н  потому
отказался от газовой плиты, что грел чайник темпераментом.
     Все смотрели в камин на "пылающую там позицию" и переглядывались.
     - Так  ради какой псевдоэстетики жертвовали вы  ладью на  g4?  Покажите
нам, несмышленышам, - требовал Капитан.
     - Покажем? - опять спросил меня Гурвич.
     Я  снова молча кивнул и  дал  шах  конем собственному королю:  44.Кf3+.
(Диаграмма 4.)
     - Ну уж позвольте, мушкетеры! - возопил, втискивая свое громоздкое тело
в камин, Поэт. - Знаем мы этих этюдистов, стрекулистов. У них все построено,
как у рыбаков,  на приманке. Клюнет рыбка, и он ее вытащит. А мы не клюнем -
и тогда "дырка" - опровержение этюда!
     - Бывает,  конечно, - согласился Гурвич. - Хотите отойти королем, пойти
на размен? Пожалуйста.
     - Хода обратно не попрошу, - заявил Поэт и сделал ход: 44.Kpg3.
     Гурвич усмехнулся и показал вариант:
     - 45.K:d2  С:f1  46.K:f1  Kpf3!   47.Kph4!  -  это  очень  важный  ход!
(Диаграмма 5.).  -  47...Kpg2 48.Ke3+ Kpf3 49.K:g4  Kpg2 50.Cd6  -  и  белые
выигрывают!
     - Ишь какой хитрец! Беру ход обратно после вашего важного хода королем:
47...g3! - попробуйте-ка взять пешку? А?
     - А  мы другую возьмем,  -  улыбнулся Гурвич.  -  48.  Kp:h3 g2 49.Kh2+
(Диаграмма 6.), - и вы, черные, проиграли.
     - Черные не вы,  а мы! - неожиданно вмешался Капитан. - Вернемся назад.
Благо  шахматисты -  единственные,  кто  владеет  "машиной времени" и  может
начинать сначала,  при  анализах,  разумеется.  Значит,  придется после шаха
конем на f3 брать его пешкой.
     - Тогда  последует  заключительная фаза  комбинации,  -  показал  я:  -
44...gf 45.Фf1+ Kpg3 46.Фf2+.
     - Ферзя-то зачем зевать? - крикнул Поэт и, дотянувшись длинной рукой до
доски, схватил белого ферзя.
     Я поставил на его место черного и объявил:
     - Cd6 - мат! (Диаграмма 7.)
     - Обратите внимание,  -  заметил Гурвич.  -  Все  фигуры передвинулись.
Целых четыре поля вокруг черного короля заняты его  пришедшими на  эти места
фигурами:   двумя  пешками,   слоном  и   даже  ферзем  -   четыре  активных
блокирования!  И  белый  король оказался на  месте,  чтобы принять участие в
матовой картине.
     - Неужели он видел ее, когда пошел королем вперед? - прошептал я.
     - Все это позволило белым,  -  не слушая меня, продолжал Гурвич, - дать
мат  единственным  оставшимся  у  них  слоном.  Не  без  помощи  защитников,
заметьте. Совсем как при досадном голе на футбольном поле.
     - Вы  бы еще пенальти перенесли на шахматную доску,  -  сердито буркнул
Капитан.
     - И мат дан не с краю доски.  Это тоже красивее,  - продолжал Гурвич. -
Вот в  этом и  заключается эстетика на клетчатой доске.  -  И он взглянул на
Капитана.  -  Высшая красота,  как и  в жизни,  в торжестве мысли над грубой
силой!  -  И  Гурвич  назидательно постукал пальцами по  группе сгрудившихся
черных фигур.
     - Эстетика,  эстетика! Чего тут восхищаться! - вскипел Капитан. - Мы же
проиграли эту партию. И матч не выиграли!
     - Но зато какой мат получили, - улыбнулся Гурвич.
     - Блестящий проигрыш!  -  всплеснул руками Капитан,  вложив в эти слова
весь сарказм, на который был способен.
     Поэт заключил спор тут же придуманным четверостишием:

                        - Кто бывает рад,
                        Когда получит мат?
                        Конечно, этюдист!
                        Попробуй разберись!

