охладнее,  где  мы  могли  бы  спокойно
посидеть? - продолжала возмущаться мать.
   - Конечно, есть, мам. Столовая.
   Она привела родителей  в  полутемную  столовую,  где  стоял  стол  из
красного дерева и стулья.
   - Здесь гораздо приятнее, - заметила  мать.  -  Я,  пожалуй,  сяду  к
столу. Может, нам принесут чаю со льдом?
   - Пойду попрошу миссис Хайнс приготовить. Посидите пока.
   Сьюзен пошла на кухню. Миссис Хайнс не оказалось, пришлось заниматься
чаем самой. Когда она вернулась, мама придирчиво рассматривала в  буфете
посуду. Услышав шаги дочери, обернулась.
   - Надо же! Уотерфордский хрусталь, серебряные  канделябры...  Вы  тут
купаетесь в роскоши!
   - Да, здесь очень мило, мама. - Сьюзен поставила стаканы на  стол.  -
Значит, вы хорошо отдохнули в горах?
   - Так себе, - буркнула Фрида Левин.
   - Очень хорошо, - ответил Джозеф.
   Сьюзен  бросила  в  стаканы  кубики  льда.  Духота  в  комнате   была
невыносимой.
   - Какой стыд, что тебя не было дома на праздники!
   Если бы ты сделала аборт, такого бы не случилось.
   - Фрида, - предостерегающе протянул отец. - Мы ведь  договорились  не
поднимать эту тему.
   - Да уж! Все равно бесполезно. Ты только взгляни на нее!  Взгляни  на
ее огромный живот! - закудахтала мать. - И правда, ни  к  чему  все  эти
разговоры!
   - Как ты  чувствуешь  себя,  дорогая?  -  обратился  к  Сьюзен  отец,
стараясь перевести разговор на другую тему.
   - Отлично, папа, правда. Только мне хочется кое о  чем  поговорить  с
вами.
   Мать хмуро взглянула на нее.
   - Когда ты произнесла эти слова в последний раз...
   - Фрида, дай ей сказать!
   Сьюзен секунду замешкалась -  а  может,  не  стоит.  Да  ладно,  черт
подери, пусть знают. Скажет, и делу конец.
   - Я решила оставить ребенка.
   На секунду в комнате воцарилась гробовая тишина.
   Вдруг отец с силой хлопнул кулаком по столу.  Лицо  его  побагровело,
губы задрожали. Но, как всегда, мать успела его опередить.
   - Да что же это такое! - возмутилась она. - Сначала  она  заявляет  о
своей  беременности,  затем  отказывается  делать  аборт,   теперь   она
собирается оставить ребенка! Если так  и  дальше  пойдет,  она  меня  до
инфаркта доведет, честное слово!
   - Сьюзен, ты шутишь! - бросил отец.
   Сьюзен  встала,  подошла  к   буфету,   дотронулась   до   серебряных
подсвечников.
   - Вас это никоим образом не коснется, не беспокойтесь, -  проговорила
она.
   - Не коснется? - закричала мать. - А тебе не приходило в голову,  что
это нас уже коснулось!
   - Я собираюсь пойти работать и содержать себя и ребенка.
   - Работать,  говоришь?  -  рявкнул  отец,  словно  стряхивая  с  себя
деланное спокойствие. - А как же аспирантура?
   Ты что,  собралась  бросить  ее?  И  какую  работу  ты  рассчитываешь
получить со своим английским дипломом? А где  ты  собираешься  жить?  Уж
конечно, не с нами.
   Сьюзен остолбенела от его резких слов. Отец по-настоящему рассердился
на нее единственный раз в жизни, когда она отказалась сидеть  дома  семь
дней после смерти дедушки, как того требовал древний еврейский обычай. В
то время ей было всего шестнадцать.  Гонору  было  хоть  отбавляй  и  ни
малейшего уважения к семейным устоям и традициям, что в ее возрасте было
вполне объяснимо. Тогда гнев отца  напугал  ее,  но  она  все  равно  не
уступила бы  ему,  если  бы  не  мудрые  слова  бабушки:  "Пусть  внучка
поступает так, как ей подсказывает сердце".
