свистом
разрезала воздух... и до половины ушла в каменное крошево.  Принц  потерял
равновесие, но удержался на ногах и тут же  выхватил  из-за  спины  боевую
палицу, шипастую, как стебель розы.
     Он храбр, подумал Арман почти  что  с  сожалением.  Он  действительно
храбр и доблестен. Девять принцев из десятка давно  бежали  бы  прочь  без
оглядки.
     Остин тем временем возился со шлемом - при ударе тот съехал на бок и,
по-видимому, причинял принцу большие неудобства. Забрало свернулось к уху,
а на месте лица оказалась сплошная железная  стенка  -  ни  вздохнуть,  ни
взглянуть на противника. Принц похож  был  сейчас  на  мальчика,  в  шутку
натянувшего  на  голову  котел,  не  сумевшего  снять  посудину  и  ужасно
перепугавшегося.
     Арман терпеливо ожидал.
     Наконец Остин перехватил палицу в левую руку, а правой ухитрился-таки
отстегнуть ремешок. Стянул шлем с головы, облегченно  вздохнув,  уронил  в
камни.
     Светлые волосы, мокрые от пота,  прядями  облепили  голову.  Свирепые
голубые глаза. Он все равно был красив - даже более красив, чем  тогда  на
площади, перед влюбленной толпой.
     Будь счастлива, Юта.
     Арман наклонил голову и шагнул вперед. Остин стремительно размахнулся
и ударил Армана прямо по голове - у того искры из глаз посыпались.
     Зашатавшись, Арман рухнул на землю. Остин размахнулся еще раз и снова
ударил по костяному гребню. Жалобно застонав, дракон откатился в сторону -
только камни хрустели  под  чешуей.  Остин  поспешил  за  ним  -  но  ящер
уклонился, тяжело поднялся, снова застонал - уже в  воздухе.  Сделал  вид,
что падает - и в последний момент удержался на лету.  Неровно,  зигзагами,
полетел прочь.
     Остин выкрикивал ему вслед что-то  азартное,  боевое;  он  прыгал  на
месте и потрясал палицей, до сих пор не веря, что справился  с  чудовищем.
Он приглашал Армана  вернуться,  громко  сожалея,  что  не  успел  срубить
отвратительную башку... А через камни и трещины к победителю бежала Юта.
     Весь поединок она простояла на вершине скалы. Она видела,  как  Арман
сбросил Остина с седла, и прокусила до крови руку,  испугавшись  за  жизнь
принца. Несколько минут  после  этого  она  просто  сидела  на  корточках,
зажмурив  глаза  и  зажав  ладонями  уши,  а  когда   решилась,   наконец,
посмотреть, то увидела  принца,  опускающего  шипастую  палицу  на  голову
распростертого дракона... И  тогда  она  расцарапала  щеку  от  страха  за
Армана.
     Когда Арман взлетел, у Юты немного отлегло от сердца, но она  тут  же
снова испугалась за принца. Арман камнем рухнул вниз - принцесса закричала
от страха, что  он  разобьется.  Дракон  удержался  -  и  Юта  обессиленно
выдохнула.
     Теперь Арман улетал. Юта не до  конца  понимала,  что  произошло,  но
Остин жив, размахивает своим оружием, и  ветер  доносит  его  воинственные
крики... И дракон жив, летает. Кто кого победил?
     Она неслась через камни,  то  и  дело  теряя  Остина  из  виду,  а  в
отдалении взмахивал крыльями Арман...
     Огромным усилием воли Арман удержал себя  и  не  спустился,  чтобы  в
последний раз взглянуть на нее. Он сделал  свое  дело,  теперь  надо  было
поскорее исчезнуть,  улететь,  спрятаться...  Этим  двоим  нельзя  мешать,
нельзя подглядывать, нельзя...
     Им предстоит еще добраться до людей, а конь убежал, а Юта,  наверное,
голодна. Она почти босиком, а там острые камни. И не попали бы в  каменную
трясину, откуда он когда-то ее вызволял... Но они уже  встретились,  и  ни
помочь, ни помешать - не в его власти.
     Развернувшись навстречу бледной луне, чахнущей на  голубом  небе,  он
полетел прочь.



                                    9

                               Через сотни ночей к последнему утру тянусь.
                               Не зови меня. Я и без зова
                               Явлюсь.
                                                                   Арм-Анн

     Через месяц по контестарской столице катил свадебный кортеж.
