что, когда он снова взглянет на мир, картина будет совершенно иной. Но когда он открыл глаза, ничто не изменилось.
     Они все знают.
     Как ни странно, но страха он не ощутил. Укажи мне путь, Отец. Подскажи мне слова, которые смогли бы заставить их увидеть события Твоими глазами.
     Однако ответа камерарий не услышал.
     Создатель, я вместе с Тобой проделал слишком большой путь, чтобы теперь отступить.
     Молчание.
     Они не понимают, что нам с Тобой удалось свершить.
     Камерарий не знал, чей голос прозвучал в его мозгу, но смысл сказанного был совершенно ясен.
     Только полная правда освободит тебя...

***

     Камерарий Карло Вентреска, гордо вскинув голову и выпрямившись во весь рост, направился к алтарю Сикстинской капеллы. Когда он проходил мимо кардиналов, даже теплый свет свечей не мог смягчить сверлившие его взгляды.
     "Объясни все, - говорили ему эти взгляды. - Придай смысл этому безумию. Скажи, что наши страхи напрасны!"
     Правда, сказал себе камерарий. Только правда. Эти стены скрывают слишком много тайн, и одна из них... настолько мрачна, что лишила его разума. Но это безумие привело к свету.
     - Вы готовы пожертвовать своей душой, - начал камерарий, подойдя к алтарю, - чтобы спасти миллионы?
     Эти слова не нашли никакого отклика у кардиналов. Они стояли неподвижно, продолжая сверлить его взглядами. Никто не проронил ни слова. С площади Святого Петра долетало радостное пение.
     - Какой грех более велик? - продолжил он, сделав шаг вперед. - Убийство врага? Или бездействие в тот момент, когда на ваших глазах душат того, кого вы любите?
     Люди на площади поют, радостно подумал он и возвел глаза к потолку Сикстинской капеллы. С темного свода на него взирал Бог, созданный кистью Микеланджело. Камерарию показалось, что Творец смотрит на него с одобрением.
     - Я не мог больше оставаться в стороне, - продолжил камерарий.
     Хотя Карло Вентреска стоял совсем рядом с кардиналами, он не заметил ни малейшей искорки понимания в их глазах. Неужели они не видят блистательной простоты его деяний?! Неужели не понимают, что эти деяния вызваны необходимостью?!
     Ведь его замысел был ясен!
     Иллюминаты. Наука и сатана суть одно и то же!
     Необходимо было возродить древние страхи, чтобы потом их сокрушить.
     Ужас и надежда. Два этих чувства заставят всех снова уверовать.
     Этим вечером былая мощь братства "Иллюминати" снова в полной мере проявила себя... и с великолепным результатом. Всеобщую апатию как рукой сняло. Ужас с быстротой молнии охватил весь земной шар, объединяя людей. А затем Бог во всем своем величии разогнал наступившую было тьму.
     "Я не мог оставаться в стороне!"
     Вдохновение пришло к камерарию в ночь страданий, и одарил его им сам Творец.
     О, этот безбожный мир! Кто-то должен был принести ему избавление. Это должен быть ты! Если не ты, то кто? Ты был спасен в детстве с высокой целью. Покажи людям древних демонов. Возроди в них старые страхи. Апатия равносильна смерти. Без тьмы не бывает света. Без зла не может быть добра. Вынуди их сделать выбор. Свет или тьма. Где страх? Где герои? Если не сейчас, то когда?
     Камерарий двинулся по центральному проходу прямо на толпу кардиналов. Он почувствовал себя Моисеем, когда красные пояса и шапки начали расступаться перед ним, освобождая ему путь. Роберт Лэнгдон выключил телевизор, взял Витторию за руку и отошел от алтаря. Камерарий не сомневался в том, что спасение Лэнгдона было делом рук Божьих. Правда, Карло Вентреска не совсем понимал, с какой целью Создатель так поступил.
     Нарушивший тишину голос принадлежал единственной находящейся в Сикстинской капелле женщине.
     - Вы убили моего отца, - сказала, выступая вперед, Виттория.
     Камерарий посмотрел на девушку, и его очень удивило выражение ее лица. Ее боль и страдание он мог понять. Но откуда такая озлобленность? Ведь она первой должна была понять, что гений ее отца таит в себе смерть. Его необходимо было остановить. Во имя блага человечества.
