-  однако  тот,  смятенный  и  разочарованный,   поспешил
вернуться в свое укрытие. Створки камней сомкнулись с раздраженным  стуком
захлопнувшейся двери.
     Сразу же после этой встречи Арман покинул острова.


     Возвратившись в столицу, Юта принесла мужу самые  горячие  извинения.
Это, конечно, был обыкновенный нервный припадок, болезнь. Она уверена, что
это больше никогда не повторится.
     Остин кивнул, но отношения между супругами некоторое время оставались
натянутыми.
     Желая  угодить  мужу,  Юта  изо  всех  сил  старалась  отвечать   его
представлениям о том, какой должна быть королева.  Она  пожелала  научится
вышивать - специально  для  этого  во  дворец  была  доставлена  серенькая
старушка-мастерица. Старушка привезла с собой угрожающих размеров  пяльцы,
коробку с иглами и нитками и целый ворох образцов для вышивания.
     Целыми днями Юта  вышивала,  глядя  на  эти  образцы.  Им  надо  было
следовать  в  точности,  если  же  рассеянность  или  неуместная  фантазия
побуждали Юту что-нибудь изменить - старушка поджимала  губы  и  огорченно
качала головой.
     Под вечер у Юты болели глаза и  пальцы,  ныли  затекшие  плечи  -  ей
приходилось делать над собой усилие,  отвечая  на  ласки  Остина,  которые
всегда оставались одинаковыми. Король уставал еще  больше,  ведь  он  тоже
работал целый день! Неудивительно, что, покончив с торопливой любовью,  он
тут же проваливался в глубокий сон...
     Вскоре королева преподнесла  любимому  мужу  собственноручно  вышитый
платок.  Король  Остин  принял  подарок  со   сдержанной   благодарностью,
отношения супругов стали немного теплей.
     Подошел Главный Праздник Зимы. Юта надеялась,  что,  как  когда-то  в
родительском доме, устроены будут Ледовый  дворец  и  Снежная  битва,  что
зальют каток, что накатают снеговиков и дадут им в руки факелы - но  Остин
заявил, что снова будет  большая  охота.  И,  хоть  Юта  до  сих  пор  без
содрогания не могла вспомнить  стеклянный  взгляд  мертвого  оленя  -  она
сделала вид, что рада.
     Когда кавалькада охотников выехала в поле - пошел снег.
     Он валил и валил, хлопья не кружились, как кружатся в  полете  первые
снежинки - земля ведь тогда еще нагая, и надо хорошенько выбрать место для
падения. Нет, это был снег середины зимы, когда все  места  уже  заняты  и
хлопьям нечего выбирать - ложатся, как придется...
     И вот, когда первые хлопья улеглись Юте на плечи и  на  ресницы,  она
вспомнила калидоний пух.
     Он так же лежал на плечах, на волосах и ресницах, но был теплым и  не
таял... Она закрыла глаза и представила,  как  в  покинутое  и  разоренное
осенью калидонье гнездо ложится снег.
     Лошадка ее умерила рысь, а потом и вовсе перешла на шаг. Юта опустила
поводья; ей захотелось спешиться и побродить по  снегу.  Но  все  охотники
ускакали далеко вперед; боясь отстать и рассердить  Остина,  Юта  хлопнула
лошадку по крупу.
     Настреляли два десятка крупных зайцев.
     В бревенчатом зале горели  четыре  камина;  подвыпившие  охотники  со
звоном шлепали друг друга по плечам,  горланили  и  хохотали.  Юта  сидела
молча; Остин много и с удовольствием пил - у него впервые  за  много  дней
появилась возможность расслабиться и отдохнуть.
     Какой-то князек стал рассказывать, как ему довелось схлестнуться один
на один с бешеным вепрем. Ожесточенно жестикулируя,  он  проигрывал  сцену
драки за себя и за кабана, причем за кабана удачнее. Юта потупилась. Остин
жевал, ухмыляясь.
     - Вепрь! - громко и презрительно выкрикнули из дальнего угла. - Охота
слушать про какую-то  свинью,  ротозеи,  когда  наш  господин  сражался  с
драконом!
     Разговоры тут же смолкли. Какого-то  пьяницу,  по-прежнему  тянувшего
свое, поспешно одернули; все как один,  охотники  умоляюще  уставились  на
короля, искоса, впрочем, поглядывая и на королеву.
     Вздрогнув, Юта задела локтем медный бокал, и тот повалился  с  глухим
звоном.
     - Ваше величество, - почтительно обратился  кто-то,  -  сделайте  нам
честь, рассказав об этой великой битве!
