ый король не любил речей, в особенности благодарственных. Вряд ли
мэр осмелился бы предстать перед собравшимися со своим свитком, если б  за
спиной Контестара не стоял Остин - а какой отец откажется выслушать  слова
благодарности в адрес сына? В особенности если отец - умирающий монарх,  а
сын - его молодой наследник, готовый взойти на  престол...  Приблизительно
так рассуждал городской голова,  кланяясь  королю  и  отдельно  -  принцу,
разворачивая свой свиток и принимая приличествующую случаю позу.
     -  Ваше  величество!  -  начал  мэр  нараспев.  -  Ваше   высочество!
Благородные господа! Добрые горожане! Сейчас, на ваших  глазах,  свершился
справедливый суд. Здесь звучали мудрые речи, принимались  мудрые  решения,
здесь   порок   понес   заслуженную   кару,   а    добродетель...    хм...
восторжествовала.  Позвольте  мне  от   нашего   общего   имени   принести
благодарность... - мэр встретился глазами  со  старым  королем,  тот  чуть
заметно нахмурился, -  благодарность  его  справедливому  величеству...  -
складки на лице короля стали жестче, - и  достойнейшему,  разумнейшему,  а
также благороднейшему из принцев - его высочеству Остину!
     Толпа, заскучавшая было и начавшая  разбредаться,  снова  восторженно
взревела. Лицо старого короля просветлело, он с  трудом  обернулся,  чтобы
полюбоваться своим зардевшимся, засмущавшимся сыном.
     Мэр снова уткнулся в свой свиток и поэтому не  видел,  как  стража  у
подножия  помоста  вдруг  заволновалась,  звеня   оружием,   как   кого-то
попытались оттеснить, завертелся человеческий водоворот - и из  самой  его
гущи вдруг выбрался на возвышение смуглый, узколицый незнакомец.
     - От имени горожан,  -  сказал  он  хрипловатым,  но  весьма  звучным
голосом. - Еще одна благодарственная  речь  от  имени  горожан.  Разрешите
сказать, ваше величество.
     Мэр, который еще не  закончил,  в  оцепенении  от  такой  наглости  и
самозванства только открывал и закрывал рот, как аквариумная рыбка.  Толпа
же, напротив, очень обрадовалась  такому  повороту,  из  задних  ее  рядов
доносилось ободряющее:
     - Пусть говорит!
     - Слезай, мэр, хватит!
     - Шпарь, сударь!
     Незнакомец, отпихивая руки стражников, встретился глазами  со  старым
королем. Контестар нахмурился, глянул на мэра, на площадь, на Остина  -  и
кивнул. Стражники нехотя убрались, мэр стоял столбом с бесполезным свитком
в руках, а незнакомец, оттеснив его плечом, подошел к краю помоста.
     - Ваше величество! Ваше высочество! Господа и горожане!  -  начал  он
негромко, но, как прежде принца Остина, его слышала целая  площадь.  -  От
имени многих из вас я принес сюда свою благодарность... и прежде всего его
высочеству, благородному принцу... Говорят правда, что в трех королевствах
давно не осталось благородных принцев.  И  знаете,  почему?  Благородство,
мол, давно толкнуло бы их навстречу опасности, на битву за свободу и жизнь
несчастной, полгода назад похищенной драконом принцессы...
     Толпа завозилась, не то в смущении, не то в гневе. Остин окаменел  за
креслом отца, а Контестар с самого начала речи сидел,  опустив  голову,  и
лица его никто не видел. Стражники обступили говорившего кольцом  и  то  и
дело поглядывали на короля, ожидая приказа - схватить,  скрутить,  увести.
Приказа не было.
     - Так говорят! - повысил голос незнакомец. - Но  кто  из  нас  станет
слушать  эти  бредни!  В  старину,  правда,  действительно  было   принято
вызволять принцесс, а не оставлять их чудовищу на забаву. Но в  старину  и
рыцари были - ого-го! Освобождали  принцесс,  еще  и  драконьи  головы  на
копьях приносили... Да это все в старину! А кто  посмеет  сегодня  осудить
принца, не пожелавшего вступить с драконом в бой? Никто, дорогие  господа,
потому что сражаться с драконом действительно страшно!
     В толпе засвистели и заулюлюкали, но и свист, и улюлюканье  сразу  же
стихли, поглощенные всеобщим гробовым молчанием.
