я с
требованием написать популярную статью о проведенном эксперименте. Он
любил "научные сенсации", а меня считал мастаком по таким делам.
   И на этот раз я, может быть, рискнул бы на выступление в печати, если
бы не все то, что последовало за памятным вечером.
   Посмотрев на экране вымышленную ситуацию на вымышленной планете,
кинозрители расходились, не подозревая, что рядом за дверью в самом деле
произошло поистине фантастическое событие, но дальнейшее было еще
фантастичнее...
   Михаил Михайлович вызвал меня телеграммой в аэропорт, куда прилетел из
командировки. Мы были с ним в очень хороших отношениях, по встречать его
мне пока не приходилось, и я понял, что у него были на то веские основания.

   Самолет "Панамерикэн" шел на посадку.
   Мне удалось прорваться на летное поле вместе с почитателями наших
спортсменов, удачно выступивших за рубежом.
   Дальше все было как в одном из популярных фильмов. По трапу вереницей
спускались молодые, дышащие здоровьем парни, на лету подхватывая брошенные
им букеты цветов.
   Михаил Михайлович, подлинный герой фантастической эпопеи, сошел никем
не замеченный, одним из последних. Мы обменялись с ним рукопожатием.
   - Но какова позиционная ничья! - сразу начал Поддьяков.- Два коня
против ферзя! Каково?
   Я недоуменно уставился на него. Откуда он знает? Я не сообщал ему
текста партии!
   - Гроссмейстер,- профессор назвал одно из самых громких шахматных
имен,- в восторге от выдумки своего противника.
   Она поистине достойна Морфи.
   - Как так Морфи? - запротестовал я.- Морфи играл черными, а позиционную
ничью сделали белые.
   Михаил Михайлович улыбнулся:
   - Это у вас тут Морфи играл черными, а там, за океаном,.
   Морфи играл белыми. Черными согласился играть лучший гроссмейстер
Запада.
   - Он поверил в ясновидение?
   - Там многие этому верят. А вот как у вас тут поверили... - и он с
улыбкой развел руками.
   Я почувствовал себя уничтоженным.
   - Значит, гроссмейстеры играли не с Морфи, а между собой? - упавшим
голосом спросил я.
   - Конечно. Иначе партии бы не было! Ведь мы же договорились сделать
вклад в шахматную науку.
   - Как же передавались ходы? А клерк из Нового Орлеана?
   - Этот банковский служащий нам, очень помог. Вы, конечно, помните об
опытах с подводными лодками? На борту их находились перципиенты,
угадывающие карты, которые предъявляли им на берегу индукторы, находящиеся
за тысячи километров.
   - Да, я слышал но не придавал им значения.
   - И напрасно! Один из этих перципиентов и был нашим банковским
служащим. Ему удалось установить контакт с вашей телепаткой. Оба думали,
что общаются с прошлым и передают ходы великого Морфи. Хотя на деле связь
с прошлым и не была установлена, результат эксперимента едва ли нужно
считать отрицательным. Тем более что аналогичный эксперимент был проведен
одним из американских космонавтов, находившимся на Луне.
   Правда, есть сомнения в чистоте эксперимента...
   - Но у нас! Есть же шахматная партия!
   - Что бы ни случилось, она украсит шахматные издания.
   Отчет же об эксперименте - сответствующее отделение Академии наук.
   - Кесарево - кесарю,- уныло сказал я и решил не писать для молодежного
журнала статьи о победе над Временем.
   Вместо нее я написал этот рассказ.



  Александр Петрович Казанцев

  ДАР КАИССЫ
  2-е издание, дополненное

  Заведующий редакцией В.И.ЧЕПИЖНЫЙ
  Редактор Ф.М.MAЛKИН
  Художник Ю.Г.МАКАРОВ
  Художественный редактор В.А.ЖИГАРЕВ
  Технический редактор Т.Ф.ЕВСЕНИНА
  Корректор Р. Б. ШУПИКОВА

  ИБ ј 1476. Сдано в набор 06.01.83. Подписано к печати 07.07.83. А 0972 9.
Формат 60х90
  Усл. печ. л. 17,00. Тираж 100000 экз. Цена 1 р. 30 к.

  Ордена "Знак Почета" издательство "Физкультура и спорт" Государственного
комитета СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли. 101421.
Москва, Каляевская ул., 27.

  Ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени Первая
Образцовая типография имени А. А. Жданова Союзполиграфпрома при
Росударетвснном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и инижной
торговли. Москва, М-54, Валовая, 28.


OCR Pirat


--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 16.02.2002 19:52




Александр Казанцев

                               РОКОВАЯ МИНА


   Шахматное искусство - это умение
   читать чужие мысли.

   Люк ве Клапси Леееранг


   Обычные турниры никогда не приносили мне таких волнений и радости, как
командные состязания.
   Еще задолго до войны я играл в команде одного завода в Подмосковье. Мы
добивались неплохих результатов. Наша команда была дружная, слаженная.
Каждый болел не только за себя, но и за соседей по доскам. И
ответственность за свою партию чувствовал куда большую, чем если бы играл
сам за себя.
   На перво-й доске играл мой друг, боксер, красавец, эрудит и жизнелюб
Женя Загорянский, шахматный мастер, снискавший славу опасного рифа для
шахматного корабля любого тоннажа и вооружения.
   На второй доске играл наш математик, труднопробиваемый шахматист Семен
Абрамович Koran. Он ставил солидные позиции и, несмотря на отменную
гуманность и добродушие, беспощадно пользовался в игре приемами
"душителя", оставляя противнику на доске очень мало "воздуха". Он обладал
феноменальной памятью, поражая разносторонними знаниями. В детстве он
"насквозь" прочитал малый энциклопедический словарь Павленко п... нечаянно
запомнил его наизусть.
   На третьей доске играл я, начинающий этюдист, не так давно выигравший
первенство томских вузов.
   Рядом со мной, на четвертой доске, играл техник завода Вптя Егоров,
прознанный "турком" за загадочную манеру выражаться. Он был молод,
светловолос, напорист и противников не обыгрывал, а "обдувал". И делал это
здорово!
   На пятой доске играл тоже техник завода. Михаил Николаевич Платов.
Помню, я был поражен, узнав, что этот тихий, невысокий и полный человек,
уже в летах, был одним из братьев Платовых, признанных классиков
шахматного этюда. Но, как ни странно, мы с ним, встречаясь часто, почти не
занимались этюдами. Он говорил, что отошел от этого, а может быть, ему не
нравились мои этюды. Зато играть легкие партии он обожал. Но играл
неважно. И даже на пятой доске не всегда мог защитить честь нашего завода.
   И еще в нашей команде были две Оли. Одна из них, Сущттнсхая, была
шашисткой и блестяще разносила в шатки всех своих противников,
впоследствии став чемпионкой СССР. Другая Оля, ясноглазая, с гладкой
прической на прямой пробор и с классическим эллинским узлом волос не
затылке, была украшением нашей команды.
   Каюсь - ведь прошло столько лет! - мне доставляло осо-
бое удовольствие проигрывать ей легкие партии. Видя, как оживлялось ее
лицо, я любовался ею и вновь расставлял фигуры.
   Командные соревнования, о которых я вспоминаю, проводились летом в
Центральном парке культуры имени Горького, в одном из его павильонов. Жара
к вечеру спадала, и, пока противник думал, было приятно выскочить на
аллею, подышать влажным от политых цветов воздухом, послушать шелест
толпы, заглядеться на кого-нибудь из гуляющих или на пароходики, снующие
по Москве-реке, или на парашютную вышку со спиральным подъемом, откуда,
порой с визгом, спрыгивали в ту пору будущие бесстрашные рекордсмены.
   Нашей команде во что бы то ни стало нужно было выиграть очередной матч.
Не могу назвать нашего противника. Помню все детали схватки, а противника
забыл.
   Постепенно дело шло к концу. Загорянский легко выиграл у ошеломленного
его мощью партнера, Семен Абрамович с присущей ему математической
точностью повторением ходов сделал при всех фигурах почтенную тяжеловесную
ничью с первокатегорником. Я продолжал борьбу, а мой сосед "турок" уже
"обдул" своего "птенца с испуганным личиком на тоненькой шейке". Хуже
обстояло на доске Михаила Николаевича Платова. Он проиграл, "ак это часто с
