в ее любви. Сейчас она, разумеется, пойдет к Алену и будет рядом столько, сколько потребуется, но совсем недавно произнесенные Джеймсом слова продолжали песней звучать в душе Кэтрин: "Я все еще люблю ее. Я все еще хочу вернуть нашу любовь".
     Теперь же Кэтрин не видела в глазах Джеймса подтверждения этого желания. Не произнес ли Джеймс слова о своей любви лишь для того, чтобы увести Кэтрин от человека, которого считал сумасшедшим? Не были ли слова Джеймса такой же ложью, как ложь самой Кэтрин, заявившей, что она выбирает Алена? Сейчас это не имело значения, потому что Кэтрин должна быть с Аленой, но чуть позже она узнает правду. Она снова увидится с Джеймсом, должна увидеться, потому что Кэтрин страстно хотела выполнить то, о чем молила Господа, дожидаясь Натали в полутемной комнате: "Я выживу, чтобы сказать Джеймсу, как сильно я его люблю". Кэтрин твердо пообещала обязательно - несмотря ни на что - признаться в этом Джеймсу.
     Он посмотрел, как Кэтрин прошла по причалу и одним тихо произнесенным словом заставила раздвинуться стену людей вокруг пострадавшего, как, склонившись над Аленой, стала гладить его лицо и шептать слова надежды и успокоения.
     Джеймс постарался взять себя в руки и подошел к Арчеру. Он стоял на краю причала, устремив взгляд в горящее море.
     - Ты был прав, Элиот. Мотивы убийства моих родителей были чисто личные. Натали убила их, так как была очень раздражена тем, что они не дадут ей провести Рождество наедине с Аленой. Натали убила и своих собственных родителей, и Монику, и пыталась убить Кэтрин. И знаешь, что я чувствую, став свидетелем смерти Натали? Ничего. Ни капли облегчения.
     Джеймс помолчал, собираясь с мыслями: "Мне даже немного жаль ее. Разве не странно? И если бы мне удалось вырвать у Натали пистолет, я бы никогда не направил оружие против нее, никогда. Ты оказался совершенно прав, Элиот, говоря о пустоте и бессмысленности мщения". Джеймс уже хотел сказать об этом своему другу, но, взглянув на его лицо, обращенное к морю, неожиданно увидел во взгляде профессионального агента ФБР какое-то новое светлое чувство.
     - Элиот, с тобой все в порядке?
     - Я все думаю о том, что ты сказал сейчас Кэтрин. Ты сказал, что отцом Алена был не Жан-Люк?
     - О-о, Элиот... - только и смог тихо выдохнуть Джеймс.
     Это последнее откровение в цепи потрясающих открытий, сделанных им за этот день, наконец дошло до измученного Джеймса. Только теперь он очень осторожно рассказал Элиоту все, что знал: у Алена группа крови "АВ", у Женевьевы группа крови была "В", а у Жан-Люка - "О".
     - А моя группа крови - "АВ". - На глазах железного Элиота выступили слезы, и он прошептал:
     - Ален - мой сын.
     "Я должен быть с ним. Я должен обнять сына и сказать ему о своей любви. Успеть... успеть, пока Ален..." Но Элиот не мог опуститься рядом с Аленом на колени и нежно обнять его голову, как это сделала Кэтрин.
     Арчер Элиот был при исполнении обязанностей, и сейчас надо срочно решать вопрос об отправке на материк раненого Алена, который находился в критическом состоянии. Помимо многочисленных ран и ожогов - как и у Джеймса, не смертельных, - у Алена была одна рана, которая могла убить его очень быстро: короткий, но очень глубокий порез на бедре, задевший большую артерию. Сейчас кровотечение остановлено, однако врачи опасались ослабить очень крепко стягивающую повязку, поскольку потеря даже капли крови могла стоить Алену жизни.
     Срочная операция на сосудах не могла быть проведена в условиях местной клиники, и Элиот принял решение отправить раненого в Ниццу. Ален полетит на собственном самолете в сопровождении только необходимого медицинского персонала: без Кэтрин, последние минуты непрерывно говорившей Алену о неумирающей любви, и без Элиота, который, вполне вероятно, так никогда и не сможет обнять своего сына. Элиоту оставалось только смотреть на безжизненное лицо сына и осторожно касаться его холодной, ослабевшей руки.

