ису засиявший яркими лучами камень.  Скоро он оказал действие
на сокровище,  которое,  уразумев,  о  чем его спрашивают,  продолжало более
эпическим тоном.
   - Самбуко командовал армией Моноэмуги,  и  я сопровождало его в походе.
Зермунзаид служил полковником под его началом,  и генерал, удостаивавший его
своим  доверием,  назначил его  эскортировать нас.  Ревностный Зермунзаид не
покинул своего поста:  он показался ему настолько приятным, что Зермунзаид и
не думал уступать его кому-нибудь другому,  и единственно, чего он страшился
в продолжение всей кампании, - это потерять свой пост.
   В  течение  зимы  я  приняло  несколько новых  гостей:  Касиля,  Жекия,
Альмамума,  Язуба,  Селима,  Манзора,  Нерескима,  -  все  это были военные,
которые  были  обязаны  своей  репутацией Зермунзаиду,  но  не  стоили  его.
Доверчивый Самбуко возложил охрану добродетели своей жены на нее самое и  на
Зермунзаида;  всецело поглощенный бесконечными перипетиями войны и  великими
операциями,  которые он  замышлял во  славу Конго,  -  он ни на мгновение не
заподозрил Зермунзаида в измене, а Фелису в неверности.
   Война продолжалась;  армии снова двинулись в  поход,  и мы опять сели в
паланкины;  паланкины продвигались очень  медленно;  незаметно главная часть
войска  перегнала нас,  и  мы  оказались в  арьергарде,  которым  командовал
Зермунзаид.  Этот славный малый, которого великие опасности никогда не могли
совратить с пути славы, не смог противостоять наслаждению. Он поручил своему
подчиненному  надзор   за   движениями  преследовавшего  нас   неприятеля  и
направился к  нашему паланкину,  но  не  успел он  войти,  как  мы  услыхали
заглушенные звуки оружия и  крики.  Зермунзаид,  прервав свою работу,  хочет
выйти; но вот он простерт на земле, и мы оказываемся во власти победителя.
   Итак,  я начало с того, что поглотило славу и карьеру офицера, который,
благодаря своей храбрости и  заслугам,  мог  рассчитывать на  высшие военные
посты,  если  бы  не  знал  жены  своего генерала.  Более трех тысяч человек
погибло  в  этой  переделке.  Столько  же  добрых  подданных мы  похитили  у
государства.
   Представьте  себе  изумление  Мангогула  при  этих  словах.  Он  слышал
надгробную речь над  телом Зермунзаида,  и  не  узнавал полковника в  чертах
этого  портрета.  Его  отец  Эргебзед сожалел об  этом  офицере.  Полученные
донесения  воздавали  последнюю  хвалу  прекрасному отступлению Зермунзаида,
приписывая его поражение и гибель численному превосходству врагов,  которых,
как  там  говорилось,  было  шестеро против  одного.  Все  Конго  скорбело о
человеке,  так хорошо исполнившем свой долг.  Его жена получила пенсию,  его
старшему сыну поручили командовать полком, а младшему обещали бенефицию.
   "Какой  ужас!  -  воскликнул про  себя  Мангогул.  -  Супруг обесчещен,
государство предано,  подданные принесены в жертву;  эти преступления никому
неизвестны и  даже вознаграждены как добродетели,  -  и все это из-за одного
сокровища!"
   Сокровище Фелисы, остановившееся, чтобы перевести дыхание, продолжало:
   - И вот я оказалось брошенным на произвол неприятеля. Полк драгун готов
был ринуться на нас.  Фелиса,  казалось,  была в отчаянии, но на деле только
того  и  желала.  Однако  прелесть добычи  посеяла раздор между  мародерами.
Засверкали кривые сабли,  и  тридцать-сорок человек были  убиты в  мгновение
ока.  Слух об  этих беспорядках дошел до  бригадного генерала.  Он прибежал,
успокоил головорезов и  поместил нас  под охраной в  палатке.  Не  успели мы
опомниться,  как он явился просить награду за услуги.  "Горе побежденным!" -
воскликнула Фелиса,  бросаясь навзничь на  кровать.  И  всю  ночь она  бурно
переживала свое несчастье.
   На другой день мы очутились на берегу Нигера. Нас поджидал каик{468}, и
мы с моей хозяйкой отправились на прием к императору Бенена.
