а сидит живая, не значит ли это...
     Она совершенно другими глазами взглянула на незнакомца, который стоял
перед ней, покачиваясь и ухватившись для верности рукой за спинку кресла.
     Страшно подумать, как опасен для человека  поединок  с  драконом.  Не
удивительно, что рыцарь, одолевший ящера, столько пьет.
     - Я не забуду, - сказала Юта дрожащим голосом. - Вы  увидите,  что  я
могу быть благодарной. Вы уже знаете, я принцесса... Вы, наверное,  видели
меня на карнавале в этой злополучной шляпке... Да, конечно, вы были там  и
видели, как отвратительный ящер... смрадный дракон, как он похитил меня...
     Незнакомец смотрел на нее во все глаза.
     - Вы благороднейший и доблестнейший рыцарь,  -  продолжала  Юта,  все
более воодушевляясь. - Я отблагодарю вас по-королевски... Мой отец, король
Верхней Конты, выполнит любое  желание  человека,  спасшего  его  дочь  из
лап... из гадких лап... - она готова была заплакать или зааплодировать.
     - О чем вы? - спросил незнакомец глухо.
     - Но ведь это вы спасли меня? -  Юта  широко  улыбнулась,  отчего  ее
большой рот растянулся до ушей. Незнакомец отвернулся.
     - Но ведь вы? - повторила Юта растерянно и немного обиженно.
     Незнакомец глянул на нее исподлобья, и  во  взгляде  его  она  прочла
нарастающее раздражение:
     - Я - спас?
     Юта кивнула:
     - Из лап чудовища... Извините, если я не то сказала, но  ведь  кто-то
же меня освободил!
     Незнакомец осторожно поставил на стол опустевший стакан.
     В то же мгновение тяжелое кресло, в котором  он  сидел  за  несколько
минут до того, отлетело в сторону, как перышко. Незнакомец вдруг вырос под
сводчатый потолок, выгнулся дугой, вскинул руки, из которых тут же выросли
огромные перепончатые крылья. Вместо  головы  его  на  плечах  уже  сидела
увенчанная костистым гребнем,  снабженная  зубастой  пастью  башка,  а  по
плитам пола постукивал невесть откуда взявшийся чешуйчатый  хвост.  Однако
раньше, чем старый  Ютин  знакомец,  дракон,  закончил  свою  метаморфозу,
несчастная принцесса глубоко и надолго погрузилась в забытье.


     Он привык называть себя Арманом, хотя  имя  его  было  Арм-Анн,  и  в
звучании этого имени эхом отзывались все двести поколений  его  предков  -
могущественных драконов-оборотней, чьи  имена  хранила  каменная  летопись
подземного зала. Одиночество его, длившееся два столетия,  наполнено  было
их присутствием - каждый раз, спускаясь с факелом в недра замка, он ощущал
на себе взгляды бесчисленных горящих глаз.
     Разве самый последний листочек на дереве не есть посланец корней?
     Бесконечно  свободные  в  небе  и  на  земле,  неукротимые  и   почти
неуязвимые - предки его были тем не менее  рабами  Закона,  и  несли  свое
рабство с радостью, и считали его привилегией.
     Тысячелетиями они гордо выполняли ритуал, дающий им право бестрепетно
смотреть в глаза соплеменникам. Они жили и умирали в согласии с  собой,  в
мире со своими родичами и почитаемые потомством.
     Не  раз,  щурясь  от  факельного  дыма,  проводя  рукой  по  каменным
письменам, Арман читал, с трудом разбирая знаки и слова:
     "Юное  существо,  дева...  венценосная  добыча...  украшение   твоего
промысла... Да укрепит тебя  жизнью  своей,  и  радостью,  и  младостью...
Преуспей в промысле и выполни Ритуал, и поднимись к звездам, и жар гортани
твоей сравнится с солнечным пламенем..."
     Тысячелетиями драконы похищали юных пленниц из  людских  поселений  -
принцесс, дочерей воевод и вождей, великих и малых властителей.
     В ритуальной  комнате  -  круглом  зале  с  отверстием  в  потолке  -
огнедышащие ящеры торжественно вкушали добычу.
     Множество раз Арман брался читать описание этой трапезы,  но  так  ни
разу и не добрался до  конца.  Стена  же  покрылась  таким  толстым  слоем
факельной копоти, что знаки невозможно стало различить.
