Жаворонков оттуда и выскочил, расшвыряв охрану. Он  был  сильный,
бегал быстро, но преследователи его тоже были сильными,  они  хорошо  ели  и
были одеты тепло. Когда его окружили и он понял, что теперь снова  вернут  в
Зону, то сказал им, что в тюрьму больше не вернется, что  в  руки  живым  не
дастся... Заговорил зубы, а когда хотели свалить его и надеть  наручники,  в
мгновение ока обезоружил троих,  расшвырял  как  котят,  а  четвертый  успел
отскочить и всадил ему очередь в спину...
   Ушли они за машиной, а стрелявший остался охранять убитого, и прождал  их
до самого вечера, и очень замерз. А когда они вернулись, он был очень  злой,
нервы сдали, и он пытался выстрелить и в тех, кто его оставил  с  трупом  до
темноты. Но руки замерзли, и он не мог нажать на спуск. Его сбили  на  снег,
отобрали автомат и повезли рядом с убитым, связанного. А  когда  привезли  в
Зону, завели дело и вскоре отправили в дисциплинарный батальон.
   Покойный был очень любопытный человек, и жизнь его давала мне  повод  для
обобщений. Значит, здесь ему это зачтется. И желудь он свой донес  в  первом
побеге... Родится сын Земли и Неба...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Завтра вечером в Зоне будет концерт, посвященный Дню милиции и  годовщине
Великого Октября одновременно.  Приедут  и  шефы,  с  соседнего  поселка,  с
ткацкой фабрики,  станцуют  парочку  русских  народных  танцев.  Обледенелый
Жаворонков лишь на миг сбил ритм жизни  колонии,  и  он  снова  наладился  -
ровный и неумолимо-неизбежный, как очередная годовщина  Великой  Октябрьской
социалистической революции.
   Концерт состоял  всегда  из  сольных  номеров  гитаристов  с  присвистом,
одного, обычно украинского, танца, декламации собственных  виршей  и  стихов
гражданственного и патриотического звучания.  На  сей  раз  завклубом  решил
выпендриться на  полную  катушку,  задумав  эпохальную  постановку  пьесы  о
Ленине,  рекомендованной  Главным  политическим   управлением.   Для   этого
актеров-зэков по утвержденному Львовым списку освобождали от работы,  и  они
проводили  по  полсмены  в  репетициях   сценического   отображения   деяний
большевиков-ленинцев.
   В последний день перед завтрашним спектаклем  в  клуб  зашли  проверяющие
Зону подполковники из краевого управления во  главе  с  нашим  замполитом  -
решил он показать им свою наглядную  агитацию  и  декорации  спектакля,  что
являлись его особой гордостью...
   ЗОНА. КРОХА
   Я в этой постановке Ленина играл, умора...  Ну,  не  потому,  что  сильно
похож, совсем даже и ни капли, просто эти олухи-то  совсем  не  врубаются  в
театр, что да как, а  я  более-менее.  Играл  в  школьной  самодеятельности.
Лысину мне выбрили, бородку и усы приклеили, грим как в настоящем  театре...
Тут в пятом отряде известный гример срок тянул за  воровство  у  заслуженных
артисток золотых украшений... втирался в доверие,  на  пышные  квартирки  их
хаживал и потихоньку бомбил золотишко. А гример  классный,  из  меня  такого
Ленина сделал, что замполит только на "вы"  стал  со  мной  разговаривать  и
всякий раз вздрагивал, когда  видел.  А  Дупелис  такое  отмочил!  Офонареть
можно! В полном гриме Дзержинского слинял из клуба  покурить.  А  тут  Львов
вечерком решил прошвырнуться по территории и вдруг выворачивает  из-за  угла
живой Феликс да как вякнет: "Здравствуйте, товарищ!" С перепугу отдал  честь
подполковник... И твердо пригрозил упечь "Эдмундовича"  за  такие  шутки  на
полгода в ШИЗО.
   Назначили артистов. Тексты учим... А  их  -  прорва.  Ну  и  говорун  был
товарищ Ленин, а мне учи его треп за тюремную пайку. А что делать,  замполит
застращал - плохо сыграем, все припомнит.
   Тоже дело -  чем  на  работу  канать,  лучше  ж  в  тепле  покайфовать  -
мизансцена, диалог, монолог... я тащусь...
   Ну и случилось-то что... Эта вся революционная придурня в гриме, кожанках
и шинельках, с деревянными винтарями и шпалерами, надо мной балдеют  -  мол,
Ильич, опять скоммуниздил хлебушек, счас мы тебя на кукан  посадим.  Шуточки
долбанутые, честно расколюсь. Ну, и дошутились с куканами...