     Остин хмыкнул и тяжело, будто нехотя, поднялся.
     Был он высок и широкоплеч;  пряди  светлых  волос,  мокрые  от  пота,
прилипли ко лбу и завитками легли на виски.  И  сейчас  он  был  красив  -
особой мужественной красотой.
     - Все мы воины, - бросил Остин  небрежно.  -  Все  знаем,  что  такое
кровавая схватка... Ибо встретить дракона, господа - это уже не охота. Это
- война, господа, и не на жизнь, а...
     Он пошатнулся - и Юта теперь только увидела, насколько он пьян.
     А Остин вдруг разбросал руки, больно задев при этом Ютино  плечо.  Не
то размах крыльев показывал, не  то  ужасающие  размеры  своего  страшного
противника. В зале загудели.
     - Дракон! - выкрикнул Остин.  -  Ящер!  Шкурой  его  можно  выстелить
площадь... Он кинулся внезапно,  с  неба,  дыша  огнем...  Тогда  я  резко
отклонился вправо, а слева - вот так - наставил копье... Древко опалилось,
как уголь, но наконечник...  Добрый  наконечник  мне  выковали!  Он  снова
взлетел и снова кинулся, но я...
     У  Юты  вдруг  сжалось  сердце.  Она  вспомнила  схватку  у  подножия
Арманового замка.
     Она не вспоминала ее давно - сказать по правде, она и не  помнила  ее
раньше, события того небывалого дня  подернулись  в  ее  сознании  как  бы
дымкой... Но теперь, слушая пьяную похвальбу Остина, она ясно  представила
и замок, и дорогу, и Армана, и принца на коне...
     Со скалы, на которую поставил ее Арман, все  было  видно  как  нельзя
лучше. Она была там все время и прекрасно видела, что  дракон  поднялся  в
воздух лишь на секунду - и вовсе не дышал огнем!
     Эта маленькая, давно утерянная подробность  вдруг  поразила  ее,  как
открытие. Уткнувшись глазами в залитую вином скатерть, она слушала  Остина
и лихорадочно пыталась понять: почему она вспомнила об этом только сейчас?
Почему это не поразило ее сразу?
     - Моя секира разлетелась от одного удара по  чешуе...  Чешуя  у  него
крепче крепкой стали, и я уж думал, что придется туго...  На  мое  счастье
этот единственный удар получился хорошим, чудовище потеряло  равновесие  и
грянулось на землю! Я выхватил палицу...
     Юта закрыла глаза.
     Да нет же, это Остин шлепнулся на землю. Арман подцепил его когтями и
снял с седла, как хозяин снимает с куста поспевший помидор... И она, дура,
закрыла глаза и зажала уши! Она испугалась, что дракон убьет Остина, между
тем как он уже двадцать раз мог убить  его...  Одного  дыхания  достаточно
было, она же не раз видела, как Арман дышит пламенем...
     А Остин действительно выхватил палицу, и, когда она решилась  наконец
посмотреть, принц опускал эту  шипастую  сталь  на  голову...  На  покорно
подставленную голову...
     Горгулья, как же она раньше... Остин, возвращение, свадьба,  и  Арман
ушел куда-то далеко-далеко, стал легендой, почти сказкой...
     - Из последних сил я выхватил  палицу,  господа!  -  Остин  разошелся
сверх меры, глаза его лихорадочно блестели, - и занес  ее  над  головой...
над головой ящера, конечно! Но он метался  и  катался  по  песку,  шипя  и
изрыгая ядовитую слюну...
     - Не было этого, - неожиданно для себя сказала Юта. И сама испугалась
- такое действие произвели ее слова.
     Остин всхрапнул и замолк. Те в зале, что сидели ближе  и  слышали  ее
слова, онемели с  открытыми  ртами;  те  же,  что  сидели  дальше,  громко
переспрашивали друг у друга, что такое сказала  королева  и  почему  вдруг
замолчал король.
     Медленно-медленно,  по  волоску,  король  Остин  повернул  голову   и
посмотрел на жену. Под этим взглядом Юта, судорожно прижимая руки к груди,
встала и молча, ни на кого не глядя, поднялась наверх.


     Шел пятый день полета над морем. Крылья Армана взмахивали судорожно и
неровно, он летел уже над самой поверхностью воды - и опускался все ниже и
ниже. Не видя ни неба, ни горизонта, он смотрел вниз, и в  толще  вод  ему
являлись видения, в которых он сам не мог отличить бред от яви.
