вука.
     - Ощущение спокойствия?
     - О да. - "Величайшего спокойствия, - подумала Кэт про себя. - Единственного спокойствия, единственного места, которому я целиком принадлежу". - Для тебя плавание - то же самое? Спокойствие?
     - Великое спокойствие.
     "Великое спокойствие и великое уединение", - добавил Джеймс про себя. По крайней мере так было всегда, когда он плавал один.
     Если же Джеймсу находилась компания, настроение его неизбежно менялось: само присутствие другого человека разрушало абсолютное спокойствие и уединение Джеймса - даже если это был дружеский и желанный спутник. Он открыл для себя, что самое приятное спокойствие нельзя с кем-либо разделить. Так было до настоящего момента... до встречи с Кэтрин. С ней Джеймс испытывал чудесную умиротворенность и в то же самое время какое-то непонятное волнение. Совершенно новое, незнакомое и потрясающее беспокойство овладело Джеймсом: сильный, прекрасный порыв прямо сейчас выйти из залива и направиться с Кэтрин в открытый океан.
     Джеймс заглянул в освещенные лунным светом сапфировые глаза, пытаясь увидеть в них отражение чувства чрезвычайной умиротворенности и, быть может, такого же волнения, какое испытывал он сам, но затянувшееся молчание хмурой тенью омрачило милое личико Кэт. Она, казалось, с чем-то боролась внутри себя.
     - О чем ты думаешь? - ласково спросил Джеймс.
     "О том, что не могу придумать, о чем с тобой говорить! Я пытаюсь, но все, что приходит мне в голову, кажется таким глупым и наивным. Если бы только..."
     Кэтрин наконец ответила на вопрос Джеймса вопросом, в котором звучала надежда:
     - Ты говоришь по-французски?
     - Довольно слабо. Я год учил этот язык в колледже и знаю несколько общих фраз, и только. А что?
     - Дело в том... Мне кажется, я говорю по-французски более свободно и точно, чем по-английски.
     "Быть может, Джеймс, если бы я могла говорить с тобой на французском языке, то казалась бы более умной. Просто умной..." - призналась себе несчастная Кэтрин.
     - Ты говоришь на замечательном, чистом английском языке, но как тебе удается говорить по-французски еще чище?
     "Потому что это у меня в крови", - мгновенно подумала Кэт, но с той же стремительностью отвергла эту мучительную правду.
     - Три последних года в школе я жила в общежитии, где мы говорили исключительно на французском языке. И я думала по-французски до нынешнего лета, поскольку моя курсовая написана на французском.
     - Думала по-французски?
     - Да. - Кэт немного помолчала, обдумав ситуацию опять же на французском языке, после чего медленно объяснила:
     - Когда кто-нибудь говорит мне что-то по-английски, я автоматически - так мне кажется - перевожу слова на французский. И прежде чем что-либо сказать, я всегда сначала думаю об этом по-французски, а потом уже перевожу на английский.
     - И то же самое ты сделала сейчас?
     - Да, - вздохнула Кэтрин. - Временами я чувствую, как что-то теряю в переводе.
     - В самом деле? Я так не считаю, Кэтрин. - Улыбнувшись девушке, Джеймс дождался ответной улыбки - слегка неуверенной, но очень милой, затем, чтобы развеселить ее своим, безусловно, "нечистым" французским и в надежде убедить Кэт, что последующее его предложение не имеет никакого подтекста, спросил:
     - Voulez-vous <Не хотите ли (фр.).> чашку горячего шоколада? Ты обязана ответить: "Oui" <Да (фр.).>, - поскольку, отказавшись, не получишь настоящего наслаждения от ночного плавания.
     - Alors, oui, merci <В таком случае - да, благодарю (фр.).>. - Глаза Кэтрин загорелись, и нерешительная улыбка растаяла. - Я приготовлю?
     - Нет. Ты веди яхту.
     - Я? Как?
     - Иди сюда.
     Джеймс уступил ей свое место, и Кэт ухватилась тонкими пальцами за ручки штурвала, еще теплые после больших ладоней этого сильного мужчины.
     - А теперь, - наставлял Джеймс, глядя на полосу серебристого света, дрожащую на чернильно-черной поверхности воды, - просто следуй по лунной дорожке.