     Главная улица еще за неделю  до  праздника  была  выстлана  плетеными
ковриками из золотой соломы; жители окрестных домов поставили на  парадные
подоконники цветы в горшках - все, какие только сумели раздобыть, и  улица
походила теперь на лавку зеленщика. На высоко натянутых веревках развешены
были флаги - контестарский  с  коричневым  богомолом  и  Верхней  Конты  с
кошачьей мордой.  Кое-где,  правда,  между  флагами  колыхались  на  ветру
простыни и рубашки - ведь обычно веревки служили для просушки белья...
     О приближении кортежа возвестили истошные крики мальчишек, оседлавших
крыши.
     Открывали шествие двадцать три ученые  белые  мыши  -  запряженные  и
взнузданные, они торжественно влекли игрушечную  повозку,  на  которой  по
традиции помещались роза со сточенными шипами, баночка  меда  и  пригоршня
семян - таким образом молодым предвещались любовь  без  раздоров,  сладкая
жизнь и множество детей.
     - Слава! Слава! - кричали люди, гроздьями свисающие из окон, с крыш и
фонарных столбов. - Слава! Совет да любовь!
     Далее  торжественным  маршем  шел  сводный  отряд  шарманщиков  -  их
шарманки, тщательно настроенные и надраенные, играли одну и ту же  мелодию
- свадебный марш. Счастливые и гордые своей миссией, шарманщики  изо  всех
сил вертели головами - видят ли их друзья и знакомые?
     За  шарманщиками  катилась  двуколка,  на   которой   юноша,   одетый
коричневым богомолом, и девушка, одетая кошкой, танцевали  танец  братания
королевств. Оба уже здорово запыхались - ведь  танцевать  приходилось  всю
долгую дорогу! Но  оказанная  им  честь  была  так  велика,  что,  позабыв
усталость, они плясали все задорнее.
     Следом,  свирепо  вскинув  подбородки,  чеканили  шаг   гвардейцы   -
контестарские в ярко-зеленых, верхнеконтийские  в  красно-белых  мундирах.
Сверкали на солнце освобожденные из ножен клинки - кривые контестарские  и
узкие контийские. На верхушках причудливых шлемов курились  благовония,  и
казалось, что гвардия движется в сизом ароматном облаке.
     И в этом же облаке не  ехала  -  плыла  над  землей  открытая  карета
новобрачных.
     Принц  и  принцесса  восседали  на  бархатных  подушках;  Остин   был
необыкновенно хорош в военном мундире - а ведь он, по традиции, с рождения
был полковником гвардии. В  правой  руке  у  него  было  длинное  копье  с
насаженной на него маленькой головой дракона - из папье-маше.
     - Победитель чудовища! Победитель дракона! - кричали люди.  -  Слава!
Слава!
     Принцессу Юту такой еще не видели.
     Она была необыкновенно оживлена; глаза сияли и не казались такими  уж
маленькими, а  с  лица  исчезло  угрюмое  желчное  выражение,  к  которому
привыкли все, знавшие ее.  Она  улыбалась,  она  смеялась,  она  хохотала;
подвенечное платье,  которое  двенадцать  лучших  портних  готовили  целый
месяц, скрадывало недостатки фигуры, а счастье, распирающее  Юту  изнутри,
сгладило и смягчило некрасивость лица.
     На  крышах  шептались:  гляди  ж  ты!..  в  плену  у  дракона...  вот
повезло... в когтях уволок... страху-то... гляди ж ты, гляди!
     Рука принца Остина лежала на Ютиной, в кружевную  перчатку  затянутой
руке. Их только что сочетали браком.
     - Слава! Слава! Совет да любовь!
     Далее   катилась   целая   вереница   королевских    экипажей.    Под
государственными гербами заплаканная от счастья Ютина мать  обнимала  двух
младших дочерей - веселую Май и  задумчивую  Вертрану;  отец  Юты  бережно
поддерживал под локоть  старика  Контестара  -  тому  посчастливилось-таки
дожить до  этого  дня.  Шумные  придворные  и  знать  двух  стран  грозили
опрокинуть переполненные кареты; от Акмалии был только официальный посол -
король и принцесса Оливия находились в горах на отдыхе.
     В хвосте процессии валом  валили  горожане,  подбрасывая  и  теряя  в
сутолоке шляпы и платки. Какой-то мальчишка  свалился  с  конька  крыши  и
повис, зацепившись штанами за железный штырь.