     Виделись ему корабли - широкогрудые морские красавцы с рядами высоких
и крепких мачт; раскинув паруса, они стремились куда-то,  но  удивительным
было  то,  что  не  поверхность  воды  несла  их  -  они   двигались   под
поверхностью, поглощенные, всосанные морем. То  были  его  пленники;  море
будто давало парад своих жертв перед глазами измученного дракона.
     Арман видел человеческие фигурки на чистых палубах - чаще  всего  это
были мужчины - моряки и рыбаки, но на одном судне,  самом  большом,  много
было и женщин, и детей. Празднично, богато разодетые, они  все  стояли  на
широкой палубе, по сторонам которой плескались обрывки ярких  тентов.  Все
как один подняв к  Арману  бледные  лица,  они  смотрели  прямо  на  него,
смотрели безжизненно и безучастно, и, не метнись он  в  сторону  отчаянным
усилием - эти взгляды свели бы его с ума.
     Однажды ему померещились в толще воды перепончатые крылья и костистый
гребень вдоль спины - но дракон, если это был дракон, тут же провалился  в
пучину. Арманово сердце болезненно сжалось - сколько еще драконьих  костей
лежит на темном дне?
     Много раз ему приходила мысль сложить крылья и кинуться в море, чтобы
тут же и присоединиться к двумстам поколениям предков. Однако он  летел  и
летел.
     И вот, с трудом оторвав взгляд от  воды,  Арман  нашел  в  себе  силы
глянуть вперед.
     Прямо перед ним уже не было горизонта - его заступила от края до края
темная отвесная стена. Арман никогда не думал, что такие скалы  бывают  на
свете.
     Он заработал крыльями сильнее, но  стена  надвигалась  медленно,  так
медленно, будто специально хотела поразить своими  размерами  и  величием.
Верхний край ее загородил  полнеба,  и  Арман  понял  вдруг,  что  ему  не
перелететь - он просто не сможет подняться так высоко.
     Закашлявшись сухим дымом, вырывающимся из глотки, он из последних сил
рванулся вверх. Скала, отвесная и почти гладкая, равнодушно взирала на его
усилия темными круглыми дырами - не то гнездами, не то норами.
     Море отодвинулось ниже, и прибой,  разбивающийся  о  подножье  скалы,
казался бахромой салфетки - той, что со смехом надергала Юта.
     Юта... Он рассек густой воздух, в котором увязали крылья. Но  вершина
скалы была недосягаемо далеко,  и,  сдавшись,  Арман  медленно  заскользил
вниз.
     Когда до жадных волн оставалось совсем немного, в скале  -  он  видел
боковым зрением - вдруг разверзлась пещера. Арман  повернул  голову  -  из
темной глубины на него глянули, он всей чешуей ощутил этот взгляд.
     - Молодой дракон... - не то сказал, не то вздохнул  глухой  голос  из
каменной толщи. - Ты ищешь смерти, молодой дракон...
     Вовсе  нет,  хотел  сказать  Арман,  но  драконья  пасть   не   умела
разговаривать. У края пещеры выступал из скалы обломок камня - и Арман изо
всех сил потянулся к нему когтями.
     - Все вы... похожи, - изрек Тот, Что Смотрел Из Скалы.
     Арману удалось уцепиться - в ту же секунду обернувшись человеком,  он
рывком забросил тяжелое, немеющее тело в пещеру. Кто бы не смотрел оттуда,
это была твердь - место, где можно жить, не взмахивая крыльями.
     - Ты ищешь смерти, молодой  дракон,  -  уверенно  повторил  Тот,  что
Смотрел, хотя его незваный гость был уже в людском обличье.
     - Я давно не молод, - хрипло отозвался Арман. - И не смерти я ищу,  а
родину Прадракона, моего предка.
     - Этого мальчика,  -  голос  потеплел,  -  этого  смешного  крылатого
мальчугана... Я всегда забываю, что уже прошло время с  тех  пор,  как  он
научился летать...
     - Прадракон?!
     - Да, да... Он рос на моих глазах, я всегда был против этой  безумной
его идеи - полететь за море... Но родина его не здесь.
     Арман неподвижно лежал на острых камнях.  Слова  Того,  Кто  Смотрел,
повергли его в  ужас;  взгляд,  источник  которого  был  где-то  в  темной
глубине, давил и сковывал. Арман  ни  разу  не  решился  посмотреть  прямо
навстречу этому взгляду, но и ткнувшись в пол, ощущал его  -  пристальный,
неотрывный.
