поговорить с ней.
   Глория нахмурилась.  Разве  он  не  слышал,  что  матушки  нет  дома?  Не
настолько он уж стар, чтобы не расслышать ее слов. Не более чем на  двадцать
лет старше ее самой.
   - Служанка госпожи Тилден позвала ее сегодня к хозяйке.  У  той  начались
роды.
   - Значит, я напрасно пришел.
   Беллингем даже не позаботился скрыть своего разочарования.
   Он бы не возражал подождать  Моди-Лэр,  но  кто  знает,  насколько  могут
затянуться роды. Кроме того, нельзя оставаться наедине  с  Глорией.  Слишком
она соблазнительна. Не будь он так щепетилен, он мог бы и остаться,  но  ему
приходилось думать о своей репутации.
   В конце концов он не спеша отправился  к  двери,  удрученный  неожиданной
задержкой. Ему было известно все, что творилось в городе, в котором не  один
он считал Глорию Уоррен лакомым кусочком. Уже теперь многие отцы  подумывали
о том, как бы собрать для своих сыновей капитал, не уступающий ее приданому.
Беллингему, правда, и в голову не приходило, что она может  предпочесть  ему
другого, однако и рисковать ему тоже не хотелось.
   Он вздохнул. Теперь только после  субботы  он  может  снова,  не  вызывая
пересудов, появиться в этом доме. И хотя ждать он не желал, ничего иного ему
не оставалось. Вдовство для мужчины ужасное испытание, особенно если  он  не
желает пятнать свою репутацию связями с порочными женщинами.  Надо  поскорее
жениться, или его окрутят, не успеет он и охнуть. Ни  молитвы,  ни  пост  не
укротили его плоть. Пришлось Беллингему утешиться хотя бы тем, что  охотника
здесь больше не было.
   Глории поведение священника показалось странным. Не похоже на него, чтобы
он и десятка слов не произнес. А вдруг он пришел с жалобой  на  нее.  Глория
задумалась, но вспомнила только, что один раз дико проскакала по  городу  на
своей лошади, когда ее послали с поручением. Да нет, не может быть.
   - Я скажу матушке, что вы заходили, - сказала она и направилась к двери.
   - Конечно. Спасибо. В субботу я условлюсь с ней, когда  опять  загляну  к
вам.
   Беллингем тоже направился к двери, однако, подойдя к ней, не  смог  опять
не поддаться искушению. Другого такого случая  не  представится.  Его  плоть
возмущалась ее покорностью, и он подумал, что, наверное, матери легче  будет
согласиться на брак, если дочь сама захочет стать  его  женой.  Да  и  самое
худшее, что может случиться, - девица будет скомпрометирована и ему придется
пойти с ней под венец, а разве не этого он жаждет?
   - Она будет рада, - спокойно ответила  Глория,  убедив  себя,  что  визит
священника не имеет к ней никакого отношения.
   Она уже хотела было отворить дверь, как он напомнил ей о сидре.
   - Мне очень хочется пить, - проговорил он с напускным безразличием.
   - О, я прошу прощения, - вспыхнула Глория.
   Ну надо  же  быть  такой  бестолковой.  Матушка  придет  в  ужас.  Глория
бросилась на кухню и торопливо налила полную кружку сидра.  Затыкая  пробкой
бочонок, она с изумлением увидела стоявшего рядом Беллингема.
   - Зачем тебе бегать туда-сюда?  -  он  взял  у  нее  кружку,  не  упустив
возможности прикоснуться к ее пальчикам. - А ты не выпьешь со мной?
   - Хорошо, - ответила Глория, боясь показаться совсем уж неучтивой.
   Она тоже налила себе в кружку и попросила Беллингема присесть.
   На сей раз Беллингем внял ее просьбе, ожидая, что она сядет рядом. Глория
уже устроилась в кресле напротив  него.  Тогда  Беллингем  решил  занять  ее
разговором. Он обратил внимание на подходящее тесто.
   - Вижу, ты печешь хлеб.
   - Да. Это последняя пшеница. Теперь будет  только  ржаной  до  следующего
урожая.
   - Все равно этот лучше, чем подают в таверне. Там хлеб совсем  невкусный,
- Беллингем пил сидр и чувствовал себя почти как дома. - Мне  нравится,  что
ты такая хозяйственная. Это хорошо.
   Глория звонко рассмеялась:
   - Боюсь, вы напрасно меня хвалите. Если  погода  хорошая,  у  меня  часто
бывает искушение забыть о домашних делах.
   - Я всегда слышал о тебе только самое лестное, - успокоил он  девушку.  -
Все говорят, что из тебя получится добрая жена.