     Предложение выпить горячий шоколад Джеймс намеренно сделал как бы невзначай, хотя и готов был спокойно, но твердо настоять на этом. Ему хотелось заставить Кэтрин принять хотя бы несколько калорий! Весь день Джеймс наблюдал, как Кэтрин, искусно притворяясь, что ест, в сущности, ни к чему не притронулась. Дожидаясь, пока закипит вода, он подумал, не приготовить ли блюдо из фруктов, сыра, копченого лосося и крекеров, имевшихся на борту в расчете на гостей, которые изъявят желание поплавать завтра. Но Джеймс решил не подавать изобильного блюда, дабы не смутить Кэт. Она должна выпить чашку густого, богатого калориями горячего шоколада, и для начала этого будет вполне достаточно.
     - Рецепт моей матери, - сообщил Джеймс, вручая чашку Кэтрин. - Я добавил немного корицы.
     - Спасибо. - Кэтрин отпустила штурвал и взяла большую горячую чашку. - Твоя мать... твои родители - очень симпатичные, приятные люди.
     - Благодарю. Я тоже так считаю.
     - Ты очень близок с ними, да?
     - Да, очень. А как у тебя с родителями? - Джеймс, разумеется, заранее знал ответ на свой вопрос.
     Из рассказов Алексы ему было известно о близких отношениях между скромными, талантливыми родителями и скромной, талантливой дочерью. Алекса поделилась с Джеймсом самыми сокровенными секретами своего сердца - секретами, которые поклялась никогда не открывать, особенно и прежде всего - Кэтрин. Его вопрос о родителях ничем не выдавал тайну Алексы; он задал его умышленно, поскольку считал, что о родителях Кэтрин может говорить проста, весело, со светящимися счастьем глазами. Но когда Кэт задумалась над вопросом, Стерлинг вдруг увидел лишь печаль и глубокую, очень глубокую боль.
     - Кэтрин?
     - Мы с родителями были очень близки, - тихо призналась Кэт.
     - Но что-то случилось?
     - Да. Что-то случилось. А потом я уехала в Нью-Йорк, и... - Со дня своего совершеннолетия она еще ни разу не говорила с Джейн и Александром. Кэт, естественно, писала, так как не хотела, чтобы они беспокоились. Но ее письма теперь были коротки, суховаты, без красочных описаний, словно излишняя многословность могла отнять у родителей время, а Кэтрин более не имела на это права.
     - И ты скучаешь по ним.
     - Да. Я очень скучаю.
     - А родители об этом знают?
     - Не уверена. Я думала позвонить и сказать им, но как-то...
     - Полагаю, тебе следует как можно скорее позвонить родителям, Кэтрин. Мне кажется, им бы очень хотелось услышать это самое твое "скучаю".

***

     Они плавали до полуночи. После того как Джеймс пришвартовал "Ночной ветер" к причалу и объяснил Кэтрин, как завязываются морские узлы, потому что ее это очень заинтересовало, они начали долгий подъем к дому.
     "Ты можешь это сделать", - приказывала Кэтрин своему телу. Но, измученное ею, оно ответило предательством. Это был сокрушительный бунт: все изголодавшиеся мятежные клеточки организма закричали и запротестовали одновременно.
     Легкие Кэт задыхались без воздуха, его катастрофически не хватало! Бешено колотящееся сердце готово было вырваться из груди и улететь, унося за собой поплывшее в тумане сознание.
     - Кэтрин! - Сильные руки Джеймса подхватили покачнувшуюся Кэтрин.
     Он крепко прижал девушку к себе... настолько крепко, что ощутил стук ее сердца - испуганная птица, пытающаяся вырваться из грудной клетки, - и холод ее кожи, и трепет ослабевшего тела, оказавшегося таким пугающе легким и худым. Джеймс прижал Кэтрин к себе, словно его горячее сильное тело могло передать свою энергию, жизненно необходимую девушке. Но этого не произошло. Джеймс чувствовал, что Кэтрин слабеет. Губы его коснулись ее волос, когда Джеймс заговорил:
     - Пойдем вот сюда, на скамейку, и сядем.
     Казалось, это длилось бесконечно - целая вечность безмолвной мольбы, но наконец дыхание Кэтрин стало успокаиваться, и она каким-то образом нашла в себе силы подняться и извиниться:
     - Кажется, я немного не в форме.
     - Черт возьми, Кэтрин, ты же убиваешь себя!
     Голос Кэт был слаб и дрожал, но теперь и сильный голос Джеймса дрожал от неожиданного гнева, рожденного чрезвычайным волнением за здоровье этой хрупкой синеглазки.