   Сьюзен сдалась и семь дней провела  в  стенах  дома.  Но  теперь  она
взрослая: это ее жизнь, ее ребенок, и она за него в ответе.
   Откинув назад гриву черных волос, Сьюзен собрала все свое мужество  и
спокойно сказала:
   - Ничего, найду какую-нибудь работу. В  издательстве,  например.  Или
стану преподавать. А жить буду в Гринвич-Виллидж.
   - В Гринвич-Виллидж?!
   У матери было предобморочное состояние.
   - Если ты это сделаешь, я тебя и на порог  своего  дома  т.  пущу!  -
отрезал отец, вставая. - Пошли, Фрида. Я ухожу.
   Сьюзен, оторвавшись наконец от буфета, повернулась к ним  лицом.  Она
слышала, как родители спускались  по  лестнице,  при  этом  мать  что-то
бормотала себе под нос по-еврейски. Ну что  ж,  встреча  прошла,  как  и
следовало ожидать, отменно.  Но,  черт  подери,  ей  ведь  двадцать  два
исполняется в марте! Сколько можно держаться за мамину юбку? Пора бы уже
самой распоряжаться своей жизнью и свободой! Жизнь не стоит на месте,  и
Сьюзен хочет принять в  ней  живейшее  участие.  Но  почему  так  трудно
объяснить это родителям? И как они этого не понимают?
   Сьюзен выглянула из окна и подумала о Дэвиде. Где же он  теперь?  Где
же, как не в этих Богом  забытых  джунглях!  Вспоминает  ли  он  о  ней?
Интересно, как бы он отнесся к тому,  что  она  хочет  сама  воспитывать
ребенка?
   Внезапно в памяти  всплыли  сердитые  слова  отца,  и  сердце  больно
сжалось. "Если ты это сделаешь, я на порог своего дома  тебя  не  пущу!"
Как же она могла так жестоко  поступить  со  своими  родителями?  Сьюзен
потерла живот, ненавидя себя за это.
 
*** 
 
   После того как Сьюзен получила  разрешение  мисс  Тейлор  съездить  в
университет в  Нью-Хейвене  и  узнать,  есть  ли  там  аспирантура,  Поп
согласился отвезти ее туда. В половине пятого в пятницу  машина  въехала
на университетский двор. Сьюзен сразу же  заметила  у  покрытого  плющом
здания группу студентов.
   - Поехали туда. Поп, - распорядилась она. - Это, должно быть,  здание
администрации.
   Поп подъехал к зданию.
   - Ну и народу здесь! Уйма! Вы уверены, что мне не стоит подождать вас
где-нибудь и сегодня же отвезти обратно?
   - Нет, Поп, - соврала она. - Я останусь здесь до завтра.  На  утро  у
меня назначена встреча.
   - Ладно, мисс Сьюзен. Но если вдруг что изменится, позвоните.
   И он остановил машину у обочины.
   - Может, мне повезет и кто-нибудь  завтра  подбросит  меня  до  дома.
Тогда тебе не придется за мной заезжать. Ну пока, спасибо.
   Перекинув через плечо гобеленовую сумку, она выбралась из машины. Поп
посигналил ей на прощание и, махнув рукой, отъехал.
   Сьюзен  постояла  на  тротуаре,  впитывая  в  себя   царящую   вокруг
атмосферу. На университетский городок спустилась  ранняя  осень.  Воздух
был свеж, прозрачен, напоен надеждой. Она смотрела на  пробегающих  мимо
студентов с хрустящими новенькими учебниками в руках. Слышались  обрывки
разговоров, веселых, жизнерадостных. Все это так  знакомо,  дышит  таким
покоем и миром! Сьюзен знала - здесь ее место. Не дома, в Вестчестере, в
лживой атмосфере общественной жизни, и уж тем более не в  пансионате,  с
кучкой темных, отбившихся от рук девчонок.
