звонила в медицинскую службу ЦЕРНа. Лэнгдон ощущал себя кораблем, находящимся на периферии урагана. Корабль качало, но настоящий шквал еще не налетел.
     "Встречайте меня в аэропорту Леонардо да Винчи", - неумолчным эхом звучали в его ушах слова Колера.
     Бесформенные тени, все утро витавшие в голове Лэнгдона, в одно мгновение приобрели осязаемые формы. Ему показалось, что в душе его распахнулась какая-то незримая дверь, а сам он только что переступил через таинственный порог. Ам-биграмма. Убийство священника-ученого. Антивещество. И теперь... цель. Упоминание аэропорта Леонардо да Винчи могло означать лишь одно... В этот момент просветления Лэнгдон понял, что перешел через Рубикон. Он поверил.
     Пять килотонн. Да будет свет.
     В атрии появились двое медиков в белых халатах. Эскулапы подбежали к Колеру, и один из них надел на директора кислородную маску. Толпившиеся вокруг кресла ученые отошли на почтительное расстояние.
     Колер сделал два длинных, глубоких вздоха, сдвинул маску в сторону, посмотрел на Лэнгдона и, все еще хватая воздух широко открытым ртом, прошептал:
     - Рим...
     - Рим? - спросила Виттория. - Значит, антивещество в Риме? Кто звонил?
     Лицо Колера исказила гримаса боли, из серых глаз покатились слезы.
     - Швейцарск... - выдавил он, задыхаясь, и закатился в страшном приступе кашля. Медики вернули кислородную маску на место. Когда они уже готовились увозить директора, тот схватил Лэнгдона за рукав.
     Лэнгдон утвердительно кивнул. Он знал, что хочет сказать больной.
     - Летите... - глухо прозвучало из-под маски. - Летите... Сообщите мне...
     Медики бегом покатили коляску.
     Виттория стояла как вкопанная, не сводя глаз с удаляющегося директора. Затем, повернувшись к Лэнгдону, она спросила:
     - Рим? Но... почему он упомянул Швейцарию? Лэнгдон положил руку ей на плечо и едва слышно прошептал:
     - Швейцарская гвардия. Верная стража Ватикана.

Глава 31

     Стратоплан "Х-33" с ревом взмыл в небо и, описав высокую дугу, помчался на юг в направлении Рима. Лэнгдон сидел в полном молчании. Последние пятнадцать минут он находился словно в тумане. Лишь сейчас, закончив рассказывать Виттории об иллюминатах и их заговоре против Ватикана, он до конца понял масштаб и значение происходящих событий.
     "Что я делаю, дьявол меня побери?! - спрашивал себя Лэнгдон. - Следовало сбежать, пока у меня имелась такая возможность!" Впрочем, в глубине души он прекрасно понимал, что такой возможности у него никогда не было.
     Его здравый смысл громко протестовал, требуя немедленно вернуться в Бостон. Однако любопытство ученого оказалось сильнее, чем призывы к благоразумию. Его многолетнее убеждение в том, что деятельность братства "Иллюминати" сошла на нет, похоже, в одно мгновение обратилось в прах. Но какая-то часть его разума требовала подтверждения. Требовала доказательств. Кроме того, в нем говорила и элементарная совесть. Колер тяжело болен, и Виттория осталась в одиночестве. Если накопленные им за многие годы познания способны помочь, то моральный долг требует, чтобы он летел в Рим.
     В Рим его звало еще и нечто иное, то, в чем Лэнгдон стыдился признаться самому себе. Ужас, который он испытал, узнав о местонахождении антивещества, объяснялся беспокойством даже не столько за жизнь многих людей, сколько за судьбу сокровищ искусства, хранившихся в Ватикане.
     Крупнейшая коллекция мировых шедевров в буквальном смысле слова находилась на бочке с порохом. 1400 залов и 20 двориков-музеев Ватикана хранили более 60 000 произведений искусства. Среди них творения древних мастеров, работы Джованни Беллини, Микеланджело, Леонардо да Винчи, Боттичелли, скульптуры Бернини. В Ватикане находятся такие памятники архитектуры, как собор Святого Петра и Сикстинская капелла.
     А во что можно оценить созданную гением Микеланджело знаменитую спиральную лестницу, ведущую в музеи Ватикана?
     Интересно, сколько еще продержится магнитное поле в ловушке?
     - Благодарю вас за то, что вы согласились прилететь в Европу, - негромко произнесла Виттория.
     Лэнгдон покинул мир видений. Виттория сидела на другой стороне прохода, разделяющего ряды кресел. Даже в холодном свете неоновых ламп нельзя было не заметить окружавшую ее ауру спокойствия и притягательность ее натуры. Девушка дышала глубоко и ровно, к ней полностью вернулось самообладание, и, движимая дочерней любовью, она теперь стремилась лишь к возмездию и восстановлению справедливости.