     Мы разобрались в позиции и стали расходиться.  Жене хотелось домой. Она
и так стоически провела здесь вечер, утверждая, что ей были интересны люди и
их переживания,  а не фигурки,  переставляемые на доске.  Однако меня что-то
удерживало.  Мы прошли через дубовый зал,  и я заметил своего моложавого, но
седого полковника. Он кого-то ожидал. Оказывается, меня!
     Подойдя к  нам и извинившись перед моей женой,  он несколько застенчиво
обратился ко мне:
     - Я очень рад, что встретился за доской с этюдистом.
     - Почему?  Вас интересуют этюды или способность этюдиста к практической
игре?
     - Видите ли...  я  сам немного этюдист.  Хочется показать вам некоторые
мои слабенькие этюды.
     Мы переглянулись с  женой и вернулись в гостиную,  где столбиком стояли
на столе еще не унесенные комплекты шахмат.
     - Какие же этюды вы составляете, Борис Андреевич? - поинтересовался я.
     - Стремлюсь  выразить  что-нибудь  необыкновенное,  хотя  я  совсем  не
"гений,  парадоксов друг".  Вот, например, мой самый первый этюд - мат одним
конем в середине доски.
     - Представьте,  мой первый этюд тоже был на такую тему, только конь был
превращенный. А еще какие темы вас занимали?
     - Да вот еще...  Этюд несовершенный, конечно, не все поля вокруг короля
активно блокируются пешками,  но  все-таки  получился мат  в  середине доски
одним слоном.
     - Одним слоном? - не веря ушам, переспросил я.
     - Да,  но вокруг черного короля,  к сожалению,  одни лишь пешки,  фигур
нет.
     Я  ужаснулся.  Только жена заметила это,  но,  как и я,  постаралась не
подать  виду.  Она  наблюдала,  какие  страсти  владеют людьми,  всего  лишь
смотрящими на шахматную доску. Ей было непонятно, но занятно.
     - Мне очень нравятся этюды Гурвича.  Жаль,  что он не играл сегодня,  -
продолжал Сахаров. - Мне близки его взгляды на этюды.
     - У  нас общие вкусы,  -  заметил я,  пристально глядя в лицо недавнему
противнику.  И я решился:  -  Скажите,  Борис Андреевич, почему вы так долго
думали над записанным ходом? Увидели этюд?
     - Знаете,  так бывает в шахматах. Вдруг покажется. Хотите, я покажу вам
записанный ход?
     - Нет! Зачем же! - запротестовал я. - Это против правил!
     - Это правила для игроков, а мы с вами этюдисты, художники!
     - Если хотите оказать мне доверие, то я им не воспользуюсь.
     Но я воспользовался! Неожиданно для себя воспользовался, едва он назвал
записанный ход - 41.Л:g4!
     - Если  вы  записанным ходом жертвуете мне  качество,  то  я  сдаю  вам
партию, - объявил я.
     - Что вы! Зачем? - запротестовал он. - Нам предстоит еще сложная игра!
     - Даже красивая, этюдная. Я покажу вам ее. Мат одним слоном.
     - Вы  решили  подшутить  надо  мной!   -  Седой  полковник  стал  сразу
серьезным, подобранным, почти оскорбленным.
     - Отнюдь нет!  - И я быстро расставил отложенную позицию и показал наше
с Гурвичем ее решение.
     - Мат одним слоном при четырех активных блокированиях,  -  торжествующе
сказал я. - Пешками, слоном и даже ферзем!
     Борис Андреевич нахмурился.
     - Я не видел этого финала,  -  отрезал он. - Вы зря сдали партию. Могли
бы встретиться завтра.
     - Мы встретимся! Еще встретимся, - пообещал я.
     Он  снова жестко пожал мне  ладонь и  учтиво поцеловал жене  руку.  Она
смотрела на него, стройного, удаляющегося с высоко поднятой головой.
     - Зачем же было обыгрывать самого себя?  -  обернулась ко мне жена.  Ей
действительно было непонятно. А понял ли я?
     ...Я  до  сих пор не знаю,  ради чего Сахаров пожертвовал свою ладью на
g4?   Директор   крупнейшего  научно-исследовательского  института,   доктор
химических наук,  профессор,  член-корреспондент Академии наук СССР, лауреат
Ленинской премии и  вместе с  тем мастер спорта СССР по шахматной композиции
Борис Андреевич Сахаров не оставил любимые шахматы.  Случилось так,  что ему
привелось  заменить   меня   на   посту   руководителя  советских  шахматных
композиторов и  вице-президента Постоянной комиссии по  шахматной композиции
ФИДЕ.