   Во время этого путешествия,  длившегося сутки,  капитан судна предложил
Фелисе свои услуги,  они были приняты,  и  я  познало на опыте,  что морская
служба  бесконечно проворнее  сухопутной.  Мы  предстали  перед  императором
Бенена; он был молод, пылок, сластолюбив. Фелиса одержала над ним победу, но
скоро победы мужа испугали ее.  Самбуко потребовал мира и  должен был отдать
три провинции и выкуп за меня.
   Иные времена,  иные заботы. Не знаю, как Самбуко стали известны причины
несчастия предыдущей кампании, но во время новой он поместил меня на границе
под опекой своего друга,  главы браминов.  Святой муж и не думал защищаться.
Он  пал  жертвой коварства Фелисы.  Меньше  чем  в  полгода я  поглотило его
колоссальные доходы, три пруда и два высокоствольных леса.
   - Милосердный боже!  - воскликнул Мангогул. - Три пруда и два леса. Что
за аппетит у этого сокровища!
   - Это пустяки,  -  продолжало сокровище.  -  Мир был заключен, и Фелиса
отправилась в  Мономотапу,  куда ее  муж  был назначен послом.  Она играла в
карты и свободно проигрывала сто тысяч цехинов в день,  которые я возвращало
в один час.  Мне попался на зубок один министр,  у которого дела его владыки
не  занимали целиком всего  времени;  в  три-четыре месяца я  проглотило его
прекрасное  именье,  дворец,  полный  мебели,  экипаж  с  маленькими  пегими
лошадками.   Четырехминутную  благосклонность  нам  оплачивали  праздниками,
презентами,  драгоценными камнями, а слепой или политичный Самбуко ничуть не
мешал нам.
   Я  не  стану  упоминать,   -  прибавило  сокровище,  -  о  герцогствах,
графствах,  титулах и гербах,  блеск которых был омрачен мной.  Обратитесь к
моему секретарю,  и он вам расскажет, что с ними сталось. Я сильно обкарнало
вотчину Биафары и  владею целой  провинцией Белеганцы.  На  склоне своих лет
Эргебзед предложил мне...
   При  этих  словах  Мангогул  повернул  алмаз  и  заставил замолчать эту
бездонную пучину.  Он чтил память отца и не хотел слушать ничего такого, что
могло омрачить в его сознании блеск великих достоинств, которые он признавал
за ним.
   Вернувшись в  свой сераль,  он  рассказал фаворитке об истеричках и  об
испытании, произведенном над Фелисой.
   - Вы считаете эту женщину своей подругой, - сказал он, - а между тем не
знаете ее интимной жизни так, как я.
   - Понимаю,  повелитель,  -  отвечала султанша. - Вероятно, ее сокровище
глупо выболтало вам ее похождения с  генералом Микокофом,  эмиром Феридуром,
сенатором Марзуфой и великим брамином Рамадануцио.  Ну, что ж! Кто не знает,
что она содержит молодого Аламира и что старому Самбуко,  который не говорит
ни слова, все это известно не хуже, чем вам?
   - Не об этом речь,  -  возразил Мангогул.  -  Я  только что заставил ее
сокровище изрыгнуть все проглоченное им.
   - Разве оно что-нибудь у вас похитило? - спросила Мирзоза.
   - У меня ничего,  - ответил султан, - но очень многое у моих подданных.
У магнатов моей империи,  у соседних властителей:  земли, провинции, дворцы,
пруды, леса, брильянты, экипажи с гнедыми конями.
   - Не считая репутаций и добродетелей,  -  прибавила Мирзоза. - Не знаю,
какие выгоды принесет вам ваше кольцо,  но  чем больше вы производите с  ним
опытов,  тем противнее становится мне мой пол - в том числе даже те, которых
я  считала  достойными некоторого уважения.  Я  испытываю такое  негодование
против них,  что прощу ваше величество предоставить меня на  несколько минут
моим чувствам.
   Мангогул,  зная,  что фаворитка,  ненавидит всякое принуждение,  трижды
поцеловал ее в правое ухо и удалился.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

ОБРАЗЧИК МОРАЛИ МАНГОГУЛА

   Мангогулу не терпелось увидать фаворитку.  Он плохо спал,  встал раньше
обыкновенного и  на рассвете направился к ней.  Она уже успела позвонить,  и
горничные  пришли  поднять  занавески  и   собирались  ее  одевать.   Султан
внимательно осмотрел комнату  и,  заметив,  что  там  нет  собак,  спросил о
причине странного обстоятельства.
   - Вы  думаете,   -   отвечала  Мирзоза,   -   что  я  проявляю  в  этом
оригинальность, а между тем, ничего подобного.