   Глория вспыхнула. Откуда священник знает, что она собирается выйти  замуж
за Куэйда?
   - Надеюсь, они не ошибаются, - пролепетала она. - Мне бы  очень  хотелось
стать доброй и ласковой женой для моего будущего мужа.
   - Значит, ты хочешь замуж?
   Беллингем видел, как она раскраснелась и затеребила передник. Ну конечно.
Он едва не рассмеялся. Как же он не понял? Девушка влюблена в  него.  Однако
он сдержал смех и лишь ласково и понимающе поглядел на нее.
   Глория опустила глаза,  окончательно  смутившись  под  странным  взглядом
священника.
   - Когда придет мое время, - ответила она, - когда тот, кого я люблю, тоже
захочет этого.
   Выражение на лице священника  не  изменилось.  Глории  оставалось  только
надеяться, что он не спросит, кто ее избранник. Еще рано было называть его.
   Беллингем чувствовал себя как нельзя лучше. Он был совершенно уверен, что
ему не откажут, когда он  попросит  руки  Глории.  Наверняка  малышке  нужно
услышать доброе слово, но он не собирался поощрять ее, пока не переговорит о
приданом с ее матерью.
   - Я уверен, что все будет, как ты хочешь.
   - Да? - она с облегчением вздохнула. - Вот было бы хорошо.
   Он похлопал ее по руке, лежавшей на столе.
   - Терпение - одна из главных добродетелей. Храни... - неожиданно  у  него
дернулось колено, и он пролил на стол сидр из кружки. -  Что  там  такое?  -
пробормотал он и, наклонившись, увидел черно-белую кошку, которая  изо  всех
сил терлась о его ногу.
   Глория вскочила с кресла и подхватила кошку. Прижала ее к груди.
   - Прошу прощения. Это наша Тэнси.
   - Я, правда, испугался, - не разжимая губ, улыбнулся Беллингем.
   Он терпеть не мог кошек и ни за что не позволит держать их в своем  доме.
Но пока лучше попридержать язык. Такие проблемы лучше решать после венчания.
   - Она не хотела ничего плохого, - Глория отпустила кошку и  взяла  тряпку
вытереть стол. - Наверно, она опять голодная, - пока  священник  приходил  в
себя, Глория взяла со шкафа блюдце с молоком и поставила его  на  пол  перед
кошкой:
   - У нее на чердаке котята,  -  пояснила  она,  глядя,  как  Тэнси  лакает
молоко.  Котята  были  очень  трогательные   и   забавляли   Глорию   своими
бесконечными играми. Ей даже казалось, что она не меньше Тэнси гордится ими.
- Хотите посмотреть?
   Беллингем хотел было уже отказаться, но, подумав, согласился. Не  зря  же
она так разоткровенничалась, наверняка хочет, чтобы он побыл подольше.
   - Да, - сказал он и уже было протянул руку,  чтобы  погладить  Тэнси,  но
отдернул ее, увидев, как она навострила уши, - пойдем взглянем.
   Глория поднималась впереди него по лестнице, и Беллингем обещал себе, что
будет долго молиться сегодня вечером, чтобы искупить грешные мысли, витавшие
в его голове, когда он глядел, как колышутся ее бедра  под  платьем.  Чердак
освещался всего  лишь  одним  узким  оконцем,  так  что  сначала  надо  было
привыкнуть к полумраку.  Наконец  Глория  сделала  первый  шаг.  Чердак  был
достаточно высокий.  Столбы  и  перекладины  отбрасывали  тени,  но  все  же
Беллингему приходилось наклоняться, чтобы нечаянно  не  стукнуться  головой.
Везде в корзинах и просто на полу лежали кукурузные початки. Но одна корзина
была отдана котятам, которые подняли писк, услыхав шаги.  Глория  опустилась
возле них на колени. Беллингем сделал то же самое, но старался  придвинуться
поближе к Глории, чтобы хотя бы плечом касаться ее тела.
   Пока Тэнси устраивалась в корзине  и  собирала  свое  пищащее  потомство,
Глория успела погладить каждого. Беллингем лишь с любопытством  поглядел  на
котят. У него было на кого обращать внимание.
   - Мы не можем их  всех  оставить  себе,  -  сказала  Глория,  не  замечая
горящего взгляда  священника,  который,  раздразненный  темнотой  и  забытой
близостью женщины, изо всех сил старался не выдать своих мук. Глория взяла в
руки одного котенка и показала его Беллингему. - Не хотите его взять,  когда
он подрастет? - спросила она. - Они будут хорошо ловить мышей, если пойдут в
мать.