     - Родина его не здесь, - продолжал Тот, - он подкидыш...  Кто  знает,
откуда его подкинули - может быть, со звезд...
     - Прадракон не может быть подкидышем, - глухо сказал Арман.
     - Возможно, возможно, - легко согласился голос. - Хотя кто поручится,
что всех нас не подкинули в этот странный мир?
     - Кто ты? - спросил Арман все так же глухо.
     - Разве можно ответить на этот вопрос? - удивился Тот. - А кто ты?
     - Мое имя Арм-Анн.
     - Разве в имени дело? Что говорит о тебе твое имя?
     - Я двести первый потомок великого рода,  -  Арман  перевел  дыхание,
взгляд из темной пустоты все тяжелее было выдерживать.
     Кажется, голос усмехнулся:
     - Этот мальчик наплодил  множество  потомков...  Ты  похож  на  него,
молодой дракон.
     - Возможно, - медленно отозвался Арман. - Он был первым в роду, я  же
- последний.
     - Кольцо, - сказал Тот, Кто Смотрел.
     - Что? - не понял Арман.
     - Кольцо. Первый - это последний и есть. Круг замкнулся.
     Некоторое время Арман лежал, переваривая его слова. Потом пробормотал
сквозь зубы:
     - Ты философ... Не мог бы ты отвернуться  ненадолго?  Мне...  тяжело,
когда ты смотришь.
     - Как же я могу не смотреть? - удивился Тот.
     Помолчали.
     - Я хочу уйти, - сказал Арман.
     - Совсем уйти? Уйти из этой жизни?
     У Армана что-то екнуло в груди  -  не  то  страх,  не  то,  наоборот,
радость.
     Скала чуть заметно вздрагивала, сотрясаемая прибоем. Но в мерный звук
волн не вплетались привычные крики чаек - тихо, ни зверя, ни птицы.
     - Н-нет... - проговорил он с трудом. - Я еще... не решил.
     Взгляд стал еще пристальнее - Арман задыхался под ним.
     - Решай, молодой дракон. Тому мальчику тоже было трудно.
     - Отвернись, - выдохнул Арман, закрывая лицо руками.
     Последовал звук, подобный короткому сухому смешку.
     - Тебе еще придется решать. Тебя ждет... Нет. Сначала выбери.
     И снова - короткий смешок. Взгляд исчез.
     Арман поднял  голову  -  из  глубины  скал  доносились  тяжелые  шаги
уходящего.


     После случая в охотничьем домике,  когда  похвальба  Остина  прервана
была  негромким  Ютиным  замечанием,  в  отношениях   супругов   произошел
внезапный  и  резкий  разлад.  Король  все  чаще  пренебрегал  супружеской
спальней. Разлад внутри венценосной семьи не остался незамеченным.
     Шептались горничные; их шепоток долетал до Ютиных ушей и покрывал  их
краской стыда. Иногда ей хотелось заткнуть все болтливые рты  разом  -  но
она еще сдерживалась, делая вид, что ничего не слышит.
     Однажды вечером она сделала попытку объясниться.
     - Остин, - небрежно сказала она за  ужином,  который,  как  и  прочие
дворцовые ритуалы, оставался незыблемым, - я бы хотела поговорить с тобой.
     Он посмотрел на нее без всякого выражения - так, во всяком случае, ей
показалось, - и медленно кивнул.
     Она звала его прогуляться по заснеженной лужайке, но  король  настоял
на том, чтобы разговор происходил в его рабочем кабинете. Кабинет  угнетал
и сковывал Юту - ей казалось, что у этих стен особенно длинные уши.
     Остин сел за  стол  -  вялый,  равнодушный,  усталый.  Подперев  щеку
кулаком, уставился в окно.
     - Остин, - Юта осталась стоять, привалившись к стене, - Остин... Если
я  виновата,  прости  меня.  Знаешь,  иногда  ничтожные  пустяки  способны
рассорить людей... Но я не хотела...
     Он вскинул голову:
     - Ничтожные пустяки?! Как ты посмела встать  между  мной  и  моими...
воинами! Моим народом!
     Король поднялся,  уронив  на  пол  какие-то  забытые  бумаги.  Бумаги
рассыпались веером. Юта сжалась в комок.
     - Ты ведешь себя, как... простолюдинка! Над тобой  уже  смеются...  А
если  они  будут  смеяться  надо  мной?!  -  представив  себе  вероятность
подобного кошмара, Остин побледнел, как мука.
