начале?..., - сказала брюнетка. - Я думала...
    - Нет. - Фромкин  снова  сидел,  жуя.  Приостановился,  чтобы
проглотить: - Вы  ошибаетесь.  Произошел  крах  популяции.  Когда
четыре с половиной миллиарда человек умирают  за  два  года,  это
крах. В ООН падением называют, когда оно достигает семи или более
процентов за восьмимесячный период, но когда семьдесят  процентов
- это крах. Мы сейчас только-только  выходим  из  краха,  кривая,
наконец,  начала  уплощаться.  Теперь  мы  вступаем  в   падение.
Настоящее падение. Это последствие краха. Но  так  же  и  гораздо
больше. Верите вы или нет, но человеческая раса может быть  сбита
ниже порога воспроизводства. Нас  может  оказаться  недостаточно,
чтобы выжить.
    - Как?, - сказал вновь подошедший в гражданском пиджаке, но с
военной выправкой. Он стоял с тарелкой в одной руке и с бокалом в
другой: - Вы серьезно? Фромкин, мне кажется, вы игнорируете факт,
что человеческая раса выживала длительное время, и лишь  столетие
назад на Земле было менее одного миллиарда индивидуумов.
    Фромкин поднял глаза, узнал человека и улыбнулся: - Вам лучше
держаться  за  ваш   космический   корабль,   полковник   Феррис.
Кто-нибудь, уступите место полковнику - благодарю вас. Вы правы в
вашей оценке, конечно, я читал тот отчет, но одна оценка  еще  не
рассказывает  всю   историю.   Надо   знать   о   демографических
пересечениях.  Сегодня  мы  не   функционируем   как   стабильная
популяция семей или родовых групп. Человеческая сеть  в  основном
разобщена - мы все  теперь  индивидуальные  атомы,  кружащиеся  в
хаосе. Мы еще не превратились в молекулы - хотя процесс  начался:
появились отдельные кристаллы и решетки. Нам предстоит еще  очень
долгий  путь  от   создания   до   функционирования   необходимых
социальных организмов, в которых  нуждается  самоподдерживающееся
общество для выживания - и я говорю пока только  о  выживании,  я
даже не затронул ничего иного.
    Фромкин казался опечаленным. Некотрые их слушателей  смотрели
озадаченно.
    - Окей, я скажу то же самое человеческим языком.  Мы  еще  не
являемся популяцией.  Мы  просто  мешанина  людей,  которые  были
достаточно счастливы  или,  наверное,  лучше  сказать  достаточно
несчастны, чтобы выжить. - Говоря это, он смотрел на Ферриса. - У
каждого из нас собственная ужасная история.
    Теперь я узнал его.  Чарльз  Феррис  по  прозвищу  "Свободное
Падение". Лунная колония. Один из семнадцати, кто вернулся. Мы не
узнали, как они выбрали тех, кто остается, а кто возвращается. Не
удивлюсь, если никогда не узнаем.
    Фромкин говорил: - Фактом является,  что  все  еще  действуют
постэффекты чумы. Мы будем страдать от них еше год или три  -  но
мы отнюдь не лучше подготовлены справиться с  ними  в  небольшой,
рассеянной, дезорганизованной популяции, чем мы были подготовлены
в большой, плотной и организованной. Сегодня хуже  всего  ни  что
иное, как шансы индивидуума на выживание. Рябь от  чумы  все  еще
расходится. Медленно, но  верно,  мы  потеряем  еще  полмиллиарда
людей - таковы  оценки  "мыслящих  танков"  из  "РЭНД-корпорйшн".
