а приехал воронок забирать на этап  Аркашу  Филина.  Вывели  его  из
изолятора. Злой он, побитый солдатиками. Но живой и веселый все равно - глаз
лупастый нагло сверкает, щерится, по сторонам так глядит, будто снова  хочет
драпануть.
   Видно - уходит из Зоны, заряженный ненавистью, желанием воли.
   Но главное - непонятное большинству, страшное (для  некоторых  офицеров),
дерзкое - началось, когда провели его к вахте, где уже ждал воронок - на суд
да на этап Филина везти.
   Тут вдруг обратился  Аркаша  зычным  своим  высоким  голосом  к  стоящему
поодаль, поигрывающему перчаточками капитану Волкову.
   - Ну что, прощаться пришел, капитан... - громко сказал он, засмеявшись.
   Волков кивнул, пожал плечами - равнодушно.
   - Плечиками, значит,  пожимаешь!  -  радостно  выкрикнул  Аркадий  Филин,
вор-рецидивист. - Ничего не знаю, ничего не понимаю! А кто же обещал  помощь
мне свою? Не вы ли, Волк?!
   Аркадия Филина несло.
   - Чего  ж  мне  было  рисковать  так,  анашу,  таблетки,  наркотики  твои
продавал! - зло выкрикнул Аркаша.  -  Ты  же  обещал  помочь!  И  плечиками,
значит, пожимаешь... - вздохнул тяжело. - Но ты теперь  у  меня  на  крепком
кукане! Расколол я твоего сексота Дергача! Отравить меня хотел.  А  траванул
врача!
   Капитан  не  терял  самообладания,  стараясь  не  встречаться  глазами  с
разъяренным Аркашей, продолжал поигрывать перчаточками. Обернулся к вахте.
   - Чего там с машиной для осужденного? - спросил беспечно у  офицера,  что
приехал забирать Аркашу.
   - Да пусть ребята погреются...  -  сказал  на  это  дурак  лейтенант,  не
понимая важности момента. Или просто заинтригован был происходящим...
   Волков  же  не  утратил  самообладания,  обернулся,   наконец   угрожающе
посмотрел в глаза Филина.
   - Продавал я дурь твою год, и  говорил  ты,  помнишь,  год  этот  за  год
свободы пойдет, скощу тебе? На  химию,  говорил,  ты  у  меня  пойдешь,  без
вариантов. Было?! - орал Филин.
   Волков смотрел на него не мигая.
   Вышел с вахты Шакалов, глянул удивленно, ничего не понимая.
   - Заткни его... -  бросил  ему  через  плечо  оперативник,  и  прапорщик,
крякнув, пошел на Филина, вытаскивая из-за пояса полушубка дубинку.
   ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
   Вот это исповедь...
   После такого офицеры пулю себе в лоб  пускали...  Не  врет  же  Филин,  и
доказать все это можно. Что ж, вот и все, бывший капитан Волков...
   Смотрю, стоит, хмурится он, ничего не говорит, растерялся.
   - Деньги-то теперь как будешь делать, капитан? Увозят Аркашу!  -  крикнул
во весь голос Филин, видя, как к нему идет Шакалов, а следом отогревшиеся на
вахте солдаты. - Ничего, найдешь такую же суку верную, какой я тебе был!
   В этот момент Шакалов и ударил  Филина,  и  кровь  хлестанула  из  пухлых
Аркашиных губ, и он зашатался и прикрыл лицо.
   Волков отвернулся, пошел  по  скрипучему  снегу  -  прямой,  решительный,
непоколебимый.
   - Неужто правда все это? - До сих пор не верю, хотя знаю, правда...
   - Неужто правда? - передразнил меня Львов в своем кабинете. - Ты странный
человек, Василий Иванович... Да мало ли что может  заключенный,  который  на
этап да новый срок идет, накаркать на офицера. И на тебя  он  мог  такое  же
брякнуть, и что - мне всему этому верить?
