то  рыбак  изловил
чудовище сетью и скоро привезет на всеобщее  обозрение,  но  верить  таким
слухам не спешили. Напротив - стоило кому-нибудь  завопить  благим  матом,
что "подводный ужас"  вчера  сожрал  две  деревни  с  жителями,  скотом  и
домашней утварью - ему внимали, выкатив глаза и  стуча  зубами...  Настали
нехорошие, смутные времена.
     - Ты ведь победил уже дракона - почему бы тебе не победить и  морское
чудовище? - громко спросила королева у своего мужа.
     Дело  было  за  завтраком,  длинный  стол   разделял   супругов,   и,
разговаривая, приходилось почти кричать.
     Остин вздрогнул. Слуга чуть на пролил на скатерть белый винный  соус,
а присутствующие здесь же камердинер, паж и поваренок повернули головы так
дружно, будто их дернули за ниточки.
     - Ты же храбрец! - бесстрастно заметила королева.
     Лицо короля пошло  красными  пятнами,  но  он  ничего  не  ответил  и
склонился над тарелкой.


     После завтрака Юта удалилась в свои покои, и туда же ворвался  Остин.
Одним свирепым взглядом окинул жену,  сидящую  за  столом,  чернильницу  с
торчащим пером, ворох исписанной и исчерканной бумаги.  Щелкнул  пальцами,
отсылая молчаливую фрейлину. Протянул сквозь зубы:
     - Если еще хоть раз ты посмеешь без разрешения открыть рот...
     Да, король был по-настоящему взбешен. Уроки этикета слезали  с  него,
как кожа со стареющей змеи.
     - Если ты еще раз посмеешь вякнуть...
     Юта встала - по-прежнему бесстрастная, даже чуть насмешливая:
     - Что же? Ты снова отдашь меня дракону?
     Остин всхрапнул:
     - Значит, правда... То, что про тебя говорят...
     Юта вскинула голову:
     - Что же?
     За портьерой тихо возились два подслушивающих пажа.
     - Сосватанная драконом - вот что!  Замуж  тебя  выдал  змей,  мерзкий
дракон, склизкая тварь...
     Юта  шагнула  вперед,  презрительно  сжав  губы,  безжалостная,   как
фехтовальщик перед дуэлью:
     - Он стократ благороднее тебя!
     - Да?! Твой дракон, помниться, смердит, как обгадившаяся коза!
     Юта будто натолкнулась на невидимое препятствие. Со  свистом  втянула
воздух. Бросила, как камень в лицо:
     - Глупец... Я видела весь ваш бой. Я видела, как ты струсил.
     За портьерой упало что-то тяжелое, послышался  топот  убегающих  ног.
Остин смотрел сквозь Юту белыми, ненавидящими глазами.
     Уходя, он споткнулся и ударился лицом о дверную ручку. Вечером слуги,
посмеиваясь, передавали из уст в уста:  королева  поколотила  короля,  вон
какой синяк оставила!
     Остин дожил-таки до самого страшного: над ним смеялись.


     Пустыня приняла Армана, почти что усыновила.
     С каждым днем он становился сильнее, и видения,  являющиеся  ему  под
жерлом потухшего вулкана, наполнялись новыми  красками  и  новым  смыслом.
Предки говорили с ним - молча, но внятно, и никто  не  упрекнул  его,  что
оставил замок на произвол судьбы, что не исполнил Ритуала...
     Замок. Ритуал.
     Разваленные башни,  черный  зев  Драконьих  Врат,  запертые  комнаты,
пустые залы... Мертвое строение, и та, чей смех оживлял  его,  далеко,  ох
как далеко...
     Поймав себя на подобной мысли, он скрипел зубами и отталкивал Юту  от
себя, изгонял, забывал. Но дни шли и шли, и вновь  обретенное  спокойствие
таяло, как лед на ладони.
     Однажды ночью он проснулся, покрытый потом.  Звук,  длинный  красивый
звук явился из остывающей пустыни - а пустыня богата голосами... Но во сне
Армана  голос  пустыни  был  голосом  старинного  музыкального   чудовища,
инструмента, загромождавшего Органную комнату. Инструмент пел, а перед ним
стояла, упрямо вскинув голову, странная, некрасивая,  случайно  похищенная
принцесса...
     В полдень он сидел под прямыми лучами солнца  и  пересыпал  песок  из
кулака на ладонь. Золотая струйка завораживала, как огонь, как  море,  как
игра  облаков...  Арман  снова  зачерпывал  и  снова  пересыпал  пригоршни
песчинок, пока в голове его не возникла строчка:
     - Я силился жажду песком утолить...
     Он пошевелил сухими губами. Прошептал неуверенно:
     - И море пытался поджечь... Мечтал я...
     Песок соскользнул с его ладоней.
     - Мечтал я тебя позабыть...