Потом, среди выживших, мы потеряем еще десять процентов тех,  кто
утратил желание жить. Аномия. Шок. Ходячие раненные - и  если  вы
не видите их, бродящих вокруг толпами,  это  не  значит,  что  их
больше нет. Еще мы потеряем очень старых и очень молодых, кто  не
способен позаботиться о себе. А также очень больных. Каждый,  кто
от чего-нибудь зависит, находится  в  опасности,  даже  если  это
нечто легко излечимое, вроде диабета. Они просто не смогут  найти
медицинской помощи или лекарств. Мы потеряли  около  восьмидесяти
процентов мирового персонала врачей, сиделок и  специалистов.  Мы
потеряем массу детей, потому что их некому воспитывать. Некоторые
умрут,  некоторые  одичают.   Уровень   рождаемости   упадет   на
длительное время. Мы потеряем всех  детей,  которые  не  родятся,
потому что те, кто мог бы стать их родителями, более не  способны
или не желают этого. Детей мы потеряем даже  больше  -  рожденных
людьми, которые не могут или  не  хотят  содержать  их.  Надо  ли
продолжать? Нет? Окей - но мы в самом деле  близки  к  краю.  Это
похоже на положительную  обратную  связь  на  культурном  уровне:
психозы создают  еще  больше  психозов,  недоверие  и  подозрение
приводят к еще большему недоверию и подозрению. И если достаточно
людей начнет понимать, что не хватает чего-нибудь вокруг  -  еды,
топлива, чего угодно - они начнут драться за то, что осталось.  А
после  этого  у  нас  будут  серьезные  проблемы   с   плотностью
популяции: выжившие - сбродный конгломерат неудачников по  любому
определению - могут оказаться слишком рассеяны, чтобы встретиться
и спариться. Немногие оставшиеся, кто  способны  и  желают  стать
ответственными родителями, могут оказаться не в  состоянии  найти
друг друга. Я ожидаю, что  падение  приведет  нас  прямо  на  тот
уровень, где возникнет вопрос, сможем ли мы вернуться назад.  Что
означает, кстати, что кейси являются  благородным  экспериментом,
но боюсь, они  будут  чересчур  обесценеы  в  наступающем  долгом
периоде падения. Я хотел бы ошибиться, но сам уже перевел большую
часть моих акций в собственность или в  доллары.  Советую  и  вам
сделать то же самое. На базе сокращающихся налогов  правительство
вскоре предпримет решительные  шаги,  и  либо  вы  защитете  ваше
состояние, либо в один прекрасный  день  окажитесь  нищими  из-за
переоценки бумаг. Такое  случалось  пару  раз  за  последние  два
десятилетия, но на этот раз такое  может  быть  нестерпимо  более
болезненным.
    Он прервался, чтобы откусить кусочек и запить его.
    Наверное, рефлекс студента - у  меня  было  что  сказать.  Он
говорил, что вымирание еще не кончилось,  что  мы  потеряем  одну
треть,  може  быть  даже  половину   из   человеческих   существ,
оставшихся на планете. Он не говорил о том,  как  спасти  их,  он
бессртастно толковал, как  избежать  экономического  дискомфорта.
Нет,  он  говорил,  как  извлечь  из  этого  выгоду.  Я  не  смог
удержаться: - Сэр...
    Он поднял глаза. Мрачные: - Да?
    - Как же с людьми?
    - Еще раз, пожалуйста.
    - Люди. Не надо ли попытаться спасти их?
    - Спасти кому? От чего?
    - Вы сказали, что по  меньшей  мере  еще  полмиллиарда  людей
умрут. Могли бы мы сделать что-нибудь?
    - Сделать что?
    - Хорошо, - спасти их!
    - Как?
    - Ну...
    -  Извините,   правильнее   спросить   "с   помощью   чего?".
Большинство из нас тратят  большую  часть  своей  энергии  просто
чтобы остаться в живых. У большинства правительств слишком  много
хлопот  даже  при  поддержании  внутреннего  порядка  в   усилиях
спасения собственной популяции, оставив в стороне другие.  И  как
вы  спасете  людей  от  пересекающихся  волновых   фронтов   пяти
различных видов чумы, если ширина  каждого  фронта  более  тысячи
километров? Мы уже можем идентифицировать каждую чуму, но мы  еще
не закончили идентификацию мутаций. Кстати, вы вакцинированы?
    - Конечно, разве не все вакцинированы?
    Он фыркнул: - Вас вакцинировали потому, что вы в армии, или в
Гражданском Корпусе, или в чем-нибудь похожем: кто-то  нашел  вас
достаточно ценным, чтобы оставить в живых, однако  вакцина  стоит
времени, денег и -  наиболее  ценного  из  всего  -  человеческих
усилий.  А  вокруг  не  хватает  как  раз  последнего.   Не   все
вакцинированы - только те,  в  ком  правительство  нуждается  для
выживания. У нас нет  специалистов,  чтобы  программировать  даже
автоматизированные лаборатории. У нас  нет  персонала,  даже  для
обучения новых специалистов. У нас  нет  людей,  чтобы  содержать
оборудование. У нас нет...
    -  Я  понял  вашу  точку  зрения  -  но  все   же,   нет   ли
чего-нибудь?...
    - Молодой человек, если бы было чего-нибудь, мы уже делали бы
это. Мы делаем это. Все, что можем. Дело в том, что даже с нашими
максимальными усилиями мы все равно потеряем около  полумиллиарда
людей. Это неизбежно, как восход солнца. Самое лучшее, мы  должны
признать это, потому что, нравится или нет, все равно будет так.
