твой роман окончился!
     - Да, и еще я говорил тебе, что наш брак был сплошной пародией и кончился задолго до того, как я встретил женщину, которую полюбил. Возможно, ты верила или притворялась верящей в то, что прошедшие полгода могут сохранить наш брак, что лишний раз подтверждает, как мало у нас общего.
     - Ты солгал мне, Роберт, да? - вспыхнула Хилари, ее потемневшие глаза горели неистовой яростью. - Она ждала тебя, да? Может быть, и не ждала. Может быть, ты продолжал все это время с ней встречаться, несмотря на свое обещание. Если ты нарушил данную мне клятву, Роберт...
     - Я сдержал свое обещание, Хилари. Меня никто не ждет.
     - Но тогда...
     - Прекрати, - приказал Роберт, заставив вдруг потрясенную Хилари замолчать. - Смирись, просто благородно смирись. Я уверен, что ты предпочтешь оформить документы о разводе, и это меня устраивает, только, прошу тебя, не затягивай. Я, разумеется, ни на что не претендую. - "За исключением своей свободы, - подумал Роберт. - С этой самой минуты". - Прощай.
     - Роберт! - в отчаянии крикнула Хилари, но он ушел, бросился вон с единственным желанием - быть от нее подальше.
     И все из-за Алексы. Алекса ушла из его жизни, но Роберт все же предпочел остаться в одиночестве, только с воспоминаниями о своей потерянной любви, лишь бы не находиться больше ни минуты с Хилари.
     - Как я тебя ненавижу, Алекса! - прошипела она и швырнула через комнату хрустальный графин, разбив им на тысячу острых сверкающих кусочков роскошное антикварное зеркало. - Как же я тебя ненавижу!

***

     Роберт не мог успокоиться до того момента, пока самолет наконец не оторвался от взлетной полосы далласского аэропорта. Только тогда он вздохнул с облегчением и удивился тому, что с самого декабря не дышал свободной грудью.
     Золотое обручальное кольцо Роберта сверкало в ярких лучах майского солнца, струившихся в иллюминатор. Макаллистер смотрел на кольцо так, словно видел его впервые. Только сейчас поняв, что за все время, которое провел вместе с Алексой, он ни разу не вспомнил о кольце, поскольку уже давно оно было для Роберта ничего не значащим ювелирным изделием, а не символом любви и верности.
     Но обращала ли внимание на кольцо Алекса? Может быть, следовало снимать кольцо в те ночи, которые они проводили вместе? Роберт запретил себе задавать эти вопросы, ведь они были связаны с Алексой, которой в действительности никогда не существовало - очаровательной, беззащитной женщины, которую он так страстно любил. Настоящую же Алексу - умную, самоуверенную женщину, просто игравшую с Робертом, его обручальное кольцо нисколько не беспокоило. Более того, той настоящей Алексе, очевидно, доставляло удовольствие видеть это кольцо на руке, ласкавшей ее, - золотой символ торжества Алексы над Хилари.
     Роберт снял кольцо с пальца и заставил свои мысли вернуться из прошлого и устремиться в будущее... к своей столь желанной свободе и уединенности... к работе, в которую он так сильно верил... и к замечательной радости, которая скоро появится в его жизни. Скоро, очень скоро Бринн наконец усыновит чье-то дитя.
     Мягкая улыбка, тронувшая лицо Роберта в ожидании этой великой радости, помрачнела от вкравшегося беспокойства. Джеймс заверил их всех, что решение матери твердо и что у нее не будет возможности разыскать усыновленного ребенка, но все же...
     "Все будет хорошо, - твердо решил Роберт. - Должно быть. Бринн достаточно настрадалась из-за потерь. Как и все мы".