   - Нет, - голос не повиновался ему. Полумрак, Глория, запах лаванды. Он  с
трудом удерживался, чтобы не наброситься на нее.  -  Ты  добрая  девушка,  -
пробормотал он, - но я не лажу с кошками.
   С этими словами он встал, забыв о низком потолке  и  чувствуя  себя  так,
словно тысяча бесенят явилась из ада искушать его. Пот лил у него со лба,  и
он боялся,  что  плоть  окажется  сильнее  духа  в  этом  уединенном  месте.
Поглощенный своими терзаниями, Беллингем выпрямился во весь рост и со  всего
размаха ударился головой о перекладину. Схватившись  за  больное  место,  он
громко застонал, но успел подумать о том,  что  наказание  за  грехи  иногда
настигает слишком скоро.
   - Ой, Господи!
   Глория подскочила к нему, быстро сняв передник и прикладывая его к  ушибу
на случай, если пойдет кровь.
   Все еще держась за голову, Беллингем все  же  попытался  успокоить  ее  и
сказал, что, по-видимому, дело ограничится синяком и шишкой. Как ни странно,
боль действительно утихла, стоило ему подумать,  какой  великолепный  случай
предоставляет ему судьба.
   - Боюсь все-таки, как бы мне  не  упасть,  -  он  опять  застонал,  потом
потрогал перекладину и кивнул Глории. - Будь добра, подай мне руку, когда мы
будем спускаться по лестнице.
   - Ну конечно.
   Глория была только  рада  помочь  священнику,  которого  ей  вдруг  очень
захотелось увести с чердака, потому что с ним творилось  что-то  непонятное.
Может, ему жарко? Внизу ей легко будет осмотреть его голову, и  если  с  ней
ничего страшного не случилось, пусть он лучше  идет  домой.  Да,  ничего  не
скажешь, гостеприимная она хозяйка. Сначала  забыла  напоить  его,  а  потом
хочет его выставить вон с разбитой головой.
   - Поддержи меня, - потребовал Беллингем и положил ее руку себе на  талию,
а сам обхватил ее за плечи  так,  что  кончиками  пальцев  коснулся  высокой
груди.
   Недовольная Глория убрала его руку и,  боясь,  как  бы  он  еще  чего  не
удумал, быстренько повела его к лестнице.
   - Хотите, я смочу тряпку? - спросила Глория, когда они были уже внизу.
   При свете дня она увидела, что волосы у священника растрепаны, воротничок
съехал набок, а лицо просто багровое. Не так уж жарко было  на  чердаке.  На
голове тоже ничего особенного. Странно. Отчего же он так  непонятно  смотрел
на нее? Что с ним?
   - Нет, - ответил священник и неожиданно прижал к себе  Глорию,  а  потом,
опомнившись, так же  неожиданно  отпустил  ее.  Побагровев  еще  больше,  он
поправил воротничок и откашлялся, - кажется, в голове уже не стучит.
   Глория встряхнула передник и надела его.
   - Правда? - спросила она, чувствуя, что попала в неловкое положение.
   Он смотрел на  нее,  как  голодная  кошка  смотрит  на  мышь.  Зачем  ему
понадобилось прижимать ее к себе? Ведет  себя  словно  он  не  священник,  а
Френсис Стивене, дай ему волю. Нет. Не может быть. И  все-таки  ей  пришлось
сделать над собой усилие, чтобы улыбнуться. Беллингем терял последние силы в
борьбе с самим собой. Он никогда  не  предполагал,  что  способен  на  такую
вспышку страсти. Да, эта ему подходит. Она все сделает,  что  он  скажет,  и
постель согреет, как следует. Не согреет, а огнем  опалит.  Его-то  она  уже
опалила. Беллингем прищурился и облизал высохшие губы. Вроде, она тоже не  в
себе. Он обрадовался, и в глазах у него опять появился жадный блеск.  Глория
должна принадлежать только ему, иначе  ему  никогда  не  испытать  истинного
наслаждения.
   Стоя спиной к двери, Беллингем поклонился.
   - Надеюсь, я увижу тебя  в  субботу,  -  нежно  проворковал  он  и  начал
считать, сколько  дней  придется  ждать,  когда  удастся  завладеть  Глорией
Уоррен.

Глава 7

   Звуки  были  похожи  на  человеческий  голос.  Куэйд  остановил  коня   и
прислушался, положив руку на мушкет.  Как  всегда,  его  глаза  и  уши  были
настороже, а палец на курке. Отлично вымуштрованный конь подчинялся  каждому
его движению. Куэйд коснулся его коленом, и тот  медленно  двинулся  вперед.