    - Мне - не нравится, - сказал я.
    - От вас и не требуют, - пожал плечами Фромкин.  -  Вселенная
равнодушна. Бог не устраивает опросов общественного мнения.  Факт
состоит в том, что вам нравится, что  мне  нравится,  что  любому
нравится - все это к делу не относится. - Он говорил с  обманчиво
сердечной интонацией. И смотрел почти намеренно враждебно: - Если
вы на самом деле хотите понять разницу, тогда вам  надо  спросить
себя обо всем, что вы  делаете:  способствует  ли  это  выживанию
вида? - Он оглядел собравшихся: - Большинство из нас родители. Вы
хотите, чтобы мы уменьшили наш родительский  потенциал  в  пользу
некоего альтруистического жеста весьма сомнительной ценности? Или
позвольте мне сказать это  же  по-другому:  вы  можете  потратить
остаток  жизни,   воспитывая   и   обучая   следующее   поколение
человеческих существ, или вы можете  потратить  ее,  ухаживая  за
несколькими дюжинами ходячих  раненых,  кататоников,  аутистов  и
задержанных в развитии, кто никогда не будет способен  отплатить,
кто будет лишь продолжать расточать ресурсы,  и  не  в  последнюю
очередь ваше ценное время.
    -  Я  понимаю  вас,  сэр.  Но  сидеть  срокойно,  есть  икру,
клубнику, говоря о глобальной смерти и милосердном геноциде...
    Он поставил тарелку: - Было бы  более  моральным,  если  б  я
голодал, говоря  о  глобальной  смерти  и  милосердном  геноциде?
Голодание заставит меня заботиться больше? Увеличит  ли  оно  мою
способность, иную, чем причинять боль?
    - Вам не надо говорить об этом столь бесстрастно, - сказал я.
- Это немыслимо.
    Проблеск  неудовольствия  пробежал  по  его  лицу,  но  голос
остался спокойным: - Это не немыслимо.  -  Он  сказал  это  очень
неторопливо - был ли он вообще разгневан? - На самом  деле,  если
мы не будем думать об этом, то рискуем, что последствия  захватят
нас  врасплох.  Одно   из   базисных   заблуждений   второкурсной
интеллигенции - не относи это к себе лично,  сынок,  я  оскорбляю
всех в равной степени - это моральное самоудовлетворение. Простая
срособность видеть различие между правым и неправым еще не делает
из  вас  моральную  личность,  это  лишь  дает  вам  ориентиры  к
действию. - Он наклонился вперед в  кресле:  -  Ну,  а  теперь  -
плохая новость. Большую часть времени эти ориентиры не  относятся
к делу, потому что представления в наших головах  о  том,  каковы
должны быть вещи, обычно весьма мало связаны с тем,  каковы  вещи
на самом деле. И упорство в позиции, что вещи должны быть  некими
иными, чем они есть, будет лишь  сохранять  вашу  негибкость.  Вы
потратите так много времени, споря с  физической  вселенной,  что
вообще не произведете никакого результата. Тот факт,  что  мы  не
можем ничего поделать с обстоятельствами,  которые  ведут  нас  к
длительному падению, весьма неприятен, да - а теперь,  перестанем
обсуждать ситуацию и начнем управлять ею. Существует  много,  что
мы можем сделать, чтобы минимизировать неприятность...
    - Полмиллиарда человеческих смертей - это больше, чем  просто
неприятность.
    - Четыре с  половиной  миллиарда  человеческих  смертей  тоже
больше, чем просто неприятность. - Он спокойно смотрел на меня. -
И пожалуйста, говорите тише - я сижу рядом.
    - Простите. Мне кажется, что дискуссия выглядит негуманной.
    Он кивнул: - Да, это я допускаю. Это выглядит  негуманным.  -
Он внезапно сменил тон: - Вы знакомы с каким-нибудь сумасшедшим?
    - Поврежденным, - поправил я. - Сумасшедший - это  негативное
определение.
    - Простите, - сказал он. - Я вырос  в  другое  время.  Старые
привычки тяжело перебить. Я все еще не привык к тому, что женщины
голосуют...    Знаете    ли    вы     какого-нибудь     ментально
дисфункционирующего человека? Поврежденного?
    - Несколько.
    - Вы когда-нибудь раздумывали, почему они таковы?
    - Они иррациональны, я предполагаю.