***

     - Алекса? - Джеймс постучал в дверь ванной комнаты.
     Было два часа ночи, но не свет и не шум льющейся воды разбудили Джеймса, спавшего в своей комнате через две обширные спальни от апартаментов Алексы. Из сна его вырвали страшные ночные кошмары, постоянно преследовавшие его с декабря, исключая единственную волшебную ночь, когда они были смыты любовью Кэтрин. Выглянув в окно своей спальни, Джеймс увидел свет, струившийся из окна комнаты Алексы. Вероятно, у нее бессонница. Может быть, Алекса будет не против сыграть партию в триктрак?
     - Джеймс? Я выйду через минуту. Я уже позвонила доктору Лоутону. Он встретит нас в больнице.
     - У тебя началось?
     - Вполне естественная вещь. - Алекса открыла дверь ванной. - Ну, как я тебе? Доктор Лоутон сказал, что эта краска смоется после шести ванн, она безопасна и является прекрасной маскировкой, тебе так не кажется? У меня есть очки в роговой оправе для тебя: ты в них будешь похож на ученого. Джеймс?
     Джеймс был не в силах вымолвить ни слова: он просто остолбенел, увидев черные, как вороново крыло, еще влажные волосы, черные брови и ресницы и... сапфирово-голубые глаза - результат применения контактных линз.
     - Я тоже никогда прежде по-настоящему не замечала нашего сходства, - спокойно сказала Алекса, заметив изумленное выражение лица Джеймса, полагавшего, что перед ним стоит Кэтрин.
     Действительно, взглянув в зеркало, она очень ясно увидела в нем младшую сестру. Да, она словно увидела Кэтрин, отношениям с которой импульсивное решение Алексы поделиться своим секретом нанесло такой непоправимый ущерб.
     - И я не замечал, - выдавил из себя наконец Джеймс.
     Он-то прекрасно знал, что у сестер Тейлор, за исключением выражения решительности на лице, не могло быть никакого сходства. Его никогда и не было, до сегодняшней ночи. Этой ночью Алекса выглядела совершенно как Кэтрин, и у Джеймса появилось жутковатое ощущение, что в больницу он везет не Алексу, а Кэтрин, которая родит ребенка и откажется от него...
     - Так что, едем? - спокойно спросила Алекса. - Между прочим, мы с тобой - Смиты, Джеймс и Джульетта.