   Тут завклубом, режиссер-то наш, Станиславский, блин, недоделанный, как на
грех,  привел  паренька  из  третьего  отряда,  тот,  с   малолетки,   такой
белобрысый, свеженький, краснел все,  как  девочка.  Он  у  нас  должен  был
Крупскую играть в молодые годы.
   На него глаз Хмурый положил... наш Железный Феликс... Притерся к пареньку
этому и стал обхаживать...
   Замполит с шоблой  проверяющих  нарисовались  втихую,  когда  генеральная
репетиция уже закончилась. Ждали завклубом,  чтобы  осмотреть  декорации,  и
приказывает  он  поднять  занавес.  Кто-то  побежал  поднимать,  а  замполит
наглядную агитацию в зале кажет, радуется, комиссия балдеет...
   Ну, тут занавес открылся, а там...
   Распахнув длинную шинель,  товарищ  "Дзержинский"  прямо  посреди  сцены,
положив  грудью  на  мой  личный  стол  (самого  Владимира  Ильича   Ленина)
"Крупскую" с задранным подолом, шворкает ее натурально...  да  так  вошли  в
образ, что проморгали шухер и открытие занавеса. А потом, как в  "Ревизоре",
- полный паралич  зрителей  и  артистов...  И  так  Феликс  растерялся,  что
сдвинуться не может - зажгли полный свет на него... Застыл...  Тут  я  хотел
спасти ситуацию, шагаю из-за  кулис,  смахиваю  зэковскую  пидорку  с  лысой
головы и возмущенно гоню монолог:
   - Феликс Эдмудович... это не по пголетагски делать из  меня  гогоносца...
Надежда Константиновна... не ожидал... пгинеси чайку... И отвалите от  моего
стола... Мне надо сгочно писать статью "Все на Вгангеля!" в "Пгавду"...
   Тут подполковник-проверяющий, видя такой вопиющий кипиш, в  ярости  полез
на  сцену,  а  заскочив  туда,  наметил  пнуть  "Эдмундовича"...  Прелюбодеи
очухались и заметались, надевая портки и оправляя платье.
   Подполковник намерился вложить в пинок по осквернителям морали весь  свой
пыл и так замахнулся,  что  когда  промазал,  то  хрястнулся  так  сильно  и
неловко, что заорал благим матом. Греховники смылись,  жирного  проверяющего
кантуют, а он брыкается и ревмя ревет: "Нога, нога!" Давят косяка погонники,
а там открытый перелом...
   Вот тебе и... кукан...
   Спектакль  назавтра  сыграли,  но  "Дзержинского"   потом   в   изолятор,
"Крупскую" замполит застращал, обещая перевести за  аморалку  образа  верной
жены вождя мировой революции во Владимирскую политическую тюрьму.  Завклубом
выгнали в бетонщики. А ко мне намертво прилипла кликуха - Ленин.
   Правда, и радость маленькая перепала. Тут как дали эти девахи с  русскими
народными танцами в цветастых юбках. Как завихрили в танцах, так все  нижнее
белье наружу выкатило. Я тут за сценой, пока прапорщик отвернулся,  выпросил
у нее трусики. Она заржала так, смекалистая дивчина.  Но  пожалела,  задрала
юбку, осталась в одном исподнем  белье,  холщовке.  А  дальше  постеснялась.
Сняла с себя портки и швырнула мне, ничуть не стесняясь. Я как  бросился  на
них, а рядом тут еще Железный Феликс. И чуть не сцепились, разодрали  мы  ее
трусики в клочья. Я свою половину за пазуху, и дух такой идет, что мне свету
уже белого не видать. А Феликс как  сунул  их  себе  в  нос,  все  никак  не
надышится. Чуть в обморок не упал, а еще Железный.
   А спектакль очень Зоне по кайфу выпал, хлопали стоя  полчаса...  особенно
полюбилась Крупская, играл салага  так  бабу,  что  я  понял:  мою  Надю  от
разврата не спасти. Гевновал стгашно, товагищи...
   НЕБО. ВОРОН
   Здесь, на Небе, сказывают, что в свое время на эту бедную планету ссылали
некачественные души - злобные, невежественные, алчные. С того  все  и  пошло
наперекосяк - вся история Земли вразнос, войны бесконечные, зависть и слепая
ненависть, что не даст в результате не то что построить  некий  социализм  -
царство равных (а пока живущие в стране России твердо уверены в этой могучей
утопии), но даже более или менее приличное общество, где бы никто не зарился
на кусок соседа... Как, впрочем, и другие  страны  идут  в  этой  непомерной
страсти к деньгам и воровству недалеко от России. И это, как  я  уже  понял,
диагноз - обществу, человечеству, всей цивилизации.
