Друзья мои... То, что сказал камерарий, - сущая правда.
     Все кардиналы посмотрели на него с таким видом, словно "великий выборщик" только что произнес чудовищную непристойность.
     - У его святейшества действительно был ребенок, - сказал Мортати.
     Лица кардиналов побелели от ужаса. Камерарий был потрясен.
     - Вы знали? Но... каким образом вы смогли?..
     - Во время избрания его святейшества... - со вздохом произнес Мортати, - ...я выступал в роли адвоката дьявола.
     Все присутствующие онемели от изумления.
     Лэнгдон понял, что имел в виду старик, и это означало, что обвинение камерария было правдой. Не слишком почетная должность "адвоката дьявола" предполагала доскональное знание всякого рода скандальных сведений и слухов о кандидате на пост понтифика, распространявшихся в Ватикане. Скелеты в папском шкафу были угрозой церкви, поэтому перед выборами один из кардиналов должен был тайно проверить прошлое кандидата. Этого кардинала называли "адвокатом дьявола", и только он получал право копаться в грязном белье претендентов, чтобы не допустить к Святому престолу недостойного человека. Действующий папа, чувствуя приближение конца, лично выбирал "адвоката дьявола" из своего ближайшего окружения. Имя этого человека должно было навсегда остаться в тайне.
     - Я узнал об этом, потому что был адвокатом дьявола, - повторил Мортати.
     По Сикстинской капелле пронесся общий вздох. Это была ночь, когда все каноны отправлялись на свалку.
     В сердце камерария бушевала ярость.
     - И вы... ничего никому не сказали?
     - Я встретился с его святейшеством, - ответил Мортати. - И он во всем признался. Святой отец рассказал мне все от начала до конца и попросил об одном. Он попросил, чтобы я, принимая решение, открывать или не открывать его тайну, прислушался к голосу своего сердца.
     - И сердце повелело вам навеки похоронить эти сведения?
     - На предстоящих выборах он был безусловным фаворитом. Люди его любили, и скандал нанес бы церкви непоправимый ущерб.
     - Но ведь у него был ребенок! Он нарушил священный обет безбрачия! - закричал камерарий.
     Он снова услышал слова матери: "Обещание, данное Творцу, является самым важным из всех обещаний. Никогда не нарушай своих обетов Богу".
     - Папа нарушил клятву!
     - Карло, его любовь... - с тоской произнес Мортати, - его любовь была непорочной. Его святейшество не нарушал обета. Неужели он тебе этого не объяснил?
     - Не объяснил чего?!
     Камерарий вспомнил, как, выбегая из папского кабинета, он услышал: "Подожди! Дай мне тебе все объяснить!"
     Мортати неторопливо и печально поведал кардиналам о том, что произошло много лет назад. Папа, который был еще простым священником, полюбил молодую монахиню. Оба они дали обет безбрачия и даже не помышляли о том, чтобы нарушить свою клятву Богу. Их любовь крепла, и хотя молодым людям хватало сил противиться зову плоти, они все время мечтали о наивысшем чуде божественного творения - о ребенке. О своем ребенке. Эта жажда становилась непреодолимой. Но Творец по-прежнему оставался для них на первом месте. Через год, когда их страдания достигли предела, юная монахиня пришла к молодому священнику в большом возбуждении. Оказалось, что она только что прочитала статью об очередном чуде науки, позволяющем двум людям иметь ребенка, не вступая в сексуальные отношения. Монахиня решила, что этот знак ниспослан им Богом. Увидев ее лучащиеся счастьем глаза, священник с ней согласился. Еще через год благодаря чуду искусственного оплодотворения на свет появилось дитя...
     - Это... это неправда, - пролепетал камерарий, которому снова стало казаться, что он находится под действием морфина и что у него начались слуховые галлюцинации.
     - Именно поэтому, Карло, - со слезами продолжил Мортати, - его святейшество преклонялся перед наукой. Он чувствовал себя в долгу перед ней. Наука позволила ему испытать счастье отцовства, не нарушив обета безбрачия. Его святейшество сказал мне, что сожалеет лишь о том, что его восхождение по ступеням церковной иерархии не позволяет ему оставаться рядом с любимой и постоянно следить за тем, как растет его дитя.
     Камерарий Карло Вентреска снова ощутил, как им начинает овладевать безумие. Ему хотелось разодрать ногтями свою плоть.
     Откуда я мог это знать?!
     - Папа не согрешил, Карло. Он сохранил невинность.
     - Но... - Камерарий искал в своем воспаленном мозгу хоть какую-нибудь зацепку. - Подумайте о том, какую угрозу церкви мог представлять его поступок! Представьте, что могло случиться, если бы его шлюха проболталась? Или, не дай Бог, объявился бы его ребенок.
     - Его ребенок уже объявился, - произнес Мортати дрожащим голосом.
     Все замерли.
     - Карло... - прошептал старый кардинал, - ребенок его святейшества - это ты.
     И в этот миг камерарий вдруг ощутил, как в его сердце начало затухать пламя веры. Дрожа, он стоял у алтаря Сикстинской капеллы на фоне Страшного суда, изображенного Микеланджело. Он знал, что только что сам увидел ад. Камерарий открыл рот, чтобы что-то сказать, но губы его затряслись, и он не промолвил ни слова.
     - Неужели ты так ничего и не понял? - задыхаясь, спросил Мортати. - Именно поэтому его святейшество пришел к тебе в больницу в Палермо, когда ты был еще мальчиком. Именно поэтому он взял тебя к себе и растил тебя. А монахиню, которую он любил, звали Мария... это твоя мать. Мария оставила монастырь, чтобы целиком посвятить тебе свою жизнь, но она сохранила верность Создателю. Когда папа узнал, что его возлюбленная погибла во время взрыва, а ты чудесным образом спасся... он поклялся перед лицом Бога, что никогда более не оставит тебя одного. Твои родители, Карло, сохранили невинность. Они не нарушили обета, данного Богу. И все же им удалось принести тебя в этот мир. Ты - данное им чудом дитя.
     Камерарий закрыл уши руками, чтобы не слышать этих слов. Он неподвижно, словно разбитый параличом, стоял у алтаря, а затем резко, как будто из-под его ног выдернули опору, упал на колени и горестно завыл.