   - Уверяю вас,  -  возразил султан,  -  что у всех моих придворных дам я
видел собак.  Вы вынуждаете меня узнать,  почему у них есть собаки,  а у вас
нет. У многих из них даже по нескольку собак. И все без исключения расточают
псам  такие ласки,  какие едва  ли  оказывают любовникам.  Чему  обязаны эти
животные таким предпочтением? На что они нужны?
   Мирзоза не знала, что ответить на этот вопрос.
   - Дело в  том,  -  сказала она,  -  что иметь собаку то  же,  что иметь
попугая или чижа.  Может быть,  и  смешно привязываться к  животным,  но нет
ничего странного в том, что их держат в доме: они иногда забавляют и никогда
не  вредят нам.  Если  их  ласкают,  то  потому,  что  такие ласки не  имеют
последствий.   К  тому  же,  неужели  вы  думаете,  государь,  что  любовник
удовлетворится поцелуем, какой дает женщина своей болонке?
   - Конечно,  я так думаю, - заявил султан. - Черт возьми, он должен быть
очень требовательным, чтобы не удовлетвориться этим.
   Одна из горничных Мирзозы,  снискавшая любовь султана и фаворитки своей
кротостью, одаренностью и усердием, заметила:
   - Эти  животные несносны и  нечистоплотны:  они пачкают платья,  портят
мебель,  рвут кружева и за какие-нибудь четверть часа натворят таких бед, за
какие попала бы  в  немилость самая образцовая горничная,  а  между тем,  их
терпят.
   - Хотя,  как  утверждает госпожа,  они больше ни  на  что не  годны,  -
прибавил султан.
   - Государь,  -  отвечала Мирзоза,  -  нам дороги наши причуды,  а иметь
болонку -  такая же причуда,  как и сотни других;  если бы можно было отдать
себе  в  них  отчет,  они  перестали  бы  быть  причудами.  Царство  обезьян
кончилось;  попугайчики еще держатся.  Собаки были низвергнуты,  но  вот они
снова поднимаются. Белка тоже пережила пору своего величия; моды на животных
так  же  изменчивы  и  преходящи,  как  на  итальянский,  английский  языки,
геометрию, сборки и фалбалы.
   - Мирзоза,  -  возразил султан,  качая головой,  - недостаточно об этом
осведомлена, и сокровище...
   - Надеюсь,  ваше высочество не рассчитываете узнать у  сокровища Гарии,
почему эта  женщина,  не  пролившая ни  слезинки при  смерти сына,  одной из
дочерей и мужа, оплакивала полмесяца потерю своего мопса.
   - А почему бы и нет? - спросил Мангогул.
   - Честное слово,  -  сказала Мирзоза,  -  если бы  наши сокровища могли
объяснить все наши причуды, - они оказались бы осведомленнее нас.
   - А  кто же  будет оспаривать?  -  продолжал султан.  -  Я  думаю,  что
сокровище заставляет женщину  вытворять сотни  вещей  без  ее  ведома.  И  я
замечал не раз,  как женщина,  которая воображает, что повинуется разуму, на
деле  повинуется своему сокровищу.  Один великий философ{471} помещал душу -
разумеется,  мужскую - в шишковидную железу. Если бы я допускал ее у женщин,
я уж знаю, где поместил бы ее.
   - Не  трудитесь,  пожалуйста,  мне  об  этом рассказывать,  -  поспешно
заметила Мирзоза.
   - Но вы мне разрешите, по крайней мере, - сказал Мангогул, - поделиться
с  вами некоторыми доводами в  пользу существования души у  женщин,  которые
внушило мне  мое  кольцо.  Испытания,  которые я  производил с  помощью его,
сделали из меня великого моралиста. Я не обладаю ни остроумием Лабрюйера, ни
логикой Пор-Рояля, ни воображением Монтеня, ни мудростью Шаррона{471}, и тем
не менее, мне удалось собрать факты, быть может, им недостававшие.
   - Говорите,  государь,  -  иронически сказала Мирзоза.  -  Я буду - вся
внимание.   Образчик  морали  султана  вашего  возраста,   конечно,   весьма
любопытная вещь.
   - Теория Оркотома весьма эксцентрична,  -  не в  обиду будь сказано его
знаменитому собрату Ирагу.  А между тем,  я нахожу глубокий смысл в ответах,
которые он  дал на  полученные им возражения.  Если бы я  допускал у  женщин
душу, я охотно бы допустил вместе с ним, что сокровища высказывались всегда,
правда, шепотом, и что кольцо гения Кукуфы заставило их лишь повысить тон. С
такой предпосылкой нет  ничего легче как  определить всех  вас  самым точным
образом.