     Юта смотрела, как прыгают его губы, как сверкают возмущенные глаза, и
в какую-то минуту  ей  показалось,  что  между  ней  и  королем  обрастает
каменной корой толстая холодная стена.  Ощущение  внезапной  отчужденности
было так сильно и явственно, что Юта  пошатнулась.  Горгулья,  они  чужие.
Детство, юность, сны...
     Раздраженно шагая по комнате, Остин наступил на белый листок бумаги -
будто тяжелую печать поставили на уголок пустого листа.
     - Эта истерика в Акмалии... И теперь эта выходка... - Остин вскидывал
ладонь и рассекал  ею  воздух.  -  Неужели  так  трудно  жить  по  законам
приютившей тебя страны?
     - Приютившей? - тихо спросила Юта,  не  отрывая  взгляда  от  темного
отпечатка королевского каблука. - Как сиротский приют? Я думала,  ты  меня
любишь...
     Остин прерывисто вздохнул, перестал  расхаживать  и  отошел  к  окну.
Постоял, чуть отодвинув бархатную портьеру. Обернулся:
     - Да... Конечно... А теперь иди к себе, у меня много работы.


     Спустя два дна королю понадобилось нанести визит в Акмалию.
     Непонятно почему, но Юте не по душе была эта поездка. Не потому,  что
жалко было расставаться с Остином -  отчуждение  теперь  разлеглось  между
ними, как тяжелый ледяной  зверь.  Однако  мысль  об  Акмалии  была  ей  с
некоторых пор противна.
     Остин, возможно, придерживался иного мнения. Снаряжен был королевский
отряд; прощаясь, Остин, неукоснительно следуя дворцовому этикету, коснулся
губами Ютиной руки. Рука вздрогнула и высвободилась.
     Потянулись долгие дни без Остина - и королева  с  удивлением  поняла,
что они почти не отличаются от тех, что были проведены вместе с  ним.  Все
та же череда ритуальных обедов  и  ужинов,  все  та  же  вечно  одинаковая
прическа, пяльцы со строго предписанными  узорами...  А  без  однообразных
любовных ласк она вовсе не страдала - чему тоже была немало удивлена.
     С преувеличенным старанием она вертела иголкой,  перенося  на  тонкое
полотно кем-то придуманные узоры; в душной густой тишине наглухо  закрытой
комнаты ей являлись странные мысли и видения.
     Она видела Остина - улыбчивого мальчика, сдержанного  подростка.  Вот
он идет по аллее замка, ее родного замка, родительского  дома...  Поневоле
накатывало то давнее, забытое чувство, когда от прилива крови уши  вот-вот
отвалятся, и никакими силами не стереть с лица  глупую  улыбку,  а  кругом
ведь люди, и  что,  если  заметят...  И  Юта  улыбалась,  склонившись  над
пяльцами, но в ответ тут же являлось другое воспоминание  -  окровавленная
голова оленя,  привешенная  к  седлу,  равнодушное  лицо  мужа  -  пустое,
чужое... Юта  закусывала  губы,  и  вот  уже  умирающий  король  Контестар
пытается улыбнуться: "Ты хорошая девочка... Надеюсь, Остин это поймет".  И
сразу - дракон покорно подставляет  голову  под  удар  стальной  дубины  с
шипами...
     Арман! Юта укололась иглой и замарала вышивку кровью.


     Остин вернулся спустя  почти  две  недели.  Дворец  сразу  наполнился
многоголосым шумом и хохотом; король зашел поздороваться с женой и  застал
ее за вышиванием.
     - Здравствуй, моя красавица! - выкрикнул он весело  и  от  всей  души
хлопнул Юту по плечу.
     Юта сжалась. Ей почудилась  в  этих  словах  насмешка;  раньше  Остин
никогда не называл ее красавицей, да и никто не называл, зачем...
     Остин ушел, а ей расхотелось вышивать.


     Волны разбивались об отвесную скалу. Исполинские, горбатые,  в  белых
клочьях  пены,  они  казались  твердыми  и  скользкими  на  ощупь;  солнце
просвечивало сквозь их грузные тела.
     Верхний край скалы был закрыт облаками. Облака  вздымались  и  пухли,
чтобы тут  же  истончиться  и  растаять  бесследно,  перетечь  в  соседнюю
клубящуюся глыбу, вывернуться наизнанку, поглотить и  быть  поглощенным...
Арман до бесконечности мог смотреть на их стремительную, жутковатую игру.
     Он поймал себя на мысли, что Юта оценила бы это зрелище.  Он  не  мог
отделаться от мучительной привычки - воображать себе, что Юта  смотрит  на
мир вместе с ним, его  глазами...  Вернее,  он