     - Может быть, кто-то из вас, господа, и не знает, что  принцесса  Юта
из Верхней Конты похищена полгода назад? Понимаю, нынче у каждого  хватает
своих забот, а несчастная девушка, быть может, уже и не ждет  освободителя
- погибла, замучена, умерла от горя и стыда... Так что теперь, господа,  и
подавно не стоит винить принца -  не  обязательно  нашего,  просто  принца
вообще - что он, мол, струсил... Сие не трусость, а разумная осторожность.
А разве его высочество не  доказал  свою  беспримерную  мудрость  в  делах
поистине государственных?
     - Пошел вон, самозванец! - истерически закричала какая-то женщина  из
толпы. - Пошел вон! Заткнись! Замолчи!
     Не нее шикнули.
     Остин стоял прямой, как врытая в землю свая. Лицо  его,  неподвижное,
как маска, покрыто было красными и белыми пятнами. И лицо, и шея,  и  даже
пальцы, которыми он, не замечая того, теребил край накидки на  королевском
кресле.
     Незнакомец скорбно развел руками:
     - Но, господа мои, ваше величество и ваше высочество, я  взял  слово,
чтобы благодарить... Благодарить, и только! Поблагодарим же принца  Остина
за то, что он жив, цел и с нами, а  какая-то  юная  принцесса...  Невелика
потеря, в конце концов. К тому же, из соседней страны.
     Люди на площади прятали  глаза.  Самые  глупые,  в  основном  дети  и
подростки, громко спрашивали соседей, что такое плетет этот нахал. Кое-кто
потихоньку выбирался из толчеи и торопливо шагал  прочь.  Толпа  поредела;
стражники у помоста хмуро переглядывались.
     Остин слышал шепот и шушуканье; мелькнувшая в  толпе  кривая  усмешка
ударила его, подобно  пощечине,  в  каждом  брошенном  на  принца  взгляде
мерещилась издевка. Люди, которые минуту назад  боготворили  его,  теперь,
казалось, молча спрашивали друг друга - а не трус ли, в  самом  деле,  наш
принц?
     Пятна на лице Остина сменились густой краской  не  то  гнева,  не  то
стыда. Ему захотелось убить говорящего. Прямо сейчас подойти и убить.
     -  Сограждане!  -  незнакомец   перекрыл   голосом   нестройный   гул
растерянной толпы. - У  нашего  короля  достойный  преемник!  Я  предлагаю
покончить наконец со старым глупым обычаем,  когда  каждый  принц,  готовя
себя к восхождению на трон, совершал  так  называемый  подвиг...  Не  надо
подвигов, наш принц хорош и так! Достойный, благородный принц!..
     На площади хохотнули - Остина будто коснулось  каленое  железо.  Там,
откуда донесся смешок, затеялась и тут же улеглась потасовка. Принц окинул
толпу затравленным взглядом - кто-то смотрел с  сочувствием,  кто-то  -  с
насмешкой, но большинство глаз молча вопрошало: что же ты?
     Король поднял голову. Остин с ужасом увидел,  как  отец  постарел  за
последние несколько минут. Площадь тоже заметила это - и стихла.
     - Мой сын... - с трудом произнес Контестар. Это были его первые слова
за все утро. - Мой сын... - и снова опустил голову.
     В голосе отца Остину послышались горечь и стыд.  Не  дожидаясь,  пока
народ на площади окончательно разбредется, он шагнул вперед. Кровь наконец
отхлынула от его лица, и оно  сделалось  белым,  как  флаг  над  сдающейся
крепостью.
     Со сладострастным наслаждением Остин схватил  незнакомца  за  тесемки
плаща, завязанные под горлом.  Схватил,  с  треском  рванул,  ощущая,  как
уходит из груди сосущая слабость, как сменяет ее привычная  уверенность  и
азарт. Тряхнул говоруна еще раз - толпа зарукоплескала. Толкнул незнакомца
в грудь - тот отлетел на несколько шагов и едва удержался на краю помоста.
     - Твой черный рот пусть остается при тебе, шут, - Остин подбоченился.
- Свои побасенки расскажешь нищим на базаре. А я завтра же отправляюсь  на
бой с драконом, освобожу принцессу и выставлю на рыночной  площади  голову
проклятого ящера, насаженную на копье. А тебя,  болтун,  заставлю  сожрать
его язык!
     Толпа радостно взревела. Люди обнимались, каждый твердил соседу:  вот
видишь! Остин стоял над бушующим  человеческим  морем,  как  победитель  -
будто голова дракона уже красовалась на копье.
     Старый король, поникший, ослабевший, сидел в своем кресле, ни на кого
не глядя.