     - Снова ты, молодой дракон, - сказал Тот, Что Смотрел Из Скалы.
     Арман перевел дыхание и тяжело опустился на камни.
     - Ты вернулся оттуда? Но обычно оттуда не приходят.
     - Ты знаешь, где я был? - спросил Арман равнодушно.
     Голос издал короткий сухой  смешок,  но  ничего  не  ответил.  Пещера
казалась круглой, замкнутой, и Арман не видел выхода,  который  был  здесь
раньше.
     - Ты вернешься туда, за море, молодой дракон? Безумная затея. Что мне
сказать твоему потомку, если он явится сюда через пару тысяч лет?
     - У меня не будет потомков.
     - Жаль. Но тогда зачем тебе лететь за море?
     И тогда Арман собрался с силами и посмотрел прямо  навстречу  взгляду
Того:
     - Послушай... Я не знаю, кто ты, но, может быть, ты сможешь  ответить
мне...
     Он замялся. Взгляд его собеседника оглушал, как удар в лицо.
     - Я не знаю, как спросить... Да и  откуда  тебе  знать...  Но,  может
быть...
     - Про эту человеческую дочку? - спросил голос просто, даже  буднично.
- Я знаю... Ты - нет, ты не знаешь. Не лети за море, молодой  дракон.  Там
бродит смерть, ее и твоя... Близко...
     Взгляд исчез, и в глубине нор ухнуло, будто гигантскую пробку вырвали
из бутылочного горла. Пещера разверзлась, как пасть,  и  в  образовавшийся
проем Арман увидел море.



                                    10

                                     Я - бабочка в душной сети Ритуалов.
                                     Свободнорожденный, свободным я не был
                                     Без тебя. Покажи мне, где небо.
                                                                   Арм-Анн

     Три королевства, безбедно стоявшие на  морском  берегу  долгие  века,
содрогнулись от ужаса. Древнее морское чудовище, о котором доселе  помнили
только летописи, поднялось из глубин - впервые за последнее столетие.
     По морю гуляли воронки, и до берега уже явственно доносился глубинный
рев, от которого волосы шевелились на голове.  Прибой  выбросил  на  берег
остатки пиратского судна - добротный корабль был перекушен  пополам.  Один
пират уцелел - пальцы его, вцепившиеся в обломок мачты, пришлось разжимать
четверым сильным мужчинам. Седой, как лунь, в свои  двадцать  с  небольшим
лет, пират оказался сумасшедшим и ничего не смог рассказать.
     Конечно, береговая охрана и помыслить не  успела  о  сопротивлении  -
просто разбежалась, как стая зайцев, да и кто посмел бы ее осуждать?  Одно
селенье было уже смыто в пучину -  правда,  без  жителей,  которые  успели
заблаговременно ретироваться. Судоходство и рыбалка преданы были забвению;
чудовище колотило о берег огромными волнами, грозя расколоть его,  размыть
и разрушить людские поселения на много верст вокруг. Все, кто хоть немного
смыслил в повадках подобных существ, ожидали со  страхом,  когда  чудовище
потребует жертвы.
     Правители трех королевств собрались  на  срочный  совет,  и,  как  ни
крути, но главное решение оказалось на плечах короля  Остина,  потому  что
чудовище обосновалось именно в его территориальных водах.
     Заседали ночью,  в  полнейшем  секрете;  постаревший  король  Верхней
Конты, Ютин отец, предлагал совершенно фантастический  план  -  изготовить
колоссальную пушку из всех возможных медных запасов, и каменное ядро к ней
- величиной с гору, собрать порох со всех  трех  армий...  Король  сам  не
верил в успех этой затеи.
     Король Акмалии, отец Оливии, предложил сразу два варианта -  отравить
море большим  количеством  крысиного  яда  либо  вступить  с  чудовищем  в
переговоры.
     Остин хмуро отмалчивался. У ворот дворца  его  дожидался  неприметный
человечек в сером плаще - знаменитейший на три королевства колдун.
     Разошлись, так ничего и не решив;  серый  человечек,  повинуясь  едва
заметному кивку короля Остина, скользнул вслед за ним в увешанную  коврами
комнатку, и двери за его спиной плотно и надежно затворились.