   Например,  мудрая женщина -  это та,  которая обладает немым сокровищем
или же не слушает его.
   Неприступная - та, которая делает вид, что не слушает своего сокровища.
   Легкомысленная -  та,  от  которой сокровище требует многого и  которая
слишком ему поддается.
   Сладострастная - та, которая охотно слушает свое сокровище.
   Куртизанка -  та,  к  которой  ее  сокровище пристает каждую  минуту  и
которая ни в чем ему не отказывает.
   Кокетка -  та,  которая обладает или немым сокровищем или же не слушает
его,  но вместе с  тем подает всем приближающимся к  ней мужчинам надежду на
то, что ее сокровище однажды заговорит, и она будет притворяться немой.
   Скажите, услада моей души, как вы находите мои определения?
   - Мне думается,  -  сказала фаворитка,  -  что ваше высочество забыли о
чувствительной женщине.
   - Я не упомянул о ней потому, - отвечал султан, - что мне еще не вполне
ясно, что это такое; опытные люди утверждают, что слово "чувствительная" вне
связи с сокровищем лишено всякого смысла.
   - Как!  Лишено смысла!  -  воскликнула Мирзоза.  -  Как! Неужели же нет
ничего  среднего,  и  женщина непременно должна быть  или  недоступной,  или
легкого поведения, или кокеткой, или сладострастной, или куртизанкой?
   - Услада моей души, - сказал султан, - я готов признать недостаточность
моей  классификации  и  включу  чувствительную  женщину  в  число  названных
характеров, но при условии, что вы мне дадите такое определение, какое бы не
совпадало ни с одним из моих.
   - Весьма охотно,  -  отвечала Мирзоза.  -  Я  надеюсь справиться с этой
задачей, не выходя из рамок вашей теории.
   - Посмотрим, - сказал Мангогул.
   - Ну, вот, - продолжала фаворитка, - чувствительная женщина - это та...
   - Смелее, Мирзоза, - сказал Мангогул.
   - О!  Не мешайте мне,  пожалуйста.  Чувствительная женщина -  это та...
которая любит,  а  между тем,  ее  сокровище молчит,  или...  та,  сокровище
которой высказывалось лишь в пользу человека, которого она любит.
   Со   стороны  султана  было  бы  недостатком  любезности  придраться  к
фаворитке и  спрашивать,  что  она  разумеет под словом "любить".  Итак,  он
промолчал.  Мирзоза  приняла  его  молчание за  знак  согласия и  прибавила,
гордясь тем, что так ловко вышла из затруднительного положения:
   - Вы,  мужчины,  думаете, что если мы не аргументируем, так это потому,
что не рассуждаем.  Узнайте же раз и навсегда, что мы, если только пожелаем,
легко обнаружим фальшь ваших парадоксов,  как вы выискиваете ошибки в  наших
доводах.  Если бы  ваше высочество не спешили удовлетворить свое любопытство
по части болонок,  я вам дала бы, со своей стороны, образчик моей философии.
Но  вы  ничего не потеряете.  Мы отложили это на один из дней,  когда у  вас
будет больше свободного времени для меня.
   Мангогул отвечал,  что он только и мечтает о том, чтобы познакомиться с
ее философскими идеями,  и что метафизика двадцатидвухлетней султанши должна
быть не менее своеобразной, чем мораль султана его возраста.
   Но  Мирзоза,  понимая,  что это только любезность со стороны Мангогула,
попросила у  него некоторой отсрочки на  подготовку и  дала,  таким образом,
султану предлог устремиться туда, куда влекло его любопытство.


ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

ДЕСЯТАЯ ПРОБА КОЛЬЦА.
   БОЛОНКИ

   Мангогул немедленно же перенесся к Гарии;  по своей привычке говорить в
одиночестве,  он так рассуждал сам с собой:  "Эта женщина всякий раз ложится
спать со своими четырьмя комнатными собаками; либо сокровища ничего не знают
об этих животных, либо ее сокровище кое-что расскажет мне о них; ведь, слава
богу, всем известно, что она любит своих собак до обожания".
   Оканчивая  этот  монолог,   он  очутился  в  вестибюле  Гарии.  Он  уже
предчувствовал,  что  она  отдыхает в  своей  обычной  компании.  Это  были:
маленькая болонка,  датский дог и два мопса.  Султан вынул табакерку,  задал
себе две  понюшки испанского табаку и  приблизился к  Гарии.  Она спала,  но
собачонки,  у которых слух был насторожен, услыхали какой-то шум, залаяли, и
она проснулась.