     - Нет, - тихо возразила Кэтрин, отстраняясь от Джеймса.
     - Да! - Джеймс понял это сразу же, как только увидел Кэтрин в Инвернессе, и долго размышлял, что же ему следует предпринять.
     Следует поговорить на эту тему с Алексой или же с самой Кэтрин? Алекса спросила его доверительно: "Ну разве не потрясающе выглядит Кэт?" Однако Джеймс заметил тревогу в ее глазах, позволившую предположить, что Алекса понимает, к чему может привести такая потеря веса за столь короткий срок. Джеймс решил обсудить этот вопрос с Алексой и деликатно убедить ее высказать свои опасения Кэтрин, но так и не нашел случая сделать это. И теперь, коли уж вопрос встал так серьезно, Джеймс сам заговорил с Кэтрин о ее голодании.
     Правда, это было больше похоже на обвинение, но Джеймс слишком поздно спохватился. Он снова напугал девушку, как это уже случилось в июне, но сейчас в ее сапфировых глазах, к ужасу Джеймса, заблестели слезы.
     Джеймс, который так искренне заботился о Кэтрин, добился того, что прежде могла сделать только черствая юная Хилари, - заставил Кэтрин плакать.
     - Кэтрин, - прошептал он ласково, - ты потеряла очень много веса за очень короткое время, быть может, слишком короткое.
     - Я никогда прежде не сидела на диете. Когда я начала, после первых нескольких дней это было так просто.
     - И с каждым днем все проще и проще?
     - Да, - подтвердила несчастная девушка.
     Случившийся приступ непреодолимой слабости по-настоящему напугал ее. Но ужас пребывания между жизнью и смертью был почти подавлен страхом того, что о ней подумает Джеймс. Прежде всего Джеймс. Что, если он решит, будто неосмотрительная диета - нечто большее, нечто настораживающее, патологическое, чем просто отсутствие аппетита или ненормально повышенный аппетит?
     - Джеймс, я не... я ничего не делала...
     - Я знаю, - ласково заверил Джеймс. - Ты, Кэтрин Тейлор, такая же, как твоя старшая сестра, - чрезвычайно дисциплинированная и целеустремленная. Знаешь, что сказала мне Алекса однажды, когда заявила, что собирается провести целый вечер, репетируя роль, а я мимоходом заметил, что совершенство достигается практикой?
     - Да, я знаю. Она тебе сказала: "Нет, Джеймс, только совершенная практика создает совершенство".
     - У меня складывается подозрение, что это утверждение - девиз сестер Тейлор. Но я предполагаю, что ты переусовершенствовала свою диету.
     Кэтрин улыбнулась робкой и благодарной улыбкой:
     - Мне нужно снова начать есть, а когда я окрепну, то займусь спортом.
     - Похоже, ты начиталась книг.
     - Да. Я знала, как сделать диету разумной, но проигнорировала такой путь. Спасибо, что не дал мне упасть.
     При воспоминании об этом голос Кэтрин перешел на тихий шепот. То было захватывающее и пугающее воспоминание: ощущение мужских рук, обнявших ее, согревающая сила его тела, нежное прикосновение его губ к волосам... У Кэтрин снова перехватило дыхание, но уже от приятного волнения, никак не связанного с чувством голода или страха.
     - Не стоит благодарности, - тихо отозвался Джеймс, тоже вспомнивший эти замечательные, божественные мгновения, - А теперь я намерен покормить тебя. Еще чашка горячего шоколада и немного еды. Мы устроим пикник прямо здесь, а потом потихоньку поднимемся по этим ступеням. Договорились?
     - Да, договорились. Спасибо тебе.
     - Всегда к вашим услугам, - улыбнулся Джеймс и, прежде чем вернуться на "Ночной ветер" приготовить их полуночный пикник, потребовал:
     - Обещай мне, Кэтрин, что с этой минуты ты начнешь нормально питаться.
     - Обещаю.
     Джеймс выдержал ее взгляд ровно в пять ударов взволнованного сердца, после чего просто сказал Кэт:
     - Я не знаю, что заставило тебя избавляться от веса... - Джеймс вдруг замолчал, неожиданно остановленный красноречивым взглядом Кэтрин, который откровенно, с невинной честностью говорил ему, что причиной этого был именно он; мгновение спустя Джеймс неуверенно продолжил:
     - Сейчас ты, безусловно, прекрасна, но ты была очень красива и прежде.