Лес  в  этом  месте  рос  густой,  и  пробираться  между   деревьями   стало
затруднительно, да и понять, откуда донесся до него крик, было нелегко.
   Услыхав второй крик, Куэйд уже без труда определил направление.  Отпустив
вьючную лошадь, он пришпорил своего коня.
   - Проклятье! Кто-то попал в беду, это ясно как день, и ему тоже скоро  не
поздоровится.
   В третий раз прокричали, когда еще не утихли отзвуки эха, и  на  сей  раз
всего в нескольких футах от него. Это был даже не крик, а скорее визг. Куэйд
подумал, что голос может принадлежать женщине, которой в этих местах  грозит
гораздо больше опасностей, чем мужчине. Через  несколько  мгновений  он  уже
знал, что ошибся, однако у него не было времени думать, большая или  меньшая
опасность грозит индейскому мальчишке, забравшемуся на дерево,  чем  грозила
бы в подобной ситуации любой женщине.
   - Тихо, - попытался он успокоить коня, который мало чего боялся,  но  при
виде черного медведя-великана,  старавшегося  согнать  мальчишку  с  дерева,
задрожал от ужаса.
   Куэйду пришлось выбирать, то ли спешиваться, то ли скакать отсюда  прочь.
Наконец решив спешиться, он больше не стал медлить.
   Конь почувствовал свободу  и  двинулся  прочь,  однако  шум  уже  привлек
внимание  медведя.  Раскрыв  зубастую  пасть,  обезумевший  зверь  с   диким
рычанием, круша и ломая все на своем пути, бросился к охотнику. У Куэйда  не
было времени прицелиться, и он  спрятался  за  огромным  деревом,  наверное,
единственным в этом лесу с голым стволом.
   - Прочь, проклятый Голиаф!
   Куэйд рассчитывал, что его истошный крик хоть ненадолго задержит медведя,
и поначалу ему показалось, что  он  не  ошибся  в  своих  расчетах.  Медведь
остановился и, сев на задние лапы, задумался, какую жертву выбирать первой.
   Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться в том, что  мальчишка  не
терял времени даром. Он  перелез  на  ветку  повыше,  куда  медведь  не  мог
дотянуться. Непосредственная опасность для него миновала. Обезумевший  зверь
бросился на охотника. Его когти величиной с человеческий  палец  просвистели
всего в нескольких дюймах от глаз Куэйда,  сорвав  с  дерева  большой  кусок
коры.
   Только сейчас Куэйд впервые почувствовал, что такое настоящий  страх,  от
которого берет такой озноб, словно стоишь на холодном северном ветре.  Таким
ударом зверь мог бы снести ему голову.  Ну  что  ж,  во  второй  раз  он  не
промахнется.
   - Стой, чертово отродье!
   С поднятым мушкетом Куэйд вышел из-за дерева и прицелился, но  не  оценил
то ли ловкости зверя. То ли длину его конечностей, поэтому мушкет отлетел  в
сторону, а сам он упал на землю, что спасло его от удара страшной лапы.
   Адский вопль вырвался из пасти зверя. Куэйд схватился за нож, что это  за
оружие! Однако без борьбы отдавать свою жизнь охотник не собирался.  Ругаясь
на чем свет стоит,  Куэйд  приготовился  встретить  медведя,  но  тот  вдруг
остановился как вкопанный и завертелся на месте от боли.
   Покрасневшими от ярости глазами он искал виновника жгучей боли,  а  Куэйд
заметил, что из спины у него торчит стрела,  правда,  более  подходящая  для
птицы, чем для подобного великана, но все же, к счастью, достаточно большая,
чтобы отвлечь внимание зверя.
   Это мальчик спас его, по крайней мере  на  некоторое  время.  Пока  Куэйд
приходил в себя, тот выпустил еще одну стрелу, не забывая  при  этом  крепко
удерживаться на ветке.
   Медведь вновь нашел его своим кровавым взглядом и с диким ревом  принялся
молотить лапами пространство, разделявшее их. Тем  временем  Куэйд  подобрал
свой мушкет. У него было всего несколько секунд, пока медведь не  сообразит,
что есть добыча полегче. И он не ошибся. Щелкая  своими  желтыми  клыками  и
брызгая  пеной,  зверь  опять  бросился  на  охотника.   Не   имея   времени
по-настоящему прицелиться, Куэйд,  быстро  уперев  ствол  мушкета  в  землю,
выстрелил прямо в сердце лесному великану.
   На какую-то долю секунды ему показалось, что  все  вокруг  замерло  и  он
слышит только собственное тяжелое дыхание. Промахнуться он  не  имел  права.