     Незнакомец, по-видимому, посрамленный, потихоньку слез  с  помоста  и
отправился прочь.  Люди  сторонились  его,  обдавая  презрением;  какая-то
молодка плюнула в него и попала на рукав. Рассеянно отирая ее  плевок,  он
выбрел на безлюдную окраину и тяжело поднялся в темнеющее небо.


     Ютины глаза были сухими и красными. Всю долгую ночь  она  провела  на
башне, сжигая факел за факелом и вглядываясь в осеннюю темень.
     - Тебя не было два дня... Я... я думала...
     Он избегал ее взгляда. Смятенная, растерянная, она неуверенно держала
его за рукав:
     - Что-то случилось? Может быть, опять твои видения?
     - Нет... - выдавил он из себя.
     - Тогда что? Может быть, я что-то снова сделала не так?
     - Нет...
     Он ничего не сможет ей объяснить. Он поступает правильно; пусть тошно
сейчас - зато потом будет все хорошо. Юта будет счастлива.
     - Все будет хорошо, Юта, - сказал он хрипло.
     - А сейчас, - спросила она испуганно, - сейчас все плохо, да?
     Он отвернулся.
     - Послушай, я устал... Мне бы поесть и  отдохнуть...  А  потом,  если
хочешь, мы поговорим.
     - Поговорим... - отозвалась она, как эхо. И прижала ладони к щекам.


     Он лежал на сундуке, забросив руки за голову, и смотрел в потолок.
     Осталось несколько часов. Возможно, рано утром...
     До чего хороша была шляпка с лодочкой. Жаль, что ее  сорвал  ветер...
Давным-давно. Принцесса в когтях, как обезумевший котенок...
     Медленно гас дневной свет в решетчатом окне.  Комната  погружалась  в
темноту, и бессонным  Армановым  глазам  являлись  бесконечные  калидоновы
гнезда, парящий в лунном свете пух, глаза, пальцы, волосы...  Он  встал  и
подошел к магическому зеркалу, затянутому паутиной.
     Паук опоздал убраться вовремя, за что  и  был  сметен  прямо  на  пол
вместе  с  обрывками  своей  сети.  Зеркало  нехотя  засветилось  изнутри,
показало пастуха, заснувшего возле догорающего  костра,  потом  бесстыдную
парочку, деловито барахтающуюся в стоге сена...
     Арман криво усмехнулся.


     Ночь застала его над морем.
     Тяжело взмахивали перепончатые крылья. Время от  времени  из  широкой
глотки бил столб пламени, и тогда освещались низкие тучи и вздрагивали  от
ужаса морские обитатели. А в  клыкастой  башке  вертелись  невесть  откуда
взявшиеся слова:
     - Я силился жажду песком  утолить...  И  море  пытался  поджечь...  И
море... поджечь...
     Дракон ревел, и торговое суденышко, проходившее неподалеку,  едва  не
потерпело крушение - так испугался вахтенный матрос.


     Войдя на рассвете в  свою  комнату,  он  застал  там  Юту.  Принцесса
дремала перед  светящимся  зеркалом,  уронив  голову  на  грудь.  Неслышно
ступая, он подошел и опустился рядом - на пол.
     Поверхность зеркала рябила цветными пятнами, и странные тени ложились
на склоненное Ютино лицо.
     Арман протянул руку - и отнял, так и не решившись дотронуться  до  ее
волос. Но она, почувствовав во сне  его  движение,  потянулась  и  открыла
глаза.
     Некоторое время они молчали, глядя друг на друга. Наконец,  принцесса
спросила:
     - Ты... отдохнул?
     - Что?
     - Ну, ты сказал, что мы поговорим, когда ты отдохнешь...
     Принцессины слова доходили до него будто бы с опозданием. Если  принц
выехал, как и собирался, вчера на рассвете...
     - А о чем ты хотела бы говорить?
     Ее, кажется, обидели эти слова, но она превозмогла обиду.  Помолчала.
Тихо начала:
     - Прошлой ночью, когда тебя не  было...  Я  представила,  что  ты  не
вернешься.
     Принц, конечно, набрал с собой целую кипу смертоносного  железа,  его
коню тяжело... Но если он выехал рано...
     - Представила... что я не вернусь? - повторил он тупо.
     Она терпеливо продолжала:
     - У меня было много времени на размышления, Арман... Мне  показалось,
что все-все ночи на свете слепились в одну... Я зажгла тебе маяк на башне,
но ты был далеко и не видел.
     - Не видел, - эхом повторил Арман.
     - И я решила, что когда ты  вернешься...  Если  ты  вернешься,  то  я
обязательно тебе скажу...
