рный офицер и, почему-то обращаясь
к Воронцову, видимо, узря в нем главный здесь авторитет, грозно спросил:
   - Кто кричал?
   И тут Батя встал и, решительно оглядев зал, посмотрев в сторону крикунов,
бросил зло:
   - А ну, вставай, горлопаны! В изоляторе поулюлюкаете... Ни себе, ни людям
не даете посмотреть!
   Поднялись трое молодых, с недоумением и зло глядя на Кваза.
   - За мной! - скомандовал довольно офицер.
   А Батя уселся как ни в чем не бывало. И погас свет, и продолжился  фильм,
но уже в полной тишине.
   Только Кочетков шепнул кому-то за Батиной спиной:
   - А красотка Квазу хвостом крутанула, вишь, как взбесился...
   Батя услышал, но сдержался.
   Парней увели, а вокруг Кваза с этого момента будто очертили круг,  никто,
кроме Володьки, не подходил к нему. Оставили одного на льдине.  И  он  очень
этим был доволен.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Ранним туманным и сырым утром почтово-багажный поезд остановил свой бег у
перрона в кандальном лязге буферов. У второго  вагона  с  матовыми  стеклами
резко притормозил черный воронок, из  него  начали  выпрыгивать  вооруженные
солдаты; взяв автоматы на изготовку, быстро окружили машину. Ждали...
   Послушно присела рядом рослая овчарка, привычно и  выжидающе  поглядывала
на вагонную дверь... шерсть на  холке  ее  дыбилась,  из  приоткрытой  пасти
рвался злой рык.
   Редкие утренние  прохожие  шарахались  в  сторону  и  обходили  от  греха
подальше солдат, держащих пальцы на спусковых крючках автоматов...
   Дверь наконец открылась, и  в  нее  лихо  заскочил  по  ступеням  молодой
лейтенантик. Через пяток минут он чинно  сошел  на  перрон  в  сопровождении
другого, столь же молодого офицера,  они  весело  смеялись  какой-то  шутке,
подписывая бумагу о передаче дел осужденных новому конвою,  вот  и  передана
связка папок с делами прибывших, а чуть погодя  в  дверях  вагона  показался
первый зэк. Он с тоской глянул в хмурое небо, щурясь и озираясь...
   - Шаг влево, шаг вправо, стрелять без предупреждения!  -  громко  крикнул
враз построжавший и  важный  от  своей  ответственности  лейтенантик  нового
конвоя.
   Первый зэк соскочил на перрон... шаг, еще один шаг по воле, и  он  уже  в
воронке. Кругом вооруженные  солдаты.  Овчарка  уже  хрипела  на  поводке  и
скалила белые клыки в неистовой злобе к своим лютым врагам...
   - Первый, второй! Быстрее, быстрее! - с задором кричал лейтенант.
   Десятый, чуть прихрамывая, замешкался и тут же  получил  удар  сапогом  в
бок. Он возмущенно открыл было рот, но второй удар  прикладом  заставил  его
ткнуться носом в рифленую лесенку, и, подгоняемый пинками,  на  четвереньках
он шустро полез в машину. Оглянулся,  чтобы  огрызнуться,  но  солдат  ловко
ткнул ему кончиком штыка в задницу. Тот взвыл и пропал.
   - Одиннадцатый! Все!
   Прибыло одиннадцать гавриков, двенадцатого по  пути  в  Зону  забрали  из
местной городской тюрьмы. Это был знакомый Дробница-Кляча.  Снова  за  драку
получил пять лет. Отпуск кончился.
   ОПЯТЬ ЗОНА. КЛЯЧА
   Но я не унывал... Затянулся  новым  долбанчиком,  оглядел  новых  хмырей.