   Она   подошла   к   большой   группе   студентов,    собравшихся    у
административного здания. Студенты расположились на траве, на ступеньках
лестницы и  толстенными  черными  фломастерами  разрисовывали  картонный
плакат. На нем уже красовались надписи: "Прекратить  призыв  в  армию!",
"Война убивает детей и другие живые существа!", "Доросли до того,  чтобы
убивать, - доросли до того, чтобы голосовать!",  "Юношам  и  девушкам  -
совместное проживание в общежитии!"
   Сьюзен улыбнулась. Последняя фраза как-то не  вязалась  с  остальными
призывами. Впрочем, не ее  дело  судить  об  этом.  Какие  хотят,  такие
требования и выдвигают.
   - Хватай фломастер да принимайся за дело! - послышался мужской голос.
   Сьюзен обернулась. Рядом с ней стоял парень. Длинные волосы,  красная
повязка, надвинутая на  лоб,  круглые  очки  в  металлической  оправе  -
точь-в-точь как у  Дэвида,  -  поношенные  джинсы  и  футболка.  На  шее
болтаются бусы и большой серебряный знак мира.
   - За этим-то я сюда и пожаловала, - ответила  Сьюзен  и,  нагнувшись,
подняла  с  земли  кусок  картона  и  фломастер.  -  А  когда   начнется
забастовка?
   - Когда все будет готово, - ответил он. - Ты что, учишься здесь?
   - Нет. Увидела в газете объявление и захотела помочь.
   - Да ну! Вот здорово! -  обрадовался  он.  -  А  раньше  когда-нибудь
принимала участие в забастовках?
   - В Колумбийском университете. В апреле.
   - Вот это да! Ну и как там было?
   - Здорово.
   - Ты состоишь в студенческом Демократическом обществе?
   - Да.
   - Вот молодец! Ну спасибо, что пришла. Меня зовут Бен.
   - А  меня  Сьюзен.  Рада  с  тобой  познакомиться,  Бен.  А  кто  все
организовал?
   - Да похоже, что я. - Он улыбнулся. - Спать сегодня будем на улице. У
меня есть в машине лишний спальный мешок. Если  хочешь,  могу  тебе  его
принести.
   - Вот спасибо, а я об этом не подумала.
   Сьюзен  почувствовала  себя  так,  словно  после  долгого  отсутствия
вернулась наконец домой.
   К половине седьмого собралось уже больше двухсот студентов. Через час
уже стемнеет.
   - Собираемся сгонять за горячей пиццей, - объявил  Бен  Сьюзен.  -  У
тебя бабки есть?
   - Конечно.
   Порывшись в сумке, она протянула ему пять долларов.
   - Куда столько! Одного вполне хватит.
   - Бери на всякий случай.
   Бен скрылся, махнув ей на прощание рукой и бросив:
   - Я скоро вернусь.
   Сьюзен  оглядела  университетский  дворик.   Одни   студенты   сидели
группками на земле, подняв над  головами  каждый  свой  плакат.  Другие,
ловко лавируя между ними, рассказывали анекдоты  и  угощали  друг  друга
сигаретами.
   Одна девица с распущенными прямыми волосами,  в  потрепанных  джинсах
переходила от одного студента к другому и рисовала цветными фломастерами
на руках, лицах и ногах яркие цветы.  Когда  солнце  село  и  в  воздухе
повеяло прохладой, прибыла долгожданная пицца.  Студенты  затянули  свою
любимую песню "Мы победим".
   Сьюзен подумала о Дэвиде. Внезапно за спиной послышался голос Бена.
   - Покурим "травки"?
   - Давай, - согласилась она.
   - У меня она высший класс, почти без семян.
