- Гнать? Кого? Джон засмеялся.
   - Это просто жаргон, который я вспомнил. Это означает - продолжайте.
   - Ага. Ну, так вот, во-первых, Ноник был блестящим учеником в  школе,
хотя чуточку странным. Достаточно блестящим, чтобы получить стипендию  в
университете, где он занимался языками и в меньшей степени  социологией.
Два из его социологических курсов он провел у Рольфа Катама.
   - Значит, они хорошо знали друг друга? - спросил Джон.
   - Вероятно. Он был включен в список для семинара Катама об Америке XX
века. Это был весьма почетный семинар, ограниченный  шестью  студентами,
лично выбранными Катамом.
   - И Ноник участвовал в нем? - спросила Алтер.
   - Нет.
   - Почему?
   - Его исключили из университета за неподобающее  студенту  поведение.
Уточнений нет.
   - Ну, по крайней мере, мы знаем, откуда они знакомы, - сказал Джон. -
Теперь нам нужно представить, что они намерены делать друг с другом.
   - Я даже могу ответить на это, - сказала герцогиня. - Как раз  сейчас
Эркор кое-что проверяет для меня. А, вот и он! - Она опустила  глаза  на
что-то, переданное ей. - У него было предчувствие, и оно  подтвердилось.
В ту неделю, KOI да Ноника исключили, есть записи Катама о  приобретении
микропередатчика. Его можно вживить в горло. И  в  ту  неделю  Катаму  и
Нонику вживили такие в Медицинском Центре, в департаменте университета.
   - Вы хотите сказать, что с тех пор они были в радиоконтакте?
   - Да, чуть больше трех лет.
   - Зачем? - спросила Алтер. Изображение на видеоэкране пожало плечами.
   - Не знаю, но поскольку геликоптер взял его с улицы, видимо, Катам  и
Кли следили за ним по радиосигналам.
   - Кли и Ноник были в университете в одно время? - спросил Джон.
   - Да, только она была в департаменте ученой степени,  а  он  был  еще
студентом. Ну, вот и все, что у меня есть.
   - Немало, - сказала Алтер.
   - Однако, это не говорит нам, зачем они вместе  и  куда  направились.
Петра, есть ли в аэропорту  какая-нибудь  запись  насчет  вертолета  или
вообще этого Дела?  Герцогиня  начала  что-то  говорить.  Затем  твердое
выражение ее лица вдруг исчезло.
   - Я... Я не знаю, Джон.  Правда,  я  больше  ничего  не  знаю.  Совет
пытался утверждать, что ничего не происходит, и был парализован паникой,
когда узнал. Может быть, нам самим надо ехать в Тилфар. Но кроме этого я
ничего не знаю.
   - Мы найдем их, - сказал Джон. - Если же нет - тогда Тилфар.
   Твердость снова вернулась к герцогине.
   - Сходите туда, где жил Ноник, может,  там  есть  какой-нибудь  ключ.
Больше ничего не могу придумать.
   - Сделаем, - сказал Джон. Герцогиня резко отключилась. Он  повернулся
к Алтер.
   - Готова в поход? - Угу.
   Джон встал и хмуро сказал:
   - Она устала.
   - Я думаю, я тоже устала бы, пытаясь направить движение всей страны с
кучкой паникующих стариков с одной стороны и с семнадцатилетним королем,
который провел последние три года  вне  двора.  О  нем  только  и  можно
сказать, что он смышлен и послушен, - Ну, пошли в  гостиницу  Ноника.  И
они пошли.
   Пока Джон и Алтер шли к Котлу, дома становились ниже,  ближе  один  к
другому, и более убогими. Они  свернули  в  переулок,  отмечающий  самую
старую часть города. Хотя был уже вечер, народу в этой части города было
намного больше, чем в центре.
   Алтер улыбнулась, проходи мимо двух мужчин, которые  ссорились  из-за
узла. Узел был плохо завязан, и было видно, что в нем тряпье.