Чувствую спиной - к родной Зоне рулим. Сейчас последний поворот, и вот  она,
родная хата... Сидел я у двери, а рядом притиснулся черт в костюме  "зебры",
спущен к нам из полосатого режима. Оглядел  я  его  -  ну,  словно  мертвяк:
желтый весь, щеки ввалились и желтые, с красными прожилками белки  гноящихся
глаз. С ним все ясно, наркуша... Сидел он и молчал, отвесив нижнюю губу,  но
вдруг резко боданул головой в мою сторону. Я аж отшатнулся от неожиданности.
   - Значит, говоришь, сучья эта зона, Кляча?
   Я аж рот разинул от удивления, откуда он мою  кликуху  знает.  Но  быстро
взял себя в руки, ответку бросаю:
   - Сучья! Один шестой отряд при мне держался. С понятием  там  воры.  Надо
тебе в шестой рваться.
   - А Кваз там? - с грозным недоверием насупился полосатик. - Кажись,  тебя
я тоже помню по ранним ходкам. Ястреба знаешь?
   Гляжу и глазам не верю... Точно Ястреб!  Да  ему  же  чуть  за  сорок,  а
голимый старик.
   - Как же. Ястреб, тебя отпустили к нам?
   - Врачи по болезни...  на  свежий  воздух  отправили,  помирать...  Кваз,
говоришь, там, это уже хорошо.
   - Ворон у него Васька был... Приручил...
   - Живность любит... - хохотнул Ястреб, - в крытке таракана кормил, пока я
его не схавал. И в кровянку не играл...
   А я оглядываю его, и мороз по спине от  страха,  даже  смотреть  на  него
жутко, глаза сами уходят в сторону.  Ну,  ничего,  сживемся,  такой  дерзкий
друган не помешает. А ему терять нечего, видно сразу, что не жилец... Ястреб
- вор в авторитете.
   ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
   Ястребов сидит в моем кабинете... Я еще  вчера  изучил  дело,  теперь  же
пристально разглядываю его  самого.  Тонкий,  хищный  нос,  впалые  глаза  в
постоянном недоверчивом прищуре, ехидная складка в правом  углу  неряшливого
рта,  отчего  кажется,  что  губы  смещены   вправо.   На   лице   отпечаток
извращенности и своеволия, что способны толкнуть его на все...
   Я нахмурился, с  неприязнью  отвел  взгляд:  троих  ведь  убил  в  зонах,
по-видимому, полная деградация  личности.  Опять  Волков  подсунул  в  отряд
типчика...
   - Работать придется на бетоне, - сказал я ему, закуривая папиросу.
   - Трудно мне на бетоне, - прохрипел зэк и зашелся в частом  сухом  кашле,
содрогаясь всем телом.
   - Ну и как насчет прежней жизни? Может, одумаешься на старости лет?
   - Я давненько завязал, - как-то приторно ухмыльнулся Кеша. - Иначе бы  не
прислали к вам из "крытки", на воздух. Нарушать режим не буду. Но и в  актив
вступать не буду. Вот и все мои соцобязательства.  -  И  снова  расплылся  в
улыбке. Да так и застыл, встретившись со мной взглядом и  обнажив  леденящую
жестокость лица с бешеными белесыми глазами.
   - Если ты затаился и опять масть откроешь, то  молодежь  начнет  брать  с
тебя пример воровской, считаясь с твоим прошлым авторитетом. Предупреждаю...
   - Я в этих кружевах не  разбираюсь,  -  прервал  меня  зэк,  -  гражданин
начальник, я нервный, и не надо мне мозги полоскать, - закончил с  дрожью  в
голосе, наглядно демонстрируя свою истеричность.
   - Не напугал... - усмехнулся я, - видал и похлеще.
   И тут я почуял его запах... на меня пахнуло могилой...
   На другой день пошел в промзону. Поднимаюсь к электрикам на второй  этаж.
У них стенка вся опять  бабами  оклеена.  Под  столом  пустая  банка  из-под
сгущенки валяется.
   - Ну? - спрашиваю, пнув банку и на фотографии кивая. - Уберите дразнилки!