     Когда  четверть века  спустя я  предложил Борису Андреевичу вернуться к
его "детскому этюду" с матом одним слоном на середине доски, отразившемся на
сыгранной  нами  когда-то   партии,   он  охотно  согласился  на  совместное
творчество.
     Наша партия не сохранилась в  записи,  хотя Гурвич советовал мне убрать
все  лишние  фигуры и  представить идею  в  чистом,  этюдном виде.  Вдвоем с
Сахаровым мы  много работали над  этой  сверкнувшей идеей и,  смею  сказать,
подружились.  Но  воплотить в  корректной форме  наш  замысел нам  никак  не
удавалось.  И  уже  после его безвременной кончины,  всегда помня о  нем,  я
опубликовал  в  своей  книге  "Дар  Каиссы"  в  очерке  "Поэты  не  умирают"
получившуюся у нас позицию.  Гурвича уже не было, чтобы оценить, насколько в
ней воплощены его идеи о шахматной эстетике. Но сам я не слишком одобрял наш
общий этюд.  И  пытался,  пытался и  пытался найти иное  воплощение замысла.
Однако терпел крушение за крушением.
     И только сейчас,  спустя столько лет,  я,  наконец, могу показать, как,
возможно, протекала наша с Борисом Андреевичем партия, завершившаяся этюдом,
который я посвящаю его памяти.
     Я  сохранил в  этом  этюде первый ход  за  черными,  поскольку с  этого
начинается борьба  идей,  в  которой  торжествует комбинация с  матом  одним
слоном.

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 08.02.2002 14:44




АЛЕКСАНДР КАЗАНЦЕВ

                          ИЗ КОСМОСА В ПРОШЛОЕ

                          Размышления фантаста


  В своих размышлениях я вовсе не собираюсь что-либо доказать, кого-нибудь
опровергать. Я расскажу лишь, как рождаются фантазии. Не больше!
  Однажды в сопровождении работников АПН ко мне приехал швейцарский археолог
Эрих фон Д„никен. Это был невысокий подвижный человек, полный энергии и
оптимизма. Он прилетел в Москву прямо из Южной Америки, где побывал во
множестве интересных мест. Он был увлечен сбором доказательств в пользу
того, что не только Земля населена разумными существами и что в далекой
древности наша планета посещалась высокоразвитыми пришельцами из космоса.
  Швейцарский археолог написал книгу "Воспоминание о будущем", впоследствии
продолжив ее книгой "Назад к звездам". (Отрывки из этих книг печатались у
нас в журнале "За рубежом".)
Энтузиасту посещения Земли инопланетянами нелегко было свести концы с
концами и в отношении доказательств, и в отношении денежных средств. Заняв
на свои путешествия значительные суммы, он не смог вовремя отдать их и
угодил в долговую тюрьму, откуда не сразу выбрался, несмотря на то, что
обе его книги стали бестселлерами и по ним поставлен в ФРГ полнометражный
фильм "Воспоминание о будущем".
  Книги можно критиковать за излишнюю увлеченность автора, но главное,
пожалуй, в них то, что они заставляют читателей задуматься.
  И пусть далеко не все, что описано в книгах, может быть признано наукой за
достоверные следы инопланетных посещений, однако привлечение внимания к
этому вопросу само по себе важно.
  Фантастика фантастике - рознь. Можно фантазировать, ни с чем не считаясь,
не считаясь даже с законами природы. В литературном произведении может
найти себе место и такой подход, не ставящий целью убедить читателя в
достоверности описанного. Но и в литературном произведении можно быть
строгим, опираясь только на подлинные факты и ограничивая свое
воображение, стремясь помочь науке сделать правильный вывод из сегодняшней
мечты. Как мне кажется, в таких случаях впечатление от научно-фактической
литературы, от ее достоверности бывает наибольшим. Карл Маркс говорил, что
"воображение - это великий дар, много содействовавший развитию
человечества". Однако при этом стоит вспомнить слова Салтыкова-Щедрина:
"Ничем не ограниченное воображение создает мнимую действительность".