   - Я снова дома. Спорю, что они сперли его и не могут решить, кому его
отнести. Гостиница, наверное, вон там - они снова свернули. -  Вспоминая
время, когда я бегала по этим улицам, я почему-то испытываю  ностальгию.
Жизнь была голодная.
   На  углу  под  синим  тентом  находилась  выставка.  Она   показывала
выращенные гидропонным способом фрукты, а в стеклянном ящике  лежала  на
ледяном ложе блестящая рыба, выращенная в аквариумах. Продавец  в  белом
фартуке осуществлял продажу. Алтер глянула, не смотрит ли он, и схватила
плод. Когда они снова завернули  за  угол,  она  разломила  его  и  дала
половину Джону. Она немедленно вгрызлась в свою долю, а Джон держал свою
в руках. Она улыбнулась и спросила:
   - В чем дело?
   - Просто думал. Я пробыл в тюрьме пять лет, но ни  разу  в  жизни  не
украл ни денег, ни пищи. До тюрьмы я имел все,  что  хотел,  так  что  в
тюрьме мысль взять что-нибудь никогда не приходила мне в голову.  Теперь
мне платит герцогиня. И знаешь, когда я увидел, что ты взяла плод,  моей
первой реакцией было удивление, и ты, наверное, назовешь  его  моральным
возмущением.
   Алтер вытаращила глаза, а потом нахмурилась.
   - Да, наверное, глупо было... Я хочу сказать, я просто вспомнила, как
таскала фрукты, когда была маленькой, но ты прав, Джон.  Воровать  -  не
правильно...
   - Но я же не говорил ничего подобного.
   - Но я подумала...
   - Но я еще подумал, она из Котла, а я  из  центра,  и  нас  разделяет
целый набор морали и обычаев. И я подумал, как  ты  принимаешь  все  эти
вещи и объединяешь их.
   Она хотела что то сказать, но только посмотрела на него.
   - Правильно или не правильно, -  сказал  он.  -  Черт  возьми,  я  же
убийца. Как же мы сравняемся? Я сын богатого купца,  а  ты  циркачка  из
Котла. Однако, у меня есть ответ: мы уже сравнялись  во  всем,  чему  ты
учила меня, когда говорила, как откидывать голову, прижимать  подбородок
и катиться. И мы можем быть равными и теперь. Вот так - он  взял  ее  за
руку, - и так, - он откусил от плода.
   Она слегка пожала ему руку.
   - Да. Только насчет неравенства я хорошо знаю.  Помнишь,  мы  были  в
поместье Петры, прежде чем вернуться в Торой? Я очень долго  чувствовала
себя неловко из-за всяких дурацких  мелочей:  как  пользоваться  вилкой,
когда встать и когда сесть, и прочее. Когда ты пытался прекратить войну,
глупо было думать о таких вещах, но я все-таки думала. Вероятно, поэтому
я проводила так много времени с Тилом. Хоть он и с материка, но  в  этом
смысле он был более похож на меня.  Мы  могли  бы  идти  вместе.  -  Она
коснулась ожерелья из раковин. - Но теперь он умер, убит на  войне.  Так
что мне делать?
   - Ты любила его? Алтер опустила голову.
   - Я очень любила его. Но он умер.
   - Что ты собираешься делать? - помолчав, спросил Джон.
   - Учиться. Ты можешь учить меня. Считай, что это взаимообмен.
   Они оба рассмеялись.
   Это было довольно крепкое строение среди  множества  досчатых  лачуг.
Дойдя до двери, Алтер сказала:
   - Надеюсь, это путешествие не обернется... -  она  шагнула  вперед  и
остановилась.
   Стоящая за стойкой женщина с пурпурным родимым пятном подняла  глаза,
отшатнулась и раскрыла рот. Алтер схватила  Джона  за  руку  и  потащила
вперед.
   - Тетя Рэра!