***

     Они не обсуждали роль Стерлинга, которая заключалась лишь в том, что он проводит Алексу в больницу, а потом отвезет ребенка Бринн и Стивену в Ричмонд. Но так же, как он поступил в декабре, когда Алекса в нем нуждалась, так и сейчас Джеймс взял ее под руку и никуда от себя не отпускал. Как и в декабре, в определенный момент этой ночи пальцы Алексы впились глубоко в ладонь Джеймса. Но он этого даже не заметил. Этой ночью Джеймс стал свидетелем чуда - чуда, о котором так часто рассказывала его мать, и всякий раз с величайшим благоговением.
     - Здоровая девочка, - спокойно объявил доктор Лоутон, как только ребенок появился на свет.
     Доктор и Алекса заранее договорились, что он сообщит ей пол и состояние здоровья новорожденного и ничего более.
     - Прекрасная девочка! - с энтузиазмом подхватила сестра-ассистентка.
     Доктор Лоутон слегка поморщился при ее словах. Он не сказал сестре, что ребенок будет усыновлен, поскольку не хотел, чтобы на Алексу было обращено особое внимание. Несмотря на то что Алекса была совершенно неузнаваема, да и Джеймс весьма изменился благодаря роговым очкам.
     Младенец заплакал, объявляя о том, что его путешествие из теплого мира, где он прожил девять месяцев, благополучно завершилось. Наряду с объявлением в крике малышки содержался и вопрос: где то, другое, успокаивающее сердцебиение, так хорошо ей знакомое?
     - Можно мне посмотреть на нее? - робко спросила Алекса.
     - Конечно, - радушно откликнулась сестра. - Дайте только мне ее приготовить.
     Несколько минут спустя девочка, чистенькая и сухая, завернутая в теплую пеленку, было бережно передана в материнские руки. Глядя на дрожащие пальцы Алексы, несмело прикасавшиеся к пухлым щечкам дочери, видя искреннюю любовь, от которой Алекса так решительно собиралась отказаться, Джеймс с трудом принялся подбирать очень непростые слова, которые ему предстояло сказать Бринн, Стивену и Роберту.
     Сердце Бринн, так же как и сердца Стивена и Роберта, снова будет разбито. Но Алекса и Кэтрин станут счастливыми и помирятся. Разбитые сердца и... сердца исцеленные.
     Однако Джеймс вдруг увидел в лице Алексы едва уловимую перемену. Мгновение спустя она прикоснулась губами к лобику дочери - самый нежный поцелуй любви - и, взглянув на медсестру, передала ей ребенка, прошептав:
     - Спасибо.
     - Девочка будет ждать вас в палате для новорожденных.
     Алекса отрешенно кивнула и, не отрывая взгляда, проследила, как сестра с ее ребенком покинула комнату. Теперь они остались втроем - люди, знавшие правду, - доктор Лоутон, Алекса и Джеймс.
     - Доктор, я могу покинуть больницу сегодня ночью? - спросила Алекса; все шло точно по плану, согласно которому она должна была вернуться в Инвернесс сразу же после родов.
     - Да.
     - А ты не хочешь остаться здесь, с ребенком, Алекса? - тихо предложил Джеймс.
     - Не называй меня Алексой! - сердито предупредила она.
     - Только мы трое...
     - ...только вы двое, - перебил доктор Лоутон. - Я оставляю вас наедине, - сказал он и тоже удалился.
     - Алекса, - продолжил Джеймс, намеренно повторив ее имя, чтобы напомнить, кто она на самом деле: Алекса - мать, только что давшая жизнь ребенку - своему ребенку, а не Джульетта - романтическая героиня, роль которой прекрасно исполняла Алекса Тейлор.
     - Я не изменила своего намерения, Джеймс, и не собираюсь. - "Хотя сердце мое требует обратного!"
     Сердце ее действительно того жаждало, но то была битва, в которой Алекса снова позволила победить рассудку, - ради собственного ребенка. Кэтрин сказала, что она не права, и теперь Алекса знала, что горькая правда была на стороне младшей сестры, по крайней мере отчасти. Да, это не правильно для Алексы, для ее сердца, но это правильно, лучше для ее дочери. Ведь так? Да. Да.
     - Прошу тебя, позвони Бринн и Стивену прямо сейчас.
     - Нет.
     - Черт тебя возьми! - Зеленые глаза Алексы наполнились слезами, и она прошептала:
     - Пожалуйста, Джеймс, не поступай так со мной.
     - Я хочу, чтобы ты осталась здесь на ночь и снова увидела свою дочь.
     - Нет. Слишком рискованно здесь оставаться. Меня могут узнать.
     - Хорошо. Я привезу ее в Инвернесс завтра, как только будет можно. Ты должна снова увидеть ее. Алекса, ты должна еще раз обо всем подумать.
     - Я не должна больше видеть ее. - Воспоминание о мгновениях, когда она прикасалась, целовала и улыбалась очаровательной крохотной девочке, зачатой в такой большой любви, будет жить в сердце Алексы... вечно. - И я уже обо все подумала.
     - Ты продумала все аргументы в пользу того, чтобы отдать ребенка Бринн. Но, Алекса, полагаю, ты не задумалась об аргументах в пользу того, чтобы этого не делать.
     - Очень эгоистичные аргументы, Джеймс, и очень эмоциональные.
     - Может быть, если бы мы поженились... - Прежде он об этом не говорил, будучи убежден, что его предложение не заставит Алексу изменить свое решение, а он не хотел прожить свою жизнь в роли шурина Кэтрин. - Ты выйдешь за меня замуж, Алекса?
     - Ах, ты такой хороший! - прошептала Алекса, глядя сквозь слезы на любимого друга.
     Джеймс так страдал, сражаясь с собственными демонами, но все же нашел в себе силы помогать ей. На мгновение сладкая мечта завладела Алексой. "Я смогу жить, любя свою дочь". Но Алекса прогнала эти мысли. Это была очень эгоистичная мечта и такая нечестная. Разве можно просить Джеймса прожить с ней жизнь, притворяясь отцом ребенка своего лучшего друга? Имеет ли она право лишать Джеймса шанса испытать любовь, которую испытала сама Алекса с Робертом? Нечестно просить Джеймса об этом, несмотря на то что он сам предлагал женитьбу, но более всего это нечестно по отношению к ребенку.
     Лучшей жизнью для ее дочери, самой счастливой, будет жизнь с родителями, любящими друг друга так же глубоко, как Алекса любила Роберта. А этого она никак не могла предложить своему ребенку, не важно - со Стерлингом или без него.
     - Джеймс, прошу тебя, позвони Бринн и Стивену. Я не собираюсь менять своего решения.