     - А ведь он занимался Божьим делом, - закончила Виттория.
     - Божьи дела не могут вершиться в лаборатории. Они вершатся в сердцах.
     - Отец был чист сердцем! И его исследования доказали...
     - Исследования вашего отца еще раз доказали, что человеческий ум развивается гораздо быстрее, чем его душа! - произнес камерарий несколько более резко, чем ему хотелось, поэтому он снизил тон и продолжил: - Если столь духовная личность, как ваш родитель, способна создать оружие, действие которого мы имели возможность наблюдать этой ночью, то представьте, как может использовать антивещество простой, приземленный человек.
     - Человек, подобный вам?
     Камерарий глубоко вздохнул. Неужели она по-прежнему ничего не понимает? Человеческая мораль совершенствуется медленнее, чем развивается наука. Человечество духовно не созрело для того могущества, которым оно уже обладает. Люди никогда не создавали оружия, которого затем не использовали! А антивещество есть не что иное, как новое оружие в и без того огромном арсенале. Человек способен уничтожить мир. Человек давным-давно научился убивать. И кровь его матери дождем лилась вниз. Однако гений Леонардо Ветра таил в себе иную, гораздо более страшную опасность.
     - В течение столетий церковь держалась, несмотря на то что наука отгрызала от нее кусок за куском, - сказал камерарий. - Наука развенчивала чудеса. Учила ум властвовать над сердцем. Осуждала религию как опиум для народа. Наука считала Бога галлюцинацией - иллюзорными костылями для тех, кто слишком слаб, чтобы признать якобы бессмысленность своего существования. Я не мог остаться в стороне, когда наука взяла на себя смелость поставить под вопрос могущество самого Творца. Доказательство, говорите вы? Да, бесспорно, - но доказательство не существования Господа, как вы утверждаете, а всего лишь невежественности самой науки! Что плохого видите вы в признании того, что имеются вещи, которые находятся за пределами нашего понимания? День, когда ученые воспроизведут сущность Бога в лаборатории, станет днем, после которого люди перестанут нуждаться в вере!
     - Вы, видимо, хотите сказать, что после этого люди перестанут нуждаться в церкви? - спросила Виттория, приближаясь к камерарию. - Сомнение есть ваш последний рычаг контроля над людьми. Только сомнение приводит к вам души человеческие. Мы все хотим познать смысл жизни. Людям свойственны неуверенность в будущем и тяга к свету познания, которое несет им освобождение. Но кто сказал, что церковь является единственным источником света на нашей планете?! Каждый из нас по-своему ищет Бога. Чего вы так страшитесь? Того, что Бог где-то явит себя не так, как являет здесь, за этими стенами? Вы боитесь того, что люди найдут его в своих собственных жизнях и отбросят прочь ваши замшелые ритуалы? Религии эволюционируют! Умы находят ответы, в сердцах укореняются новые истины. Мой отец был вместе с вами! Но шагал он по параллельной тропе! Как вы этого не видите? Бог - это не какая-то всемогущая сила, взирающая на нас сверху и угрожающая за неповиновение ввергнуть нас в геенну огненную. Бог - это та энергия, которая струится по синапсам  нашей нервной системы и которой полнятся наши сердца. Бог во всем!
     - Во всем, кроме науки! - бросил в ответ камерарий, и во взгляде его все увидели искреннюю жалость. - Наука по определению бездушна! К чудесам разума, подобным антивеществу, которые появляются в нашем мире, инструкции по этике их применения, увы, не прилагаются. И это само по себе вызывает опасения. Но становится по-настоящему страшно, когда безбожная наука объявляет свои потуги поиском пути к свету и обещает ответить на вопросы, красота которых состоит как раз в том, что ответа на них нет!
     Камерарий печально покачал головой.
     В Сикстинскую капеллу на время вернулась тишина.
     Заглянув в глаза Виттории и поймав ее суровый взгляд, камерарий вдруг ощутил безмерную усталость. Ведь она должна была все понять! Неужели Господь еще раз его испытывает?
     На сей раз молчание нарушил Мортати.