   Женщина выскочила из-за стойки, вытирая фартуком руки.  Алтер  обняла
ее за плечи.
   - Тетя Рэра!
   - Ох, Алтер... Какими судьбами... Откуда... - Она  улыбалась,  но  по
щекам ее текли слезы. - Ты вернулась ко мне!
   Люди в таверне, в основном в военной форме, подняли глаза.
   - Тетя Рэра, ты, значит, работаешь здесь?
   - Работаю? Я владелица. Я получила лицензию. В самом  деле  получила.
Ох, Алтер, я так искала тебя!
   - Я тоже тебя искала, но старая гостиница Джерина была разгромлена.
   - Знаю. Я некоторое время работала помощницей медсестры в Медицинском
Центре. Я обыскала все цирки, приезжавшие в город.
   - Я стала работать там только несколько месяцев назад.
   - Понятно! Как раз, когда и перестала искать. - Она смахнула слезы. -
Я так рада видеть тебя, Алтер, так рада! - Они снова обнялись.
   - Тетя Рэра, - сказала Алтер, вытирая слезы. - Я  хочу  поговорить  с
тобой. Но поможешь ли ты мне? Я хочу  узнать  о  человеке,  который  жил
здесь.
   - Конечно-конечно, - сказала Рэра, и тут  впервые  увидела  Джона.  -
Молодой человек, последите здесь, пока  я  пойду  и  поговорю  минуту  с
племянницей.
   - Ох, тетя Рэра, - спохватилась Алтер, - это Джон Кошер, мой друг.
   - Рада познакомиться, - поклонилась Рэра. - Вы  просто  приглядывайте
за всеми, не допускайте скандалов, и не выпускайте  никого  без  оплаты.
Хотя, не похоже, чтобы кто-нибудь  ушел  вообще.  -  Она  повернулась  к
задней комнате, держа Алтер  за  руку.  -  Налейте  себе,  если  хотите.
Наливайте всем! - И она заторопилась, таща Алтер за руку.
   Ухмыляясь, Джон подошел к стойке, налил  себе  и  сел  неподалеку  от
солдата. Тот взглянул на него, коротко кивнул  и  снова  опустил  глаза.
Сильная  реакция  Джона  на  встречу  Алтер   с   теткой   сделала   его
экспансивным, и он обратился к солдату:
   - Похоже, что вы, ребята, сидите здесь весь вечер. Что вы делаете?
   - Я напиваюсь, - солдат поднял кружку с зеленоватой  жидкостью.  Джон
вдруг  почувствовал,  что  в  мозгу  солдата  что-то  происходит,  и  он
прислушался к тону, каким тот говорил:
   - Я делаю неуклюжую попытку спрятаться в кружке. - Вокруг него стояло
множество пустых кружек.
   -  Почему?  -  спросил  Джон,  стараясь  соотнести  этот   цинизм   с
собственным добрым ощущением.
   Солдат повернулся и Джон увидел его эмблему: капитан психологического
корпуса. После Момента многие сняли свои эмблемы, так же, как униформу.
   - Видите ли, - продолжал офицер чуточку пьяным голосом, - я  из  тех,
кто знал о войне, кто планировал ее, вычислял лучший способ ее  ведения.
Как и вы, горожане. Рад пожать вам руку, - однако, он не протянул руки и
снова вернулся к своей выпивке.
   Обычно  Джон  не  пытался  любопытствовать,  если  человек   не   был
расположен к беседе. Но сейчас он сам был в необычном состоянии.
   - Знаете, - сказал он, - я не был в армии, но у меня впечатление, что
из-за этого я что-то упустил. Кроме всего прочего, это, по-моему,  опыт,
который делает из мальчика мужчину.
   - Да, я понимаю вас, - коротко ответил офицер.
   - Физическая дисциплина и опыт в действии, - продолжал Джон, -  пусть
в гипнотическом сне, должны что-то замечать, потому что смерть ожидавшая
их, была реальной.