   Один полез отдирать фотки, второй банку поднимать, сопят, злятся, откуда,
мол, майор нарисовался, как хорошо без него было.
   Ничего, скоро отвяжусь... А пока терпите.
   - Вот так акты на вас пишут, а потом  не  знаете,  как  оправдываться?  -
беззлобно я им говорю, как сынкам - молодые они  ребята,  несмышленые.  -  А
детали для чего? - спрашиваю про радиодетали  на  столе.  -  В  эфир  хочешь
выйти, рассказать что?
   - Да это блок контрольно-измерительный, -  поясняет,  улыбаясь,  один  из
молодых.
   - Смотри, - предупреждаю. - А то тут один... Кулибин передатчик раз у нас
смастерил.   С    Америкой,    наверно,    хотел    договориться...    чтобы
походатайствовали за него...
   Кивают. Винятся - не будем больше. Вижу - точно, не будут.  Ушел  от  них
спокойный.
   От электриков направился в раздевалку  -  любимое  место  Волкова  с  его
шмонами. Сейчас, правда, наш горе-оперативник прыть поубавил, а  здесь  все,
что угодно, можно найти...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   В нос шибанул стойкий запах пропитанной соляркой,  соленым  потом  и  еще
невесть чем рабочей одежды,  разогретой  горячими  батареями.  Мамочка  даже
отступил с непривычки. Затем, собравшись с силами,  снова  взялся  за  ручку
двери, но все же решился только  заглянуть.  Чихнув,  прикрыл  дверь  -  вот
мерзко-то, как же они, бедняги, это терпят?
   Направился в душ. Сегодня  он  решил  обойти  все,  по  полной  программе
сделать обход.
   Здесь запах был другой - смесь хлорки и пота, ржавчины, прокисших в  воде
тряпок и хозяйственного мыла. Грязно, затхло и здесь  было,  не  убирали  за
собой зэки. На кафеле уже появилась зеленоватая слизь, трубы  с  оторванными
лейками, патроны без лампочек на сером, в разводах ржавчины потолке. Да...
   В столовой - просторном зале с деревянными столами и скамейками -  прошел
сразу к раздаточной -  кухонному  штабу.  Дремавший  там  пожилой  раздатчик
Клушин, издали увидев майора, схватил тряпку и  стал  лихорадочно  протирать
стол. Так с тряпкой и приветствовал майора.
   Мамочка оценил трудовые потуги.
   - Что на обед?
   - Суп гороховый, сечка!  -  просыпаясь,  выпалил  Клушин,  кивая  на  ряд
привезенных только что армейских термосов.
   Проспавший уборку  мучительно  соображал,  зачем  пришел  майор:  ругать,
проверять или просто перекусить?
   - Тараканов нет? - оглядел привередливый Мамочка стены.
   - К Новому году... последних уничтожили стервей... -  усиленно  заработав
тряпкой, прогундосил раздатчик, ожидающий подвоха.
   Но ничего не произошло. Мамочка пошатался по столовой,  заглянул  во  все
углы и сел покурить в зале у подоконника. Последний таракан, увидев  майора,
быстро засеменил прочь.
   Тут и гонг на обед прозвенел.
   Вошел прапорщик  с  картотекой,  загалдели  в  лестничном  пролете  зэки.
Медведев смотрел на подходящих строем на обед, выглядывая Воронцова.
   Тот степенно вышагивал позади всех, в гордом одиночестве. Неуклюжесть его
походки скрашивалась широким размеренным шагом. И снова, как не в первый уже
раз, ощутил Медведев, как от слегка согбенной и мощной фигуры Квазимоды веет
тоской и одиночеством. И вдруг ему стало пронзительно жалко этого  сильного,
загубленного судьбой человека... Жалко, как родного сына... Нет, это не было
старческой слезливостью, он нутром чуял в Воронцове -  Человека,  способного
одуматься и выбрать праведный путь... И очень хотелось помочь ему в  этом...
Медведев по-доброму смотрел на него из окна.