ним случалось. И еще проиграла ясноглазая Оля с эллинской прической. О
другой Оле и говорить не приходилось.
   Она, конечно, уже выиграла у старичка шашиста, который не мог
примириться с тем, что проиграл такой щупленькой девочке.
   И три шатки запертыми оказались! Стыд да и только!
   Сдвинутые столы стояли рядами. Сражающихся было очень много, и стулья
еле втиснулись. Позади меня, спиной ко мне, в команде консерватории сидел
прославленный скрипач, любивший шахматы не меньше Филидора и Прокофьева.
   В моей партии надвигался цейтнот, и я сидел, напряжение вглядываясь в
позицию. На меня навалились мои соратники, увлеченные событиями, которые
развертывались на доске. Счет матча пока был 3 1/2 Ha 2 1/2 в нашу пользу.
Мне уж никак нельзя было проигрывать. Достаточно было и ничьей. Но азарт
увлек меня, - может быть, что краем глаза я видел за своим плечом
эллинский узел на темной головке. Я хотел выиграть. И не как-нибудь, а
красиво, достойно своих зрителей (или зрительницы!).
   Я задумал замысловатую комбннаци"".
   Азартная игра на моей доске привлек к ней многих посторонних зрителей.
Стало душно, пиджаки играющих висели на спинках стульев.
   Я жертвовал фигуры одну за другой. Играя черными, выгнал белого короля
на h3, но рассчитал неточно и заматовать его не смог. Пришлось хотя бы
отыграть назад материал. Это уда. - юсь н даже с некоторой прибылью.
   Когда я устроил на шахматной доске ураган, то почувствовал вокруг
суматоху. Я нескромно подумал, что только подлинно чигоринской игрой можно
привлечь такое внимание, но скоро понял, что я тут ни при чем.
   Пока толпа зрителей сгрудилась у моей доски, кто-то умудрился отвинтить
с лацкана пиджака орден "Знак Почета", которым вскоре после его учреждения
был награжден знаменитый скрипач.
   В ту пору, как и впоследствии во время войны, их носили не только в
торжественных случаях. Колодок, заменяющих ордена, тогда еще не знали.
   Нет слов, чтобы передать огорчение скрипача.
   Я почувствовал себя неловко, будто был в чем-то виноват.
   Все сочувствовали скрипачу. Он поспешно ушел заявить о пропаже.
   А у меня на доске положение прояснилось. После пронесшейся бури можно
было считать синяки и шишки. У меня оказался лишний конь, но у противника
за него - целые четыре пешки.
   Впрочем, по крайней мере две из них отыгрывались, хотя и моя одна
гибла. Были шансы довести партию до победы.
   А я так разволновался за скрипача, что не мог удержаться от жертвы коня
на с5, а после взятия его пешкой b4 продвинул свою пешку на b5, получив
проходную, которую, казалось бы, невозможно задержать (102).
   Я был уверен, что противник должен понять это и прекратить бесполезное
сопротивление. Но это был на редкость упрямый и педантичный седоватый
человек в старинных очках с металлической оправой (похожий на токарного
мастера), с прокуренными усами и бугристым лицом, покрытым сейчас
канольками пота от жары или от волнения.
   Весь вечер он не поднялся со стула, играл упорно и молча, тяжело, будто
бурлак тащил баржу на картине Репина.
   Только раз к нему подошел капитан их команды и шепнул так, что я
расслышал:
   - Держитесь, с этюдистом играете.
   Партнер сразу же поднял на меня внимательные глаза и долго пристально
рассматривал, хотя был его ход. Я возликовал в душе от своей известности.
Опубликовал всего несколько этюдов - вот уже и в Москве знают!
   Мои соратники, Загорянский и Коган, похлопывали меня по плечу, а
Оля-шахматистка нежно провела тыльной стороной ладони по моей щеке.
   - Бифштекс, - загадочно сказал "турок".
   Стрелка часов уже поднимала флажок, а противник все упрямо думал, хотя
думать было не о чем.
   Надо заметить, что наша команда в этом соревновании отвоевала право
доигрывания партий вместо их присуждения. И вот теперь я должен был
отдуваться. Следующий тур - завтра, - в воскресенье вечером, а мне
приезжать сюда с утра для доигрывания! Я считал, что со стороны противника
просто бессовестно так поступать со мной. Ведь он знал, что мы - из
Подмосковья.