     Процессия направлялась к королевскому дворцу; ворота были распахнуты,
стражники застыли, вскинув полосатые пики. Уже на просторном  дворе  мышей
выпрягли и собрали в ящик с дырочками - там  поджидал  их  лакомый  желтый
сахар. Танцующая пара,  окончательно  изнуренная,  спрыгнула,  наконец,  с
двуколки; шарманщики и гвардейцы образовали живой коридор, и  по  этому-то
коридору Остин и Юта двинулись к покрытыми ковром ступенькам.
     Опираясь на руку принца, Юта не шла - выступала. Четверо пажей  несли
ее длинный шлейф; горделиво подняв голову, принцесса входила в дом  своего
мужа - входила, сопровождаемая тысячей взглядов.


     И еще один свидетель этой сцены  наблюдал  за  Ютой,  окаменев  перед
магическим зеркалом.
     Он видел, как готовили свадебную церемонию  и  накрывали  столы,  как
снаряжали жениха и невесту, как в присутствии горожан и знати объявили  их
мужем и женой, как прокатился улицами свадебный кортеж, как Юта  поднялась
по ступеням дворца... Целая толпа лакеев разводила  гостей  по  празднично
убранным залам, усаживала за столы, и среди мелькающих кружев  и  бантиков
Арман потерял Юту из виду.
     Зеркало замигало, покрылось будто сетью морщин... Погасло.  Вспыхнуло
вновь, и Арман увидел, как Остин  помогает  Юте  устроится  в  королевском
кресле, а она не то благодарно, не то просто рассеянно  гладит  рукав  его
мундира...
     Армановы  руки  сжали  деревянные  подлокотники,  резко   выступающие
костяшки пальцев побелели.
     С утра он пытался пить - но вино не лезло ему в горло, как вчера, как
неделю назад, как вот уже почти месяц. Влитый в рот насильно,  благородный
напиток не приносил ни отдыха, ни забвения - тошноту, и только.
     Неделями напролет он  пытался  увлечь  себя  расшифровкой  клинописи,
острым ножом вырезал на темной столешнице знаки,  когда-то  перерисованные
Ютой на стену около камина; он ошибался и начинал снова, но  занятие  это,
тяжелое и нудное, не приносило облегчения. Измучившись, отупев,  он  путал
знак "море" со знаком "смерть".
     Тогда он стал улетать из замка далеко и надолго; однажды,  поймав  на
обед дикую козу, он вообразил вдруг, что несет в когтях девушку. Коза  так
и осталась в живых.
     Раз или два он летал в гнездо калидонов. Но первые осенние дожди  уже
напитали пух влагой, он потемнел, съежился и вместо белой перины был похож
на грязную тряпку...
     И все это время он часами просиживал перед зеркалом в надежде увидеть
Юту.
     Она явилась ему всего дважды, мельком - один раз с матерью и один раз
- одна, бледная, отрешенная, но явно счастливая. И он радовался ее счастью
- но радость получалась неважная, принудительная какая-то, фальшивая.
     Зато в день свадьбы зеркало расщедрилось, как никогда.
     Устало покачиваясь взад и вперед, Арман смотрел, как молодым подносят
традиционные яства - крылья чайки и пирог с  языком  суслика.  Как  вместо
короля Контестара, которому трудно говорить, праздник начинает мэр  -  тот
самый мэр, речь которого не так давно была прервана наглым  вмешательством
самого Армана... Как трубачи вскидывают медные  трубы,  как  от  звука  их
вздрагивают язычки свечей, как в  толпу,  собравшуюся  у  входа,  сыплются
цветы пополам с золотыми монетами... Как Остин нежно кладет руку на  Ютины
пальцы, с которых уже стянута перчатка... Как Юта...


     Остин накрыл ладонью принцессину  руку.  Юта  вспыхнула,  как  факел;
горячие мурашки полчищами хлынули к щекам и ушам, и без  того  красным  от
выпитого вина.
     Близилась первая брачная ночь.
     Последний  месяц  жизни   казался   Юте   сказочным   и   беспокойным
наваждением. Она, давно уже привыкшая прятаться в  тени,  оказалась  вдруг
героиней,  спасенной  жертвой,  центром  всеобщего  внимания.   Сам   день
освобождения помнился ей плохо, урывками; как она  встретила  Остина,  как
Остин встретил ее, что стряслось  за  время,  пока  они  пешком  брели  до
ближайшей к драконову замку деревни, что случилось потом - все это плавало
в густом тумане. Мелькали в памяти лица родителей и сестер,  руки  помнили
судорожные, до боли, объятья; Остин был рядом, Остин все время был  рядом,
до него можно было дотронуться, проверяя - не сон ли?