     Обратный путь над морем был вдвое короче.
     В море поселились возня  и  беспокойство;  что-то  происходило,  и  к
поверхности зачем-то поднимались огромные безглазые рыбы, привыкшие жить в
вечной тьме, а их  маленькие,  живущие  под  солнцем  сородичи,  наоборот,
проваливались в пучину...  Море  бурлило,  как  горячий,  исходящий  паром
котел, и ядовитые испарения несколько раз едва не достигли Армана,  но  он
летел вперед, с точностью зная, что и со дна моря ему суждено добраться до
цели. Случись ему погибнуть - что ж, он и мертвый будет лететь, и  никакая
могила не примет его до  того,  как  Юта  избегнет  неведомой,  безымянной
опасности...
     И вот впереди показался берег, и покинутый замок, который,  казалось,
еще больше развалился  и  обветшал...  Арман  хотел  продолжить  путь,  но
интуиция, подарок предков, властно приказала ему спуститься.
     И, подчинившись  ей,  он  понял,  зачем.  Магическое  зеркало,  густо
затянутое паутиной, охотно и сразу ответило на его присутствие.
     Замелькали полосы... Арман ждал, закусив губу, он должен был  увидеть
нечто важное.


     Трем королевствам грозили неслыханные беды. Берег  кое-где  уже  стал
трескаться, распадались брошенные деревни, оказавшиеся сколь-нибудь близко
от побережья; по полям бродили смертоносные смерчи, высыхали колодцы, и ни
один человек не мог чувствовать себя в безопасности.
     Ни убить, ни напугать чудовище не было  никакой  надежды  -  от  него
можно было только откупиться. Жертвой.
     Согласно обычаю, жертву надлежало приковать цепями  к  скале  и  дать
чудовищу возможность пожрать ее спокойно и со смаком. Чудовища прошлого, о
чьих  кровавых  злодеяниях   повествовали   летописи,   обычно   требовали
девственниц - одну, или троих, или сразу десяток. Иным из  них  все  равно
было, кого жрать - они требовали просто жертву,  жертву  вообще;  нынешнее
чудовище оказалось привередливым  и  избирательным.  Оно  пожелало  съесть
именно королеву, и именно королеву Контестарии.
     Слух об этом пронесся по трем  королевствам  подобно  пожару.  Кто-то
оцепенел от ужаса; кто-то заголосил, сострадая королеве, но  немало  среди
голосивших было тех, кто не Юту жалел - себя,  потому  что  король  Остин,
конечно, не отдаст жену, и ожидания чудовища будут обмануты, и  что  тогда
станет с несчастным народом!
     Цвела и разворачивалась весна; поля стояли пустыми, черными  -  никто
не пахал и не сеял, зато  черные  смерчи  каждый  день  собирали  обильную
жатву, закручивая в свои воронки растяп  и  неудачников.  Весне,  впрочем,
было наплевать - сквозь булыжник мощеных дорог пробивались зеленые ростки,
и  возвращались  домой  певчие  птицы  -  хотя  им  лучше,  пожалуй,  было
оставаться на зимовьях.
     Солнечным, ясным, по-весеннему теплым  днем  король  Остин  вышел  на
площадь - говорить с народом.
     Тысячи взглядов бродили по его лицу, пытаясь прочитать на нем  судьбу
страны и свою собственную судьбу,  но  лицо  это,  сильно  осунувшееся  за
последние  недели,  казалось  непроницаемым.  Матери  прижимали  к   груди
младенцев, готовые уже  плакать  и  умолять;  старики  скептически  качали
головами -  чтоб  муж,  родной  законный  муж  да  жену  в  жертву  отдал?
Никогда...
     Остин поднялся на помост - тысячи глоток судорожно  вдохнули  свежий,
пахнущий навозом весенний воздух.
     - Подданные, - сказал Остин, и голос его дрогнул. - Люди. Дети мои...
Братья мои...
     Кто-то всхлипнул. Остин запрокинул лицо - и  десятки  стоящих  близко
могли поклясться, что видели слезы в его глазах.
     - Королевство в страшной опасности... Враг явился, откуда не ждали, и
вот... Чудовище из моря требует от  нас  жертвы.  Страшной  жертвы,  люди!
Пусть каждый спросит себя - готов ли он отдать... сына? брата? мать? жену?
Пусть каждый спросит сейчас, люди...
     На тех, кто стоял на площади, холодной глыбой навалился страх,  почти
уверенность: нет, не отдаст.
     - Подданные... Братья, - голос Остина дрогнул, но  тут  же  окреп,  -
дети... Сейчас я - ваш отец. Послушайте, мне выбирать...
     Ни шороха. Ни звука. Полуоткрытые рты.
     - И я выбрал, люди... Я отвечу за свой выбор... Я...
     Остин воздел трясущиеся руки, будто прося у неба защиты.
     - Я спасу вас, люди! -  закричал  он  протяжно  и  мощно.  -  Во  имя
королевства я отдаю самое дорогое, что у меня есть - жену!
     Тишина длилась столько, что ловкий  успел  бы  сосчитать  до  десяти.
Потом воздух взорвался исступленными криками, в которых смешались  восторг
избавления, и надежда, и горечь, и  удивление...  Но  громче  всех  ревела
преданность - преданность его величеству Остину, отцу  и  спасителю  своих
подданных.