***

     Арчер попросил Изабеллу оставаться в гостинице, но, едва услышав взрыв и увидев в окно столб дыма и огня над морем, она бросилась к берегу. Однако к причалу никого не допускали, пока там находился Ален. Когда же его понесли, толпа плотной процессией двинулась вслед за своим любимым принцем. Вокруг стало тихо и пусто, лишь потрескивали догоравшие обломки катера, и Изабелла наконец увидела... На подкашивающихся ногах она медленно направилась к дочери.
     Кэтрин стояла в одиночестве на краю причала и, ожидая появления гидроплана, отрешенно смотрела вдаль. У нее не было причин отрывать взгляд от моря... но некая мощная магическая сила заставила ее это сделать.
     Обернувшись, Кэтрин увидела ее... прекрасную женщину с того истерзанного портрета. На какое-то мгновение у Кэтрин перехватило дыхание от боли, вызванной горькой мыслью о том, что это только мираж - чудесный, но жестокий обман, вызванный ее собственным воображением. Но жестокая ложь - "Боюсь, что Изабелла тоже мертва" - принадлежала Натали, так легко и зло сказавшей это о женщине, которая могла украсть у нее Алена.
     И все-таки то был не мираж. Кэтрин поняла это по охватившей ее всепоглощающей радости. Перед ней стояла живая женщина, сапфировые глаза которой плакали, смеялись и надеялись на то, что ребенок, которого она любила настолько, что ради его спасения смогла с ним расстаться, сейчас подойдет...
     Кэтрин сделала первый неуверенный шаг, первый неуверенный шаг сделала и ее мать. Через мгновение они уже были так близко друг от друга, что дрожащие руки Изабеллы прикоснулись к мокрому от слез лицу Кэтрин. И она улыбнулась все той же любящей улыбкой матери, какой улыбалась своей малышке много лет назад. И вот драгоценное дитя снова было в ее объятиях. Изабелла нежно прижала к себе дочь и тихо прошептала:
     - Кэтрин Александра...
     Они снова были вместе, только малышка Изабеллы стала взрослой женщиной.
     Кэтрин заговорила по-французски - на прекрасном языке, на котором Изабелла столько раз неустанно клялась своей крошке о своей любви:
     - Матап...
     Кэтрин так хотелось, чтобы Изабелла поскорее узнала обо всем сразу, а главное, что жизнь ее дочери действительно была наполнена счастьем и любовью, что Бог услышал ее молитвы. Но сейчас на это не было ни сил, ни слов, а потому Кэтрин прошептала самое убедительное и самое желанное признание из всех - то самое обещание любви, которое дала ей Изабелла, выгравировав его на золоте:
     - Je taimerai t'oujours.

***

     В Ницце хирурги успешно прооперировали раненую ногу, а дать Алену столь необходимую кровь нашлось более чем достаточно добровольцев. Гематологи, исследовав кровь Элиота Арчера, нашли ее редкой и чудесной удачей - группа "АВ" была та же, что и у принца.
     Элиот отдал свою "идеально подходящую" кровь, так же как и Изабелла, которая тоже не задумываясь дала свою кровь для Алена. И теперь впервые в жизни принц Ален сможет уверенно говорить, что в его жилах течет и королевская кровь династии Кастиль, а значит, и кровь Кэтрин Кастиль-Тейлор.
     Артерия была зашита, объем и давление крови восстановлено, но еще почти тридцать шесть часов Ален находился в бреду. Все это время рядом с ним была Кэтрин. Она сидела у его постели и пыталась поймать взгляд широко открытых, но невидящих глаз и старалась понять, что за кошмарные образы терзают мозг Алена.
     Элиот не приближался к сыну во время этого страшного бреда. Ведь Ален не знал его, и тот не хотел тревожить больного. Но наступали короткие моменты, когда Ален засыпал, и тогда Элиот был у его постели, бережно стирая пот со лба сына, словно чудовища прошлого даже во сне не оставляли его.