   - Видите ли, - сказал психолог, - мы делали куда больше,  чем  только
план  сражения.  Мы  управляли  всей  пропагандой,  которая  шла   и   к
гражданским лицам тоже. Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете.
   Джон удивился.
   - Значит, вы не считаете, что военная дисциплина может  быть  хорошим
опытом?
   - Опыт - это то, как вы это воспринимаете. Это абсолютная реальность,
так? Из мальчика в мужчину? Посмотрите на ребят, которым нравится армия.
Это то,  у  кого  несовместимость  с  родителями  так  велика,  что  они
отказываются любить отца, отдающего приказы по книге правил,  даже  если
эти приказы  отмерли.  Такому  парию  лучше  бы  договориться  с  отцом,
которого он ненавидит, чем искать замену.
   Несмотря на опьянение, офицер рассуждал логично, и Джон продолжал:
   - Но разве армия не создает известный суровый микрокосм для выработки
определенных проблем... Ну, скажем, честь, морали, хотя  бы  для  самого
человека...
   - Конечно, микрокосм, полностью безопасный, абсолютно нереальный, без
женщин и детей, где Бог - генерал, а Дьявол - смерть, и вы  разыгрываете
так, чтобы все принималось всерьез. Все было устроено так, чтобы создать
наиболее деструктивные  нелогичные  действия,  якобы  контролируемые,  и
насколько возможно, неслучайные. В  то  время,  как  психо-экономическое
положение Торомона достигло точки, когда "война  неизбежна",  мы  должны
были иметь какое-то место для всех больны ч мозгов, раненых именно  этим
психо-экономическим положением,  чтобы  бросить  туда  армию.  Но  нашей
задачей было заставить всех вас думать, что  это  безопасно,  почетно  и
хорошо. Из мальчиков в мужчин? Дисциплина сама по себе ничего не  значит
для  мальчика.  Наши  руки  могут  двигаться  и  делать.  Вы   выглядите
интеллигентным человеком,  так  что  вы,  наверное,  делаете  свое  дело
хорошо. Когда вы учились делать что бы то ни было, вы набивали мозоли, и
это была дисциплина. Можете ли вы строить, можете ли следовать  правилам
какого-либо  мастерства,  можете  ли  заставить  эти  руки  приказывать,
работая с кем-то другим или в одиночку? Я не знаю, что  вы  делаете,  но
знаю, что воспитывая свои руки, вы имели больше дисциплины, чем  десяток
людей, которые только и умеют, что убивать во сне. То, что  уже  есть  у
вас в руках, мы принижали, пытаясь заставить вас думать, что  это  могла
бы дать вам армия. Мы так здорово  все  спланировали!  Романы,  повести,
статьи - все это твердо отвечало: "Да!" на вопросы,  которые  вы  только
что задали. Кстати, психологический корпус не писал их. Мы уже закончили
нашу  пропагандную   работу,   научили   неуверенных   и   сомневающихся
интеллектуалов сделать остальное. "Да, да! Война  -  реальный  и  веский
опыт", потому что они, среди вас, всех,  могли  достаточно  сомневаться,
чтобы представить себе, какая это фальшивка. Сделать из вас  мужчину?  А
вот посмотрите на этих - он показал на  солдат  в  таверне.  Один  спал,
навалившись на стол. Двое других заспорили у двери, в то время, как  еще
один истерически хохотал над чем-то, разговаривая с девушкой,  откинулся
на спинку стула и упал назад. Пятый с тревогой  ждал  драки.  Захохотала
девушка. - Или посмотрите на меня, -  добавил  психолог,  покачиваясь  и
глядя в кружку. - Посмотрите на меня.
   - Вы думаете, что все вообще не имело  значения?  -  спросил  Джон  и
подумал о Тиле, друге Алтер. - Для всех ничего не значило?
   Психолог медленно покачал головой.