    - Так ли? Иногда иррациональность - единственный рациональный
ответ на иррациональную ситуацию. Это очень  по-человечески  -  и
не ограничивается только человеком. - Он продолжил мягко: -  Все,
что мы делаем здесь - лишь рациональный ответ на иррациональную и
очень пугающую ситуацию. Вполне возможно, нет,  весьма  вероятно,
что из людей в этом помещении...,  -  и  он  повел  рукой,  чтобы
включить весь вестибюль отеля, простирающийся на несколько акров,
- ...едва ли половина будет жива в следующем году в это же время.
Или даже на следующей неделе. - Он пожал плечами. - Кто знает?
    Милая  юная  девушка,  на  чьем  колене  он  успокоил   руку,
побледненла. Он нежно погладил ее, но  проигнорировал.  Продолжал
смотреть на меня:  -  Вдруг  оказалось,  что  есть  масса  вещей,
которые могут убивать  человеческие  существа.  И  исчезла  масса
такого, что могло предотвратить это. Вы знаете, мы живем на  этой
планете очень долго. Природа всегда хотела воспользоваться нашими
слабостами. Помните: сука  -  Мать-Природа?  Мы  потратили  века,
строя  технологию,  изолирующую  нас  от  реального  мира.  Такая
изоляция превратила большинство из  нас  в  неграмотных  в  науке
выживания и уязвимых. Но машина  остановилась  -  останавливается
сейчас - и большинство людей оставлены на милость содержимого  их
желудков. Природа безразлична, она закончит работу, начатую чумой
и не упустит нас. Люди  не  всегда  были  охотниками  на  вершине
пищевой цепи, мы были просто преходящим капризом природы.  Теперь
мы снова превращаемся в добычу, как в старые дни. Видел кто  стаю
волков?
    - Нет...
    - Мы допускаем, чтобы они свободно бегали по улицам  Денвера.
Их зовут пуделями, терьерами,  ретриверами,  доберманами,  колли,
сенбернарами, овчарками и борзыми, но все же это -  стаи  волков.
Они голодны и они  могут  убивать.  Мы  можем  потерять  тридцать
миллионов человек из-за животных, бывших домашних и других, прямо
сейчас. Вероятно, больше. Я говорю о мире в целом, конечно.  И  я
также включаю в эту оценку стаи  людей  -  это  животные  другого
сорта. Мы, вероятно, потеряем сто миллионов человек,  которые  не
умерли ранее, но сейчас более не существует медицинской помощи  в
случае ранений и болезней, которые произойдут с ними в  следующие
двенадцать  месяцев.  Вы  знаете,  что  аппендицит   может   быть
фатальным? И так далее... - Он  прервался,  поглядел  на  меня  и
улыбнулся.  Я  начинал  понимать  его   шарм.   Он   никогда   не
подразумевал кого-то персонально. - Итак,  мой  молодой  друг,  я
весьма уважаю ваше негодование и эмоции, на которых оно  основано
- то, что мы делаем сегодня здесь, весьма вероятно, есть наиболее
рациональная вещь, которую мы можем сделать. Я отмечаю, что вы не
пытались объяснить ваше присутствие  здесь,  вероятно,  оно  тоже
совершенно рационально. На само деле  для  личности  есть  только
одна более рациональная вещь, которая приходит мне на ум.
    - И что же это?
    Он сказал тихим  голосом,  мягко:  -  Полюбите  того,  о  ком
заботитесь.  Вы  не   бессмертны,   вы   знаете.   Если   вы   не
воспользуетесь удобным  случаем  сказать  кому-нибудь  сегодня  о
своей любви, вы можете никогда не получить другого шанса.
    Он был прав. Я вспомнил многих.
    Фромкин встал и  предложил  руку  девушке.  Она  и  еще  одна
женщина  попытались  взять  ее.  Фромкин  улыбнулся  и  предложил
женщине другую руку. Он снова улыбнулся мне с пониманием,  и  все
трое удалились.
    Да, очень похоже на Уайтлоу. Последнее слово тоже всегда было
за ним.





                        18

    Я повернулся уходить и  почти  столкнулся  с  мечтой:  -  Оп,
простите меня... - Я схватил ее, чтобы  удержать  от  падения,  а
потом забыл отпустить.
    - Хелло!, - сказала она, смеясь.
    -  Э-э...,  -  прошептал  я,  не  в  силах  говорить.  Я  был
загипнотизирован - ее мягкими сияющими серыми глазами и утонул  в
них. Ее кожа была светлой, лишь  чуть-чуть  проступали  веснушки.
Лицо окружали каштановые локоны, ниспадавшие шелковым каскадом на
плечи. Губы влажные и красные.
    Мне хотелось поцеловать ее. Кому бы не хотелось?