***

     - Изабелла, как ты думаешь, Женевьева знала, что Ален мой сын?
     С принцем в это время занимались врачи, и они - Элиот, Кэтрин и Изабелла - отдыхали в комнате ожидания.
     - О нет, Элиот, полагаю, что нет. Она узнала о своей беременности очень скоро после твоего отъезда, и, думаю, ей казалось невероятным, что ребенок может быть твоим.
     - Но Ален был с Женевьевой, когда ее убили.
     - Да. Полагаю, что и ты не раз задумывался над тем, почему Женевьева пыталась бежать, взяв с собой сына. Она могла руководствоваться и тем, что нельзя оставлять мальчика сумасшедшему Жан-Люку. Единственное, в чем можно быть полностью уверенным, так это в том, что Жан-Люк так и не узнал правду.
     - Да. Иначе он ни за что не оставил бы Алена в живых.
     Кэтрин молча слушала тихий разговор матери, наконец нашедшей свою дочь, и отца, неожиданно обретшего сына. Кэтрин нечего было прибавить к прекрасным воспоминаниям Изабеллы и Элиота о прежнем Иле, далеких временах... но она могла и должна была сказать о будущем острова. И когда беседа закончилась, а комната погрузилась в тишину, Кэтрин решительно произнесла:
     - Никто и никогда не должен узнать правду об Алене.
     - О чем ты говоришь, Кэтрин?
     - Никто и никогда не должен узнать правду об Алене и обо мне.
     Всего несколько слов, но таких благородных... королевское повеление... первое и последнее королевское распоряжение принцессы Кэтрин Кастиль. Но тут же ее лицо озарила нежная, милая, робкая улыбка обыкновенной девушки из Канзас-Сити Кэтрин Тейлор. Она снова превратилась просто в любящую дочь, с надеждой спросив у Изабеллы:
     - А мой отец это одобрил бы?
     - О да, моя дорогая! - Изабелла ласково отвела прядь волос со лба Кэтрин, словно эта прекрасная молодая женщина все еще была маленькой девочкой.
     Кэтрин не уклонилась от любящего прикосновения, как это порой делают взрослые дочери. Глаза ее сияли радостью. Минуту помолчав, Изабелла продолжила:
     - Никаких сомнений. Конечно, он одобрил бы твой шаг. Потому что больше всего на свете твой отец верил в любовь. Александр был убежден, что это чувство связывает людей гораздо крепче, чем кровные узы. - Изабелла улыбнулась, привлекла к себе дочь и прошептала:
     - Ах, Кэтрин, папа так бы тобой гордился!