   А тот явно наслаждался своей относительной  свободой  после  изолятора  и
потому даже не торопился на обед, это было заметно... Заметно было и  что-то
разительно новое в его облике, он словно посветлел весь, плавные и спокойные
движения, взгляд поверх голов строя, плутает в небесах и далеко за Зоной, на
воле... И вдруг Медведев с удивлением увидел на изуродованном лице Воронцова
добрую улыбку... шрам словно исчез, стертый ею, и открылся красивый,  зрелый
и сильный мужик, еще способный на большую жизнь. И понял  Василий  Иванович,
что так может улыбаться только большая Любовь, запоздало  осиявшая  скорбную
душу... и позавидовал ему.
   ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
   После обеда я заглянул к бригадиру  Дикушину,  увидел  у  него  недопитую
банку чифиря, влепил за душ, за раздевалку, за чифирь этот...
   - Смотрю я, у тебя уже  этапное  настроение,  хлопец,  -  говорю.  -  Суд
прошел, и теперь все побоку? - Молчит, понимает,  что  я  правду  говорю.  -
Ладно... Кого вместо тебя бригадиром ставить?
   - Чиркова? - предлагает.
   - Молод, - отсекаю.
   - А Скворцова? - Дружка своего мне впихивает.
   - Нет, - говорю, - такой же  разгильдяй  из  него  вырастет,  из  корешка
твоего. Он на своем месте еще туда-сюда, специалист неплохой. А здесь другой
нужен, с опытом и в авторитете. Думай!
   Оставил его в растерянности, а сам поднялся на второй этаж, к заместителю
директора завода.
   Дернулся - дверь заперта. Но вдруг слышу - вроде там  кто-то  приглушенно
бубнит. Снова дернулся, слушаю. Да нет, показалось, наверное...
   НЕБО. ВОРОН
   Нет, не показалось тебе ничего, майор Медведев по прозванию Мамочка. И  я
советовал бы тебе сейчас развеять свои сомнения и удостовериться,  что  тебе
ничего не почудилось, потому как очень много зависит от этого. Сейчас ты еще
остановить можешь, изменить то, что тебе предписано изменить.
   Шанс есть всегда, и попробуй использовать его.  Потому  -  не  уходи!  Не
уходи, майор! Не уходи, не уходи, не уходи...
   ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
   Но как подтолкнуло что - не уходи, майор!
   Постучался я еще раз, настойчиво так. И тут мелькнула мысль: а вдруг  там
осужденный заперся?
   А что, запросто, эти ухари до всего могут додуматься. Отошел я от  двери,
прикурил. Притих, а затем сымитировал шаги уходящего человека, да ловко  так
получилось. Взглянул на часы - понятно...
   Сейчас все вольные мастера на обеде, никого здесь быть не может,  и  если
там другой человек, рассчитал он все верно.
   У него в запасе было около пятнадцати минут. Это не много, но и не  мало.
За это время можно по городскому телефону связаться и с Владивостоком,  и  с
Москвой, если захочешь...
   Стою, жду, думаю: вот майор, как мальчик ты... в прятки  уже  играешь.  И
вот так вся жизнь твоя сторожевая - выследить, выждать, схватить...
   В общем, через пятнадцать минут сначала нерешительно, затем все увереннее
начал ключ в замке проворачиваться. Один оборот, другой...
   Я поближе подкрался, папиросу затушил. Азарт даже меня взял: кто ж  такой
умный, если это зэк.
   Так вот. Дверь тихонечко растворяется, и  показывается  в  ней  голова  с
залысинами - здрасьте, приехали...
   Новичок мой Ястреб. Вот ведь как шустро придумал, а  в  отряде-то  второй
день. Шустряк... Мне его рожа  не  понравилась  с  первой  беседы,  особенно
ледяной колючий взгляд, блатная нервозность  психопата.  Многолетним  чутьем
прочитал в нем кичливую ущербность подонка. Да и чем-то он  сильно  смахивал
на гиену: короткие ноги, длинный торс, выпяченная вперед  нижняя  челюсть  с
вихляво растущими мелкими  клыками.  Уж  это  был  настоящий  преступник,  с
претензией на вора в законе.