Куэйду уже не раз приходилось  иметь  дело  с  медведями,  и  он  знал,  что
перезарядить мушкет ему не удастся. Или он убьет медведя, или тот убьет его.
   Когда он увидел прямо над собой страшную оскаленную  морду,  он  подумал,
что предпочел бы в последние минуты жизни услышать  нежный  голосок  Глории.
Вот так, с мыслями о Глории, он смотрел как зверь  задрожал,  остановился  и
упал. Когда улеглась поднятая им пыль, Куэйд с  трудом  поднялся  и  вытащил
из-под чудовищной лапы свою ногу.
   От штанов остались одни лохмотья, но Куэйд был счастлив, что острые,  как
бритвы, когти не рассекли мясо до кости. Застонав, он прислонился к дереву и
стал ждать, пока сердце не забьется ровно. Тут он заметил  вторую  стрелу  в
спине медведя. Смелый мальчишка, и стрелок что надо!
   Он уже хотел похвалить его, но тут вновь услышал тяжелые шаги.
   - Проклятье!
   Куэйд спрятался в кустах. Он не позаботился перезарядить мушкет, а теперь
не мог этого сделать, не привлекая к себе внимания еще одного зверя.
   - Слезай, негодник, не то я сам тебя убью! - услышал он хриплый голос.
   Мальчик заплакал, и Куэйд выскочил  из  укрытия.  Всякий  раз,  когда  он
слышал, как плачет ребенок, он на своем собственном опыте знал, что вслед за
этим последуют побои или еще что-то похуже.
   И неважно, кто был этот несчастный малыш, индеец или белый, он должен был
его защитить от жестокого дикаря.
   Куэйд бросился к мальчишке.
   - Тронь его только, и от тебя  мокрого  места  не  останется,  -  холодно
проговорил он, угрожая мужчине широким лезвием охотничьего ножа.
   Однако рыжий великан совсем на него не обиделся и протянул ему руку.
   - Убери нож, чужеземец, - сказал он, опуская заряженный  мушкет.  -  Этот
парень мой сын. Ей Богу, я сам не  знаю,  то  ли  мне  его  выдрать,  то  ли
расцеловать.
   Едва мальчишка слез с дерева, как он влепил  ему  звонкую  затрещину,  не
хуже медвежьей. Однако Куэйд увидел слезы в глазах охотника и успокоился.
   - Я твой должник. Ты  спас  мне  сына,  -  сказал  он,  прижимая  к  себе
мальчишку, чтобы подать руку Куэйду.
   - Такая у меня судьба.
   Куэйд  пожал  протянутую  руку  и  рассказал  о   мальчишке-наррагансете,
которого когда-то вытащил из реки.
   - Они все рано или поздно попадают в беду.
   Охотник посмотрел на сына.
   - И не любят своих отцов, - он хмыкнул. - Меня  зовут  Джон  Байярд.  Или
Джон Медведь. Так меня называют индейцы. Я за ним охочусь, - он  показал  на
медведя. Этому дали имя "Душегуб". Очень уж он был  злой.  В  прошлую  весну
загрыз двоих. А ты сегодня неплохо потрудился.
   - Не самая приятная работа,  -  наконец-то  сумел  усмехнуться  Куэйд.  -
Предпочитаю лисиц и бобров. С ними возни поменьше.
   Байярд зашелся в бешеном хохоте.
   - У них неплохие шкуры, но и у медведя не хуже, а уж больше,  это  точно.
Да и мясо вкусное. Этого мы приготовим сегодня на ужин, если ты не против, -
он выжидающе уставился на спасителя своего сына. - Твоя добыча.
   - Мясо твое, - ответил  Куэйд,  поднимая  мушкет  и  мешочек  с  порохом,
который он выронил, пока сражался с медведем, - шкуру возьму я.
   Байярд отпустил мальчика.
   - Вот и хорошо, - он крякнул, переворачивая медведя на спину, и, словно в
ответ, послышалось лошадиное ржание. - Возьми своих лошадей, - сказал он.  -
Я привязал их, когда искал сына. Они еще, наверное,  не  успокоились,  -  он
вытащил нож. - А я пока сниму шкуру.
   Куэйд кивнул и отправился за лошадями. В лесу стоял густой запах зверя, и
обе лошади не решались приблизиться поближе к  туше.  Куэйд  привязал  их  с
подветренной стороны, пока Байярд с сыном снимали шкуру.
   - Сначала подумал было, что сам попаду  к  нему  на  ужин,  -  проговорил
Куэйд, ус