де-то еще! Никто нигде не голодал. Если было  что-то  хорошее  в
чуме - она  покончила  с  мировым  голодом.  Не  имело  значения,
оставлю я этот бифштекс недоеденным или  нет.  Теперь  бифштексов
хватало на всех. Бифштексы можно  тратить!  Понимать  такое  было
жутковато.
    Все же оставлять что-нибудь в тарелке мне было  не  по  себе.
Старые привычки умирают с трудом. Если привык думать определенным
образом, то продолжаешь думать так,  даже  когда  так  больше  не
имеет смысла думать?
    Хм.
    Я думал, как гусь? В самом деле? Я продолжал  упорствовать  в
гусизме, потому что  не  знал,  как  поступать  иначе?  Это  было
очевидно для окружающих?
    Может, мне надо перестать быть собой на время и  начать  быть
кем-нибудь еще - у кого не будет так много хлопот, как у меня.
    Я не был больше голоден. Я встал, отнес  поднос  к  окошку  и
покинул интендантство.
    Может, у меня смешная походка. Дело в том, что я низкорослый,
и качусь по полу, как колобок. Я выгляжу как гусь? Может, я  смог
бы научиться ходить иначе, если бы чуть выпрямиться  и  перенести
центр тяжести с потрохов на грудь? - Бац! Я извиняюсь.  -  Я  так
увлекся походкой, что не глядел по сторонам, и врезался  прямо  в
молодую женщину. Бумц!... - О - я очень извиняюсь!
    Это была Марсия. Тонкая девушка с большими  темными  глазами.
Из автобуса. Полковник Паяц.
    - Привет..., - я искал слова. - Э-э, что вы здесь делаете?
    - Подкармливаю пса, мне дают остатки. - Она показала сверток,
который несла.
    Я подержал для нее дверь. Она прошла, не  сказав  спасибо.  Я
следовал за ней.
    Она остановилась у дорожки: - Вы преследуете меня?
    Я покачал головой: - Нет.
    - Ну, тогда уходите.
    - Вы грубая, знаете?
    Она посмотрела равнодушным взглядом.
    - Вы не даете человеку даже шанса.
    Она мигнула: - Извините. Разве я знакома с вами?
    - Э-э, мы были вместе в автобусе, помните? Прошлой ночью?
    Она покачала головой: - Ничего не помню о  прошлой  ночи.  Вы
один из парней, трахавших меня?
    - Что? Нет... то есть, я... что?
    - Я совсем ему не нужна. Знаю, что думают люди, но он ни разу
не дотронулся до меня. Ему нравится смотреть, как я делаю  это  м
молодыми людьми, которых он выбирает. А потом ему нравится... ну,
вы понимаете.
    - Почему вы остаетесь с ним?
    Она пожала плечами: - Не знаю.  Мне  некуда  больше  идти.  -
Потом добавила: - Я в самом  деле  извиняюсь.  Я  совсем  вас  не
помню. Была под кайфом прошлой ночью. Он достал  голубые  колеса.
Не думаю, что делала это с кем-нибудь, но не совсем  уверена.  Вы
были там?
    - Я же сказал. Мы были вместе в автобусе. Помните? Автобус  в
город?
    -  О,  да.  Извините.  Иногда  я  совсем  не  помню.  Раз  вы
говорите...  -  Потом  она  отвернулась,  нагнулась  к  земле   и
развернула свой пакет, открыв  большую  кучу  мясных  обрезков  и
костей. - Он любит это. Рэнгл!, - позвала она. -  Ко  мне!  Сюда,
Рэнгл, ко мне, а то я отдам все собакам! - Она снова  повернулась
ко мне: - Я не люблю порошок,  но...  ну,  иногда  это  помогает.
Понимаете? Иногда мне... одиноко. Понимаете?
    - Да. Понимаю.
    - Страшно, правда? Если знаешь, куда  идти,  есть  еще  много
народа, но все они - толпы чужаков. Я нигде никого не знаю.