   Что - поменять души, загнанные сюда когда-то?
   Ну, это уже промысел Божий и не тема для дискуссии. А пока все  движется,
как движется, на моей памяти уже сотни лет.  Люди  в  этой  северной  стране
приводят к правлению собой мудрых и не очень вождей. О каком прогрессе можно
говорить, ведь каждый вождь хочет сделать свою модель государства и мира.  А
еще они хотят сделать свою модель человека, вот что страшно...
   Писание, оставленное теми, кто заселял Землю душами, вроде бы говорит  им
о праведном пути, да только в грош не ставят  люди  их  это  высшее  Знание.
Выдумывают каждый свое, старое сжигая, и нет конца их самодовольству.
   Вожди бросают в костер свой народ, и еще целые народы  и  государства,  и
что им делать - власть есть разврат, и избежать сего невозможно.
   Вот и весь печальный и скромный итог заселения этой Земли.
   А про нашего с Батей Володьку Лебедушкина -  особый  разговор.  Разве  за
анашу его пригрели прапора?.. О-о...
   ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ
   Что ж, ничего не изменится? Не рано подводить  итоги?  Кто-то  же  должен
вынести уроки тупых, продажных и самодовольных вождей, встать на путь нового
устройства мира, в основе которого - человек, но не управляющий им вождь.
   НЕБО. ВОРОН
   Нет, уважаемый "Достоевский", нет. Пирамиды в честь вождей -  не  далекое
ваше историческое прошлое, а вечное ваше проклятие, ваше будущее.  Я  был  в
начале века в Москве, когда огромный, могучий Запах Горя потянул туда тысячи
воронов - рисовальщиков Картины Жизни. Там что-то случилось, и нам надо было
запомнить это, и я запомнил.  Это  умер  главный  вождь,  совершивший  здесь
"революцию". Люди плакали, миллионы людей выли, как собаки,  и  это  стянуло
нас со всех сторон огромной страны. В день смерти сподвижники вождя  вызвали
самого талантливого из архитекторов и приказали за ночь  придумать  умершему
пантеон, пирамиду, что угодно, но чтобы все было  как  у  древних  фараонов.
Это, прошу заметить, двадцатый век, уже радио изобретено, через какие-нибудь
полвека, даже меньше,  человек  полетит  в  космос,  к  Небу.  И  архитектор
придумывает мавзолей и назавтра его чертит, и за сутки его возводят.
   И через два дня тысячи людей идут  поклоняться  новому  божеству...  этой
мумии поклоняются до сих пор наивные люди.
   Но архитектор не стал ничего придумывать, а  взял  за  основу  Пергамский
алтарь сатаны.
   Нет, не вожди и их приближенные... Они все отпетые циники и воры.  Думают
они только о себе, сами ветхие и безмозглые, как  мумии...  И  о  народе  им
нечем думать... да и не позволено теми, кто их купил для службы дьяволу...
   Это было, есть и будет. И будут войны и голод. И будут преступники, и эти
Зоны. Мавзолеи сносят, чтобы они возродились в ином месте и стали еще  выше,
пышнее и страшней...
   ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ
   Вернемся в Зону... Сколько народу пострадало за  эти  бесовские  мумии...
окончательно прозревали уже здесь, в лагерях...
   И каялись, и становились другими, и в Бога начинали  веровать,  и  добрые
поступки совершать. И что? Смерть лютая им за это - от  рук  нераскаявшихся.
Или выход на волю, и там вновь - грех  и  вновь  возвращение  сюда...  Новая
"вера", созданная мумиями за счет жутких  репрессий,  рек  крови,  миллионов
загубленных жизней, долго не протянет. "Апостолы"  главного  вождя  сгинули,
народ стал грамотный, и ему много открылось запретного. Каяться надо всем...
Ведь сами рушили  веру  и  церкви,  своими  руками  несли  иконы  в  костер.
Доверились бесам и пошли стадом на убой...
   НЕБО. ВОРОН
   Видите, как вы хорошо меня понимаете. Так каких же вам надо  наград  еще,
нежели осознание себя грешным, как не открытие пути  к  покаянию  души?  Она
ведь вам еще пригодится, не век же вам мотаться по этой несовершенной земле?