     Арман видел и слышал королевскую речь от начала и до конца.
     Ему следовало куда-то бежать, что-то делать - а он  не  мог  оторвать
ног от пола. Он явился из немыслимой дали, чтобы спасти  Юту  -  а  теперь
стоял, будто парализованный, и смотрел в магическое зеркало.
     А  оно  упрямо  показывало  короля  Остина,  в  сопровождении   свиты
возвращавшегося во дворец; Арман  тупо  смотрел,  как  он  поднимается  по
лестнице - той самой, по  которой  так  недавно  всходила  Юта  в  одеянии
невесты! Кажется, прошли века...  Остин  нырнул  за  какую-то  портьеру  и
оказался в маленькой комнате без камина - чтобы нельзя  было  подслушивать
через каминную трубу. Там ждал его неприметный человечек в сером.
     И снова Арман остался, хотя должен был спешить на помощь.
     - Поздравляю, - негромко, насмешливо сказал серый человечек.
     Остин свирепо на него взглянул:
     - Придержи язык... Все будет, как условлено?
     - Честная сделка, -  сказал  человечек  со  странной  улыбкой.  -  Вы
выполняете условия - и наш... партнер выполняет их неукоснительно.
     - Все, - бросил Остин. - Можешь идти.
     И снова серый человечек улыбнулся - ласково, даже сладко:
     - Не все, мой король... Недоразуменьице вышло. Золотых слитков должно
быть пять.
     - За пятый получишь монетами.
     - О, мой король... Кому, как не вам, знать, что за сплав в этих ваших
монетах... Профиль ваш, бесспорно, хорош, но золото...
     Остин дернулся:
     - Со  мной  не  торгуются,  колдун.  Но,  может  быть,  тебя  устроит
должность придворного волшебника?
     Человечек хохотнул:
     - Заманчиво, мой король...
     Лицо его вдруг, без перехода, стало жестким:
     - Шутки в сторону. Того, что я сделал для вас,  не  сделал  бы  никто
другой. Говорить  с  морским  чудовищем,  торговаться,  назначать  цену  -
подите, сыщите охотника! Да не нужна ему супруга ваша, поверьте, ему  лишь
бы сожрать, Ритуал свой исполнить... Это ж сколько труда стоило объяснить,
втолковать: король, мол, сам жену предлагает, не угодно ли?
     - Тихо, ты! - прошипел побледневший Остин.
     Колдун снова усмехнулся:
     - Да не золото ваше... Мне принцип дорог: пообещал - плати!
     - Получишь, - сказал Остин сквозь зубы. - Но с условием: завтра,  как
все кончиться, убирайся прочь, далеко и надолго...
     Серый  колдун  хмыкнул,  отвесил  преувеличенно   низкий   поклон   и
выскользнул прочь.