   Он вытащил из кармана джинсов  маленький  мешочек  и  пару  листочков
бумаги. Сьюзен смотрела, как он  насыпал  на  бумагу  немного  "травки",
ловко скрутил ее, а потом медленно послюнявил кончик языком. Она достала
из сумки коробку со спичками.
   Бен глянул на этикетку.
   - "Обучаем водить трейлеры за три недели", - прочитал он. -  Так  вот
ты чем зарабатываешь на жизнь?
   Сьюзен расхохоталась.
   - Пока до этого дело не дошло. Но ты  коробок  не  выбрасывай.  Вдруг
пригодится, если не смогу найти работу.
   Бен прикурил и, сделав глубокую затяжку и не выпуская дыма  изо  рта,
спросил:
   - А ты чем занимаешься?
   Сьюзен взяла у него  сигаретку  и,  вдохнув  в  себя  такой  знакомый
сладковатый дым, ответила:
   - Сейчас пока ничем, а в январе, наверное, поступлю в аспирантуру.
   - Вот это да! - проговорил он, забирая у нее окурок.
   С  каждой  затяжкой  Сьюзен  чувствовала  себя  все  более  и   более
расслабленной. Даже ребенок в  животе  успокоился.  Казалось,  на  землю
спустились мир и покой.
   -  Знаешь,  я  давно  не  участвовала  в  студенческом  движении,   -
призналась она Бену. - Какие успехи на этом поприще?
   - Какие еще успехи? В чем? - нахмурился Бен.
   Сьюзен смешалась:
   - Как это в чем? В прекращении войны. Как  ты  думаешь,  когда  будут
выведены из Вьетнама войска?
   Затянувшись еще раз, Бен расхохотался:
   - Да кто же это знает? И кому какое дело?
   Сунув руку в карман, он вытащил конверт. Внутри  оказалось  несколько
маленьких белых кубиков кокаина.
   - Будешь? - спросил он Сьюзен.
   - Нет, - отказалась она.
   Почему он ничего не знает о войне? Может, ему неинтересно?  Если  это
действительно так, то какой вообще  смысл  в  этой  сидячей  забастовке?
Сьюзен решила лопнуть поглубже.
   - А какого ты мнения о Хампрее?
   - Да все политики сволочи, - заметил Бен, бросив кубик в рот.
   Похоже, говорить о политике ему не хотелось, но разве  не  для  этого
они здесь собрались?
   - Ты, по-моему, девушка что надо. Можешь после забастовки поехать  со
мной. Я собираюсь рвануть куда-нибудь на Запад. Здесь  я  уже  наковырял
кое-каких  деньжат,  на  первое  время  хватит.   Если   есть   желание"
присоединяйся.
   - Значит, тебе платят за то, что ты делаешь?
   - Конечно! Так сказать, денежные пожертвования  от  наших  студентов:
небольшая плата за совместное общежитие. Да и администрации это на  руку
-  ребята  прекращают  свои  дурацкие   выступления   против   войны   и
возвращаются к занятиям.
   Сьюзен, докурив окурок, попыталась скрыть свое разочарование.  Позже,
немного успокоившись, она забралась в спальный мешок, положив под голову
вместо подушки гобеленовую  сумку  и  поставив  рядом  с  собой  плакат,
призывавший заниматься любовью, а  не  войной,  и  наконец  заснула  под
звездным небом.
   Утром она проснулась от страшного удара в животе.
   Земля была сырая, и спина сильно  затекла.  Она  медленно  поднялась,
надеясь,  что  ребенок  успокоится.  Но  не  тут-то  было!  Он,  похоже,
разозлился на нее за то, что она спала  на  голой  земле,  и  уперся  ей
ножкой в мочевой пузырь.
   Пришлось срочно бежать в туалет.
   Когда она вернулась, Бен держал в руках картонные чашечки  с  кофе  и
пакетик с пончиками.
   - Доброе утро, - жизнерадостно приветствовал он ее.
   - Доброе утро, - ответила Сьюзен. - Это ты мне принес?  Вот  здорово!
Умираю от голода.