     Она осеклась. Он смотрел в пол и не видел того, что увидела она.
     Магическое зеркало вдруг  прояснилось,  и  рыцарский  конь,  покрытый
кольчужной попоной, загромоздил его от рамки  до  рамки.  Глухо  застучали
копыта по заброшенной дороге, конь отодвинулся вглубь, и  виден  стал  его
всадник - воин в шлеме и железных наплечниках, в руках длинное  копье,  на
боку огромная тяжелая секира, и древко еще  какого-то  оружия  выглядывает
из-за плеча... Рыцарь ехал по извилистой дороге, и зеркало тут же показало
эту дорогу целиком - такую знакомую, до мелочей изученную  Ютой  во  время
бдений на Западной башне.
     На  какое-то  время  принцесса  лишилась   речи.   К   замку   скакал
освободитель, и картинка в зеркала была на диво ясной  и  яркой,  так  что
можно было различить мелкие камушки, разлетающиеся из-под  копыт,  дорогую
уздечку и узорный, мастерски изготовленный шлем,  который  закрывал  воину
лицо.
     - Арман... - прошептала Юта.
     Он нехотя поднял голову. В ту же секунду  рыцарь,  придержав  коня  и
намереваясь осмотреться, поднял забрало.
     Лицо его было молодым и суровым. Ко лбу прилипла прядь светлых волос.
Глаза сузились в две голубые щелки. Этот человек ехал драться,  и  драться
на смерть.
     - Остин... - выдохнула принцесса. - Остин! Арман, это же Остин!
     Все происходило, как в давнем сне. Совсем, как в Ютиных мечтах, принц
Остин опустил забрало и решительно двинулся вперед.
     Он был героем ее детства. Он был мечтой ее юности.  Сколько  раз  она
молила судьбу, чтобы за праздничным столом их посадили рядом! Сколько  раз
она сладко замирала, касаясь его рукава! Сколько раз воображала -  вот  их
выбросило штормом на необитаемый остров... Вот они  вместе  заблудились  в
лесу... Сколько раз, забывшись, выводила чернилами  и  грифелем,  мелом  и
палочкой на песке - Остин... Остин...
     И вот мечта осуществилась, а ей все еще не верилось. Он едет сюда? Он
хочет освободить ее и взять в жены?!
     Юту бросило в жар, мгновенно вспыхнули щеки  и  уши.  Взять  в  жены?
Остин? Ее?
     Арман стоял рядом. От него не ускользнули ни смятение,  ни  смущение,
ни радость Юты. Победив первый  приступ  горечи,  он  испытал  даже  некое
слабое облегчение - все-таки правильно рассудил.
     - Это Остин... - в который раз благоговейно прошептала Юта. Рыцарский
конь тем временем взобрался  на  возвышение,  и  фигура  всадника  чеканно
красовалась на фоне утреннего неба.
     Арман с  трудом  стряхнул  оцепенение.  Взял  Юту  за  плечи,  и  ему
показалось, что принцесса, чью теплую кожу он ощущает  под  грубой  тканью
балахона, разом отодвинулась от него за горы и моря, за сто  лесов  и  сто
озер...
     - Пойдем, принцесса. Надо идти.
     - Идти? - она смотрела на него непонимающе,  и  вдруг  ее  счастливые
глаза  наполнились  ужасом.  Она  смертельно  испугалась  за  Остина,  она
вообразила, что Арман хочет убить принца!
     И снова Арман превозмог волну острой боли. Сказал как мог мягко:
     - Все будет хорошо... Я же  говорил  тебе,  Юта...  Все  будет...  Ну
пойдем, пожалуйста.
     Она двинулась за ним, все еще напряженная, настороженная.  Он  привел
ее к лестнице, ведущей на башню. Легонько подтолкнул:
     - Ну же, поднимайся... Не бойся ничего...
     Спотыкаясь, она полезла вверх, а он поспешил  к  драконьему  тоннелю,
обернулся ящером и вылетел из замка.
     Принц на своей лошадке был уже совсем близко; рыцарский конь  присел,
когда Арман появился в небе. На башне застыла Юта, ветер красиво  развевал
полы ее балахона. Хорошо бы что-то  беленькое,  мимоходом  подумал  Арман.
Платок там или шарф... Белое чтоб развевалось - так еще живописнее...
     Рыцарь на дороге боролся с конем, который видел дракона, пусть даже в
небе и довольно далеко, впервые в  жизни.  Только  бы  не  удрал,  подумал
Арман. Первым делом надо снять его с седла...