    - Понимаю, что вы имеете в виду. И все всегда кажутся  такими
возбужденными.   Словно   ускорилось    социальное    броуновское
движение...
    Она глядела равнодушно. Не поняла.
    Я сказал: - Оттого, что теперь осталось мало  людей,  мы  все
двигаемся быстрее, чтобы забыться в разнообразии.
    Она уставилась на меня. Я сморозил что-то глупое? Или она  не
поняла? Она сказала: - Я хочу быть умной. Вроде  вас.  Но  будешь
умной - перестанешь быть нужной. Поэтому я перестала  становиться
умной. - Она глядела с  болью.  -  Порошок  страшно  помогает.  С
порошком можно очень быстро стать глупой. - Она  прикусила  язык,
словно сболтнула что-то ненужное. Снова громко  начала  звать:  -
Эй, Рэнгл! Ко мне! Где ты? - Нотка нетерпения была в  ее  голосе.
Она повернулась ко мне: - Он вам понравится. На  самом  деле  это
очень дружелюбный пес, я просто не знаю, где он сейчас.
    - О, ну... может,  он  застрял  в  автомобильной  пробке  или
что-нибудь еще.
    Она не прореагировала  на  шутку.  Снова  повернула  на  меня
взгляд широко открытых глаз: - Вы так думаете?
    - Вы все еще под порошком?, - спросил я.
    - О, нет. Не нюхала  со  вчерашнего.  Мне  это  не  нравится.
Почему вы спрашиваете? - Прежде чем я ответил, она схватила  меня
за руку.  -  Я  странная?  Извините  меня.  Иногда  я  становлюсь
странной. Бывает. Но никто не говорит мне, странная  я  или  нет.
Иногда это пугает меня - что я  могу  быть  такой  странной,  что
никто не хочет сказать  мне  об  этом.  Один  раз  кто-то  достал
порошок, а мне осталось только пищать, потому что у меня  настало
время и я не  хотела  рисковать  кровотечением,  мне  было  очень
скучно. Они не понимают, почему я не хихикаю, вроде тех...
    - Да, - сказал я, - вы странная.
    Она посмотрела мне в лицо. Глаза были очень большими и  очень
темными. Она выглядела, как маленькая  девочка.  Она  сказала:  -
Спасибо. Спасибо, что сказали мне. - Она замигала и я увидел, как
слезы набухают в ее глазах. - Я больше ничего не знаю, кроме того
что люди говорят мне. Поэтому спасибо, что сказали мне правду.
    - Вы ненавидите меня?
    Я покачал головой.
    - Вы жалеете меня?
    - Нет. - На мгновение я вспомнил отца. - Нет, больше я никого
не жалею. Это только убивает.
    Она продолжала смотреть на меня, но долго ничего не говорила.
Мы стояли в сумерках Колорадо, пока звезды не взошли над головой.
К западу горы были облиты слабым оранжевым сиянием. Теплый  ветер
пах медом и сосной.
    Молчание меж нами стало неудобным. Я начал думать, не  должен
ли извиниться за то, что был честен с нею. Наконец, она  сказала:
- Хотела бы я знать, куда убежал проклятый пес. Не похоже на него
пропускать обед.  Рэнгл!  -  Она  казалась  раздраженной,  потом,
словно  стесняясь  гнева,  сказала:  -  Не  знаю,  почему  я  так
расстраиваюсь, ведь в действительности это не мой пес.  То  есть,
он просто бродячий.  Я  немного  приручила  его...  -  Потом  она
сказала: - ... но он единственный, кого я знаю,  кто...  ну,  ему
все равно, что я странная. Рэнглу все равно. Понимаете?
    - Да, понимаю. В эти дни всем нам кто-то нужен. - Я улыбнулся
ей. - Потому что мы сами - все, что у нас осталось.
    Она ответила не сразу. Уставилась на бумагу с обрезками мяса.