     Однажды, как повествует летопись,  пленнице  удалось  спастись  -  ее
вызволил богатырь-колдун, вступивший в схватку с ящером и одолевший его.
     С тех пор ритуал изменился -  несколько  уязвленные  драконы  уже  не
расправлялись с пленницами немедленно, но заточали их в  башню,  будто  бы
бросая вызов возможным освободителям. Узнав о похищении принцессы,  рыцари
округи отправлялись ее выручать; множество их трагически погибало,  однако
история сохранила имена нескольких счастливчиков,  сумевших-таки  добиться
своего. Вероятно, на их долю выпадали совсем уж старые, или  больные,  или
немощные драконы. Или?..
     Много лет Армана  мучил  этот  вопрос.  Неужели  та  странность,  тот
болезненный изъян, который он ненавидел в себе и берег, прятал, загоняя  в
потаенные уголки сознания -  неужели  изъян  этот  проявлялся  когда-то  в
ком-то из славных его предков?
     Обнадеженный и раздираемый сомнениями, он снова и снова  спускался  с
факелом в подземный зал и вчитывался в каменную летопись; снова и снова он
получал ответ: нет. Те  сумасшедшие  юноши,  которым  удавалось  отвоевать
заточенную в замке принцессу,  были  попросту  счастливчиками  -  ни  один
дракон не отдал  пленницу  добровольно.  Он  похищал  ее,  чтобы  пожрать:
"Преуспей в промысле и выполни Ритуал"...
     Необузданные и могучие, они поступали так, как велел Закон. Они  были
счастливы, вступая в поединок, и досадовали, если  противника  хватало  на
один лишь язычок огня. Исполнив ритуал,  они,  воодушевленные,  устраивали
игрища, которые часто заканчивались смертоубийством, потому  что  высечено
на древнем камне: "...Пращуров почитай, и  теплый  ветер  поднимет  крылья
твои, и твои потомки будут почитать тебя... Но брат  твой,  чья  молодость
приходится на твою - беда твоя... Бейся, покуда не иссякнет огонь в глотке
его..."
     Теперь иссяк и сам род. Последний потомок парит над замком, последний
потомок бродит с факелом в подземелье.
     "Промысел твой - честь и сила твоя. Преуспей в промысле, и не угаснет
твое благодатное пламя"...
     Арм-Анн, привыкший называть себя Арманом, не преуспел в промысле.
     Бывали дни, когда он совсем об этом не думал - небо и  море  в  такие
дни имели свой обычный цвет. Если бы таких дней было больше,  он  смог  бы
спокойно дожить до старости.
     Но в другие дни - серые,  сухие,  подернутые  мутной  пеленой,  когда
накатывали раскаяние, застарелое чувство вины, тоска и безысходность  -  в
такие дни он ощущал свою неполноценность так остро, что не хотелось жить.
     Он был выродком, одиноким уродом, отщепенцем -  и  он  был  последним
листком на древе, чахлым посланцем могучих корней.
     Двести поколений его пращуров смотрели на него с покрытых  клинописью
стен. Иногда ему казалось, что он сходит с ума.
     Во что бы то ни стало он должен  был  исполнить  требование  древнего
Закона, однако  сама  мысль  о  ритуальной  комнате  была  ему  страшна  и
противна.
     Двести первый потомок был подвержен  ночным  кошмарам.  Просыпаясь  в
холодном поту, он мог вспомнить только  сладковатый  цветочный  запах,  от
которого слабели колени и подступала тошнота.  Стиснув  зубы,  он  пытался
расшевелить свою память - и упирался  в  тупик,  потому  что  вспоминалось
всегда одно и то же - круглые  комья  глины,  скатывающиеся  по  склизкому
склону, деревянные пуговицы, скатывающиеся по наклонной доске, и голоса  -
возможно, отца, которого он плохо помнил, или матери, которую он не помнил
совсем.
     Каждый раз, вылетая из замка в обличье дракона и  возвращаясь  назад,
он вынужден был передергиваться, попадая в ритуальную комнату - а миновать
ее никак нельзя было, так как драконий тоннель брал там свое начало.
     Измученный все  нарастающей  внутренней  борьбой,  Арман  тысячу  раз
принимал решение и на тысячу первый понял, что отступать некуда.
     В тот день он бесконечно долго кружил над  морем,  а  море  было  так
спокойно и прозрачно, что, скользя над  солнечными  бликами,  покрывавшими
его поверхность, он мог видеть далекое дно. Потом, свечкой взмыв к солнцу,
он вдруг ощутил внутри безмерную легкость и столь же безмерную пустоту. Он
решился.