     Потом ее встречало родное королевство, и люди плакали от умиления,  а
перед Остином склонялись, как перед ожившим божеством... Никто не  замечал
уже, что Юта некрасива - глядя на нее, видели не угловатые плечи и длинный
нос,  а  драконову  темницу,  несчастную  заточенную  девушку  и   рыцаря,
повергающего ящера в прах.
     Близкие, конечно, то и дело расспрашивали украдкой - а что дракон? Но
будто печать сковывала Ютин язык, и сам король велел прекратить расспросы:
натерпелась, видно, бедняга.
     Тем временем воспоминания о днях, проведенных в замке, отступили  под
натиском стремительных событий: из Контестарии прибыла  делегация,  чтобы,
по древней незыблемой традиции, просить Ютиной  руки  для  принца  Остина.
Король, Ютин отец, не смог даже  сохранить  необходимую  бесстрастность  -
согласился радостно и поспешно, но никому и в голову  не  пришло  осуждать
его. Юта стала невестой,  и  последующие  дни  слились  в  долгую  пеструю
череду.
     Оливия не нашла в себе сил, чтобы поздравить Юту хотя бы  официально.
Тем хуже - при дворе теперь считалось  хорошим  тоном  запустить  в  адрес
гордячки маленькую шпильку.
     Весь месяц был для Юты  долгими,  непрерывными  именинами.  Принцесса
была пьяна без вина; иногда, просыпаясь  в  роскошной  спальне  отцовского
дворца, она не могла понять,  где  находится,  в  другой  раз  принималась
щипать себя и колоть до крови, не веря - это действительно происходит?  Не
кажется, не снится, не бред?
     Некоторое время она еще чувствовала себя не в  своей  тарелке,  но  к
хорошему привыкнуть легче, чем к  плохому,  и  вскоре  она  удивилась  бы,
вспомнив, что когда-то обходилась и без всеобщей любви,  и  без  свадебных
приготовлений.
     Королева-мать, сияя, повторяла фрейлинам: как она  изменилась!  какая
веселая и покладистая!
     Слуги шептались: а принцесса-то... ничего! похорошела  даже,  хоть  и
дурнушка...
     Май танцевала от счастья,  да  и  Вертрана  радовалась  -  по-своему,
сдержанно.
     И вот этот день настал...
     Ощутив руку Остина на своей ладони, Юта затрепетала,  как  бабочка  в
сети сачка. Речи и пожелания доносились до нее нестройным гулом,  лица  за
столами слились в пестрое месиво, и,  когда  ненадолго  удавалось  закрыть
глаза, перед  ними  в  красной  темноте  блуждали  черные  пятна...  Остин
бормотал что-то  ободряющее,  и  чьи-то  руки  в  накрахмаленных  манжетах
наливали в бокал вино и клали на золотую тарелку изысканные яства, но  Юта
не съела ни кусочка.
     Наконец, Остин встал - и Юта поднялась тоже. Гости  будут  веселиться
до утра, а  молодоженам  между  тем  пора  подниматься  наверх,  где  ждут
ослепительные ароматные простыни, где тяжело колышется  парчовый  балдахин
над кроватью, где уже теплится огонь в ночнике...
     Остин  и  Юта  в  последний  раз  поклонились  гостям.  Раздобревшие,
осоловевшие, те ласково улыбались и ободряюще подмигивали. Юта, к счастью,
была слишком сосредоточена на своих внутренних ощущениях,  чтобы  заметить
эти  знаки  внимания  -  опершись  на  руку  Остина,  она  медленно,   как
сомнамбула, отправилась в королевскую опочивальню.
     Происходившее потом помнилось Юте смутно и нетвердо.
     Руки горничных освободили ее от  подвенечного  платья,  от  шлейфа  и
корсета; шелестели какие-то  ткани,  кто-то  говорил  что-то  приглушенным
голосом, будто отдавая распоряжения; принцесса оказалась стоящей в тазу, и
умелые белозубые служанки обливали ее горячей  водой,  растирали  жесткими
варежками и снова обливали - травяными настоями. Потом на  плечи  накинули
мягкую простынь - Юта обрадовалась, потому  что  ужасно  стеснялась  своей
наготы. Ее вытерли и высушили; в памяти осталось  бледное  воспоминание  о
какой-то душной комнатке, где  она  минуту  или  две  провела  в  ожидании
неизвестно чего; потом - опочивальня,  темнота,  затихающий  шепот,  перед
глазами - парча балдахина, тяжелые  золотые  кисти,  кто-то  горячий,  как
печка, появившийся из темноты...