   - У меня и молоко есть. Может, будешь вместо кофе?
   - Молоко? Да нет, лучше кофе.
   - Я просто подумал... - Так и не закончив фразы, Бен ткнул пальцем ей
в живот.
   - Так ты заметил?
   - А как же! Я вообще стараюсь ничего не упускать.
   - Дитя любви, - сказала Сьюзен и погладила себя по животу.
   - А где его отец? - спросил Бен.
   - Поверь мне, - проговорила Сьюзен, сделав  большой  глоток  кофе,  -
лучше тебе этого не знать.
   "Впрочем, - подумала она. - тебе наверняка наплевать на  то,  где  он
находится".
   В девять часов заявились телевизионщики.
   - Отлично, - обрадовался Бен. - Наконец-то хоть какая-то реклама.
   И он отправился давать интервью.
   Сьюзен провела все утро в разговорах со студентами.
   Она  рассказывала  им  различные  байки  про  сидячую  забастовку   в
Колумбийском  университете.  Студенты  сидели  вокруг   нее,   покуривая
"травку" и слушая вполуха. Время от времени кто-то ронял: "Здорово!" или
"Вот это да!", но Сьюзен чувствовала, что им  в  общем-то  наплевать  на
происходившие там события  и  недоумевала:  как  же  так?  Ведь  сидячая
забастовка в Колумбийском университете считается эталоном для подражания
во всей стране. Неужели им неинтересно? Она вспомнила о  Дэвиде.  Он  бы
наверняка что-нибудь придумал, чтобы как-то заинтересовать их, заставить
задуматься.
   Ближе к обеду опять появился Бен с целой горой сосисок. Рядом  с  ним
шла молоденькая девушка с ребенком на руках. Сьюзен нахмурилась.
   - Сьюзен, я подумал, быть может, ты захочешь познакомиться с Кэти.  -
Он подмигнул. - У вас много общего.
   Кэти села на землю рядом со Сьюзен.
   - Бен сказал мне, что у тебя будет ребенок. Верно?
   Сьюзен поерзала.  Она  чувствовала  себя  совершенно  опустошенной  и
морально, и физически.
   - Да.
   Девушка  подняла  футболку,  обнажив  полную  грудь   для   кормления
младенца. Он тут же взялся за дело, и она  принялась  нежно  поглаживать
его по головке.
   - Мой маленький Лунный Свет - это самое лучшее,. что у меня  есть,  -
заявила она.
   - Лунный Свет? - удивилась Сьюзен, избегая смотреть на младенца.
   - Ага. Здорово, правда? Он родился у меня в  Сан-Франциско...  -  Она
подняла грудь повыше, чтобы ребенку было удобнее  сосать.  -  ..прямо  в
парке. В ту ночь луна и звезды были особенно яркими. Вот я и назвала его
Лунный Свет.
   Классно, верно?
   - Верно, - согласилась Сьюзен, но в  глубине  души  была  в  этом  не
уверена. Она положила руку на живот. - А тебе  не  было  больно?  Рожать
прямо на земле...
   Кэти расхохоталась:
   - Ну ты даешь! Я же ничего тогда  не  соображала  и  не  чувствовала.
Помню, накурилась в тот день до одури.
   Сьюзен почувствовала, как к горлу подступила  непреодолимая  тошнота.
Схватив свою сумку, она вскочила.
   - Сейчас вернусь, - бросила она и, пробираясь между  расположившимися
на земле студентами, направилась к деревьям, которые росли за зданием.
   Как все изменилось! Этим студентам борьба  за  мир,  против  войны  и
насилия до лампочки.  Единственное,  чего  они  хотят,  -  это  уйти  от
действительности. Плевать  им  на  какую-то  там  войну!  Им  бы  только
"травку" покуривать, цветочки рисовать да детей в парках рожать! Сьюзен,
прислонившись к стене здания, глубоко вздохнула. Тошнота немного прошла.
Снова дал о себе знать ребенок в животе.