     Джеймсу хотелось сказать главное: "Самая удивительная твоя красота, Кэтрин, заключена в тебе самой, в твоей душе".
     Но разве мог он осмелиться?

Глава 13

     Алекса проснулась от тихого стука в дверь. Лившийся сквозь открытые окна лунный свет падал на часы, показывавшие половину первого. Наверное, Кэт пришла рассказать ей о прогулке с Джеймсом. Или не исключено, это сам Джеймс.
     "Нет, - решила Алекса, затягивая на стройной талии поясок халата, - в конце концов, мы с Джеймсом не вороватые подростки".
     Кроме того, она с улыбкой вспомнила последнюю ночь в Роуз-Клиффе, проведенную с Джеймсом в преддверии десяти ночей, которые им предстояло провести раздельно. Прием и соответственно роль Джеймса как хозяина продлятся до поздней ночи в воскресенье, даже после того как Алекса отвезет Кэт в аэропорт и вернется в свой коттедж. В понедельник после обеда Джеймс уезжает на четыре дня в Денвер, а оттуда на встречу в Чикаго, где проведет весь уик-энд. Они расстанутся по меньшей мере на десять ночей. И тем не менее Алекса твердо знала, что у дверей ее спальни стоит не Джеймс. Нет, самым желанным посетителем сейчас была бы ее младшая сестра, с которой они проболтают несколько часов, делясь впечатлениями о чудесно проведенном дне.
     Но гостьей оказалась не Кэт, а младшая сестра Роберта. Хотя эта Бринн была совсем не похожа на женщину, с которой Алекса провела днем несколько приятных часов.
     Розовые щеки Бринн сейчас были пепельного цвета, сияющие карие глаза затуманены и выражали растерянность. От блестящей красавицы осталось одно воспоминание. Три часа назад Бринн с виноватой улыбкой сказала, что немного устала и собирается лечь пораньше. И она действительно отправилась спать, о чем теперь свидетельствовали растрепанные после сна волосы, но одета Бринн была в джинсы и рубашку, застегнутую не на те пуговицы.
     - Бринн! Что случилось?
     - Мне нужен Роберт. Прошу прощения, Алекса, я не знаю, в какой комнате они с Хилари остановились.
     - Я поднималась с ними по лестнице час назад, так что видела, где их комната. Посиди у меня, пока я приведу Роберта.
     - Спасибо тебе.
     Алекса поспешила по коридору, устланному мягкими восточными коврами. Подойдя к спальне Роберта и Хилари, она мимоходом вспомнила о своих босых ногах, плотно облегающей тело шелковой ночной сорочке, халате и рассыпавшейся прическе.
     Да не важно, как она сейчас выглядит! Так же как не важно и то, что она может вторгнуться в сексуальную жизнь политика... Значение имело только то, что его сестра попала в беду. "Младшая сестра, - дошло до Алексы, - которая мгновенно обратилась за помощью к старшему брату. Мгновенно и полностью доверяя". И вспомнила, каким голосом Бринн произнесла фразу: "Мне нужен Роберт". Она нуждалась в брате, и она знала, без тени сомнения, что брат ей поможет.
     Алекса громко постучала, решив, что, если ей не откроют сразу, через пятнадцать секунд она постучит сильнее. Но Роберт открыл дверь спустя несколько секунд. Его темные волосы тоже были в беспорядке - от страстных лобзаний или после сна; поверх пижамы на нем был халат с поясом, а ноги, как и у Алексы, босы.
     - Привет, - удивленно улыбнулся Роберт.
     - Бринн ищет тебя. Не знаю, что случилось, но...
     - Где она? - Улыбка сошла с губ Роберта, и взгляд его наполнился тревогой.
     - В моей комнате.
     Алекса показала дорогу к своей спальне, но на пороге остановилась, пропуская Роберта вперед. Он бросился к креслу, на самом краешке которого сидела Бринн, и, опустившись перед ней на колени, попытался поймать взгляд сестры.
     - Дорогая? - позвал он, беря в свои большие ладони маленькие руки Бринн, сжавшиеся в твердые белые, как полотно, кулачки.
     - У меня кровотечение.
     - О-о, Бринн, я не знал.