   Флажок на его часах повис, но он успел сделать положенное число ходов и
теперь раздумывал над своим сорок первым ходом, который должен был
записать.
   Судья, юноша с томным, не сбритым для солидности пушком над губой,
торжественно взял от него конверт.
   Все расходились и обсуждали кражу ордена. Улучив подходящий момент, я
спросил, что думают мои товарищи об отложенной позиции.
   Женя сказал, что правило квадрата надо знать всем. Он очень торопился -
боюсь, что на свидание, - и нам с пим не удалось, как обычно, посмотреть
позицию. Семен Абрамович пообещал разобраться в электричке, хотя
"волноваться не о чем, разве что этюд вдруг обнаружится".
   - Впрочем, вы сами этюдист, - закончил он без тени иронии.
   - Играть надо, а не этюды консолидировать, - глубокомысленно изрек
"турок".
   В поезде Семен Абрамович уверил меня:
   - Обычное пешечное окончание без сенсаций.
   Михаил Николаевич Платов скромно молчал, но когда мы все шли по
платформе милых наших Подлипок, он робко сказал:
   - Рассчитанных вариантов привести не могу, но чутьем угадываю - здесь
что-то есть. Вы посмотрите хорошенько. Как на конкурс этюдов.
   - Так ведь король не попадает в квадрат, - стал доказывать я.
   - А Рети? - многозначительно поднял палец Платов.
   - Если полезет королем на g6, то я ферзя с шахом поставлю.
   А лишний ферзь - это вещь, - храбрился я.
   - Конечно, - согласился Платов.
   - Астролябия, - заключил шедший рядом "турок".
   Мне нужно было сворачивать, и мы распрощались.
   Вот позиция, которую я расставил перед собой, придя домой (103). Что
могут сделать здесь белые? Спастись? Или... Впрочем, о чем еще можно тут
говорить? Хотя Михаил Николаевич... Надо внимательно посмотреть.
   Тут что-то есть...
   И вдруг волосы зашевелились у меня на голове.
   За ночь я установил ужасную для себя правду. Дурацкая жертва коня в
суматохе, вызванной кражей ордена, была неправильной. Если бы я лучше
владел собой, то медленно, но верно выиграл бы, что сделал бы на моем
месте давящий гусеницами Семен Абрамович или тот же "турок", умеющий так
ловко "обдуривать" в выигранных положениях. А теперь...
   А теперь все зависело от того, сумел ли мой партнер в домашнем анализе
найти этюдное окончание, которое не только спасало белых, но и приносило
им "противоестественную" победу!
   Проанализировав стихийно получившийся этюд, я заметил в нем подводные
мины, которые можно было расставить на фарватере решения. И я задумал
коварный удар, ловушку, которая поставит партнера в тупик, заставит его
сделать напрашивающийся ход, спасающий меня!
   Я утешал себя, что не может рядовой игрок, так робко проведший со мной
всю партию, додуматься при домашнем анализе до всех найденных мной
тонкостей, "доступных искушенному этюдисту, воспитанному на парадоксах".
   Я с завистью смотрел из окна электрички на веселые ватаги счастливцев,
для которых день отдыха наполнен смехом, солнцем и брызгами воды на пляже.
А я ехал в ЦПКиО, как на Голгофу.
   Я приехал туда раньше всех наших. Все надеялись на меня и на
бесспорность моего выигрыша в отложенной партии. А Женя Загорянский, наш
высший авторитет, конечно, был на своих любимых бегах.
   Михаил Николаевич Платов пришел, когда доигрывание уже началось.
Появился и "турок", заметив, что погода "квакерская".
   Не знаю, что он имел в виду, но меня, несмотря на жару, знобило.
   Мой противник был мрачен. Это вселяло в меня надежду.
   Равнодушный судья, косясь на парашютную вышку, вскрыл конверт и пустил
часы.
   Партнер сделал записанный ход - 41.
   Kpg4. Ну конечно! Что еще другое мог он записать? Я быстро ответил
41...b4. Противник грустно посмотрел на меня, вздохнул и переставил
короля, словно непременно хотел играть до мата: 42. Kpf5. С напускной
непринужденностью я ответил довольно быстро 42...h3! Это и была
заготовленная мной мина! (104)
   Пapтнep удивленно уставился на меня и задумался.
   Я отошел от доски, демонстрируя полнейшее равнодушие и к ней, и к