Над  головами  включилось  уличное  освещение,  заполнив  сумерки
мягким сиянием. Когда Марсия наконец заговорила, голос был  очень
тихим. - Знаете, я отличала, что важно в жизни, а что  нет.  Быть
красивой было важным. Я исправила нос - все  лицо  -  потому  что
хотела быть красивой. Например, вы могли бы исправить  эту  шишку
на носу...
    - Я попал в аварию на мотоцикле, - сказал я.
    - ... но внутри вы остались  бы  собой,  правда?  Ну,  это  и
случилось со мной. Я переделала лицо, только после всего, я - все
еще я. Мне кажется, это случилось и с миром.  Мы  остались  теми,
кем были в прошлом году, только наша внешность изменилась,  а  мы
еще не знаем об этом. Мы не знаем, кем предполагаем быть  дальше.
Я нервничаю и пугаюсь все время, - сказала она. - Я имею в  виду,
что если я узнаю, кто я есть, а потом кто-то придет и скажет, что
это не так, то кем же я буду после всего? Понимаете, о чем я?
    Я сказал: - Гуси. Мы хотим быть лебедями, а нам говорят,  что
мы гуси и даже не очень хорошие гуси.
    - Да, - сказала она. - Вот хорошо. Вы понимаете.  Иногда  мне
хочется знать, есть ли кто в мире, кто чувствует, как я; иногда я
даже нахожу таких, но всегда  сюрприз  -  обнаружить,  что  я  не
совсем одинока.
    Она дрожала и я обнял ее: - Я понимаю.
    Она сказала нетерпеливо: - Я сейчас поняла,  где  Рэнгл.  Он,
наверное, появится  завтра,  улыбаясь  и  помахивая  хвостом.  Он
настоящий шутник, но я не люблю  волноваться.  Может,  вы  видели
его? Белый пополам с коричневым, почти розовым, очень лохматый, с
большими шлепающими лапами,  как  будто  в  комнатных  шлепанцах.
Большие коричневые глаза и черный влажный нос.
    Да, я видел его.
    Из стеклянной кабинки над круглой комнатой.
    Вчера ночью. С Джиллианной.
    Он был на десерт.
    Я почувствовал спазмы в желудке.  О,  дерьмо.  Как  я  должен
преподнести ей это?
    Марсия взглянула на меня: - Вы что-то знаете?
    - Э-э, Марсия, я... э-э, не знаю, как сказать  вам,  но...  -
Просто скажи правду, проговорил голос в моей  голове.  -  ...э-э,
Рэнгл мертв. Он, э-э... попал под  машину.  Это  случилось  вчера
поздно ночью. Я видел. Он умер мгновенно. Я не знал, что это  был
Рэнгл, пока вы не описали его.
    Она покачала головой: - О, нет, это не он! Вы уверены,  Джим?
- Она исследовала мое лицо в поисках знака, что я ошибаюсь.
    Я с трудом сглотнул. Горло свело. Я вспомнил,  что  слышал  в
кабинке,   как   пес   некоторое   время   попрошайничал    возле
интендантства. - Марсия, - сказал я, - Я уверен. Он был  примерно
вот такого роста, правда?
    Она медленно кивнула. Тяжело задышала, словно ей  не  хватало
воэдуха. Потом закрыла лицо  руками.  Словно  враз  разбилась  на
тысячу кричащих кусочков и только давление рук удерживало  их  от
разлета.
    Потом резко выпрямилась и ее лицо превратилось в маску. Когда
заговорила, голос был неживым. - Со мной все в порядке. -  Пожала
плечами: - Он всего лишь пес. - Она снова превратилась в зомби.
    Я пристально смотрел, как она  наклонилась  и  подняла  пакет
мясных обрезков, которые  Рэнгл  не  будет  есть.  Она  аккуратно
свернула бумагу, подошла к  ближайшей  мусорной  урне  и  бросила
пакет туда. - Теперь мне больше не о ком заботиться.
    - Марсия, с  заботой  все  в  порядке.  У  всех  есть  о  ком
заботиться.