     План его был  прост,  с  его  помощью  хитроумный  Арман  рассчитывал
примириться с родом, избежав при этом Ритуала.
     Похищенная  принцесса  должна  некоторое  время  томиться  в   башне,
рассуждал Арман. Достаточно, чтобы хоть один витязь пожелал  отбить  ее  в
честном бою; Арман же позаботится, чтобы этому храбрецу повезло.
     Нынешнее поколение витязей было,  правда,  трусовато  и  мелковато  в
сравнении  с  прежними,  зато  имело  достаточно  слабое  представление  о
драконах и могло не знать, что на самом деле даже  великий  воин  обречен,
вступая в схватку со здоровым и сильным ящером.  Арман  решил  сыграть  на
этой неосведомленности.
     Один витязь, одного достаточно! Одного глупого,  наивного,  храброго,
расчетливого, доблестного, хитрого -  лишь  бы  приехал  и  поднял  копье,
вызывая дракона на битву.
     Тут таился еще один секрет, на который Арман рассчитывал более всего.
Дело в том, что по неписанному, но свято соблюдаемому человеческому закону
освободитель должен был жениться на освобожденной.
     Приманка, думал Арман, едва не касаясь воды перепончатым крылом.  Кто
не хочет жениться на прекрасной принцессе? А нужен всего один  храбрец,  и
похищение закончится не в ритуальной комнате, а за свадебным столом...
     При мысли, что тягостное чувство собственной вины и ущербности  будет
скоро забыто, он ощутил почти что испуг.
     Приманка. Похищенная должна быть желанна,  и  не  только  королевским
происхождением. Это очень важно - не ошибиться. Та,  кому  предстоит  быть
заточенной в башне, должна являться рыцарям в грезах, лишать сна...
     Из  магического  наследия  предков  Арману  достались   только   пара
заклинаний  да  зеркало  -  мутное,  покрытое  сетью  трещин,   обладавшее
способностью показывать в своей темной раме события,  происходящие  далеко
за стенами замка. Отношения зеркала и его владельца складывались  непросто
- виной тому был скверный нрав  самого  зеркала;  порой  оно  отказывалось
служить, и Арман много раз с трудом удерживался, чтобы  не  расколоть  его
окончательно.
     Впрочем, в день шляпного карнавала магическое зеркало было достаточно
милостиво;  из  пестрой  предпраздничной  суеты  глаз  Армана  безошибочно
выхватил юную принцессу Май.
     Очаровательное,  веселое,  грациозное  создание,   рожденное,   чтобы
пленять сердца.  Прекрасная  принцесса.  Та,  ради  которой  рыцарь  может
отважиться на смертельную схватку. Драгоценный приз в опасной игре.
     Арман тщательно запомнил шляпку с лодочкой - такую шляпку  невозможно
пропустить  или  перепутать  с  другой.  Вздымающаяся  волна  должна  была
послужить ему приметой, видимой  с  воздуха,  путеводным  маяком.  Большое
стечение народа, карнавал, суета и шумиха были как  нельзя  кстати  -  тем
скорее разнесется  слух  о  похищении,  тем  неспокойнее  забьются  сердца
рыцарей, воинов и витязей, желающих прослыть героем и  заполучить  в  жены
прекрасную принцессу...
     Он сделал все, как хотел.
     Праздничная площадь  казалась  с  высоты  нарядным  муравейником.  Он
видел, как оцепеневшие было люди кинулись врассыпную,  и  испугался  было,
что не найдет в водовороте цветных шляпок ту одну, единственную; но потом,
опустившись ниже, увидел ее на королевском помосте, совершенно неподвижную
- принцессу, похоже, парализовало страхом.
     Он уже вытянул когтистые лапы, но принцесса опомнилась и побежала. Он
несся  над  ней,  примериваясь,  чтобы  ухватить  жертву  поаккуратнее.  В
последний момент она чуть не улизнула, но он рванулся - и ощутил  в  лапах
драгоценную добычу.
     Он нес ее осторожно, как мог. Вместо овечки в  когтях  его  оказалась
дикая кошка, отчаянная и коварная - однажды он упустил  ее  и  потом  едва
поймал. Признаться,  он  не  ожидал  от  юного  хрупкого  существа  такого
бешеного сопротивления.