задаче, которую задал "шахматному бурлаку". "Турок", проходя мимо меня.
буркнул:
   - Идиосинкразия.
   Только позже и догадался, на что он памекал некоторым фонетическим
сходством своего изречения с более обычным словом.
   Михаил Николаевич Платов обменялся со мной понимающим взглядом. Игpa
возобновилась, и он уже не имел права вмешинаться, разбирать позицию,
подсказывать. В наших командных баталиях это правило соблюдалось свято. Он
не мог поделиться сейчас своим домашним анализом, если даже и сделал его.
   Пятьдесят минут думал над ходом мой озадаченный партнер.
   Я загнал его в нежданный цейтнот. Приближалось время нового контроля, а
ему на пять минут оставалось восемнадцать ходов.
   "Турок" подмигнул мне:
   - Кто не думает, тот не ест... ни коней, ни пешек.
   За эти пятьдесят пять минут я несколько раз садился за стол и, как
кобра, впивался глазами в партнера, внушая ему, чтобы он сделал
естественный ход g4! Тогда бы он "подорвался" на заготовленной мной мине.
Но он сыграл 43. g3! И я похолодел, глазам своим не веря. Почему он так
сделал? Из тупой бездумной осторожности или... видя конечную губительную
для меня позицию?
   Сам дрожа, я не хотел дать ему опомниться. Вся надежда была на
непринужденность, капабланковскую легкость. Я даже старался улыбнуться,
как великий кубинец, которым я любовался на московском международном
турнире. Боюсь, что улыбка моя больше походила на шпильмановскую после его
ничьей с Верой Менчик. Я знал, чем может теперь все кончиться (похуже, чем
у Шпильмана!). Но знал ли об этом мой противник? Шахматное искусство - это
умение читать чужие мысли. Может быть, в этом прелесть шахмат?
   Итак, надо было сделать ход. Конечно, не брать пешку f7, в этом случае
белый король входил в квадрат и задерживал пешку. И потому я с надеждой
взглянул на милый, уже поднимающийся флажок на часах противника. Как под
горку, покатились ферзи: 43...b3. Единственное, чего я достиг, - это
заставил партнера играть "блиц". Но он, обладая стальными канатами вместо
нервов, и в прокуренный свой ус не дул, продолжая играть неторопливо,
сколько ни внушал я ему змеиным взглядом, что флажок его поднимается. А
еще осталось семнадцать ходов!
   Кстати, семнадцать ли? 44. Kpg6. Ну, конечно, теперь он готовит мне
детскую ловушку, нe пойду же я b2, чтобы он сыграл Kpg7 и выиграл! (105)
   Выдавив из себя банальное "У нас успеется", я небрежно сыграл
44...Kpf8. Последовало 45. h6.
   Стоявший надо душой "турок" пожал плечами и бросил:
   - Стрекотанье.
   И все, кто был рядом, увидели, что я раньше ставлю ферзя, притом с
шахом, как я вчера говорил Платову на платформе. Мне оставалось только
продемонстрировать это:
   46,b2 47. h7 b1Ф+ 48. f5. Фb2. А что еще оставалось мне делать? (106)
   Для непосвященных зрителей на доске был лишний черный ферзь, и этим,
казалось, определялось все, но... Я-то знал, чем это может кончиться! Но
беда моя была в том, что это знал не только я, но и мой противник!
   Я с вожделением смотрел на флажок его часов, ожидая его падения и
своего торжества. Он уже почти падал!
   49. b8Ф+! Так вот где таилась погибель моя! Вот она, западня, волчья
яма, уготовленная моему великолепному ферзю! Но как мог найти этот
убийственный ход столь медлительный и скучный человек?! Почему не сделал
он опять естественный и спасительный для меня ход 49. f6? Тогда бы мой
великолепный новорожденный ферзь ожил бы! Но теперь, увы, он, как тигр,
провалившийся в глубокую яму, может лишь с рычанием бросаться на отвесные
стены. 49...Ф : h8 50. f6! - клетка захлопнулась.(107)
   Он все видел, все знал! Теперь выясняется, почему он так дальновидно
пошел пешкой на g3, а не на g4, как я ему тщетно внушал! Подорвись он на
этой уготовленной ему мине, и мой ферзь вырвался бы уже лютым тигром через
поле h4. А сейчас остается последняя надежда: 50...d5. "Ну возьми же на
проходе!
   Возьми!" - мысленно умолял я. Тогда заключительная эффектная жертва
ферзя на f6 принесет мне желанный пат!