   - Вы не понимаете. Вы действительно ничего  не  понимаете.  Вы  знали
кого-то, кто сгорел в танке смерти. Вам  чертовски  хочется,  чтобы  это
что-то означало. Но я знаю многих парней, которые умерли.  Я  тренировал
их. Там не было ни одного, кто стал бы в большей степени мужчиной, чтобы
делать то, что делали вы. Мне плевать, что это так, потому что  жизнь...
- он вытянул палец и толкнул монету по столу к квадрату  монет,  который
он выложил в уплату. Из дальнего конца матрицы  вылетели  две  монеты  -
ответ на это. Враг не всегда тот, в кого вы можете стрелять из-за  мешка
с гравием. Не всегда есть тот, кто скажет вам, когда стрелять  и,  когда
прекратить огонь. В армии все легко и просто:  сражаться  до  смерти  за
правое дело. - Офицер взглянул на Джона. - Вы знали кого-то, кто сгорел.
Что ж, по сравнению с тем, ради чего мы живем, он умер не  за  такую  уж
плохую вещь. - Он помолчал. - Это трудно принять.
   - А вы принимаете? - спросил Джон. Слова прозвучали  жестоко,  но  он
сказал и с удивлением, с началом понимания.
   Психолог хихикнул. - Ну. Вроде.  -  Он  покачал  головой.  -  Они  не
ненавидят меня. Вы понимаете, у них нет ненависти ко мне.  Они  приходят
сюда, пьют со мной, не задевают меня за то,  что  не  видели  настоящего
сражения, относятся с полным дружелюбием, хотя  знают,  что  я  один  из
ответственных лиц. О, мы делали свою работу  хорошо.  Им  было  все-таки
легче идти с ощущением, которое мы с  таким  трудом  внушали  им.  Но  я
психолог, так что я точно знаю, почему  я  сижу  здесь  и  напиваюсь.  Я
понимаю все, что происходит в моем мозгу, и заставляет меня делать  это.
И я знаю, почему я пил вчера, и третьего дня. И я знаю, и они  знают,  и
это нисколько не помогает.
   Алтер и ее тетка вышли из задней комнаты, и Джон повернулся к ним.
   - Вот и мы, - сказала Рэра, вытирая  глаза  фартуком.  -  Возвращайся
поскорее, - обратилась она к племяннице, -  твоя  тетка  теперь  женщина
респектабельная.
   - Приду, - сказала Алтер, обняла тетку и взяла Джона за руку.
   - Не хотите ли вы оба что-нибудь поесть?  -  спросила  Рэра.  -  Или,
может, просто посидим и поболтаем?
   - Сейчас не можем, - сказала Алтер. - Мы скоро придем.
   - Пожалуйста,  поскорее,  -  сказала  Рэра.  Они  медленно  вышли  из
гостиницы.
   - Ты узнала что-нибудь о Нонике? - спросил Джон.
   - Угу. - В ее руках был сложенный пакет. - Некоторые его  стихи.  Они
остались в его комнате после... - она вздрогнула.
   - О чем твоя тетка хотела поговорить с тобой?
   - Она хотела, чтобы я осталась тут и жила с ней.
   - Понятно.
   - Меня все тут цепляет, когда я не смотрю. Я даже думаю, что могла бы
любить все это. Но у меня есть своя квартира и я привыкла  быть  у  себя
дома. Но в то же время я осознала, как я любила тетку.
   - Знаешь, я подумал о том,  что  говорил  насчет  обычаев  и  морали,
разделяющих людей, делающих их отличными друг  от  друга.  Люди  гораздо
более схожи, чем различны. Гораздо более.
   Они медленно  вышли  с  окраины  города  и  вернулись  вместе,  чтобы
просмотреть стихи.