   Я растерялся.
   - Считаю, что заявление Филина должно быть детальным образом проверено.
   - А я так не  считаю...  Не  считаю!  Заявление...  мало  ли  кто  наорал
что-то... а ты сразу - заявление.
   Еще больше я растерялся.
   - Но  если  все  это  поклеп  и  провокация,  чего  же  бояться,  товарищ
подполковник? - повышаю голос. - Взять да проверить сказанное осужденным.
   - Ты хочешь, чтобы капитан внутренних  войск  оказался  барыгой,  который
привозит в зону тонны анаши? Ты это хочешь услышать от зэка?
   - Я хочу услышать правду! - твержу свое я.
   - А я не хочу такой правды! - кричит Львов тогда. - Понял?!
   - А правда! - кричу уже я. -  Она  в  том,  что  у  меня  есть  основания
подозревать капитана в связях с уголовным миром!
   Львов оглядел меня.
   - Вот бумага, пиши рапорт, ходатайство, заявление, что  угодно.  Про  то,
как мы здесь... ну, сам знаешь все, лучше своего  командира...  Отправляй  в
соответствующую инстанцию.
   - А сами мы здесь в этом не сможем разобраться?
   - В чем? В том, что Волков возглавлял банду торговцев наркотиками? Нет, в
этом мы разбираться не будем, пока я еще в здравом уме и на этом месте.  Все
у тебя?
   Киваю - все.
   - Вот и давай, Василий Иваныч... Я думал, ты придешь с отдыха да за  дело
всерьез примешься, а теперь смотрю - в твоем отряде смерти  да  побеги...  и
чифирем да анашой это разбавлено... Не ожидал я, честное слово...  -  горько
так говорит.
   Все я и понял тут до конца. На пенсию, значит, опять  надо  мне  уходить.
Много вопросов задаю. Хорошо... если вам это  выгодно,  пусть  так.  Делайте
здесь, что хотите...
   - Разрешите идти?
   - Ну, иди и работай, и не забивай голову мне и себе...
   Вышел, задохнулся. Постоял, пробило воздушную пробку в груди. Надолго ли?
Все, пора на покой, Василий Иванович...
   ЗЕМЛЯ
   Небо, не бери у меня этого человека. Мне  не  осилить  одной  все  зло...
Побольше бы мне таких сыновей.
   НЕБО
   Он еще побудет с тобой...

   Часть третья
   СКАЗАНИЕ

   Какая польза человеку, если он приобретет
   весь мир, а душе своей повредит? или какой
   выкуп даст человек за душу свою?
   Евангелие от Матфея, 16:26
   ЗЕМЛЯ
   Небо, ты удивительно ласковое, весеннее. Было бы  ты  всегда  такое.  Вот
счастье...
   НЕБО
   Ты отдохнула... Теперь расцветешь и принесешь плоды. Но плод твой на  сей
раз будет роковым...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Так и пришла весна...
   Остался до майских праздников в Зоне  майор  Медведев,  пока  не  пришлют
молодого офицера из училища да не примет у него злополучный отряд. Все  чаще
он брал теперь бюллетень и утерял строгость к зэкам, стал более  покладистым
и стареющим седым ветераном, а не вездесущим Мамочкой.
   Волков затаился, отошел от  всех  контактов  с  заключенными,  напуганный
выходкой  Филина  и  крутым  разговором  с  начальником  колонии,   перестал
лютовать, появлялся в Зоне редко, почти прекратив дикие шмоны.
   Шакалов получил новое звание, стал еще толще, за зиму отрастил бакенбарды
и завел любовницу - продавщицу зоновского ларька.
   Тихим и неслышным вышел из изолятора Лебедушкин, перестал  орать  блатные
песни и материться, не огрызался, работая теперь, как Батя, за двоих.  Сидел
вечерами у постели  чуть  не  отравленного  им  Поморника,  что  слег  после
злополучной кочегарки, и виновато исполнял все просьбы больного старика.