   И вот отвратная рожа этого Ястреба вытянулась, когда он меня  увидел.  На
мгновение растерялся, но очень шустро  овладел  собой.  Вышел  из  кабинета,
смотрит уже недоуменно и вопросительно: а что такого, мол?
   - Ну-ка, подойди! - командую,  хлопнув  рукой  по  бедру.  Подходит,  уже
вразвалку, терять-то нечего, а соблюдать блатную независимость  надо...  как
же мы без этого... -Ключ? - руку протягиваю.
   Отдает. Осматриваю  -  самодельная  отмычка  из  набора  -  гарнитуры,  с
заусеницами, только что выточена. Подталкиваю его назад, в кабинет.
   - Иди... - Входим. - Садитесь, товарищ заместитель директора...
   Он уже совсем успокоился, ухмыльнулся, садится, как в кабаке,  нехотя,  с
изгибом. Да-а, тяжелый экземпляр.
   - Рассказывай, - говорю. - Только не  юли.  Не  уйдешь  отсюда,  пока  не
расскажешь, - предупреждаю. Думает, глазки маленькие бегают. Ястреб, мля...
   - Деньги вчера здесь спрятал, - начинает врать, вижу.  Ахинею,  в  общем,
несет.
   ЗОНА. ЯСТРЕБ
   Ну в каком еще чеканутом сне может такое обломиться: хотел в  первый  раз
позвонить и тут же нарвался на этого табунщика. Вот непруха-то!
   - Куда звонил? - кричит этот двинутый, и рука у  него  дергается,  как  у
эпилептика.
   - Звонил маме, - отвечаю, хорош ерунду-то лепить, звонил, и все... Откуда
мне здесь звонить?
   - Тебе тут что - пункт переговорный?
   - Искал деньги. Как пришел в первый день на работу, тут чирик и  заначил.
В бараке найдут, а здесь - место верное. - Втираю шары, в общем. Смотрю - не
верит, ослит.
   - Где прятал, покажи!
   Подхожу к шкафу, спокойненько  вынимаю  технический  справочник,  наугад.
Указываю на небольшую щелку в переплете.
   Вижу - не верит он, чует - леплю ему лапшу на уши. Но  больно  красиво  я
все это делаю, не подкопаешься. Да и улик у него никаких, что это за  улики:
что-то там он  слышал,  мол,  голос  чей-то.  Уши  прочисти,  начальничек...
слышал...
   В общем, его версия с телефоном крякнулась, и  он  это  понимает,  старый
хрен.
   - Кто гарнитурку сделал?
   - Канюков, слесарь.
   - Он вчера освободился? - придурок этот спрашивает.
   - Aгa, - спокойно так отшиваю и глазами невинно блямкаю.
   ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
   - Ловко все  у  тебя  получается.  -  Я  даже  удивился  его  дерзости  и
находчивости. - Но все равно я тебе не верю, знай, морда. Лучше сознайся.
   Удивление он мне демонстрирует, наигранное.
   - Я же в сознанке!
   Оглядел я его, да, вот кто, значит, мне достался...
   - Иди, - говорю, - мелкий паскудник...  И  знай,  телефонный  звонок  все
равно на тебе.
   Наказывать  Ястребова  самолично  я  не  стал,  решил  подождать,   когда
соберется совет коллектива на расширенное свое очередное заседание, и  пусть
наказание будет вынесено там, публично. Надо нанести упреждающий  удар,  так
как   этот   тип   явно   может   возглавить   отрицаловку    отряда,    что
скрылась-размылась после так и не  раскрытого  убийства  Бакланова  и  ухода
Филина.