  Так можно ли сегодня вообразить, читая научную фантастику, что
инопланетные гости побывали на Земле? Что говорят об этом серьезные
ученые, как расценят они приводимые фантастами "следы из космоса"?
  Попробуем, сдерживая воображение, ответить на этот вопрос, рассмотрев
"современные загадки истории", ждущие своего однозначного объяснения
наукой.
  Более трехсот лет назад на площади Цветов в Риме инквизицией был сожжен
выдающийся мыслитель Джордано Бруно.
  Перед казнью инквизитор убеждал еретика:
  - Джордано, может быть, ты прав; и по воле господа живут подобные нам люди
у других звезд, но народ еще не дорос до подобных знаний. Церковь требует,
чтобы ты не будоражил паству и отрекся от своих мыслей. Отрекись - иначе
костер!
  Джордано не отрекся, взошел на костер и гневно оттолкнул протянутое ему
через огонь распятие. Тело его сгорело, но мысли, до которых "не дорос"
народ его времени, остались жить.
  Недавно в связи с успехами советской космонавтики академик В. Г. Фесенков
писал: "Стремление человека найти в космосе какую-то жизнь, войти в
сношение с представителями других миров явилось существенным стимулом
развития космонавтики на заре ее зарождения. Означает ли это, что сегодня,
когда проникновение человека в космос связывается с планомерной
исследовательской работой, забыта извечная мечта о контактах с разумными
существами вне Земли? Ничуть не означает. Больше того, это также стало
достоянием науки".
  Академик Фесенков совершенно прав. Это действительно стало достоянием
науки. Сейчас вряд ли найдутся ученые, которые возьмутся утверждать, что
лишь избранной богом Земле дано взрастить разумные существа. Ученые
расходятся только в оценке числа внеземных цивилизаций, называя в нашей
Галактике от 100 тысяч цивилизованных миров до... миллиардов (!).
Планомерно ищутся в эфире сигналы "братьев по разуму". В Америке
существовал романтически названный "ОЗМА" (Страна Мечты) - план таких
исследований. У нас в СССР ведутся теоретические разработки межпланетного
контакта, издаются научные монографии, созываются конференции ученых по
поводу связи с инопланетными цивилизациями. Активно участвуют в этом такие
видные ученые, как член-корреспондент Академии наук СССР, член
Королевского Общества Великобритании, профессор И. С. Шкловский, доктор
физико-математических наук Н. С. Кардашев и немало других.
  Математики и лингвисты совместно решают вопрос о том, как же понять
послание "разумян", если оно будет принято, как вести диалог (по радио он
растянется на сотни лет!) между землянами и инопланетянами. Создается
некий рациональный язык, получивший название "ЛИНКОС".
  Но поможет ли он нам при непосредственном контакте с инопланетянами?
Возможны ли такие контакты? Не было ли их в прошлом, как ставит этот
вопрос фильм "Воспоминание о будущем"?
  Мысль человечества развивается как бы по спирали. К одному и тому же
вопросу в разное время она возвращается на разном уровне. Если в древности
прилет на Землю, скажем, богов допустить было просто без всяких
доказательств, то ныне гипотеза посещения Земли гостями из космоса требует
уже серьезного обоснования.
  Все меньше остается надежд на обитаемость планет Солнечной системы.
Приходится считаться с тем, что гости из космоса должны были преодолевать
умопомрачительные расстояния, исчисляемые десятками, сотнями, даже
тысячами световых лет! Казалось, сама природа поставила между
цивилизациями Вселенной непреодолимый барьер. Не поможет ли парадокс
времени теории относительности, согласно которой при достижении
звездолетом скорости, близкой к световой, собственное время звездолетчиков
по сравнению с земным будет течь замедленно? Подсчитывают, что для
достижения скорости света кораблем при ускорении, соответствующем земной
тяжести, привычной для путешественников, требуется всего лишь один год.