     У Виттории не было времени сменить шорты и топик на что-то более солидное, и в прохладном воздухе кабины ее загорелые ноги покрылись гусиной кожей. Лэнгдон, не раздумывая, снял пиджак и предложил его девушке.
     - Американское рыцарство? - произнесла она, ответив на его заботу благодарной улыбкой.
     Самолет попал в зону турбулентности, и его настолько сильно тряхнуло, что Лэнгдон даже испугался. Лишенная окон кабина снова показалась ему слишком тесной, и он попытался представить себя гуляющим по широкому полю. Какая ирония, подумал он. Ведь когда все это произошло, он как раз находился на открытом пространстве. Всепоглощающая тьма. Он прогнал нахлынувшие было воспоминания. Все это ушло в прошлое. Стало достоянием истории.
     - Вы верите в Бога, мистер Лэнгдон? - внимательно глядя на него, спросила Виттория.
     Этот вопрос поверг его в изумление. Или, если быть более точным, даже не сам вопрос, а тот серьезный тон, которым он был задан. "Верю ли я в Бога?" А ведь в глубине души он надеялся, что проведет полет, обсуждая не столь серьезные темы.
     "Духовная загадка",- подумал Лэнгдон. Именно так говорили о нем его друзья. Несмотря на многолетнее изучение религии, сам он религиозным человеком так и не стал. Он с почтением относился к могуществу веры, благотворительным делам церкви и той силе, которую придавали многим людям их религиозные убеждения... Однако полный отказ от всяких сомнений, неизбежный для истинно верующего, являлся непосильным для его разума ученого.
     - Я хочу верить, - услышал он свои слова.
     - И что же вам мешает? - без тени вызова или осуждения произнесла Виттория.
     - Все это не так просто, - фыркнул он. - Вера требует, если так можно выразиться, "актов веры". Верующий должен серьезно относиться к чудесам, не сомневаться в беспорочном зачатии и божественном вмешательстве. Кроме того, вера предписывает определенный кодекс поведения. Библия, Коран, буддийские рукописи... все они содержат практически идентичные требования, за нарушение коих установлены одинаковые наказания. В них говорится, что меня ждет ад, если я не стану следовать этому поведенческому кодексу. Мне трудно представить себе Бога, который управляет миром подобным образом.
     - Остается лишь надеяться, что вы не позволяете своим студентам так бессовестно уходить от поставленных вами вопросов.
     Это замечание застало его врасплох.
     - Что?
     - Мистер Лэнгдон, я не спрашивала вас, верите ли вы тому, что люди говорят о Боге. Я спросила: "Верите ли вы в Бога?" Это два совершенно разных вопроса. Священное Писание - это... собрание рассказов, легенд. Это история того, как человек пытался удовлетворить свою потребность в познании самого себя и всего сущего. Меня не интересуют ваши суждения о литературных произведениях. Я спрашиваю: верите ли вы в Бога? Ощущаете ли присутствие высшей силы, когда вглядываетесь в звезды? Верите ли вы всем своим существом, что темный свод над вами - творение руки Божьей?
     Лэнгдон задумался.
     - Может быть, я слишком бесцеремонна?
     - Нет. Просто я...
     - Не сомневаюсь, что вы обсуждаете вопросы веры со своими учениками.
     - Постоянно.
     - И вы, как мне кажется, выступаете в роли адвоката дьявола. Все время подливаете масло в огонь дискуссии.
     - Вам, видимо, тоже не чужда преподавательская деятельность? - улыбнулся Лэнгдон.
     - Нет, но я многому научилась у папы. Леонардо Ветра мог с одинаковым успехом представлять обе стороны петли Мёбиуса.
     Лэнгдон рассмеялся, представив себе так называемую петлю Мёбиуса - поверхность, получаемую при склеивании двух перевернутых относительно друг друга концов прямоугольной полоски. Строго говоря, петля Мёбиуса имеет всего лишь одну сторону. Впервые эту петлю Лэнгдон увидел в творениях Эшера .
     - Могу я задать вам один вопрос, мисс Ветра?
     - Зовите меня Виттория. Когда я слышу "мисс Ветра", то сразу начинаю чувствовать себя ужасно старой.
     Он подавил вздох, вдруг ощутив свой преклонный возраст, и произнес:
     - В таком случае я - Роберт.
     - У вас был ко мне вопрос.
     - Да. Что вы, будучи дочерью католического священника и одновременно ученым, думаете о религии?
     Виттория помолчала немного, отбросила упавшую на лоб прядь волос и сказала:
     - Религия подобна языку или манере одеваться. Мы всегда тяготеем к тому, с чем выросли. Но в конечном итоге все мы заявляем одно и то же. Мы говорим, что в жизни имеется скрытый смысл, и мы благодарны силе, нас создавшей.
     Слова девушки заинтриговали Лэнгдона.
     - Следовательно, вы утверждаете, что религия - будь то христианство, мусульманство или буддизм - зависит только от того, где мы родились?
     - Но разве это не очевидно?
     - В таком случае вера вообще случайное явление?