   А тут мне еще пришло от нового цензора  письмо  этому  новичку  от  некой
дамочки, в котором она туманно как-то излагала  всякую  белиберду,  а  затем
четверть листка была исписана столбиками цифр. Китайская грамота вроде, а на
самом деле - шифр, понятно и идиоту. Посмотрим, что на  это  и  свои  звонки
скажет новый умник, тоже мне шпион. Но что задумывает подлянку нам  блатарь,
это точно.  Ну  а  планы  у  таких  персонажей  могут  быть  только  в  двух
направлениях - побег да наркота, ничего нового тут не будет. Так что  копать
надо в этом направлении, подключить неутомимого  нашего  опера,  глядишь,  и
задавим во чреве гидру зарождающегося нового гнезда отрицаловки...
   Расширенное заседание совета проводилось в  жилой  секции.  Перекличку  в
таком случае я делал не всегда, доверяя совету. На этот раз решил  поверить,
но проверить. И вот пожалуйста - отсутствовали Сычов с  Дупелисом,  пришлось
дать указание прапорщикам на поиски их по Зоне. А сами приступили к повестке
дня.
   В дальнем проходе тихо, как мышка, сидел Ястребов, надеясь, что я  забуду
о его скромной персоне.
   ЗОНА. ЯСТРЕБ
   Засел я подальше  от  приисканного  майора,  дремануть  решил,  пока  они
мелиораторствуют там о своих сучьих забавах -  кто  кого  заложил,  да  кого
отпустят завтра за то, что ссучился...
   Рядом со мной приткнулся шут местный, придурок жизни Крохалев. Все мне  в
дружки клеится, с первого дня, лапоть. С другой стороны, не  на  ком  взгляд
здесь даже остановить, все скурвились, продались  своей  Мамочке.  Вот  если
Кваз только мне в подмогу, дело здесь еще можно  поставить,  но  он  вареный
какой-то. Не пойму я его тоже, в натуре...
   Притырился ко мне этот кишкоглот, чего-то на ухо бубнит:
   - ...у меня работы нет, а он меня  гонит  и  гонит  на  восьмой  полигон,
сука...
   А я все о Квазе думаю: что с ним? Как же фраернулся  кент,  будто  другой
вообще стал...
   - Чего, - говорю, - Кваз такой всегда или ему в ПКТ мозги повышибли?
   - Да он, - этот шепелявит, - в ПКТ списался с  бабенкой  и  оттого  ходит
такой, весь в любовных переживаниях. Гамлет! - хохотнул шут. - Тут и Мамочка
замешан. Опутал он его, обещает  золотые  горы,  вот  у  Кваза  крыша  набок
поехала, боюсь, скурвится вот-вот...
   - Что, - говорю, - хочешь сказать, что  стучит  вашему  Мамочке  Кваз?  -
идиота пытаю.
   - Пока нет, - не боится меня, скот, отвечает  без  страха.  -  Но  теперь
Мамочку защищает на всех углах. Раньше-то помалкивал в  тряпочку,  а  теперь
такой идейный стал... Вчера со мной на работе сцепился. Я что-то про Мамочку
сказал, а Кваз мне: сейчас трубой по калгану дам. За Мамочку как бы...
   Вот это дела...
   - К ней стремится, - шепчет опять. - Но поселения ему дружок  Мамочка  не
добьется, не сможет... Льгот у Квазимоды  -  нуль-нуль...  Звоночком  сидеть
будет. А чувиха клевая! Да если увидит его, вот смеху-то будет, да?
   - Ну, - говорю. - Ты все ж, свищ, сильно про Кваза  напраслину  не  гони.
Тут разобраться надо.
   Кивает.
   - Я же правду говорю, - шепчет.
   А может, и прав он. Тогда вообще кранты.
   - Тише! - тут на нас цыкнули. - Не видишь, что ли, - смотрит он на вас!
   Вот как боятся они тут своего Мамочку. Вот вляпался ты, Ястреб,  в  сучье
место. Все здесь начальничками да суками повязано, не зона, а  пионерлагерь.
Надо что-то делат