Когда-то  же  надо  становиться  существом  духовно   развитым.   И   ничего
недоступного вам уже не  будет.  Станете  прошлое  осмысливать,  и  мудро  в
настоящем жить, и будущим управлять...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Побеги, смерти, кровь  -  все  это  хоть  и  составляет  одно  из  вечных
атрибутов жизни Зоны, но есть и  другая  -  каждодневная  жизнь  на  работе,
которая зачем-то нужна была всем им - зэкам,  "хозяину",  стране.  И  колесо
дней крутилось вокруг этого - работа, работа, работа.
   Медведев решил не думать о всех многочисленных кознях  последних  дней  и
посмотреть, как работают-то  его  подопечные  в  перерывах  меж  убийствами,
чифирем и картами.
   Он обошел все полигоны, приглядываясь к  своим.  Все  здесь  шло  обычным
своим ходом - заливался бетон, готовилась опалубка,  стропальщики  загружали
сваями машину, а нетронутые штабеля продукции уже обросли  снегом,  казались
белыми горами.
   Ничего не происходило, стройка как стройка, люди как люди.
   Но еще неделю назад кто-то аккуратно обливал бетоном деревянный короб,  в
котором умастыривался веселый  Жаворонков.  Кто-то  провожал  его,  стуча  в
дерево напоследок - передавай привет воле, браток...
   Все здесь как на воле, только  одеты  строители  необычно  да  матерятся,
возможно, чаще, чем те, что на воле. А может, и нет.
   Добавили им оплату, и работа, как доложила  администрация  завода,  пошла
посноровистее - кому копеечка-то не нужна?
   Издали увидел, как в проеме одного из цехов исчез капитан Волков с  двумя
прапорщиками. Ясно, проводит плановый обыск в подсобных помещениях. Видеться
с ним, честно сказать, и особенно в свете последних  событий,  Медведеву  не
хотелось, но вскоре его  окликнули:  к  нему  бежал  солдатик  из  конвойной
службы. Прислал солдатика Волков,  просил  вместе  поучаствовать  в  обыске.
Пришлось...
   Волков  уже   проверил   все   раздевалки,   душевые,   столовую.   Майор
присоединился к нему  перед  ангаром,  где  работали  два  сантехника,  зэки
Кочетков и Чижов.
   Когда группа вошла в комнатку сантехников,  Кочетков  попытался  спрятать
нож-самоделку, который  обрабатывал,  но  было  уже  поздно.  Вокруг  лежали
заготовки для следующих ножей, браслеты,  ручки  из  оргстекла  -  в  общем,
обычные зоновские поделки. Умелец виновато поздоровался и,  потупясь,  замер
под торжествующими взглядами проверяющих. Второй же, Чижов, как-то  странно,
тупо созерцал окружающее, по лицу его скользила глупая ухмылка, казалось, он
не  видел  вошедших;  красные,  как  у  хищника,  выпученные  глаза   тяжело
ворочались. Не в себе был парень.
   Майор подошел совсем близко, заглянул в бессмысленные  глаза  с  красными
прожилками артерий.
   - Ага, клиент наш... - печально сказал он. - Ну-ка, дыхни.
   Чижов тупо повиновался. Запаха не было.
   - Нажрался чего-то... - брезгливо бросил Медведев, отходя.
   Наглотавшийся таблеток зэк,  которому  было  жарко  и  смешно,  улыбнулся
широко и глупо.
   - Какие  трубки,  гражданин  начальник?  -  зачем-то  спросил  он.  -  Да
пожалуйста. - Он распахнул фуфайку, под которой  была  майка  с  самодельной
эмблемой Олимпиады-80 - забавный медвежонок.
   - На Олимпиаду собрался... - усмехнулся Волков.
   - Ну, - твердо сказал зэк, качнувшись. - Чего зенки вылупил?! Отваливай!
   - Ага, соревноваться, кто больше таблеток сожрет... -  подхватил  Волков,
показал прапорщикам: - Обыщите, может, еще что осталось.  В  карцере  теперь
будешь олимпиадить.
   - Да  я  же  не  пьян,  начальник!  Чего  бодаешься,  барин!  -  искренне
возмутился Чижов. И захохотал.
   Его обыскали, затем обшарили второго зэка и стеллажи. Летели на пол груды
вентилей,  каких-то  болванок,  рушились   писсуары,   умывальники,   падали
инструменты.  Прапорщики  крушили  все  подряд,  будто  не  будет  завтра  у
сантехников вызовов и не пригодится все это...
   - Поосторожней! - увидев это, прикрикнул Медведев.
   - Да-а... - разглядывал Волков Чижова, - человек от обезьяны произошел, а
ты - обратно к ней идешь. Доигрался! Будешь теперь козлом.