***

     - Здравствуй, Кэтрин.
     - Ален, ты вернулся к нам! - радостно прошептала Кэтрин. - Здравствуй.
     Она нежно поцеловала Алена в щеку и внимательно вгляделась в его бледное лицо. В темных глазах девушка увидела то, что так хорошо понимала: Ален искал, пытался вспомнить. Кэтрин знала, что он вспомнит все, кроме событий, происшедших после взрыва. Но быть может, забудет кое-что из случившегося прежде? Кэтрин подумала, что так было бы, наверное, лучше всего. Тогда она сможет очень осторожно рассказать Алену правду о Натали, но скрыть некоторые детали того, что произошло в музыкальной зале, когда так ужасно раскрылись ее страшное безумие и роковая одержимость принцем.
     - Ален...
     - Я помню, как Джеймс прыгнул на катер. Я повернулся и хотел столкнуть его в воду, но... слишком поздно. - Ален на мгновение прикрыл глаза, словно пытаясь избавиться от следующего видения, но оно существовало и всегда будет существовать - закрывай или не закрывай глаза. - Ах, Кэтрин, я так ясно помню лицо Натали! Глаза ее были широко открыты, в них бушевала ярость, и в то же время они были полны любви ко мне. Улыбка Натали была такой торжествующей, как у маленькой девочки, мечта которой наконец сбылась. Что произошло потом?
     - Натали погибла при взрыве, Ален. Она умерла мгновенно.
     Ален кивнул. Его бледное лицо выражало не только печаль и горечь, но и успокоение: в смерти Натали нашла свое спасение.
     - А Джеймс? - вдруг спросил Ален.
     - Джеймс в полном порядке.
     - О, слава Богу! Он здесь?
     - Нет. Вчера поздно вечером Джеймс вернулся в Вашингтон.
     - Кэтрин, он рассказал тебе правду обо мне?
     - Да. Джеймс сказал, что мы с тобой не двоюродные брат и сестра, и что ты хотел открыться мне в тот вечер, и... - "И что ты очень сильно любишь меня".
     - Кэтрин...
     - Я полагаю, люди, которым нужно знать о том, что твой отец не Жан-Люк, уже знают об этом, то же самое касается и людей, которым известна правда обо мне.
     - О чем ты говоришь?
     - О том, что Иль - твой и всегда будет твоим.
     - Ах Кэтрин, нет!
     - Да, Ален, да! - Кэтрин улыбнулась, глядя в неверящие, но полные надежды глаза Алена. - Ты - принц и правитель острова Радуги. Это справедливо, Ален. Моя мама Изабелла говорит, что мой отец Александр Кастиль горячо одобрил бы такое решение.
     Ален всматривался в любимые синие глаза и видел в них искреннюю убежденность в том, что принцесса поступает справедливо и она счастлива.
     - Кэтрин, - прошептал Ален, - спасибо тебе.
     - Ну что ты...
     Они провели чудесные минуты: пальцы их переплелись, в глазах стояли слезы, дрожащие улыбки были исполнены нежности.
     Кэтрин подарила ему Иль - бесценное сокровище, второй величайший подарок из тех, что могла сделать Кэтрин. Ален без слов понял, что первое бесценное сокровище - сама Кэтрин, ее любовь - отдано другому. Ален понял это в тот момент, когда Джеймс сказал, что все еще любит Кэтрин. И теперь, вновь обретя дар речи, принц отчаянно подыскивал слова, которые могли бы облегчить милой Кэтрин прощание с ним.
     - Джеймс рассказал тебе о моей правде, Кэтрин, а сказал ли он о своей?
     - Нет.
     "Мы не говорили с ним с той самой минуты, как после взрыва Джеймс послал меня к тебе, потому что ты умирал и нуждался в моей любви. И когда он звонит в больницу, то справляется о твоем состоянии только у Элиота Арчера".
     - Но ты же слышала признание Джеймса как раз перед тем, как вошла в музыкальную залу.
     - Да, но я не уверена, что он действительно имел в виду...
     - Ах Кэтрин, - ласково уверил ее Ален, - именно это он и имел в виду. Я видел глаза Джеймса, когда он говорил о своей любви. Джеймс очень тебя любит.
     - Я должна это выяснить, Ален. - Кэтрин нерешительно пожала плечами.
     - И ты убедишься, что Джеймс любит тебя всем сердцем. Да и как может быть иначе? Кэтрин, я знаю, что и ты любишь Джеймса. Помнишь, ты сама мне рассказала все о своей любви?
     - Да. - "Рассказала тебе, Ален, потому что ты такой добрый, и сердечный, и нежный, и..." - Я люблю тебя, Ален.
     - Я это знаю и тоже люблю тебя. А теперь иди, дорогая. Я в полном порядке.
     "О да, у тебя все будет хорошо, - подумала Кэтрин. - Ты не самозваный принц Иля, и твоей будущей любви не будет угрожать безумие Натали. Все грозовые тучи рассеялись, Ален, и прошел самый живительный дождь, и теперь в твоей жизни будут только самые прекрасные радуги надежды и любви". Кэтрин улыбнулась, представив себе счастье Алена, о котором он сейчас узнает. Еще одно откровение...
     - Я пойду, дорогой. - И нежно поцеловала его в щеку. - За дверью ждет кто-то, кто очень хочет с тобой повидаться. Не волнуйся. Все замечательно!

***

     - Здравствуй, Ален. Меня зовут Элиот Арчер.
     - Месье Арчер, - поздоровался Ален, в его карих глазах застыло вежливое удивление. - Наконец-то мы встретились. Я, разумеется, слышал о вас и знаю, что многие годы вы неустанно следили за мной в поисках угрозы, исходящей от острова.
     - Ален...
     - Я был возмущен вашими подозрениями, месье Арчер, но вы оказались правы в своих опасениях.
     - Ален, я здесь не для того, чтобы обсуждать свою работу, - тихо, но твердо произнес Элиот. - Я здесь для того, чтобы поговорить с тобой о своей любви.
     - О любви? - еще тише переспросил Ален, увидев, как заблестели карие глаза посетителя; неужели от слез?
     - Да. О любви. Я хочу рассказать тебе о твоей матери, Ален, и о твоем отце...