***

     Секунды. Минуты. Часы.
     Понятие времени в стенах капеллы, казалось, утратило всякий смысл. Виттория почувствовала, что постепенно начинает освобождаться от паралича, поразившего всех присутствующих. Она отпустила руку Лэнгдона и начала проталкиваться сквозь толпу кардиналов. Ей казалось, что от дверей капеллы ее отделяет несколько миль и что она двигается под водой... медленно и с трудом.
     Ее движение, видимо, вывело из транса всех остальных. Один из кардиналов начал молиться. Некоторые рыдали. Часть священников следили за ее движениями, и по мере того, как девушка приближалась к дверям, отрешенные взгляды кардиналов начали приобретать осмысленное и отнюдь не дружелюбное выражение. Она почти пробилась сквозь толпу, когда кто-то схватил ее за руку. Виттория обернулась и оказалась лицом к лицу с одним из служителей церкви. Его морщинистое, похожее на печеное яблоко лицо было искажено страхом.
     - Нет, - прошептал старец. - Вы не должны уходить.
     Виттория замерла, не поверив своим ушам.
     - Прежде чем перейти к действиям, нам необходимо все продумать, - сказал второй кардинал, преграждая ей путь.
     - Это может иметь весьма болезненные последствия для... - вступил третий.
     Виттория оказалась в окружении. Недоуменно оглядывая кардиналов, она сказала:
     - Но все, что сегодня произошло... Мир должен узнать правду.
     - Сердцем я с вами, - произнес, не отпуская ее руки, морщинистый старец, - однако мы вступили на путь, с которого нет возврата. Нам необходимо подумать о разбитых надеждах. Я понимаю, что это цинизм. Но ведь люди после всего этого никогда нам не поверят.
     Девушке стало казаться, что число преградивших ей путь кардиналов постоянно растет. Вскоре перед ней образовалась стена из черных сутан.
     - Прислушайтесь к людям на площади, - сказал один из священнослужителей. - Ведь это может разбить их сердца. Необходимо вести себя с максимальным благоразумием.
     - Нам нужно время, чтобы все обдумать и помолиться, - произнес другой. - Кроме того, следует думать о будущем. Последствия этого печального...
     - Но он убил моего отца! - воскликнула Виттория. - Он убил своего отца!
     - Я уверен, что он заплатит за все свои грехи, - произнес державший ее за руку кардинал.
     Виттория в этом тоже не сомневалась, но ей хотелось обеспечить неотвратимость расплаты. Девушка возобновила попытки протолкнуться к дверям, но кардиналы с испуганным видом лишь теснее сомкнули ряды.
     - Что вы собираетесь сделать? - спросила она. - Убить меня?
     Лица кардиналов побелели, и Виттория тут же пожалела о произнесенных сгоряча словах. Она видела, что у всех этих стариков доброе сердце и никакой угрозы ей они не представляют. В эту ночь кардиналы уже насмотрелись на насилие. Члены конклава просто оказались в ловушке и смертельно испугались. Им было необходимо собраться с мыслями.
     - Я не хочу, - сказал морщинистый кардинал, - чтобы мы совершили ошибку...
     - В таком случае дайте ей уйти, - произнес чей-то глубокий голос. Слова прозвучали спокойно, но абсолютно уверенно. К Виттории подошел Роберт Лэнгдон и взял ее руку в свою. - Мисс Ветра и я немедленно покидаем капеллу.