     Он  втащил  ее  в  замок  через  Драконьи  Врата.  В  ненавидимой  им
ритуальной комнате столбом стоял солнечный свет.
     Он поставил ее на пол. Возможно, она хлопнется в обморок  -  это  так
естественно для принцессы.
     Он впервые взглянул на нее - и сам едва не лишился чувств.


     - Откуда у вас эта шляпка?
     Юта молчала, забившись в угол у камина.
     - Откуда у вас эта шляпка? Кто вы такая?
     Юта шумно втянула воздух. Выдохнула со всей гордостью, на  которую  в
этот момент была способна:
     - Я принцесса!
     Арман фыркнул. Когда он фыркал в драконьем обличье,  из  ноздрей  его
вырывались снопы искр. Сейчас он был в обличье человека, но Юта все  равно
не могла смотреть на него без содрогания.
     Арман, глядя на нее, содрогался не меньше.
     Да, витязь должен быть слеп, как крот, чтобы  пожелать  эту  девку  в
жены! А уж поединок с драконом...
     Перед внутренним взором Армана  снова  возникли  бесформенные  комки,
скатывающиеся по склизкой поверхности. Усилием воли он отогнал видение.
     - Я принцесса, - сказала Юта тихо и твердо.
     Ничего, бодро подумал Арман. Ничего... Возможно, не все еще  потеряно
и, скажем, завтра удастся что-нибудь придумать. Или послезавтра...  Но  не
сейчас, не теперь.
     И,  тщательно  изгнав  из  головы  все  мысли,  он  сделал   суровое,
подобающее случаю лицо и сказал:
     - Объявляю вам, принцесса, что  отныне  вы  моя  пленница.  Сейчас  я
посажу вас в башню, где вы будете  заточены  до  тех  пор,  пока...  -  он
проглотил застрявший в горле ком, - пока  не  отыщется  смельчак,  который
решится вас освободить... Если он вообще отыщется, - добавил он тише.
     Юта взглянула на него расширенными глазами. Всхлипнула. Прошептала  в
отчаянии:
     - Вы... Вы - мерзкое чудовище...
     Арман снова фыркнул.


     В западной башне, наименее разрушившейся, бил из-под камня  родничок.
Глиняная чаша полна была сухих лепешек,  а  рядом  с  соломенным  матрасом
сиротливо стояли огромные деревянные башмаки.
     - Здесь? - спросила Юта дрогнувшим голосом.
     Арману на мгновение стало ее жалко, но жалость тут же уступила  место
раздражению - он снова вспомнил, в какую историю влип.
     Подтолкнув принцессу - она гадливо отстранилась - он захлопнул за ней
кованую дверь. Постоял в наступившей тишине,  громко  произнес  запирающее
заклинание:
     - Хорра-харр!
     Юта,  стоящая  с  противоположной   стороны   двери,   услышала   его
удаляющиеся шаги.
     Она закусила костяшки  пальцев,  переступая  с  ноги  на  ногу  и  не
чувствуя холода онемевшими босыми ступнями. Весь ужас ее положения доходил
до нее постепенно, толчками, и с каждым толчком  она  все  больнее  кусала
пальцы, надеясь проснуться наконец и сказать с облегчением: какой странный
кошмар!
     Мелодично звучала вода, скатываясь по замшелым камням.
     Юта угодила в темницу - глухую темницу дракона.



                                    3

                                                 Полуденный воздух дрожит,
                                                 И море зевает в скалах.
                                                 Здравствуй, тоска.
                                                                   Арм-Анн

     Он проводил часы перед тусклым надтреснутым  зеркалом,  и  в  пыльной
раме беспорядочно чередовались картины из жизни трех королевств.
     В Верхней Конте царила растерянность и  был  объявлен  траур;  теребя
подбородок, Арман смотрел, как бледная и постаревшая королева прикладывает
платочек к глазам, как король сурово  отдает  какие-то  распоряжения,  как
горько плачет маленькая Май и хмурится другая принцесса - Вертрана. Потом,
подавшись вперед, он попытался расслышать, о чем там сообщают  на  площади
глашатаи, но дрянное зеркало доносило лишь обрывки: "Отважится... закон...
ее высочество... под венец..."
     Глашатаи твердили одно и то же на всех площадях, как и вчера,  как  и
позавчера, и так  уже  много  дней.  Но  знатные  юноши  отворачивались  и
проходили мимо; лишь раз в зеркале обнаружился человек, готовый на  подвиг
- какой-то чумазый угольщик, у которого не  было  ни  оружия,  ни  боевого
коня, а только непомерные претензии и глупая мечта жениться на принцессе.