     - I preferiti... - произнес старый кардинал душераздирающим шепотом. - Баджиа и другие... Умоляю, скажите нам, что это не вы...
     Камерарий посмотрел на него, изумившись той боли, которую почувствовал в голосе старика. Кто-кто, а Мортати должен был все понять. Заголовки газет ежедневно кричали о чудесах науки. Сколько лет прошло со времени последнего религиозного чуда? Сотни! Религия нуждалась в чуде. Нуждалась в чем-то таком, что могло пробудить дремлющий мир, вернуть человечество на путь добродетели. Возродить веру. I preferiti не годились в лидеры. Эти кардиналы были реформатами, либералами, готовыми принять мир таким, каков он есть, отбросив священные традиции. Церковь нуждалась в новом вожде. Молодом. Сильном. Энергичном. Порожденном Божественным чудом. Своей смертью кардиналы принесут церкви гораздо больше пользы, чем если бы они продолжали служить ей живыми. Ужас и надежда. Жертва четырех душ во имя спасения миллионов. Мир будет вечно помнить их как мучеников за веру. Церковь прославит их имена. Сколько тысяч людей пожертвовали своими жизнями во славу Божию? А сегодня умерли лишь четыре человека.
     - I preferiti, - повторил Мортати.
     - Я разделил их страдания, - ответил камерарий, показывая на грудь. - И я готов умереть за веру, но мое дело только началось. Вы слышите пение на площади?
     Увидев, что лицо Мортати исказил ужас, камерарий снова ощутил некоторую растерянность. Может быть, это все же действует морфин? Мортати смотрел на него так, словно камерарий своими руками убил четверых кардиналов. "Я бы сделал это во имя Бога, - подумал он, - но до этого дело не дошло". Убийство совершил дикарь и язычник ассасин, уверенный в том, что выполняет волю иллюминатов. "Я - Янус, - сказал ему камерарий. - И я докажу свое могущество". И он доказал это. А ненависть ассасина к церкви сделала его пешкой в руках Божьих.
     - Прислушайтесь к пению, - с улыбкой произнес камерарий, сердце которого было исполнено радости. - Ничто не объединяет людей сильнее, чем присутствие зла. Сожгите церковь, и вся округа поднимется на ноги, возьмется за руки и, распевая гимны, будет требовать ее немедленного восстановления. Взгляните, как люди этой ночью стремятся держаться вместе. Это сделал страх. Новый человек нуждается в новых демонах. Апатия равносильна смерти. Пусть они увидят лицо зла - сатанистов, не только возглавляющих правительства, банки и школы, но и стремящихся с помощью своей безбожной науки стереть с лица земли сам Дом Божий. Порок проник во все поры общества, и люди должны постоянно быть начеку. Ищите добро! Станьте сами этим добром!
     Наступила тишина, и в душе камерария зажглась надежда, что они наконец все поняли. Иллюминаты покинули наш мир. Орден "Иллюминати" давно почил, остался лишь миф о нем. Камерарий вернул его к жизни как напоминание. Те, кто знал историю сообщества, вспомнили о когда-то творимом им зле. А те, кто ничего не слышал об иллюминатах, узнав о них, изумились своей собственной слепоте. Древние демоны вернулись, чтобы разбудить впавший в летаргию мир.
     - Но... но клейма?! - Голос Мортати дрожал от ярости.
     Камерарий не ответил. Старому кардиналу не дано было знать, что клейма были конфискованы Ватиканом более века назад. С тех пор они забытыми пылились в папском хранилище в палатах Борджиа. В этом реликварии находились предметы, которые, по мнению церкви, было опасно показывать кому-либо, кроме самих пап.
     Почему они скрывали от людских глаз то, что внушает страх? Ведь страх приводит людей к Богу!