    - У  меня  нет,  -  сказала  она  и  запахнула  плащ,  словно
защищаясь от холода, но ночь была теплой и холода  не  было.  Она
прошла мимо, коснувшись меня, и двинулась прочь.
    - Марсия! - Она продолжала  идти  и  я  понял,  что  бессилен
остановить ее. Чувство бессилия разгневало меня - то же  чувство,
когда отец уходил от меня навсегда. - Нет, черт побери!  Я  устал
от людей, уходящих от меня! - Что-то сверкнуло, как в  кинокадре,
я пролетел пространство между нами и схватил ее руку. Я развернул
ее к себе: - Брось это, - рявкнул я. - Это действительно глупо! Я
уже видел, как бывало  с  другими!  Ты  начинаешь  уклоняться  от
жизни, потому что она ранит! Каждый раз ты делаешь  по  шагу,  но
очень скоро это входит в привычку, автоматическую, и ты бежишь от
всего.  Конечно  она  ранит!  Ранит  настолько,   насколько   ты
заботишься! И только это доказывает, насколько ты жива!
    - Уходи! Мне не нужны проповеди!
    - Правильно! Не нужны! Тебе нужен год в пробковой комнате!
    Она вырвалась, глаза стали дикими.  -  Замолчи!,  -  крикнула
она. Я чувствовал ее руки-клешни.
    - Почему? Потому что это может оказаться  правдой?  Говоришь,
что боишься быть странной, что можешь оказаться  одной  из  этих
леди с яичницей на щеках, но никто не хочет сказать тебе? Ну, так
вот я тебе говорю! Если ты сейчас  убежишь  от  меня,  это  будет
первым шагом к яичнице!
    Она глядела, словно я ударил ее, мигая в сиянии уличных ламп.
Напряжение спадало по мере того, как  слова  проникали  глубже  в
сознание. Я почти видел, как они пронзали  слой  за  слоем.  -  Я
останусь, - сказала она, - я не хочу возвращаться.
    - Так не возвращайся. Не надо. Не  возвращайся  к  тому,  что
делает тебя безумной. Думаешь,  ты  только  одна  такая?  Мы  все
просто психи! Надо только оглянуться. Единственная  разница,  что
мы не позволяем этому остановить нас. - Я добавил: - Надолго.
    - Но это больно!
    - Ну и что? Пусть больно! Именно так ты преодолеешь! То,  что
ты делала до сих пор, не привело к результатам, не так ли?
    Она  кивнула,  выдохнула,  потом  ее   глаза   набухли,   она
схватилась за мою рубашку, стиснула меня и начала всхлипывать.  Я
обнял ее теснее и склонился над ней, словно мог  защитить  ее  от
боли, только  эта  боль  шла  не  извне,  она  бурлила  внутри  и
прорывалась через ее глаза, нос  и  рот:  -  Это  не  честно!  Не
честно! Почему так много смерти!! Мне нужен мой пес!!  О,  Рэнгл,
Рэнгл! Я хочу, чтобы ты вернулся! - Она рыдала и  кричала  в  мою
рубашку. Хватала глоток воздуха и рыдала снова.  Слезы  струились
по ее щекам: - Это не честно! Все, что  я  любила  -  я  не  хочу
любить никого больше! Я  устала  терять!  Забота  слишком  сильно
ранит! Я хочу покончить с ней! Я хочу моего пса!
    Я думал о людях, поймавших Рэнгла, и  о  том,  что  хотел  бы
сделать с ними. Марсия была права - это было нечестно. Они  убили
этого пса, а с виной и горем дело пришлось иметь  мне!  Почему  я
должен вычищать их мерзость?! Все  их  мерзости?!!  Мои  руки  на
спине Марсии сжимались  в  кулаки.  Ее  плечи  приподнялись.  Она
закашлялась, я разжал кулаки и начал легонько похлопывать  ее.  -
Все в порядке, - сказал я, - все в порядке. Все прошло, это выход
- хорошо поплакать. Это показывает,  как  сильно  ты  заботишься.