     Кардиналы начали неохотно расступаться.
     - Постойте!
     Мортати шел к ним по центральному проходу, оставив камерария в одиночестве у алтаря. Кардинал, казалось, постарел еще на несколько лет. Он выглядел значительно старше своего и так уже очень преклонного возраста. Священник шел медленно, сгорбившись под тяжким бременем позора. Подойдя к ним, он положил одну руку на плечо Лэнгдона, а другую - Виттории. Девушка сразу ощутила искренность этого прикосновения. Глаза старика были наполнены слезами.
     - Конечно, вы можете уйти, - сказал Мортати. - Конечно... - повторил он и после короткой паузы произнес: - Я прошу лишь об одном... - Кардинал долго смотрел в пол, а затем, снова подняв глаза на Лэнгдона и Витторию, продолжил: - Позвольте мне сделать это. Я сейчас выйду на площадь и найду способ все им сказать. Пока не знаю как... но я все им скажу. Церковь должна сама покаяться в своих прегрешениях. Мы сами должны изобличить свои пороки.
     Поворачиваясь к алтарю, Мортати печально сказал:
     - Карло, ты поставил нашу церковь в критическое положение... - Он выдержал паузу, но продолжения не последовало.
     В боковом проходе Сикстинской капеллы послышался шорох, а затем раздался звук захлопнувшейся двери.
     Камерарий исчез.

Глава 134

     Карло Вентреска шагал по коридору, и его белая мантия колыхалась в такт шагам. Швейцарские гвардейцы были безмерно удивлены, когда он, выйдя из Сикстинской капеллы без всякого сопровождения, сказал, что хочет некоторое время побыть в одиночестве. Гвардейцы повиновались и позволили ему удалиться.
     Свернув за угол и оказавшись вне поля зрения швейцарцев, камерарий дал волю чувствам. Вряд ли кому-нибудь из живущих на земле людей довелось испытать то, что испытал он. Он отравил человека, которого называл "святой отец", человека, который обращался к нему со словами "сын мой". Карло всегда считал, что обращения "отец" и "сын" были всего лишь данью религиозной традиции, но теперь он узнал чудовищную правду. Слова эти имели буквальный смысл.
     И сейчас, как и в ту роковую ночь две недели назад, камерарию казалось, что он в безумном бреду мчится сквозь тьму.
     В то утро шел дождь. Кто-то из прислуги барабанил в дверь камерария, забывшегося прерывистым, неспокойным сном. "Папа, - сказал слуга, - не отвечает ни на стук в дверь, ни на телефонные звонки". Молодой служка явно был испуган. Камерарий был единственным человеком, которому дозволялось входить в покои папы без предварительного уведомления.
     Камерарий вошел в спальню и нашел понтифика в том виде, в каком оставил его прошлым вечером. Святой отец лежал в постели, и его лицо, искаженное предсмертной судорогой, напоминало личину сатаны, а язык был черен, как сама смерть. Одним словом, в папской постели покоился сам дьявол.
     Камерарий не испытывал никакого раскаяния. Он исполнил волю Творца.
     Никто не заметит измены... пока. Истину все должны узнать позже.
     Камерарий объявил страшную новость: его святейшество скончался от кровоизлияния в мозг. После этого Карло Вентреска стал готовиться к проведению конклава.