   - Молчите,  детки,  - сказала она им таким нежным тоном, что можно было
заподозрить, будто она говорит со своими дочками. - Спите, не тревожьте меня
и самих себя.
   В  свое  время  Гария была  молода и  красива;  у  нее  были  любовники
соответствующего ранга,  но  они  исчезли еще  скорее,  чем прелести.  Чтобы
утешиться в своем одиночестве, она ударилась в какую-то причудливую роскошь,
и  ее лакеи были самыми элегантными в Банзе.  Время шло,  она все старилась.
Годы вызвали у  нее  реформу;  она  ограничила свой штат четырьмя собаками и
двумя браминами и сделалась образцом чопорности.  В самом деле,  ее не могло
коснуться даже  самое ядовитое жало сатиры,  и  уже  более десяти лет  Гария
мирно наслаждалась репутацией добродетели и своими животными. Было известно,
что  Гария  испытывает  повышенную  нежность  к  болонкам,   и  нельзя  было
заподозрить, что ее хватит на долю браминов.
   Гария  повторила  свою  просьбу  животным,   и   они  имели  любезность
послушаться.  Тогда  Мангогул коснулся рукой своего перстня,  и  престарелое
сокровище начало  рассказывать о  своем  последнем приключении.  Его  первые
похождения происходили так давно, что оно едва о них помнило.
   - Удались,  Медор,  -  сказало  сокровище хриплым голосом.  -  Ты  меня
утомляешь. Я предпочитаю Лизетту, я нахожу ее более нежной.
   Медор,  которому был незнаком голос сокровища,  продолжал свое дело. Но
Гария, просыпаясь, сказала:
   - Убирайся же,  маленький негодяй,  - ты мне не даешь отдохнуть. Иногда
это и хорошо, но сейчас, право, слишком.
   Медор удалился, Лизетта заняла его место, и Гария опять заснула.
   Мангогул,  приостановивший на  несколько минут  действие кольца,  снова
повернул алмаз, и древнее сокровище, глубоко вздохнув, продолжало болтать.
   - Ах, как я огорчено смертью большой левретки! Это была прелестнейшая в
мире маленькая женщина,  самое ласковое создание,  она  не  переставала меня
забавлять. Сколько ума и нежности! Вы настоящие животные по сравнению с ней!
Этот негодяй убил ее...  Бедная Зензолина!  Как только подумаю о ней,  слезы
навертываются на глаза...  Я думало, что моя хозяйка умрет от огорчения. Два
дня она ничего не пила и не ела.  У нее в голове мутилось. Судите о ее горе.
Ни  духовник,   ни  друзья,   ни  болонка  не  смели  ко  мне  приближаться.
Прислужницам был отдан приказ под страхом увольнения не  допускать супруга в
ее апартаменты.  "Это чудовище лишило меня Зензолины,  -  восклицала она.  -
Пусть он не приходит, я больше не желаю его видеть".
   Мангогул,  которого  брало  любопытство  узнать  обстоятельства  смерти
Зензолины,  усилил магнетическое действие перстня, потерев его о полу своего
камзола, затем направил его на Гарию. Сокровище продолжало:
   - Лишившись первого мужа,  Рамадека,  Гария влюбилась в  Сендора.  Этот
молодой  человек  был  высокого рода,  беден,  но  обладал одним  качеством,
которое очень нравится женщинам и  которое после болонок было всего более по
вкусу Гарии.  Нищета победила отвращение Сендора к возрасту и собакам Гарии.
Двадцать тысяч экю  годового дохода примирили его  с  морщинами хозяйки и  с
необходимостью терпеть болонок. Он женился на ней.
   Он льстил себя надеждой, что возьмет верх над животными благодаря своим
талантам и  любезности и  ему удастся навлечь на них опалу с  первых же дней
его  царствования.  Но  он  ошибся.  Через  несколько месяцев,  считая  свое
положение упроченным,  он  решился поставить на  вид  хозяйке,  что собаки в
кровати для него далеко не такая приятная компания,  как для нее, что смешно
иметь больше трех псов и  что допускать на  брачное ложе больше одного зараз
значит превратить это ложе в конуру.
   "Советую вам, - ответила Гария сердитым тоном, - обращаться и впредь ко
мне с подобными речами. В самом деле, как это к