***

     - Мама? - удивилась Кэтрин, уставившись на авиабилет, который ей только что вручила Изабелла.
     - На сегодняшний "конкорд" до Вашингтона.
     - Но я собиралась поехать с тобой в замок, чтобы познакомиться с Луи-Филиппом, его детьми и внуками.
     - Полагаю, гораздо важнее для тебя сейчас поехать в Вашингтон. Разве Джеймс не говорил Элиоту, что несколько следующих месяцев проведет на яхте в Карибском море? Ведь когда-то вы именно такое плавание вдвоем и планировали.
     - Но мы так мало были вместе, мама!
     - Кэтрин, у нас впереди целая жизнь. Теперь, когда ты нашлась, я никогда тебя больше не потеряю, - пообещала Изабелла. - Мы с Луи-Филиппом обязательно приедем в Топику в феврале.
     - Ах, как славно! Я так рада!
     - Я тоже, - нежно улыбнулась Изабелла, представив себе счастливое семейство, собравшееся в День святого Валентина на праздничное торжество.
     Свадьба Алексы уже состоялась, но это будет веселое празднество, главной участницей которого станет только любовь. Приехав в Топику, Изабелла постарается еще раз поблагодарить Джейн за их драгоценную малышку. Она уже пыталась сделать это два дня назад по телефону, но обе не смогли толком говорить от душивших их слез. И тем не менее Изабелла надеялась, что Джейн поняла ее, потому что с самого начала между ними установилась самая надежная связь - единение материнских сердец.
     Изабелла взглянула на дочь и с ласковой настойчивостью повторила:
     - В феврале мы будем в Топике. Так что, дорогая моя, немедленно отправляйся к Джеймсу. Лети к самому прекрасному мужчине на свете, который так сильно тебя любит.

Глава 33


Имение Инвернесс, Мэриленд
Декабрь 1990 года

     Кэтрин приехала в Инвернесс за час до сумерек. С бледно-серого неба падал снег, но зимний ветер, казалось, затаил свое дыхание, и чистый, белый мир был полон покоя. Взглянув на темный, угрюмый дом, Кэтрин поняла, что Джеймса там нет, и, испугавшись, что он уже отплыл, бросилась через сад по тропинке, ведущей к нависающей над заливом скале.
     Подбежав к самому краю, Кэтрин увидела, что "Ночной ветер" еще на якоре: слегка покачиваясь, он стоял у причала, а в каюте его горел веселый золотой огонек. Джеймс скорее всего был там, готовя яхту к длительному зимнему плаванию.
     Глядя вниз, Кэтрин вспомнила, как она в первый раз спускалась со скалы к заливу. В ту теплую августовскую ночь разум ее тревожно повторял: "Ты не сумеешь этого сделать! Ты сможешь спуститься по ступеням, но подняться по трем лестничным пролетам тебе не под силу!"
     Однако Кэтрин все же пошла с Джеймсом, потому что должна была это сделать.
     Так же, как должна пойти к нему сейчас.
     Но сейчас, несмотря на то что ее стройному, сильному телу не составляло никакого труда подняться по крутой лестнице, сердце ее храбро подсказывало: "Тебе не надо будет возвращаться. Джеймс захочет, чтобы ты осталась".
     В ту августовскую ночь Кэтрин Александра Тейлор очень мало знала о том, какая она на самом деле. Теперь же, в этот декабрьский вечер, она знала о себе все - всю правду. А пришедшая к ней любовь открыла Кэт еще одну очень важную истину: "Когда я с тобой, Джеймс, я - та, какой хотела бы быть".

***

     Шею Джеймса укутывал шарф, связанный Кэтрин, - еще одно напоминание о той лунной ночи, когда они любили друг друга.
     Джеймса согревал подарок любви, который Кэт вручила ему год назад, а Кэтрин носила его подарок любви - сверкающие сапфировые серьги, которые обещала надевать на концерты и для поцелуев... и для занятий любовью с Джеймсом.
     - Кэтрин... - Ошеломленный, он не мог скрыть своего счастья. - Ты здесь...
     - Да. - Глаза Кэтрин светились такой надеждой, таким счастьем и такой любовью!
     Она пришла для того, чтобы сказать... но первым заговорил Джеймс, потому что его сердце тоже стремилось поведать всю правду.
     - Дорогая, я был не прав! Я не хотел отвергать нашу любовь, но тогда был убежден, что надо поступить именно таким образом и что так будет лучше. Но лучше не стало, - тихо признался Джеймс. - По крайней мере мне, любовь моя.
     - Мне тоже не стало лучше, Джеймс.
     - Ах, Кэтрин, мне так жаль, что я обидел тебя. Ведь мне было нужно только одно: вечно любить тебя! - Дрожащими руками Джеймс прикоснулся к щекам Кэтрин, и зимний ветерок, словно благословляя их нежнейший поцелуй, распушил смоляные волосы Кэт, открывая сапфировые серьги - символ их любви, похищенный и вновь обретенный. - Я люблю тебя, Кэтрин. Я люблю тебя всем сердцем.
     - О, Джеймс, я тоже тебя люблю.
     Как только Джеймс снова обнял свою возлюбленную, душа его возликовала. А Кэтрин в объятиях Джеймса