:
     --  Это  меня  не  касается.  Для  меня  важна душа! Чтобы
завоевать душу Капиталины, Люся всенародно объявил,  что  скоро
он  сделает ей такой подарок, что все зашатаются от зависти. Но
вскоре после этого он сам стал шататься. И не от зависти, а  от
каждого  дуновения  ветерка. Затем он ни с того ни с сего вдруг
брякнулся в обморок. Глядя  на  распростертого  на  полу  Люсю,
косоглазый Филимон. подтолкнул локтем неистового Артамона:
     --  С  таким шоферчиком довольно просто прокатиться на тот
свет.
     Артамон зарычал на бесчувственного Люсю так, что тот сразу
очнулся от своего обморока:
     -- Ты что это дур-р-рака валяешь?!
     -- Да, знаете, голова круж-жится...
     -- Головокружение от успехов,констатировал Жоржик.
     -- Это у него  от  голода,-  объяснил  швейцар  Назар.-  У
своего папаши научившись, одной водой из кранта питается.
     Оказывается,  бедный шофер решил купить своей возлюбленной
каракулевое  манто  и,  чтобы  сэкономить  деньги,  морил  себя
голодом.  Бухгалтер  Саркисьян  взялся за карандаш и быстренько
подсчитал,  что  для  этого   Люсе   понадобится   десять   лет
беспрерывной голодовки.
     Но у Капиталины не хватило терпения ждать обещанного манто
так долго.  А больше всего ей надоело, что, когда она принимает
своих визитеров, Люся постоянно крутится у  нее  под  окнами  и
даже  подглядывает  в  щелки.  В  общем,  невеста  дала  жениху
официальный  отказ.  То  есть  при  свидетелях  послала  его  к
чертовой матери.
     Цыганский  барон  поморгал  глазами  и пошел домой к своей
матери. Но там Ирина Забубенная  тоже  принимала  кавалеров,  и
Люсе  опять  пришлось дежурить под окнами. На следующий день по
дому чудес пронеслась зловещая весть:
     -- Слышали? Наш цыганский барон отравился!
     -- Как так?
     -- Да съел банку отравы для  мух  и  тараканов.  На  кухне
нашел. А потом запил керосином, что для примуса.
     -- Ну и что с ним?
     --   Вывернуло   наизнанку.   Теперь   его   в   госпитале
прополаскивают.
     Меньше всего по  этому  поводу  волновался  отец  Люси.  С
чувством превосходства потомок Чингисхана заявил:
     --  Разве  так травятся? Вот когда я травился, так во всех
газетах писали. Я травился публично -- в ресторане.
     --  Он  уже  раз  двадцать  травился,подтвердил  бухгалтер
Саркисьян.-- И всех нас переживет.
     --   Я   не   только   травился,--  гордо  сказал  потомок
Чингисхана,-- Я все способы перепробовал.
     -- И какой  же  способ  самый  приятный?-  поинтересовался
Филимон.
     --  Лучше  всего  с дома прыгать. Раз залез я на крышу, на
шестой этаж. Ну, конечно, куча народа  собралась.  И  все  меня
ужасно отговаривают.
     -- Как же вы живы остались?
     --  Как?  Ну,  отговаривали, отговаривали -- и отговорили.
Поскольку покушение на самоубийство есть вопрос социальный,  то
заместитель  президента дома чудес по социальным вопросам Мушер
Дундук решил выяснить эту историю  и  обратился  за  помощью  к
Люсиной матери.
     --  У  Люси те же проблемы, что и у его папаши,-- ответила
Ирина Забубенная.
     -- Какие проблемы?
     -- Дурная наследственность,-- уклончиво ответила поэтесса.
И ничего больше от нее Мушер не добился.
     Однако вскоре судьба сжалилась над злосчастным Люсей. Или,
может быть, на его долю наконец выпал счастливый  билет  в  той
лотерее,   которая   называется  жизнью.  Ему  подвалило  такое
счастье, что даже привыкшие  к  чудесам  обитатели  дома  чудес
этому не сразу поверили.
     Роль  доброй феи в этом деле сыграла жена швейцара Назара,
которую все называли просто Назарихой,  женщина  пожилая,  даже
немножко  беззубая  и  ничем не примечательная, о существовании
которой  вспоминали   только   тогда,   когда   она   приходила
жаловаться, что Назар ее опять поколотил.
     Когда-то  в  молодости Назариха была парикмахершей. Теперь
же,  вероятно,  не  без  ведома  соответствующих  органов   она
подрабатывала  тем, что в частном порядке делала прически женам
служащих   американского   посольства.   Таким   образом    она
познакомилась  с  молоденькой  дочерью американского дипломата.
Иногда Назариха ездила к американке,  иногда  видели,  как  эта
американка  приезжала к Назари-хе в огромном красном линкольне.
В одно из таких посещений американка, которую звали Джульеттой,
увидела Люсю и...  влюбилась  в  него.  Начался  тайный  роман,
наподобие  Ромео  и  Джульетты,  где Назариха функционировала в
качестве сводни.
     -- Эта американка, наверно, слепая,хихикнул Жоржик.
     Но  Назариха  уверяла,  что   Джульетта   настоящая
красавица и, кроме того, дочь миллионера.
     --  Ох, на этом деле можно подработать,-- схватился
за сердце Акоп Саркнсьян.- Если Люся не окончательный дурак, мы
влезем этому миллионеру в  компаньоны.  Я  буду  продавать  ему
всякие идеи.
     По  дому  чудес стали поговаривать, что Люся отлынивает от
работы, так как он скоро женится на своей принцессе долларов  и
едет в Америку.
     --  Вот  черт  побери,--  завидовал Жоржик.- Видно, правду
говорят, что дуракам счастье.
     А  Назарнха  сообщала  все  новые  и  новые   подробности.
Оказывается,  отец  Джульетты  сделал  свои миллионы в качестве
консервного короля.
     -- А какие у него консервы?--  деловито  осведоми