   На  одно  из  заявлений,  написанных  мною  от  имени  Грифа  Слейтера  и
отправленное  в  обход  администрации,   через   вольного   шофера,   пришел
растерянный ответ из Международного Красного Креста. Чиновники уверяли,  что
уведомят американскую сторону о содержании Грифа в  советском  лагере.  Гриф
осунулся и возмужал, из лихого  ковбоя  превратился  в  угрюмого  советского
зэка, он лупил нерадивых и огрызался, общаясь с начальством.
   Вскоре забрали его, навезли американцы шикарной одежды, обуви,  баночного
пива,  своих  сигарет,  но  Гриф  усмехнулся,  достал   из   кармана   пачку
"Беломорканала", ловко чиркнул ногтем и вскрыл ее сбоку (чтобы не  высыпался
табак  на  работе),  закурил  и  попросил  принести  чифиря...  на  дорожку.
Категорически отказался переодеваться, так в  ватнике  и  ушанке,  с  банкой
чифиря в руках залез в машину, мне помахал на прощанье рукой.
   У остальных моих персонажей все осталось по-прежнему.
   Больше  никто  за  зиму  из  Зоны  не  бежал  и  не   умирал,   напротив,
неразговорчивый теперь Лебедушкин рассказал мне свое странное  видение,  что
посетило его в ту злополучную ночь,  когда  убегал  Аркаша.  Будто  к  нему,
идущему на смерть, вдруг слетел с небес живой  Васька-ворон  и  не  позволил
сделать рокового шага в бездну.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Не  будь  новичков  в  изготовлении  кронштейнов,  давно  бы  освободился
Воронцов со своим стахановским процентом выработки - две с половиной  нормы.
Бригаду тянули назад неумехи, что прибывали и прибывали из Зоны, и камеры  в
ПКТ не пустовали никогда.
   И не потому, что много стало нарушителей,  нет,  произошло  качественное,
так сказать, и количественное изменение характера изоляции в ПКТ.
   Раньше сюда сажали за драку,  потом  тут  перевоспитывали  тяжким  трудом
алкоголиков, когда их стало мало, взялись бросать в ПКТ всех,  кто  имел  по
три нарушения кряду.
   Система не хотела смиряться с ненаказанными,  она,  как  злобный  монстр,
рекрутировала кого ни попадя. И только набив камеры, успокаивалась:  в  Зоне
все идет нормально.
   Это было похоже на огромную метлу-злодейку, что  выметала  вначале  мусор
покрупнее, затем - все мельче и мельче, чтобы наконец добраться до соринок и
пылинок...
   ...В  эти  предвесенние  дни  пробуждения  и   обновления   у   Квазимоды
заканчивался срок в ПКТ. На последней прогулке он, как  обычно,  остановился
напротив любимой березы, сжав руками холодные прутья решетки-вольера. Ладони
прилипали  к  металлу.  Со  стороны  он  походил  на  русского  деревенского
мужика-пахаря, который в предчувствии пробуждения земли, что даст ему урожай
и радость, жадно вдыхает ее запахи, и сулят они надежды, надежды, надежды...
На лучшую долю.
   Замерзшая  березка  стояла  нагая  и  одинокая,  черные  ветви  зигзагами
прочерчивали стылое пространство неба, придавая хрупкому дереву  женственные
печальные  очертания.  Она  готовилась  в  очередной  раз  зазеленеть,   она
готовилась к жизни.
   Зимнее солнце слепило глаза и совсем не грело. Но во взгляде Воронцова не
было  прежней  мрачности  и  холодного  безразличия.  Глаза  Бати  искрились
весенним задором - первым вестником возрождения духа...
   ЗОНА. ШАКАЛОВ
   Ну, и дурак. Тоже мне, садомазохист нашелся.