     Юта подняла навстречу Арману белое  лицо.  Он  покружил  над  башней,
вытягивая лапы вниз, пытаясь объяснить ей, чего хочет. Потом  спустился  и
привычно ухватил принцессу в когти.
     Не глядя на принца, он нес  ее  в  скалы,  и  чувствовал  тяжесть,  и
нежность, и тепло ее тела. Он касался ее последний раз в жизни, и, будто в
насмешку, не руками, а страшными чешуйчатыми лапами...
     В голубом небе висела бледная утренняя луна.
     Он поставил ее на вершину невысокой скалы.  Отсюда  она  все  увидит,
потом без труда сумеет спуститься... А принц сможет ей помочь.
     В последний раз он посмотрел на нее сверху и страшно пожалел, что так
и не обнял ее на прощанье.
     Неподалеку истошно заржал рыцарский  конь.  Арман  с  трудом  оторвал
глаза от Юты и обернулся к Остину.
     Принцу удалось призвать коня к порядку, и, дрожа как  осиновый  лист,
но слушаясь поводьев, боевое животное влекло рыцаря навстречу битве.
     Арман поспешил к тому месту, где дорога раздавалась  вширь,  где  его
предки крушили хребты  предкам  Остина.  Посреди  ровной  площадки  горкой
свалены были кости и черепа - Арман дохнул,  страшные  останки  размело  в
стороны, и следа не осталось. Не стоит пугать принца раньше времени.
     Потом он сел на хвост и стал ждать.
     Медленно, медленно, спотыкаясь и запинаясь, рыцарский  конь  выбрался
из-за скал - и остановился, не в силах преодолеть страх.
     Арман сидел неподвижно, сложив крылья самым мирным и  добропорядочным
образом. Копье принца тем не менее  заметно  вздрагивало  -  даже  забрало
шлема, закрывающее его лицо, казалось бледным, как мел.
     Секира Остина, впрочем, имела  крайне  устрашающий  вид,  а  то,  что
висело за  спиной,  оказалось  огромной  шипастой  палицей.  К  седлу  был
приторочен еще и арбалет; хорошо, подумал Арман, что принц не  захватил  с
собой сотню лучников и пушку на лафете. Все-таки уважает правила игры.
     Наконец, Остин решился на некое подобие атаки.
     - Ну, ты, - послышался из-под шлема неожиданно высокий, почти детский
голос, - мерзкое чудовище... Хочешь отведать каленого булата?
     Красиво говорит, - подумал Арман, но не сдвинулся с места.
     - Сейчас получишь, - пообещал Остин  и  примерился  копьем  Арману  в
глаз.
     Арман не шевельнулся.
     Принц вякнул что-то жалобно-молодецкое и метнул копье -  он  все-таки
считался  хорошим   метальщиком.   Арман   отклонился   и   поймал   копье
бронированным плечом. Печально звякнув, отвалился наконечник.
     Принц попятился. Арман  пожалел,  что  не  может  заглянуть  ему  под
забрало.
     - Ты! - крикнул Остин надрывно. - Ты! Жаба с хвостом! Сейчас получишь
у меня!
     Конь под принцем обгадился.
     - Сейчас узнаешь... Я-то кишки из  тебя  повыпущу!  Я-то  башку  твою
препоганую соломой набью! Я твоей шкурой...
     Фантазия изменила принцу, он замолк на полуслове.
     Юта волнуется, мельком подумал Арман. Пора заканчивать.
     Он развернул крылья - конь дико заржал,  вернее,  закричал  не  своим
голосом, и поднялся на дыбы, грозя  сбросить  неуклюжего  в  своем  железе
всадника.
     Легкий, как бабочка, Арман взвился над головой  перепуганного  принца
и, чуть зацепив его когтями, сбросил с  седла.  Почуяв  свободу,  отважный
рыцарский конь ринулся бежать со всех ног. Он бежал,  громыхая  кольчужной
попоной и  все  более  пугаясь  -  ему  казалось,  что  крылатое  чудовище
преследует его.
     Принц же вскочил, сжимая в руках огромную секиру.  Возможно,  получая
ее из  рук  оружейников,  он  в  самом  деле  верил,  что  принесет  домой
отрубленную драконью голову. Сейчас широкое сверкающее лезвие казалось ему
таким же грозным, как перочинный ножик в руках школяра,  и,  чтобы  спасти
свою умирающую храбрость, он снова выкрикнул:
     - Ящер, смрадный ящер! Подходи, ну?!
     Арман  внял  его  просьбе  и  чуть  придвинулся.  Секира  со