     День выдался по-весеннему ясный и теплый.
     Черная карета выползла из столицы еще ночью, под покровом темноты; от
нее шарахались, прятались, не  хотели  смотреть.  Экипаж  был  снаряжен  и
украшен  согласно  древнему  ритуалу:  государственный  флаг,  покрывающий
крышу,  и  на  каждой  дверце  -  изображение  протянутой  ладони,   руки,
приносящей жертву. На передке смиренно увядали белые орхидеи.
     Карета ползла и ползла,  покачиваясь  на  ухабах,  и  вот  в  воздухе
запахло морем, а впереди послышался едва различимый шелест  волн;  возница
на козлах поежился, но внутри кареты, наглухо закрытой и  зашторенной,  не
слышалось ни звука и не угадывалось ни движения.
     Спутники страшного экипажа держались поодаль  -  король  с  офицерами
стражи,  все  верхом;  серенький  человечек  на  смирном  муле,  несколько
испуганных каменотесов в телеге с высокими бортами и дальше,  укрывающиеся
в кустах и клочьях тумана  -  самые  храбрые  и  любопытные  из  окрестных
жителей.
     Карета выехала на берег, и узкие колеса ее тут  же  увязли  почти  по
самые оси; возница немилосердно лупил лошадей, а они  храпели  и  в  ужасе
косились на море, а море-то было удивительно  спокойно  -  прямо-таки  как
стекло.
     Карета, с трудом продвигаясь, дотянулась до плоской отвесной скалы  и
стала. Возница соскочил с козел, подбежал к лошадям и застыл, будто ища  у
них поддержки.
     Храбрецы,  схоронившиеся  за  скалами,  видели,  как  офицеры  стражи
открыли карету и опустили подножку, как  король  почти  на  руках  вытащил
безвольную женскую фигурку, облаченную в длинное белое одеяние. Из  телеги
выгрузили каменотесов с инструментом; в песок со звоном  упала  положенная
ритуалом золотая цепь.
     Возница прятал лицо в лошадиных гривах, что-то шептал, дрожащей рукой
оглаживая морды - наверное, успокаивал. Король махнул ему рукой  -  птицей
взлетев на  козлы,  возница  направил  карету  прочь  от  моря,  и  лошади
понеслись, как последний раз в жизни. В песке остались  глубокие  борозды,
оставленные ободьями колес.
     Женщину в белом подвели к скале;  любопытные,  наблюдающие  издалека,
толкали друг друга локтями в бок. Король нервничал, то и  дело  поглядывал
на светлеющее небо и на тихое, гладкое море; серый человечек,  оказавшийся
рядом, что-то неспешно ему объяснял.
     Рабочие стояли, сбившись в кучу, и начальнику стражи  пришлось  долго
орать и потрясать кулаками, пока они  собрали  инструмент  и,  по-прежнему
прижимаясь друг к другу, двинулись к скале.
     Серый человечек деловито указывал,  где  именно  долбить  скалу,  где
вбивать скобы; застучал молот, сначала  нехотя,  а  потом  все  быстрее  и
смятеннее  -  приближался  рассвет.  Женщина  в  белом   сидела,   вернее,
полулежала на песке, и король то и дело обеспокоенно на нее поглядывал.
     Наконец, работы у скалы были закончены. Офицеры,  не  глядя  друг  на
друга, взяли женщину под руки; она не сопротивлялась. Общими  усилиями  ее
поставили у скалы, руки оказались разведенными  в  стороны  и  вверх,  две
скобы на запястья, две скобы на щиколотки, и золотая цепь поперек груди.
     -  Эдак  ему  неудобно  будет  жрать,  -   прошептал   парнишка   лет
шестнадцати,  среди  других  притаившийся  в  скалах.  Ответом  ему   была
тяжеленная оплеуха, отвешенная соседом.
     Рабочие побросали кайла и молотки и  бегом  бросились  прочь;  отошли
офицеры стражи, поспешно взобрались в седла. Король несколько секунд стоял
перед прикованной к скале женщиной,  потом  быстро  глянул  на  море  -  и
заспешил к лошади.
     Занимался рассвет.


     Он летел, обламывая крылья и зная, что не успеет.
     Будь прокляты все задержки и  промедления!  Будь  прокляты  предания,
высеченные на каменных стенах, и все на свете пророчества!
     "И  была  великая  битва,  и  пали  под  ударами  Юкки  дети  его,  и
племянники, и родичи, исходящие  пламенем...  Огляделся  Сам-Ар  и  увидел
чудовищного Юкку, снова поднимающегося  из  воды...  И  сразились  они,  и
солнце закрыло лик  свой  от  ужаса,  и  звезды  бежали  прочь,  и  ветер,
обожженный, ослабел и рухнул на землю..."
     А теперь ветер стоял стеной, сносил Армана назад,  будто  отбрасывая,
желая предостеречь...
     "Юкка приходит из моря, и дети его, и внуки,  и  правнуки  явятся  из
пучины... Береги свой огонь, и да защитит он тебя от ужасного Юкки,  и  от
детей его, и внуков, и..."
     Внук, либо правнук великого Юкки пожелал сожрать принцессу Юту. И вот
Арман летел, а крылья немели,  потому  что  сказано  в  пророчестве:  "Для
двести первого потомка радость и долгая  жизнь,  если  будет  остерегаться
порождений моря..."
     Он еще