Глава 5

   Голубая вода струилась по полу подвала,  из  угла  шел  запах  мокрых
рыбных мешков. Джеф присел на  бочонок  и  вертел  пальцами,  сдвигая  и
раздвигая их жестом, который выдавал страх. Медленно дыша,  он  сидел  в
темноте  уже  полтора  часа  и  не  столько  думал,   сколько   позволял
изображениям формироваться в мозгу: девичье лицо, закрытые глаза,  нитка
крови изо рта.  Тело,  упавшее  на  пристани,  когда  темноту  прорезала
сирена. Окно склада, которое он  разбил  кулаком  и  порезался.  Остался
рубец. Здесь, подумал он,  я  могу  сидеть  спокойно.  Одиночество  было
тягостным, но он принимал его, поскольку считал, что другого  пути  нет.
Он снова  сомкнул  пальцы,  пытаясь  побороть  страх.  Когда-нибудь  он,
возможно, прекратит попытки, но это будет нескоро.
   Мать Ренны смотрела, как сомкнулась дверь ее гостиной, за полицейским
офицером, и думала: мои глаза лопнут, и  я,  наверное,  завизжу.  Может,
штукатурка треснет и стены обрушатся? Она ждала, но ничего не случилось.
Она  подошла  к  видеофону  и  набрала  номер  доктора  Уинтла.  Он  был
единственным врачом в доме. Когда аппарат зажужжал, она подумала:  зачем
я звоню доктору? Какого черта я ему звоню?
   Появилось лицо доктора Уинтла.
   - Да.
   Что-то в ней разорвалось, и она закричала:
   - Доктор, ради бога, помогите мне... Моя дочь, Ренна, умерла.., ее...
Ох, она умерла... - с ее языка с трудом  сходили  обрывки  фраз.  Что-то
жгло ее губы, щеки, глаза.
   - Вы, кажется, живете на втором этаже?
   - Да.., я.., да...
   Она задумалась, как выглядит лицо ее, но доктор уже сказал:
   - Я сейчас спущусь. - И отключился.
   Время шло. Время всегда идет, подумала она.  А  куда  иду  я  в  этом
проходящем времени? Тут постучали в дверь. С  истерическим  спокойствием
она открыла, и вошел доктор.
   - Я извиняюсь, - сказала она.  -  Я  очень  извиняюсь.  Я  не  хотела
беспокоить вас, доктор. Я хочу сказать, вы ничем не можете помочь мне. Я
право, не знаю, зачем вообще позволила вам спуститься...
   - Не трудитесь извиняться, - сказал Уинтл. - Я вполне понимаю.
   -  Сейчас  здесь  был  полицейский.  Он  сказал  мне.  Они  не  могли
идентифицировать ее по рисунку ретины, потому что ее глаза вообще...
   - Не дать ли вам успокоительного?
   - Нет. Я не хочу его. Я не намеревалась вызывать вас сюда.., я..,  о,
доктор Уинтл, я просто хотела поговорить с  кем-нибудь  и  первым  делом
подумала о докторе, не знаю уж, почему. Но я просто хотела поговорить.
   - Но, может быть, вы все-таки хотите успокаивающего?
   - Ох, нет. Послушайте, я подам нам обоим выпить.
   - Ну.., ну, ладно.
   Она достала стаканчики и зеленую бутылку, прошла в  маленькую  кухню,
нажала педаль откидного стола и поставила бутылку и  стаканчики  на  его
каменную поверхность.
   - Позвольте, - сказал доктор, подвигая ей стул. Когда  она  села,  он
обошел стол, открыл бутылку и налил. Когда она взяла свой стакан, доктор
сел  и  выпил  свою  порцию  одним  глотком  и  налил  снова   с   такой
самоуверенностью, какой она от него не ожидала.
   Она посмотрела на зеленую жидкость в своем стакане и сказала:
   - Доктор Уинтл, я чувствую себя такой одинокой,  мне  хочется  бежать
куда-то, куда-нибудь заползти, и чтобы мне сказали,  что  делать.  Когда
умерли мои родители, я не испытывала ничего подобного...
   - Говорят, что смерть ребенка... - начал доктор  и  закончил  кивком.
Может, он выпил уже трет