     Ключ от хранилища переходил от одного папы к другому, однако камерарий Карло Вентреска похитил его и проник в реликварии. Содержимое его завораживало. Там находились рукописи четырнадцати неопубликованных книг Библии - так называемых апокрифов. Он увидел там третье пророчество Фатимы. Первые два пророчества сбылись, а третье было настолько ужасающим, что церковь не осмеливалась его обнародовать. Помимо этого, камерарий обнаружил в хранилище целую коллекцию предметов, имеющих отношение к братству "Иллюминати". В коллекции хранились ответы на все тайны сообщества. Эти ответы церковь получила, изгнав иллюминатов из Рима. Путь просвещения... Хитроумные уловки главного скульптора Ватикана Бернини... Запись издевательств в адрес церкви, которые допускали ведущие ученые Европы, собираясь в своем Храме Света в замке Святого ангела. В этом собрании находился и пятиугольный ларец с шестью железными клеймами. Одним из этих клейм и был мифический "Ромб иллюминати". Все это было частью древней истории Ватикана, о которой предпочитали забыть. Однако камерарий с этим не соглашался.
     - Но антивещество... - сказала Виттория. - Вы поставили под угрозу само существование Ватикана.
     - Когда Бог на вашей стороне, никакого риска нет, - ответил Карло Вентреска. - А это было Божье дело.
     - Вы - сумасшедший! - воскликнула девушка.
     - Миллионы получили спасение.
     - Погибли люди!
     - Но были спасены души!
     - Скажите это моему отцу и Максу Колеру!
     - Люди должны были увидеть высокомерное бездушие ЦЕРНа. Разве не вы создали каплю, способную превратить в пар несколько городских кварталов? И вы еще осмеливаетесь называть меня сумасшедшим! - Камерарий почувствовал, как в нем нарастает гнев. - Те, кто верит, проходят ради Создателя через великие испытания! Бог потребовал от Авраама принести в жертву свое дитя! Бог повелел Иисусу пройти через распятие! И теперь, когда мы смотрим на изображение распятого Христа - окровавленного и страдающего, - мы вспоминаем о могуществе сил зла. Это заставляет наши сердца быть бдительными! Раны на теле Христовом являются напоминанием о силах тьмы! Раны на моем теле вопиют о том, что зло живо. Но одновременно они возвещают и о том, что дело Божие восторжествует!
     Его крик замер, эхом отразившись от дальней стены Сикстинской капеллы, после чего под ее сводами воцарилась мертвая тишина. Казалось, что остановилось само время. За спиной камерария видна была картина Страшного суда, какой ее представлял себе Микеланджело... Иисус сбрасывал грешников в ад. На глаза Мортати навернулись слезы.
     - Что же ты натворил, Карло? - шепотом спросил он, закрыв глаза. По щекам старика катились слезы. - Неужели и его святейшество...
     Под сводами капеллы раздался вздох многих людей, и во вздохе этом слышалась невыразимая боль. Все находящиеся в Сикстинской капелле до этого момента старались не думать о смерти понтифика.
     Да, папа скончался от яда.
     - Гнусный лжец! - бросил камерарий.
     - О чем ты? - спросил потрясенный Мортати. - Он был человеком кристальной честности! И он... так тебя любил.
     - А я его!
     О, как я его любил! Но он предал мою любовь! Он нарушил обет, данный Богу!
     Камерарий знал, что сейчас они его не понимают, но, когда он им все расскажет, весь ужас содеянного покойным понтификом дойдет до их сознания. Они увидят, что его святейшество был одним из самых мерзких лжецов за всю историю церкви. Камерарий помнил все подробности той ужасной ночи. Он только что привез из ЦЕРНа новость об акте Творения, совершенном Леонардо Ветра, и об ужасающей мощи антивещества. Камерарий не сомневался, что понтифик увидит всю опасность, которую несет с собой это открытие, но святой отец не узрел в этом научном прорыве ничего, кроме надежды. Он даже сказал, что Ватикан мог бы финансировать работу Ветра. По мнению понтифика, это было бы жестом доброй воли по отношению к научным исследованиям, обещающим благие духовные последствия.
     Безумие! Неужели Ватикан будет оплачивать работу, которая превратит церковь в ненужный пережиток? Работу, которая приведет к распространению оружия массового уничтожения? Оружия, которое убило маму...
     - Нет... вы не смеете этого допустить! - выкрикнул камерарий.
     - Я в неоплатном долгу перед наукой, - ответил папа. - Есть нечто такое, что я скрывал всю свою жизнь. Когда я был молодым, наука преподнесла мне замечательный подарок. И об этом даре я никогда не забывал.