***

     Мать Мария прошептала ему на ухо: "Никогда не нарушай данного Богу обета".
     - Я слышу тебя, мама, - ответил он. - Наш мир погряз в безбожии. Человечество надо вернуть на путь веры. Ужас и надежда - наш единственный выход.
     - Да, - сказала мама. - Если не ты... то кто? Кто выведет церковь из тьмы?
     Ни один из preferiti на это не способен. Все они старцы... ходячие покойники... либералы, которые пойдут по стопам покойного папы. Они, подобно ему, обратятся лицом к науке и будут привлекать к себе новых сторонников, отказываясь от древних традиций. Эти старцы безнадежно отстали от жизни, но тем не менее делают вид, что шагают в ногу со временем. Эти их потуги вызывали только жалость. Они потерпят крах. Сила церкви не в ее трансформации, а в ее традициях. Весь мир меняется, но церковь ни в каких изменениях не нуждается. Ее задача - напоминать миру, что перемены не имеют никакого значения. Зло по-прежнему существует! Бог обязательно восторжествует!
     Церкви нужен вождь! Старцы не способны зажечь в сердцах пламень веры! Это был способен сделать Иисус - молодой, полный энергии, сильный и... способный творить ЧУДЕСА.

***

     - Спокойно пейте чай, - сказал камерарий четырем кардиналам, выходя из личной библиотеки папы. - Я скоро пришлю за вами проводника.
     Preferiti рассыпались в благодарностях. Они были в восторге от того, что им выпала редкая честь вступить в знаменитый Passetto. Прежде чем удалиться, камерарий открыл замки двери, и точно в назначенное время появился восточного вида священнослужитель с факелом в руках. Этот священнослужитель пригласил радостно возбужденных кардиналов войти в тоннель.
     Из тоннеля они так и не вышли.
     "Они будут ужасом. А я стану надеждой".
     Нет... Ужас - это я.