     Мечтала ли она когда-нибудь? Думала ли? Остин громко дышал ей в  ухо,
она закрыла глаза и не видела уже ни парчовых складок, ни огонька свечи  у
ложа, ни нависающего над ней лица...
     Принцесса Юта провалилась в охающую, жгучую тьму беспамятства.
     Арман, к счастью, тоже уже ничего не видел. Влив в себя  две  бутылки
вина, он тяжело заснул, уронив голову на грудь.


     Медовый месяц решено было провести в столице - ведь король  Контестар
угасал, а государственные дела нуждались в  присутствии  Остина.  Впрочем,
сразу после свадьбы устроена была большая  охота,  и  два  дня  молодожены
провели в лесу.
     Азартная Юта включилась в забаву  со  всем  пылом  и  воодушевлением.
Натянув  шляпу  с  пером,  она  и  верхом  на  смирной  упитанной  лошадке
чувствовала себя  укротителем  буйного  коня,  великолепной  наездницей  и
прирожденной  охотницей.  Трубили  рога;  справа   и   слева   проносились
необъятные стволы старинного  королевского  леса,  лошадка  стремилась  не
отставать от прочих, весьма быстроногих коней - и в  какую-то  минуту  Юте
почудилось, что нечто подобное уже было. Она так же сидела верхом,  но  ее
окружали облака, небо, а леса внизу были такого же роста,  как  трава  под
копытами лошади... Воспоминание обожгло ее,  и  она  механически  натянула
было поводья - но тут в чаще послышался треск ломаемых веток, и на  дорогу
перед кавалькадой вылетел гонимый псами благородный олень...
     К  счастью,  Юта   не   видела,   как   убили   оленя.   Лошадка   ее
припозднилась-таки, и, когда принцесса  выбралась  на  полянку  с  измятой
окровавленной травой, красавец  уже  лежал  бездыханный,  неловко  откинув
рогатую голову.
     Заночевали в охотничьем домике; в просторном бревенчатом зале  накрыт
был длинный стол, и туша  целиком  жарилась  на  вертеле,  пока  разудалые
охотники хвалились, как и положено, пили вино и горланили песни. Пятнистую
оленью шкуру преподнесли в подарок Юте, но та испугалась вида крови - и не
взяла.
     Отведя ее в сторонку, Остин спросил тихо и укоризненно:
     - Зачем же обижать людей?
     Юта смутилась и не знала, что ответить.
     -  Ты  учти,  -  покачал  головой  принц,  -  сейчас   все   к   тебе
приглядываются, кто ты, какая ты... Я хочу, чтобы они любили мою жену, как
любят меня. Ведь ты скоро будешь их королевой!
     Юта горячо закивала головой.
     Весь вечер и всю ночь она старалась  изо  всех  сил  -  хоть  как  ни
хотелось ей спать, не ушла со своего места, которое было  во  главе  стола
рядом с Остином. Ей показалось, что принц поглядывает на нее с одобрением.
     На следующий день после полудня возвращались в город. К седлу  Остина
привешена была мертвая голова  оленя;  лошадь  принца,  чей  бок  задевали
ветвистые рога,  вздрагивала  и  беспокоилась.  Юте  тоже  почему-то  было
неприятно, хотя она и бодрилась.
     Праздник продолжался еще целую неделю - горожане выкатывали прямо  на
улицы пузатые винные бочки, бродячие актеры разыгрывали сцену  сражения  с
драконом, по ночам в небо взвивались  фейерверки...  Потом  все  понемногу
успокоилось, жизнь вернулась в нормальное русло,  и  Юта  обнаружила,  что
живет теперь не дома.
     Дворец королей Контестарии ничем не уступал контийскому, но парка  не
было  -  его  заменяла  ровная  лужайка,   обнесенная   живой   изгородью.
Расположение комнат и залов было непривычным  -  Юта  долго  путалась.  Но
главное - тут у принцессы совсем не было знакомых.
     Незнакомые горничные улыбались ей мило и почтительно, незнакомые пажи
готовы были выполнить любую  ее  волю.  Юта  попыталась  наладить  с  ними
приятельские отношения - но оказалось, что одно дело расти всем вместе,  и
совсем другое  -  явиться  в  чужой  дом  принцессой,  буд