    Она снова засмеялась: - Прежде, чем вы спросите, ответ - да.
    - Что?
    - Вы хотите сделать мне  предложение,  не  так  ли?  -  Голос
темно-бархатный со слабым привкусом Алабамы.
    - Э-э... - Я сделал шаг назад. Ноги хотели остаться на месте,
но я все же шагнул.
    -  Вы  -  застенчивый?  -  Да,  Алабама.   Определенно.   Она
произносила каждое слово так медленно, что я мог попробовать его.
И от нее пахло жимолистью, сиренью - и мускусом.
    Я обрел голос: - Э-э, похоже, я...
    - Рада видеть, что вы преодолели, - сказала она, смеясь.  Она
взяла меня под руку и повела к эскалатору,  ведущему  на  уровень
гаражей: - Как вас зовут?
    - Джим. Э-э, а вас?
    - Джиллианна. Все зовут меня Джилли.
    Я внезапно почувствовал смущение. Начал говорить: - Э-э..., -
потом замолк.
    Она посмотрела, слегка склонив голову: - Да?
    - Нет, ничего.
    - Нет, скажите.
    - Хорошо, я..., э-э, мне кажется, я немного напуган.
    - Почему?
    - Я так никогда не знакомился прежде.
    - О! А как вы обычно знакомились?
    - Э-э. Никак, - признался я.
    - Боже. Так вы действительно застенчивый!
    - Э-э. Только с женщинами.
    - О-о, понимаю, - сказала она. - Вы голубой?
    - Не думаю. То есть я никогда не пробовал.
    Она похлопала меня по руке. Как успокоение? Я не спросил.
    - Э-э, я здесь для исследований, - признался я. -  Я  имею  в
виду, что связан с армией. То есть, веду исследования для них.
    - Все так, - сказала  она.  -  Все  в  Денвере  работают  над
кторрами.
    - Да?, - задумался я, - наверное.
    - Вы его когда-нибудь видели? -  Она  произнесла  это  совсем
обычно.
    - Я... сжег одного... как-то.
    - Сжег?
    - Огнеметом.
    Она посмотрела на меня с новым уважением: - Испугались?
    - Нет, не тогда. Все случилось так быстро... Не знаю, в общем
это был ужас, конечно. Я имею в виду, если б кторры не  были  так
свирепы, они могли бы быть красивыми...
    - Вам жалко, что вы сожгли его?
    - Он был страшно большой. И опасный
    - Продолжай, - сказала она. Ее рука застыла на моей.
    Я пожал плечами: - Тут  не  много  расскажешь.  Он  вышел  из
хижины и я сжег его. - Я не хотел  рассказывать  ей  о  Шоти,  не
знаю, почему. Я сказал: - Это произошло так быстро.  Я  бы  хотел
разглядеть его лучше. Это было просто большое розовое пятно.
    - Здесь есть один, знаешь. - Ее хватка было очень крепкой.
    - Знаю. слышал от Лизард.
    - Ты. Знаешь. Ее?
    - Ну, не совсем. Она была пилотом у нас. Для меня и Теда.
    - А-а, - пожатие ослабло.
    - Она рассказала о кторре. Она его и привезла.
    Мы съехали на эскалаторе на третий уровень гаража, где у  нее
был личный флоутер, ожидающий в одной из ячеек. На меня произвело
впечатление, но я ничего не сказал. Молча взобрался рядом.
    Двигатель пробудился к жизни, ушел в неслышимый  диапазон,  и
мы выскользнули на дорогу. Передние  фары  бросали  желто-розовую
полосу света. Огни встречного движения матово просвечивали сквозь
поляризованные ветровые стекла.
    - Не знал, что такие появились на рынке, - сказал я.
    - О-о, они не появились. Не совсем. Но несколько сотен прошли
сборку, прежде чем Детройт пришел в упадок.
    - И как вы получили этот?
    - Дергала ниточки. Ну, папа дергал.
    - Папа?
    - Ну... он как папа.
    - А-а.
    Она неожиданно спросила: - Хотите увидеть кторра?
    Я поперхнулся: - Что? Да! - Потом: - ... но он же заперт,  не
так ли?
    - У меня ключ. - Она  произнесла  это,  не  отрывая  глаз  от
дороги. Как будто говорила, который час: - Он в  спецлаборатории.
Когда-то там было  стерильное  помещение.  Если  поспешим,  можем
посмотреть, как его кормят.
    - Кормят? Его?
    Она не обратила внимания на то, как я это сказал:  -  О,  да.
Иногда поросятами ил