     - Не понимаю. Чем наука могла одарить человека, посвятившего свою жизнь Богу?
     - Все очень сложно, - ответил папа, - и для того, чтобы ты меня понял, потребуется время. Но есть один простой факт, который тебе следует знать. Я скрывал его все эти годы. Думаю, настало время поделиться с тобой моей тайной.
     После этого понтифик сообщил ему ужасную правду.

Глава 132

     Камерарий, сжавшись и подтянув колени к подбородку, лежал в пыли перед гробницей святого Петра. В Некрополе было прохладно, но холод ускорял свертывание крови, сочившейся из ран, которые он нанес себе сам. Его святейшество здесь его не найдет. Здесь его никто не сможет найти...
     "Все очень сложно, - продолжали звучать в его мозгу слова папы, - и для того, чтобы ты меня понял, потребуется время".
     Но камерарий знал, что никакое время не поможет ему понять.
     "Лжец! А я так верил в тебя! БОГ верил в тебя!"
     Понтифик единым словом разрушил тот мир, в котором он жил. Все то хорошее, что видел камерарий в своем наставнике, в один миг оказалось разбитым вдребезги. Страшная правда с такой силой пронзила сердце клирика, что, выбежав из папского кабинета, он едва не потерял сознание. В коридоре его стошнило.
     - Подожди! - кричал ему вслед понтифик. - Дай мне тебе все объяснить!
     Но камерарий убежал прочь. Да и как мог его святейшество рассчитывать на то, что камерарий как ни в чем не бывало сможет теперь выносить его общество?! А что, если еще кто-то узнает об этом ужасном грехе? Страшно подумать, какой удар это нанесет церкви! Ведь это означает, что данный папой священный обет ровным счетом ничего не стоит.
     Им овладело безумие. Оно гремело в его ушах вплоть до того момента, когда он очнулся у подножия гробницы святого Петра. Именно в этот момент к нему впервые явился разгневанный Господь. Гнев Творца был страшен.
     Я ТВОЙ БОГ, И Я ЖАЖДУ МЕСТИ!
     После этого они вдвоем принялись строить планы. Вместе им удастся спасти церковь и восстановить веру в этом безбожном мире. Зло проникло повсюду. А мир отказывается его замечать! Действуя вдвоем, они сумеют сорвать со зла все покровы, и люди прозреют... Бог восторжествует! Ужас и надежда! Испытав их, мир снова уверует!
     Первое испытание, предложенное ему Творцом, оказалось не столь страшным, как предполагал камерарий. Он должен будет всего-навсего проскользнуть в папскую спальню... наполнить шприц... и закрывать ладонью рот лжеца, пока тот будет биться в предсмертных конвульсиях. В лунном свете он увидит вылезающие из орбит глаза грешника, пытающегося ему что-то объяснить.
     Но эти объяснения никому не нужны.
     Папа уже сказал более чем достаточно.

Глава 133

     - У папы был ребенок, - обличительным тоном произнес камерарий, стоя рядом с алтарем Сикстинской капеллы.
     Эти три коротких слова произвели впечатление разорвавшейся бомбы. Казалось, все кардиналы отреагировали на заявление клирика совершенно одинаково. В обращенных на камерария взглядах осуждение сменилось чувством глубокого отвращения. Но в глубине души они молили Бога представить доказательства того, что священник ошибается.
     У папы был ребенок...
     Лэнгдон испытал такое же потрясение, как и все остальные. Он почувствовал, как в его ладони дрогнула рука Виттории, и мозг ученого, уже отупевший от множества не имеющих ответов вопросов, принялся лихорадочно искать для себя точку опоры.
     Казалось, что слова камерария продолжали звучать под сводами Сикстинской капеллы. В горящих огнем глазах клирика Лэнгдон видел полную уверенность в истинности своего страшного обвинения. Ученый попытался убедить себя в том, что все это не более чем ночной кошмар и, проснувшись, он снова окажется в реальном мире.
     - Это грязная ложь! - выкрикнул один из кардиналов.
     - Никогда не поверю! - поддержал его другой. - Его святейшество был предан церкви, как ни один из живущих на земле людей!
     Затем заговорил Мортати, и в его голосе звучало страдание:
     -