Просто выплачь все, это по женски...  -  Я  продолжал  бормотать,
пытаясь успокоить  ее.  Изумляло,  как  сильно  она  горевала  по
собаке. Теперь она просто плакала, или она оплакивала больше  чем
просто пса? Я держал ее  и  давал  ей  выплакаться.  Два  солдата
прошли   мимо,   не   останавливаясь.   Посчитали   само    собой
разумеющимся. Такие сцены стали теперь обычны.
    Марсия вздохнула и подняла глаза: - Джим?
    - Что?
    - Теперь я в порядке. Ты можешь идти.
    - О. Я извиняюсь.
    - Нет. Не надо. Спасибо тебе.
    - Пошли. Я провожу тебя до комнаты.
    - Окей.
    Мы шли в молчании. У нее была небольшая  квартира  во  втором
здании возле интендантства. Простая, но сносная.
    Войдя, она снова обняла меня и  тесно  прижалась:  -  Спасибо
тебе, - сказала она. Я обнял ее и мы стояли так некоторое время.
    - Джим, - спросила она тихо, - хочешь любить меня?
    Я чувствовал запах духов в ее волосах, он кружил голову. Я не
мог говорить, просто кивнул, потом склонился к ее лицу. Ее  глаза
были широко открыты,  она  была  похожа  на  испуганную  девочку,
боящуюся, что я скажу да.
    Я сказал: - Да, - и ее глаза медленно закрылись. Она положила
голову мне на грудь и я почувствовал, как ее  тело  расслабилось.
Она была в порядке. Наконец, она  поняла,  что  была  в  порядке.
Потому что я был в порядке и сказал ей, что сказал.
    Я дотронулся до ее волос. Она была... такая крошечная,  такая
бледная, такая тонкая. Такая хрупкая. Такая теплая.
    Можно было наговорить тысячу вещей.
    Я не сказал ничего.
    Немного погодя мы пошли в постель.
    - Выключить свет?, - спросил я.
    - Лучше оставить.
    - О. Хорошо... окей.




                        30

    Я плыл в стране После,  двигаясь  к  стране  Дремоты  -  пока
внезапно не подскочил и сел в холодном поту: - О, дьявол!
    Марсия рядом со мной встревоженно  повернулась:  -  Что?  Что
такое?
    - Мне надо идти, мне надо назад  в  отель!  Который  час?  О,
боже, почти полночь! Меня точно повесят!
    - Джим, ты в порядке?
    - Нет, нет! - Я уже надевал брюки. - Где мои ботинки?
    - Не уходи...
    - Мне надо! - Я перехватил ее взгляд - болезненное, потерянное
выражение глаз - сел рядом и обнял ее. - Марсия, извини. Я  хотел
бы остаться здесь с тобой, но не могу.  Я...  у  меня  приказ.  Я
понимаю, выглядит,  словно  я  бегу  от  тебя,  но  это  не  так.
Пожалуйста, верь мне.
    - Я верю, - сказала она, но я чувствовал, как она  напряглась
в моих объятьях. Она потерла глаза. - Я не  сержусь.  Я  к  этому
привыкла.
    Я склонился к ее лицу и поцеловал. - Я не такой, Марсия.
    - Да, понимаю. Никто не такой, только все убегают.
    Я начал искать рубашку. - Я убегаю не  "от",  я  убегаю  "к".
Если бы ты знала...
    - Да, да.  У  тебя  секретная  миссия.  Как  у  всех.  -  Она
откинулась в постель и закатилась под одеяло, положив подушку  на
голову. - Просто уйди, Джим. Окей?
    Я присел рядом,  натягивая  ботинки.  -  Слушай,  я  вернусь,
хорошо? Если я не опоздал. А хотел бы.
    - Не беспокойся, - невнятно проговорила она из-под подушки.
    -  Марсия,  пожалуйста,  не  злись  на  меня.  Я   хотел   бы
рассказать, но не могу. - Я наклонился поцеловать ее, но  она  не
дала убрать подушку с головы. - Хорошо, будь по твоему.