   У него брачная ночь, а он невесту - единственную,  можно  сказать,  Богом
данную, - по мордасам, по мордасам...
   Одно слово - Лебедушкин...
   ЗОНА - ВОЛЯ - НЕБО. ВОРОНЦОВУ
   Здравствуй, Иван!
   Деньги твои меня испугали. Хотела сразу их выслать назад, если бы не твоя
приписка в конце, что они для Феди, что сделал ты это от  души,  просишь  не
обижать тебя и не высылать их обратно. Это остановило меня. Но больше, Иван,
так не делай. Мы не бедствуем. Отец мой тоже удивлен, долго молчал, а  потом
защитил тебя, сказал, что если мужику так  надо,  не  перечь.  От  этого  он
беднее не станет. А богаче точно будет.
   Федя очень доволен конструктором, теперь сидит сиднем дома  и  возится  с
ним. В школе подтянулся и все пристает ко мне. Давай, мол,  съездим  к  дяде
Ване.
   И мы решили распорядиться этими деньгами на поездку к тебе. А чтоб сильно
тебя не обижать, купила я из этих денег новую школьную форму Феде. Мне  даже
неловко тебе сознаваться, но он задает такие вопросы, которые я  затрудняюсь
повторить. Спрашивает о том, почему я так долго молчала и не  говорила,  где
его отец. Я же ему отвечаю, что это знакомый дядя, а он не  верит,  даже  не
знаю, что ему сказать.
   Теперь тайком от меня он пишет тебе письмо, и не знаю о чем. Потому, если
что не так напишет, ты заранее прости его и меня.
   О могиле матери не беспокойся, тут вообще расходы не нужны. Отец  сказал,
что к весне он сделает ограду сам в старой кузне, нам  тоже  надо  подновить
материнскую. Наш же погост на пять деревень один, и  потому  все  следим  за
ним. Церква, как всегда, стоит неприкаянная, правда, склад из нее убрали, но
купол прохудился, две стены проломлены, а так ничего, красный кирпич  держит
стены, да кое-где еще и роспись видна.
   На работе у меня все по-старому. Вот, пожалуй, и все. На свидание к  тебе
думаем приехать где-то в двадцатых числах марта. Федя никогда еще  не  летал
на самолете и не ездил на поезде. Покажу ему заодно большой город.  Говорят,
в ваших местах бывал Петр Первый. Хочу выслать тебе  посылку,  но  не  знаю,
чего можно, а чего нельзя  высылать.  Отец  говорит,  что  у  вас  там  свои
разрешения  от  начальства.  Напиши  и  ответь  поподробней.  У  меня  лежит
связанный шарф, можно тебе его выслать? До свидания, твой друг Надя.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Трогал тайком письмо  Квазимода,  вновь  и  вновь  перечитывал  его...  И
казалось все прошлое кошмарным сном, и вот он наконец проснулся...
   Вскоре получил он письмо от Федюшки, и наивные вопросы мальчишки  вернули
все, что связывало его с прошлой, дозоновской жизнью, он  стал  жить  только
ею... Как он теперь мог читать послания типа: "Кваз? Че делать, надо  козлов
приструнить, хотим опомоить парочку?"
   Дальше - больше ловил себя на том Воронцов,  что,  окажись  он  сейчас  в
камере один, возможно, дал бы волю вымыться лицу слезами очищения и умиления
после Федюшкиного письмеца. Каракули и помарки, вопросы парнишки  заставляли
сердце трепетать не меньше, чем думы о матери его...
   Сейчас же надо было ответить Федюшке.
   Понимал, что сказать  правду  -  значит  оборвать  в  мальчишке  надежду.
Соврать тоже нельзя: узнает, простит ли? Надо написать ему,  как  маленькому
другу, да отвлекать его от ненужных до поры  вопросов.  Но  больно  дотошный
пацан-то...
   ЗОНА. ВОРОНЦОВ
   И пришел мой  последний  день  в  ПКТ.  Сидят  мои  мазурики,  обсуждают.