   Оглядевшись, она увидела на стоянке фургончик -  старенький,  ржавый,
разукрашенный яркими цветами и знаками  мира.  Подойдя  к  нему,  Сьюзен
заглянула в заднее окошко: на полу валялись тонкие  матрацы,  в  углу  -
какая-то скомканная одежда, всюду смятые бумажные пакеты и пустые  банки
из-под пива. Сьюзен стало очень грустно.
   Все изменилось. Того студенческого движения, что было раньше, уже нет
и не будет. Когда же это произошло? После покушения  на  Бобби  Кеннеди?
Неужели  и  вправду  мечты  испарились,  как  сигаретный   дым?   Сьюзен
посмотрела на фургон в последний раз.  Да...  Это  тебе  не  апрель,  не
Колумбийский университет, а  Бен  -  не  Дэвид.  Это  уж  точно!  И  она
направилась к зданию, чтобы позвонить в пансионат: пора Попу приехать  и
забрать ее отсюда.
 
ПИ ДЖЕЙ 
 
   С тех пор как Сьюзен ездила  в  Нью-Хейвен,  прошло  три  недели,  но
всякий раз, когда Пи Джей спрашивала, как прошел митинг,  она  уклончиво
отвечала:
   - Ты знаешь, раньше было все по-другому, а сейчас словно  чего-то  не
хватает.
   И хотя Пи Джей неоднократно пыталась вызвать подругу  на  откровенный
разговор, та не поддавалась. Но в Сьюзен произошла перемена, и  перемена
позитивного характера. Если раньше она всячески уклонялась от общения  с
остальными девушками, то сейчас,  казалось,  готова  была  помогать  им.
Сразу  после  возвращения  из  Нью-Хейвена  Сьюзен   объявила,   что   с
удовольствием позанимается с самыми младшими, то есть с Джесс и  Джинни,
чтобы они не забыли школьную науку.  Пи  Джей  никак  не  могла  понять,
отчего у  Сьюзен  вдруг  возникло  такое  желание,  однако  атмосфера  в
Ларчвуд-Холле стала более спокойной и  доброжелательной.  Было  во  всем
одно маленькое "но". Пи Джей приходилось много времени проводить  одной,
поскольку Сьюзен утренние и дневные часы проводила за занятиями с  Джесс
и Джинни, которая позволяла себя обучать, только  будучи  в  благодушном
настроении.
   Было 23 сентября - большой иудейский праздник,  однако  настроение  у
Сьюзен было далеко не религиозное.
   Как обычно, она решила провести занятия. Пи Джей сидела в гостиной  и
бесцельно просматривала разрозненные странички воскресной газеты.  Осень
в Новой Англии была временем бурной деятельности. В эту пору проводились
ярмарки,  аукционы,  выставки.  Поэтому  газета  пестрела  всевозможными
объявлениями  о  подобных  мероприятиях  наряду  с  заметками  о   давно
утерянных вещах, представляющих несомненную  ценность.  Пи  Джей  искала
глазами самые интересные из них, те, которые были составлены с выдумкой.
Рекламодатель хотел, чтобы на них обратили внимание. Не пропустил? она и
рекламу, данную людьми, абсолютно несведущими в этой области.  Она  была
напечатана таким мелким шрифтом, что глазам больно было  ее  читать,  да
еще и без пробелов между строчками. Хотя информация и в тех, и в  других
была одинаковой, Пи Джей понимала, что профессионально сделанная реклама
выигрывает потому, что сразу бросается  в  глаза.  Как  же  ей  хотелось
поскорее вернуться в колледж, выучиться на дизайнера и стать в этом деле
специалистом высшего класса, чтобы потребители бросились покупать именно
те товары, достоинства которых она будет представлять!
   Пи Джей перевернула очередную страничку, и в глаза ей бросилось  одно
объявление. Небольшое - всего одна колонка, - оно шло по  всей  газетной
полосе снизу  доверху  и  было  вес