   - На себя в зеркало  посмотри,  -  выговорил  изумленный  Чижов,  -  я-то
произошел от человека, а вот ты от обезьяны. Горилла ментовская...
   - Что? - не понял, точнее, не захотел понять такой наглости Волков.
   Чижов показал ему язык. И тут же получил удар в лицо. Покачнулся,  дернув
головой. И сразу новый удар, на сей раз прапорщик свалил героя на пол.
   Били теперь  ногами.  Первым,  задыхаясь,  остановился  Волков.  Сплюнул,
махнул рукой:
   - Хва...
   Медведев издали  брезгливо  наблюдал  за  происходящим,  потом  вышел  на
воздух. Перевоспитать Волкова он не мог.
   Ворон, сидевший тихо под самым потолком ангара, все видел, но не было ему
интересно, и он смотрел вполглаза.
   НЕБО. ВОРОН
   Медведеву, должен заметить, не хотелось  ни  защищать  этого  впавшего  в
беспамятство от наркотика человека, ни останавливать избиение его. Все  было
ему противно, потому что уже очень много знал. Он уже знал, что  таблетки  к
зэкам идут  сегодня  чаще  всего  с  лукавого  попустительства  оперативника
Волкова,  и  капитан,  разыгрывая  перед  ним,  Медведевым,  бдительность  и
находчивость в обнаружении правонарушений, играл в эти  минуты  многоходовую
комбинацию. Не зря же он притащил сюда майора.
   А суть комбинации была мерзка: он пропускал в Зону  таблетки,  отслеживал
пути их  распространения  и  затем  шел  по  ним,  якобы  отлавливая  жертвы
наркотика. Они становились и его жертвами. Гнусность этого деяния была четко
рассчитана. Заранее выбрав жертву,  он  подводил  ее  к  наказанию,  себя  к
поощрению, Зону к видимости  работы,  а  крайнего  -  наркушу  -  к  большей
зависимости от его губившего снадобья.
   Самое  же  страшное,  что  комбинация  эта  позволяла  ему-то  все  время
оставаться в тени, быть неуловимым. И оттого скрипел зубами Медведев,  и  не
жалко ему было никого, одна только злоба от своего бессилия...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Один из писсуаров разбился, и из него вывалились пачки таблеток.
   - Теперь с нас вычтут... - тихо сказал Кочетков.
   - А таблетки на что покупаете? - вскинулся Волков.  -  Подумаешь,  меньше
сожрете этого дерьма.
   Прапорщики собирали таблетки, и Медведев из дверей наблюдал  за  ними,  и
ворон наблюдал. Почувствовав чей-то взгляд, Медведев обернулся, но никого не
увидел. Ворон усмехнулся.
   -  Шестьдесят  упаковок,  -  подсчитал  прапорщик.  -  "Сильнодействующее
снотворное", - прочел он на упаковке. - Обычно они вместе с чифирем глотают,
- добавил со знанием дела.
   ВОЛЯ. ВОЛКОВ
   А в таблетках обнаружили записку на чеченском языке, правильно,  подогрев
же этот Цесаркаеву предназначался. Я его  через  Филина  переправил,  Джигит
пока в ПКТ, до него все равно бы ничего не дошло.
   Ну вот, на всякий случай есть еще одна зацепочка Джигитику-то... Филин за
него просил, чтобы ему часть дурноты передать, но я сам знаю, кому,  сколько
и чего в Зоне надо.
   Лоха этого сдадим, да плюс  чеченцу  набавят,  вот  и  плюсы  оперативной
работе. Все ладом, все в порядке. А Медведев пусть морщится... Слышит  звон,
да не знает, откуда он. А догадочки его - мол, что, капитан, все про анашу в
Зоне знаешь, а молчишь, я видал в одном месте.
   Докажи, что я знаю. А что знаю - сразу докладываю. Все,  точка,  чист  я,
братцы. А денежки капают... текут.
   ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ
   В связи со всем случившимся сегодня днем Львов собрал офицеров. Разбирали
положение в моем отряде. Дослужился, Медведев...
   - Самый неблагополучный у вас отряд стал, майор, - подполковник сообщает.
- Может, помощь нужна? Временно выделим вам еще одного офицера.
   - Да нет уж, - обиделся  я.  -  Справлюсь  как-нибудь.  Меня  вот  больше
волнует мой предшественник, отряд до такого довел. Блатоту хоть я немного  в
угол загнал, но люди распущены, ничего не боятся. Потому и смерть, и  побеги
эти...
   Тут Куницын вмешался, честный мужик.  Мы,  говорит,  сами  виноваты,  что
собрали в один отряд всю отрицаловку. Склонных  к  побегу  -  через  одного,
р