    Я поехал в отель, чувствуя,  как  что-то  пробивается  из-под
камней. Черт, чем сильнее я пытаюсь быть честным, тем  хуже  себя
чувствую. Почему бы мне не быть просто дерьмом, вроде Теда, чтобы
каждый переступал через меня?
    Единственный ответ, который я смог придумать: я не знал,  как
стать дерьмом. Я был обречен идти по  жизни,  все  время  пытаясь
быть хорошим. Всегда пытаясь быть  рациональным.  Всегда  пытаясь
понять.
    Я со злостью включил автотерминал и врубил пятнадцатый канал.
Шел повтор одной из  сессий  свободного  форума  конференции,  но
послушав, я стал еще злее. Зачем они вообще передают эту  чепуху?
Если эти люди хотят быть  глупыми,  это  их  дело  -  но  сколько
невинных будет в опасности, если поверят в  то,  что  услышат  по
сети?  Я  почти  трясся  от  ярости,  когда  наконец  подъехал  к
подземному гаражу отеля.
    Я съехал в бетонные внутренности здания. На одном  из  боксов
стояла надпись "Служебный" и я  въехал  в  него.  Робот  проверил
карточку, посмотрел мне в лицо и открыл без вопросов.  Лифт  тоже
удостоверил мою личность,  прежде  чем  доставил  на  тринадцатый
этаж.
    Когда двери лифта  разошлись,  не  было  никаких  вооруженных
охранников,  поджидающих  меня.  Я   выдохнул   воздух,   который
задерживал весь путь наверх.
    Я прошел в комнату, назначенную мне, и набрал  на  терминале:
"Жду инструкций".
    Экран опустел, потом появилось: "Пожалуйста, ждите дальнейших
указаний на этом месте".
    Что это значило?
    Я сел перед терминалом и начал ждать, уставившись  на  экран.
Сколько?
    Вдруг Валлачстейн и  другие  уже  встретились  и  решили  мою
судьбу? Пока меня не было, чтобы говорить за себя?
    Я пошел на кухню и достал томатного сока,  потом  вернулся  к
клавиатуре и снова уселся. Пока ничего. Я подумал о Марсии. Я еще
чувствовал теплый  медовый  запах  ее  волос.  Он  заставил  меня
ощутить внутренний  жар  -  пока  я  не  вспомнил  горечь  своего
внезапного ухода. Удивлюсь, если она простит меня.
    Ну, может, я успею сделать что-нибудь, пока  жду.  Я  сбросил
экран и вызвал библиотечную  службу.  Экран  замигал:  "Извините,
терминал заблокирован".
    Что?
    Я попытался еще раз. Тот же ответ.
    Я вытащил карту из щели считывания и направился к двери.
    Она не открылась. "Неверный пароль."
    Я вернулся в комнату, постоял в центре и осмотрелся в поисках
другого выхода. Балкон?
    Я открыл скользящую дверь, вышел и перегнулся  через  перила,
посмотреть, высоко ли. Слишком высоко. Тринадцатый  этаж.  Опасно
было не само падение, а резкая остановка в конце.
    А если перебраться по перилам на соседний балкон? Невозможно.
Балконы изолированы. Еще  одна  предосторожность  подозрительного
Мариотта.
    Я снова глянул  вниз,  потом  вернулся  в  комнату  и  сделал
мысленную опись обстановки. Две простыни, кингсайз.  Два  одеяла,
кингсайз. Недостаточно. Даже с занавесями мне, наверное, не будет
хватать четыре этажа.
    Я снова сел перед терминалом и начал пить свой томатный  сок.
Он был кислым. Даже закололо в гландах. Мне следует найти  другое
решение?
    Я не мог придумать никакого.
    Почему я вообще хочу выбраться?
    Потому что меня заперли.
    А почему меня заперли?
    Потому что боятся, что я попытаюсь сбежать.
    И что это подразумевает? Что они  приняли  решение?  Что  они
запланировали  для  меня  что-то  такое,   что   может