Завидуют, вижу.
   - А что, Кваз, не ожидал ты, что без нарушений продержишься?
   - Небось первый раз досрочно из ПКТ выходишь?
   - Клево в Зоне, там хоть киношка есть... Посылочек жди.
   - Выгорело дельце,  клюнула  крестьянка.  Путевая  баба,  видно...  Ну  и
хвигуристая на фотке... Гитара...
   - Нас не забывай...
   - Да чего вы, скоро свидимся в Зоне, не на волю же иду! - успокаиваю  их.
- И вы там скоро будете... А лучше уже там не свидеться, выходите  сразу  на
волю, ребя!
   - Это как - как Филин, что ли?
   - А как хотите, - не уточняю. - Весна там начинается,  пора  уже  бросать
житуху тюремную, а?
   Смеются.
   Постучали тут в стену, кружку ребята к стенке приставили, беседу  начали.
Пока прапор глазком не задергал.
   А это мне ребята из другой камеры добрые пожелания передавали.
   Помнят, сверчки...
   Передают:
   - Джигит две недели голодает в больничке. Совсем они его  обложили,  шьют
ему делишки. Скоро накормят его, силой. Молоко, яйца зальют, говорят,  через
кишку... Дубануть не позволят... А то погоны полетят.
   - Филин Волкова сдал, а тот ходит по Зоне, хоть бы хрен ему...
   - Цензора уже арестовали, говорят, Мамочка его все-таки поймал на  связях
с нашими. За Джигита его взяли, скоро срок получит...
   - На Лебедушкина намерение взрыва кочегарки пытались навесить...
   Ясно. Вот дундук-то Сынка, стоило оставить его - все, все коту под  хвост
пустил...
   Ладно, приду в Зону, разберемся, что он там наделал.
   Закрутил я самокрутку, просвещаю ребят.
   - Джигит, - говорю, - видимо, к Кеше Ястребову в зебрятник поедет этапом,
есть такой друган мой. Я с ним сидел сколь... Может, и Кеше прослабят  скоро
к нам сюда, в нашу образцовую колонию... Помню, как мы с ним сетки плели под
картоху, а однажды заделали невод для прапора да продали  за  пузырь.  Бугор
приходит - сетки нет, и мы бухие.
   Посмеялись.
   А я себе думаю, что ж и за воспоминания у  меня  бестолковые,  Квазимода,
вместо ресторанов - тюрьмы, вместо девочек - вертухаи да зуботычины.
   - Кваз, а воры в законе есть нынче? - кто-то меня спрашивает. -  Говорят,
в загоне они сейчас...
   - Есть, - говорю. - В законе вор не должен иметь ни прописки, ни  работы,
ни жены. Только малина. Только  тюрьма  да  гастроли.  В  Зоне  вору  нельзя
работать.
   - А ты, Кваз, - разве не вор? - спрашивают.
   Усмехнулся я, сам я не раз задавал в последнее время себе этот вопрос.
   - Ну, если по тем суровым законам - уже  нет.  Это  по  нынешним:  придет
молодой, уже он вор, за бабки купил себе звание. Меняется  все...  Я,  ребя,
сейчас, пожалуй, уже мужик! - смеюсь. - Вот я кто. Прошляк  все,  в  прошлом
вор. А лепить на себя зря не хочу. Я теперь  работяга...  мужик!  По  натуре
своей захребетником быть не могу. Для меня в  работе  спасение  от  тоски  и
кичи...
   - Что ж, воров уже нет, что ли?
   - Есть. На особом режиме сидят,  мало  их  осталось.  Многие  поумнели...
многих погасили в разборках.
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Под утро только угомонилась камера.  Еле-еле  добудились  ее  прапорщики.
Иван  от  завтрака  отказался,  находясь  в   нетерпеливом   ожидании.   Уже
распорядился, кому оставляет робу,  кому  инструмент  свой,  наставлял,  как
работать, как вести себя с дубаками...