***

     Камерарий, пошатываясь, брел через погруженный в темноту собор Святого Петра. Каким-то непостижимым образом, прорвавшись сквозь безумие, сквозь чувство вины и отодвинув в сторону образ мертвого отца, к нему пришло ощущение необыкновенного просветления. Голова, несмотря на действие морфина, была совершенно ясной. Это было ощущение собственного высокого предназначения. "Я знаю свою судьбу", - думал он, восторгаясь открывшимся ему видением.
     Этим вечером все с самого начала шло не так, как он задумал. На его пути возникали непредвиденные препятствия, камерарий успешно их преодолевал, внося необходимые поправки в первоначальные планы. Вначале он не мог и предположить, что все так закончится. И лишь теперь узрел величие этого предначертанного для него Богом конца.
     По-иному закончить свое земное существование он просто не мог.
     Невозможно представить, какой ужас испытал он в Сикстинской капелле, задавая себе вопрос, не покинул ли его БОГ. Для каких же деяний он его предназначил?! Камерарий упал на колени. Его одолевали сомнения. Клирик напрягал слух, чтобы услышать глас Божий, но слышал только молчание. Он молил Бога ниспослать ему знак. Молил о наставлении на путь истинный. Чего желает Господь? Неужели скандала и гибели церкви? Нет! Ведь не кто иной, как сам Создатель, приказал камерарию действовать. Разве не так?
     И затем он увидел его. Прямо на алтаре. Знак. Божественное указание. Нечто совершенно обыденное, но представшее теперь в ином свете. Распятие. Убогое, сделанное из дерева. Иисус на кресте. В этот момент для него все стало ясно... он был не одинок. Теперь он никогда не будет одиноким.
     Это была Его воля... Именно этого Он от него хотел.
     Создатель всегда требовал наибольших жертв от самых любимых своих чад. Почему камерарию потребовалось столько времени, чтобы это понять? Может быть, он слишком боялся? Или чувствовал себя недостойным? Впрочем, теперь это не имело значения. Господь нашел выход. Камерарий теперь знал, с какой целью был спасен Роберт Лэнгдон. Для того, чтобы открыть правду. Чтобы неизбежно подвести дело к нужному концу.
     Это был единственный путь спасения церкви! Когда камерарий спускался в нишу паллиума, ему казалось, что он плывет по воздуху. Действие морфина все более усиливалось, но камерарий знал, что его ведет Бог.
     Он слышал где-то вдали голоса выбежавших из Сикстинской капеллы и пребывающих в растерянности кардиналов. Кто-то отдавал громкие приказы швейцарским гвардейцам.
     Они его не найдут. Просто не успеют.
     Камерарий чувствовал, как какая-то сила все быстрее и быстрее увлекает его вниз, туда, в углубление, где вечно сияют девяносто девять наполненных благовониями лампад. Господь возвращает его на Святое место. Камерарий направился к дверям, закрывающим вход вниз, в Некрополь. Именно в Некрополе должна закончиться для него эта ночь. В священной тьме под землей. Он взял одну из лампад и приготовился к спуску.
     Но, подойдя к дверям, камерарий замер. Нет, здесь что-то не так. Каким образом его избавление поможет Богу? Одинокий и тихий конец? Иисус страдал перед глазами всего мира. И сейчас Творец должен был желать именно этого. Такова должна быть Его воля! Камерарий хотел услышать голос Бога, но в ушах был лишь шум, вызванный действием морфина.
     "Карло, - вдруг раздался голос матери, - у Бога для тебя грандиозные планы".
     Камерарий был потрясен.
     Затем, безо всякого предупреждения, к нему снизошел Господь.
     Карло Вентреска стоял и смотрел. На мраморной стене рядом с ним двигалась его собственная тень. Огромная и устрашающая. Туманный силуэт, казалось, плыл в золотом сиянии. Вокруг него мерцало пламя лампад, и камерарий был похож на возносящегося в небо ангела. Он постоял некоторое время, раскинув руки, а затем повернулся и начал подниматься по ступеням.

***

     Суматоха в коридоре у Сикстинской капеллы длилась уже добрых три минуты, но никто так и не смог обнаружить камерария. Можно было подумать, что этот человек растворился в ночи. Мортати был готов приказать начать поиски по всему Ватикану, но в этот момент площадь Святого Петра взорвалась восторженным ревом. Ликование толпы достигло высшей точки. Кардиналы обменялись взглядами. Мортати закрыл глаза и прошептал:
     - Да поможет нам Бог.
     Второй раз за ночь вся коллегия кардиналов высыпала на площадь Святого Петра. Поток священников увлек за собой Лэнгдона и Витторию, и те тоже оказались под ночным небом. Все прожектора прессы были обращены на базилику. А там, на священном папском балконе в самом центре фасада, стоял, воздев к небесам руки, камерарий Карло Вентреска. Даже издали он казался воплощением чистоты. Статуя в белоснежном одеянии, залитая светом.
     Атмосфера на площади продолжала накаляться, и через несколько секунд барьеры, возведенные швейцарскими гвардейцами, рухнули. Поток восторженных людей устремился к базилике. Кто-то кричал, кто-то плакал или пел. Сияли прожектора, сверкали вспышки фотокамер. Одним словом, на площади перед собором творился кромешный ад. Хаос усиливался по мере того, как разрасталась толпа у подножия собора. Казалось, никто и ничто не сможет это остановить.
     Но все же нашелся человек, которому это удалось. Стоящий на балконе камерарий распростер над беснующейся толпой руки и склонил голову в молчаливой молитве. Вначале по одному, потом десятками, а затем сотнями и тысячами люди последовали его примеру.
     Над площадью повисла тишина... словно толпу околдовали.

***

     В душе камерария бушевал ураган. В его помутившемся сознании, сменяя одна другую, вихрем проносились молитвы. Мольбы надежды сменялись воплями раскаяния...
     Простите меня... Отец... Мама... вы преисполнены милости... вы - церковь... умоляю вас понять смысл жертвы, которую приносит рожденный вами сын.
     О, Иисус... избавь нас от геенны огненной... Прими все души в небесах, и прежде в