***

     Тридцать шесть часов спустя вернувшегося из Ричмонда Джеймса Алекса попросила:
     - Пожалуйста, расскажи мне!
     - Зачем тебе это?
     - Я хочу знать, что Бринн и Стивен были счастливы.
     - Они были очень счастливы, - честно ответил Джеймс.
     Взгляд Бринн был поразительно похож на взгляд, который он видел у Алексы, когда та держала свою маленькую дочь, - словно последние несколько месяцев Бринн тоже вынашивала ребенка. Да так оно и было. Ведь Бринн известны чувства, которые испытывает женщина, растящая в своем теле новую жизнь.
     - Они подобрали имя?
     - Черт возьми, Алекса! - Но Джеймс тут же почувствовал себя виноватым.
     Она была бледна как смерть. Она уже дважды промыла голову, и черные блестящие волосы стали грязно-серого цвета. А ярко-изумрудные глаза, слава Богу, уже не сапфировые, выражали такую муку... Джеймс подумал о том, что ему следовало проявить настойчивость в больнице, когда требовал, чтобы Алекса еще раз увидела своего ребенка, и надо было все же настоять на их браке.
     - Только скажи мне, Джеймс, и я больше никогда не задам ни одного вопроса о ней. Я знаю это потому, что в силу твоей дружбы с Бринн и Стивеном ты будешь видеть, как она растет. Обещаю, что не стану всю жизнь упрашивать тебя быть моим шпионом. - Это было твердое обещание, данное всем - Джеймсу, Бринн, ребенку, самой себе. - Только скажи, как ее назвали. Пожалуйста!
     - Они назвали ее Кэтрин, - тихо вздохнув, ответил Джеймс, - в честь матери Стивена.
     - И будут звать ее Кэт?
     - Нет. Они собираются звать ее Кэти.
     Долгое время Алекса молчала. Она просто смотрела в окно на свои розы и дальше, куда-то в бесконечность, где от ее взора, полного любви, уплывала в дальние страны мечта о счастье любить и быть любимой. Джеймс стал безмолвным свидетелем того, как Алекса пыталась подавить стон, крик, вопль своей измученной души. Когда она наконец подняла голову, взгляд ее дивных глаз был печален, но кристально чист.
     - Ты не прокатишь меня на яхте, Джеймс?
     - Да, конечно.

***

     - В этот вторник, Элиот?
     - Да. Мы должны быть в Дамаске в четверг, так что вылетаем во вторник. Ты не обязан этого делать, - добавил Элиот, почувствовав в голосе друга неуверенность. - Я хотел спросить, а не пришло ли время вернуться тебе к частной жизни?
     Джеймс задумался. Нет. Воспоминания были еще слишком болезненны. Он чувствовал эту боль гораздо меньше, когда находился в местах, охваченных ненавистью, чем в местах, напоминавших ему о любви. Джеймсу нужно дело, ему необходимо смотреть в глаза людей, которые, быть может, отдали приказ убить его родителей; и с этими дьяволами в человеческом облике он должен вести дипломатические переговоры, ведущие к миру.
     Джеймс все еще был очень беспокоен и жаждал убежать от своих воспоминаний, но после родов Алексы прошла всего неделя, и, хотя она мужественно боролась со своей тоской, она все еще была очень слаба морально.
     - Можно, я перезвоню тебе, Элиот?
     - Конечно.
     Джеймс положил трубку и отправился искать Алексу. Она лежала на жарком июньском солнышке, стараясь вернуть своей коже блестящий золотистый оттенок. Через полтора месяца возобновлялись съемки "Пенсильвания-авеню", и Алексе нужно было похудеть - простая задача, поскольку у нее отсутствовал аппетит; более сложная задача - стать снова раскованной, уверенной в себе, красивой, холеной женщиной, которая последние полгода отдыхала в кругосветном путешествии.
     Алекса прилежно лежала на солнце, но, услышав телефонный звонок, побежала в дом, надеясь, что звонит наконец давно молчавшая Кэтрин.
     Но это звонил Элиот Арчер.
     - Элиот? - переспросила Алекса, выговаривая себе за глупую надежду, что они с сестрой когда-нибудь помирятся. - Что-то новое о твоих родителях?
     - Нет. Все еще ничего.
     - Джеймс, ты нужен ему?
     - Да, но...
     - Но ты беспокоишься за меня. - Алекса мужественно улыбнулась. - Думаю, пришло время мне возвращаться в Роуз-Клифф.
     - Если кто-нибудь увидит тебя...
     - Никто не увидит. Если запастись продуктами, через оставшиеся три недели я смогу выглядеть очень привлекательно.