   А когда распахнулась дверь, пожал всем руки и крикнул уже из коридора:
   - Держитесь, черти! Ваську-таракана кормите...
   В комнате обыска, где  раздели  донага,  с  криком  пришлось  отвоевывать
журнал с Надиным фото. Пошло-поехало, порядочки...
   - Да какая взглянет на тебя! - петушился прапор,  переводя  взгляд  с  ее
портрета на рожу Кваза. - Не положено журнал.
   - Сажай тогда назад. Не выхожу, - сказал твердо и печально Иван.
   - Ишь какой... сажай, - с уважением протянул  прапорщик.  -  Ладно,  иди,
красавец. Привет жинке! - И бросил дорогой сердцу журнал ему под ноги...
   Стерпел Квазимода, поднял журнал, вытер бережно и положил за пазуху, стал
лицом к стене.
   Вот и позвали на выход.
   И ступил Воронцов на улицу, и обжег  еще  ядреный  утренний  морозец  его
распахнутую  грудь,  и  заупокойным  колокольным  звоном  громыхнула   сзади
железная калитка, и все прошлое растворилось в пьяной от радости душе...
   ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ
   Утром на планерке  Медведев  ловил  на  себе  удивленные  и  недоверчивые
взгляды сослуживцев - после  того,  как  дежурный  сообщил  об  освобождении
заключенного Воронцова.
   Что ж, никто из них, наверное, не верил, что этот неуправляемый Квазимода
выдержит нелегкое испытание ПКТ, и выдержит с честью, не  заработав  там  ни
одного замечания. И все  посчитали  этот  удивительный  факт  заслугой  его,
майора Медведева, носящегося зачем-то с заключенным-дикарем...
   Ведь  еще  вчера   бомбой   замедленного   действия   называл   Воронцова
подозрительный Волков. И если согласиться с этим, то получается, что  теперь
у бомбы этой вынули взрыватель...
   А минером - помимо своей воли - оказался совсем и не военный  специалист,
а простая волжская женщина Надежда Косатушкина, слыхом не слыхавшая о всяких
там запалах и взрывателях. Одни, простите, "бомбы" вокруг нее -  лепехи-мины
коровьи...
   Ну а бомбу "Воронцов" теперь предстоит Медведеву нести тихонечко по  Зоне
и следить, чтобы кто-то не вкрутил опять в нее взрыватель.
   ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
   После неудачного бунта неожиданно именно в мой отряд добавили  еще  троих
из вновь прибывших осужденных.
   Это был со стороны командира колонии своего рода знак, что мне еще верят,
что надеются - справлюсь и с этими субчиками. Волков отметил,  что  этих  он
скрутит в бараний рог, почему - я даже не спросил. Честно  сказать,  надоело
его  слушать,  да  и  бороться  с  ним.  Случай  с  Филиным  был   мне   как
отрезвление... Ничего, кажется, не поделаешь  с  Волковым,  живучей  заразой
наших органов. Пока же не высовывался, притаился, гад...
   Конечно, это можно списать и на  простое  совпадение,  но  в  Зоне  после
всенародного  разоблачения  Филиным  своих  связей  с  оперативником   резко
уменьшились случаи  обнаружения  наркотиков.  И  это  косвенно  подтверждает
правдивость слов Филина, значит, он и был барыга - сбытчик  наркоты.  Теперь
он ушел, не появился бы новый.
   И тут я неожиданно поймал себя на странном, почти незнакомом мне  чувстве
- тщеславии. Вот, дали тройку прохиндеев, которых бы глаза не видели, но все
же - дали! Значит, уважают...
   А еще понял я вдруг, что думаю о себе уже как о старике, как о  человеке,
которого должны все уважать. А за что? -  реально  тоже  могу  взглянуть  на
себя... Гора передо мной, горища, скала гранитная - вот моя работ