     - И никто не знал. Даже Стивен. Я должна была попытаться, Роберт. Хотя бы еще разок. Мне говорили, что не следует этого больше делать, но я была уверена, что на этот раз... Я только хотела попытаться. - Слова Бринн прервались тихим стоном, и слезы потекли по ее искаженному несчастьем лицу.
     - Я понимаю. Все в порядке, Бринн, - мягко уверил брат. - Все в порядке.
     Алекса подошла так, чтобы Роберт мог видеть ее, и, когда он, оторвав наконец взгляд от своей младшей сестры, устремил его на Алексу, тихо спросила:
     - Мне позвать Марион?
     - Бринн, ты хочешь, чтобы Алекса привела Марион?
     - Нет необходимости беспокоить Марион. Мне просто нужно добраться до ближайшей больницы.
     - Я не знаю, где она находится, Бринн. Надо найти Джеймса и...
     - Я знаю, где здесь ближайший госпиталь, - предложила Алекса. - Это в Мальборо, около десяти миль отсюда. Можем взять мою машину, я поведу.
     - Спасибо. - Роберт встал, все еще не выпуская рук сестры. - Бринн, я только переоденусь. Это займет всего несколько минут.
     Как только Роберт вышел, Алекса тоже быстро натянула джинсы и блузку, в которых собиралась плавать на яхте с Джеймсом и Кэтрин. Алекса завязывала кроссовки, когда Бринн встала и... пошатнулась.
     - Бринн! - Алекса успела поддержать ее и заставила снова сесть в кресло.
     - Я хотела пойти за своей сумочкой.
     - Я тебе принесу. Вот так. Просто посиди. Я тотчас же вернусь.
     Алекса нашла сумочку Бринн на столике у кровати. Она рывком схватила ее и прошла в гардеробную за свитером или жакетом. Алекса тихо ойкнула, увидев там ночную рубашку и халат: и то и другое все в крови, очевидно безнадежно испорченное, но тем не менее вещи были аккуратно сложены, а не разбросаны.
     Видимо, потому, что яркие красные пятна были памятью о крошечной жизни, которую Бринн лелеяла от всей души и которую сейчас, быть может, теряла. Или уже потеряла? Алекса печально решила, что потеряла, стоило ей только вспомнить выражение безнадежности на прекрасном лице Бринн, будто та уже точно знала, поскольку имела горький опыт этих страшных потерь.

***

     Они прибыли в больницу, и Бринн немедленно увезли за двери с красноречивой табличкой "Посторонним вход воспрещен". Роберт и Алекса остались в комнате ожидания, примыкающей к отделению "Скорой помощи", где через сорок пять минут их и нашел доктор, принявший Бринн.
     - У нее выкидыш.
     - Понимаю, - спокойно ответил Роберт.
     - Я хочу, чтобы она осталась здесь, пока не получу подтверждение, что кровотечение прекратилось окончательно. Как только у нас будут результаты обследования, если они совпадут с ожидаемыми мной, Бринн сможет отправиться домой. По моим расчетам, на все потребуется около двух часов.
     - Хорошо. Могу я ее видеть?
     - Разумеется. И она хочет вас видеть. Полагаю, будет лучше, если вы сократите свой визит до минимума. Бринн очень устала, и надеюсь, она сможет заснуть, когда останется одна.
     - Понятно. - Роберт повернулся к Алексе:
     - Тебе нетрудно еще немного подождать?
     - Нет, Роберт, мне совсем не трудно.

***

     - Поехали? - спросил Роберт, вернувшись от Бринн.
     - Поехали.
     - В Инвернесс: ты вернешься в имение, а я возьму свою машину.
     - Возьмешь машину и... Хилари?
     - Хилари? - слегка удивившись, повторил Роберт и, на мгновение задумавшись, твердо ответил:
     - Нет.
     Нет? Алекса снова почувствовала приступ гнева. Роберт был здесь ради Бринн, старался помочь ей, поддержать своей любовью, хотя и очевидно было, что для него эта ситуация очень тяжела. Но он скрывал свою печаль, чтобы выглядеть сильным в глазах младшей сестры.
     Роберт был здесь ради Бринн, но кто был здесь ради него? Где его любимая жена? Неужели Хилари была настолько эгоистична и самодовольна и не желала потратить несколько часов своего драгоценного сна, чтобы помочь мужу? Неужели в ней было так мало сочувствия и сострадания к невосполнимой потере Бринн? Или же сама мысль о том, что придется сидеть в прокуренной, переполненной комнате ожидания была неприемлема для а