Для торможения - тоже год. Туда, обратно - неизбежные четыре года. Во
время же полета с субсветовой скоростью в зависимости от приближения к
световой, за ничтожное, переживаемое космонавтами время они преодолеют
расстояние в любое число световых лет. Правда, на Земле как раз и пройдет
такое число земных лет. Так что, если возможен был бы полет, скажем, к
туманности Андромеды и возвращение оттуда на Землю за время жизни
космонавтов, то они вернутся, состарившись (или возмужав!) на десяток лет,
a на Земле пройдет... 3 миллиона лет. Конечно, можно назвать куда более
близкие и достижимые цели, однако... противники реальности подобных
полетов подсчитывают, что вес корабля, нагруженного требуемым для разгона
его до субсветовой скорости, будет так велик, что исключается серьезный
разговор на эту тему.
  Профессор Колумбийского университета Карл Саган с этим на согласен. Он
ссылается на возможность использования космического водорода в самом
космосе для термоядерных реакций, могущих разгонять корабль. Предлагаются
и другие способы использования рассеянной в космосе (даже в вакууме!)
энергии. Правда, эти предложения еще не превратились в реальные проекты.
Но думая о проблеме, нужно сказать, что едва ли верно судить о достижениях
грядущего только с позиций уже известного вчера или сегодня. Конечно,
паровая машина девятнадцатого века никак не доставила бы космонавтов в
космос. Но плохо, когда современные представления превращаются в догму.
Так в истории науки бывало не раз. Чего стоит только одно воспоминание о
Парижской академии наук на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков.
"Бессмертные", как именовались французские академики, а в их числе и такой
корифей, как сам Лавуазье, руководствуясь самыми прогрессивными взглядами,
революционностью и борьбой с суевериями, объявили, что "камни с неба
падать не могут, потому что их там нет" и что всякое утверждение подобного
рода лишь играет на руку реакционным церковникам! Замечательный ученый
Хладни был объявлен стоящим вне науки, и его аргументы не рассматривались.
Понадобился метеоритный дождь во Франции, чтобы в начале девятнадцатого
века догматический запрет "бессмертных" был снят, и появилась наука о
метеоритах. Долго считалось недопустимым всякое сомнение в истине
классической механики Ньютона и электродинамики Максвелла. И лишь
появление теории относительности вместе с представлениями о кванте Макса
Планка и квантовой механикой Нильса Бора показало ограниченность сферы
применения классической механики и формул Максвелла. Мне привелось
встретиться и беседовать с Нильсом Бором. Он говорил о кризисах знания,
которые для своего разрешения требуют совсем новых подходов, "безумных"
идей, как он сказал тогда нам, московским писателям.
  Возможно, что для представления о реальности звездных рейсов требуются в
известной мере "безумные" идеи. Может быть, будет использовано
эйнштейновское представление об искривленности нашего трехмерного
пространства, когда путешествие в высшем измерении, в каком оно
искривлено, вдруг окажется значительно проще, чем преодоление безмерных
расстояний в нашей трехмерности, где мы видим свет звезд, погасших и
миллион лет назад. Обычно предлагают представить себе бумажную ленту,
поверхность которой символизировала бы нашу трехмерность. Она сложена
вдвое. И пусть по ней движется муравей, уползая в другую комнату и
возвращаясь назад. Он проделает "значительный путь" прежде, чем окажется
под тем местом, где находился вначале. А иглой можно мгновенно проткнуть
ленту и сразу оказаться на "огромном расстоянии" от исходной точки.
Конечно, это лишь иллюстрация того, что к неведомым методам нельзя
подходить с меркой давно известного. Кто знает, как будет решена эта
проблема? Но решена она будет!
  К такой мысли в конечном счете и приходят в своей совместной, изданной в
США книге "Разумная жизнь в космосе" советский ученый И. С. Шкловский и
его американский коллега Карл Саган.
  Когда мы беседовали с Карлом Саганом в астрономическом институте им.
Штернберга, он говорил, что время жизни цивилизаций надо исчислять с
момента появления у них радиоастрономии и первых шагов проникновения в
Большую Вселенную. По этому своеобразному календарю возраст земной
цивилизации исчисляется каким-нибудь десятком лет (младенческий!). В
космосе же могут существовать "старшие" цивилизации, насчитывающие по
миллиону, а то и больше лет со времени овладения радиоастрономией, ядерной
физикой, ракетной техникой и кто знает еще чем!
  В своей книге Шкловский и Саган, на основе теории вероятностей оценивая
число цивилизаций и их взаиморасположение, пытаются подсчитать вероятность
контакта между ними. "При всех этих допущениях, - пишут они, - каждая
техническая цивилизация, развившая