     Арман подумал о пленнице почти с  ненавистью.  Сейчас  он  готов  был
поверить, что девчонка специально натянула чужую шляпку и подло  поджидала
его посреди площади, чтобы расстроить так тщательно продуманный  и  горько
выстраданный план. Еще чуть-чуть - и он поверил бы, что она  сама  полезет
ему в рот, лишь бы досадить.
     Он застонал. Пусть посидит в башне, поделом.


     Сначала все шло совсем неплохо.
     Она сумела протиснуть в щель голову, плечи и половину  туловища.  Под
окном башни проходил каменный  карниз,  довольно  широкий,  но  во  многих
местах обвалившийся.  Перед  глазами  Юты  оказался  кустик  бурой  травы,
прижившейся на изъеденном временем камне; далеко внизу  лениво  ворочалось
море.
     Ступенька над бездной. Что в ней за польза для  человека,  совершенно
не умеющего летать? Но Юта упорно  лезла  и  пробиралась,  рассудив,  что,
выбравшись из темницы, что-нибудь да придумает.
     Придумывать ей не пришлось, потому  что  как  раз  на  полпути  удача
изменила августейшей пленнице. То ли щель под решеткой была слишком  узка,
то ли принцесса оказалась не такой уж худышкой - но Юта  застряла,  причем
голова ее осталась на свободе, а ноги - в заточении.
     Из кустика жухлой травы перед Ютиным лицом выбрался пыльный серенький
жучок.  Ему,  вероятно,  удивительно  было  видеть  принцессу,  пытающуюся
подлезть  под  решетку  узкого  башенного  окна.  Юта  дернулась  -  жучок
расправил тусклые крылышки и улетел прочь. На волю.
     Отчаявшись  продвинуться  вперед,  смелая  принцесса  выдохнула  весь
воздух из легких и попыталась отступить назад. Увы! Решетка не  давала  ей
сдвинуться и на волосок, и похолодевшей Юте представился истлевший скелет,
застрявший под железными прутьями... Картина эта была столь  ужасна,  что,
рванувшись из последних сил, ободрав бока и исцарапав спину, она свалилась
наконец на каменный пол своего узилища.
     Отдышавшись немного, пленница уселась на соломенном тюфячке, горестно
подперла щеки кулаками и в который раз глубоко задумалась.
     Попытка  к  бегству  снова  сорвалась,  и  заточению  не  видно  было
конца-края. Конечно, ей пока хватало и лепешек, и  воды,  а  в  окошко  по
утрам заглядывал солнечный луч, но, в конце концов, разве  это  жизнь  для
человека? В особенности если этот человек - молодая девица,  тем  более  -
принцесса! К тому же - горгулья! - в любую минуту может появиться  дракон,
и если он ни разу не показывался с самого дня похищения, то не  значит  же
это, что он забыл о жертве! Нет, бежать. Бежать немедленно!
     Юта решительно поднялась - и снова села. Все пути  бегства  были  уже
испробованы - и тщетно. Сквозь решетку не  протиснешься,  под  решетку  не
пролезешь, а дверь окована железом и заперта заклинанием.
     Заклинанием...
     Юта  обнаружила,  что  повторяет  бездумно  последние  слова   своего
ужасного тюремщика: хорра-харр...
     Очень грубое, некрасивое слово, и похоже на ругательство. Хорра-харр.
     Сунув ноги в деревянные башмаки, Юта проковыляла к  двери.  Постояла,
вслушиваясь. Ни звука. Где-то по окраинам Ютиного сознания  бродила  некая
простая мысль.
     С влажной стенки пялилась мокрица. Пробежал мохнатый  паук,  противно
перебирая длинными суставчатыми лапами. Простая мысль все  бродила  вокруг
да около, и Юта никак не могла ее ухватить.
     Разозлившись, она собралась уже и отчаяться, как вдруг  в  памяти  ее
всплыл толстый дворцовый лакей,  обучающий  премудростям  юную  горничную:
"Ключик направо - закрыли сундук... Ключик налево - открыли сундук..."
     И прежде, чем Юта сообразила, причем тут  "ключик  налево",  губы  ее
сами собой произнесли:
     - Рраха-ррох!
     Длинный скрип огласил узилище.  Кованая  железом  дверь  помедлила  и
к