***

     Джеймс узнал, что Кэтрин в Денвере. Завтра она дает заключительный концерт своего турне по Северной Америке, а через три недели начнутся ее выступления в Европе. Какие чудесные планы строили они на эти три свободные недели! Несколько дней было решено провести в романтическом, очаровательном Аспене, затем...
     Джеймс прервал воспоминания, но не отказался от решения позвонить любимой.
     - Кэтрин, это...
     - Джеймс...
     - Неделю назад Алекса родила девочку и отдала ее очень хорошим родителям. - Он помолчал и тихо вздохнул. - Кэтрин, ты нужна Алексе. Она очень нуждается в своей любимой сестре.
     - Она в Инвернессе? - "С тобой? Если я приеду к Алексе - о, сколько раз я думала позвонить ей! - то увижу и тебя?"
     - Нет. Алекса в Роуз-Клиффе.

***

     Стук в дверь заставил Алексу вздрогнуть. Она вдруг страшно испугалась. Что, если это снова Хилари? Или Роберт?
     Алекса съежилась от страха. Она не могла видеть из кухни стоявшего у двери непрошеного гостя. "Уходи, кто бы ты ни был!"
     - Алекса? Ты здесь? Алекса?
     - Кэт? - прошептала она и бросилась к двери. - Кэт!..
     - Привет. - Сердце Кэтрин замерло, как только она взглянула в глаза сестры ("Ах, Алекса, я давно должна была приехать к тебе!"). - Можно войти?
     - Конечно. - Алекса распахнула дверь. - Кэт, здесь больше никого нет. Я родила девочку... и отказалась от нее.
     - Знаю, Алекса. Я приехала извиниться. Я должна была согласиться с твоим решением и поддержать тебя.
     - Как ты могла поддержать меня, Кэтрин?
     Тон Алексы был грустен и смущен, но слова ее острым ножом пронзили любящее сердце Кэтрин, разбередив еще кровоточащую рану. Неужели правда? Неужели Джеймс открыл ее тайну Алексе? Неужели он нарушил торжественное обещание любви?
     - Что ты хочешь сказать?
     - Я хочу сказать, ты знала, что я поступаю не правильно. Ты чувствовала, как трудно это будет для меня. Как ты могла это знать, Кэт?.. Хотя ты всегда была очень мудрой.
     - Я вовсе не мудрая, Алекса.
     - Но ты знала, даже не будучи матерью, как трудно отказаться от ребенка... - Алекса слегка покачала головой. - Ты почему-то знала.
     - Нет, я не знала, - прошептала Кэтрин.
     Она никогда не знала о материнской боли - только о дочерней. Но сейчас, слушая страдающую Алексу и видя ее полный боли взгляд, она задалась вопросом: а вдруг и ее мать страдала столь же глубоко? Неужели возможно, что и ее мать на самом деле любила свою дочь?
     - Кэт, - тихо позвала Алекса и второй раз в жизни увидела, что прекрасные глаза любимой сестренки были полны слез.
     - Я никогда не знала чувств матери, отдавшей своего ребенка. Но я знаю чувства ребенка, потерявшего свою мать. - Отвернувшись от сестры, Кэтрин подошла к окну, из которого открывался чудесный вид на розы, небо и море, но за пеленой слез Кэтрин не видела этой красоты; она едва слышала свои слова за оглушительными ударами собственного сердца. - Я знаю только о страданиях ребенка, потому что, потому что... меня саму удочерили. Я не твоя сестра, Алекса.
     - Нет, ты - моя сестра! Я была там, Кэт. Я была в Канзас-Сити, когда ты родилась. Я увидела тебя в тот самый момент, когда тебя вынесли из больницы.
     Алекса с поразительной ясностью помнила тот день. И еще она очень живо помнила, как отчаянно выплеснула ее душа: "Это не моя сестра! Я ее не хочу!" Но сейчас, в эту минуту, еще более отчаянно кричало ее сердце: "Я хочу, чтобы ты была моей сестрой, прошу, пожалуйста!"
     - Ты моя младшая сестренка, Кэт, - ласково, виновато и с любовью прошептала Алекса.
     Услышав в голосе Алексы нежность, Кэтрин повернулась к ней и продолжила:
     - Нет, Алекса, я не твоя сестра. Я только хотела бы ею быть. Твоя настоящая сестра умерла.
     - Нет, - спокойно возразила Алекса.
     - Да. - Сердце Кэтрин наполнилось надеждой: сестра восприняла ее признание с грустью и нежеланием верить, без малейшего намека на облегчение, чего всегда так боялась Кэт. - У мамы случился выкидыш. Она зашла в отделение для новорожденных, надеясь обрести там мужество, чтобы рассказать тебе о происшедшем, но вместо этого...
     Кэтрин рассказала все, что знала о том дне. Это была та же история, которую она услышал