     - Ничего подобного. Вера - явление универсальное. Но методы ее познания, к которым мы прибегаем, целиком зависят от нашего выбора. Одни возносят молитвы Иисусу, другие отправляются в Мекку, а третьи изучают поведение элементарных частиц. В конечном итоге все мы заняты поиском истины, гораздо более грандиозной, чем мы сами.
     Лэнгдон пожалел, что его студенты не умеют выражать свои мысли с такой точностью. Да что там студенты! Он сам вряд ли смог бы высказать это столь же ясно.
     - А как же Бог? - спросил он. - Вы в Бога веруете?
     На сей раз Виттория молчала довольно долго.
     - Наука говорит мне, - наконец сказала она, - что Бог должен существовать. Но мой разум утверждает, что я никогда не смогу понять Бога. А сердце тем временем подсказывает, что я для этого вовсе и не предназначена.
     Четко изложено, подумал он и спросил:
     - Итак, вы полагаете, что Бог существует, но понять Его мы никогда не сможем?
     - Не Его, а Ее, - улыбнулась Виттория. - Я считаю, что аборигены Северной Америки были правы.
     - Мать Земля? - улыбнулся Лэнгдон.
     - Гея . Наша планета является организмом, а каждый из нас - его клеткой с только ей присущими функциями. И в то же время мы все взаимосвязаны. Мы служим друг другу, и одновременно мы служим целому.
     Глядя на нее, Лэнгдон вдруг почувствовал, что в нем шевельнулись чувства, которых он не испытывал уже много лет. В ее глазах таилось какое-то очарование... А голос звучал так чисто... Он ощутил, что его тянет к этой девушке.
     - Мистер Лэнгдон, разрешите мне задать вам еще один вопрос.
     - Роберт, - поправил он ее. - Когда я слышу "мистер Лэнгдон", я ощущаю себя стариком. Впрочем, я и есть старик...
     - Скажите, Роберт, если можно, как вы начали заниматься орденом "Иллюминати"?
     - Вообще-то в основе всего были деньги, - ответил он, немного подумав.
     - Деньги? - разочарованно протянула девушка. - Вы оказывали какие-то платные услуги? Давали консультации?
     Лэнгдон рассмеялся, осознав, как прозвучали его слова.
     - Нет. Я говорю не о заработке. Я говорю о деньгах как о банкнотах.
     С этими словами он достал из кармана брюк несколько купюр и выбрал из них бумажку достоинством в один доллар.
     - Я увлекся изучением этого культа после того, как обнаружил, что американская валюта просто усыпана символами иллюминатов.
     Виттория взглянула на него из-под полуопущенных ресниц. Она, видимо, не до конца понимала, насколько серьезно следует воспринимать эти слова.
     - Посмотрите на оборотную сторону, - сказал он, протягивая ей банкноту. - Видите большую печать слева?
     - Вы имеете в виду пирамиду? - перевернув долларовую бумажку, спросила Виттория.
     - Именно. Какое значение, по вашему мнению, могла иметь пирамида для истории США?
     Девушка в ответ пожала плечами.
     - Вот именно, - продолжил Лэнгдон. - Абсолютно никакого.
     - Тогда почему же она смогла стать центральным символом Большой государственной печати? - нахмурившись, спросила Виттория.
     - Мрачный зигзаг истории, - ответил Лэнгдон. - Пирамида - оккультный символ, представляющий слияние сил, устремленных вверх, к источнику абсолютного Света. Теперь внимательно посмотрите на то, что изображено чуть выше пирамиды.
     - Глаз в треугольнике, - ответила Виттория, изучив банкноту.
     - Этот символ называется trinacria. Вам доводилось раньше видеть глаз в треугольнике?
     - Да, - немного помолчав, сказала девушка. - Но я не помню...
     - Он изображен на эмблемах масонских лож во всем мире.
     - Значит, это масонский символ?
     - Нет. Это символ иллюминатов. Члены братства называют его "сияющая дельта". Призыв к постоянным изменениям и просвещению. Глаз означает способность иллюминатов проникать в суть вещей, а треугольником также обозначается буква греческого алфавита "дельта", которая является математическим символом...
     - Изменения, эволюции, перехода к...
     - Я совсем забыл, что беседую с ученым, - улыбнулся Лэнгдон.
     - Итак, вы хотите сказать, что большая печать Соединенных Штатов призывает к переменам и проникновению в суть вещей?
     - Или, как сказали бы некоторые, к Новому мировому порядку.
     Витторию эти слова Лэнгдона несколько удивили, но, вглядевшись в банкноту, она протянула:
     - Под пирамидой написано: "Novus... Ordo..."
     - "Novus Ordo Seculorum", - подхватил американец. - Что означает "Новый секулярный порядок".
     - Секулярный в смысле "нерелигиозный"?
     - Да. Именно нерелигиозный. В этой фразе ясно выражены цели ордена "Иллюминати", и в то же время она кардинально противоречит напечатанным рядом с ней словам: "Мы веруем в Бога".
     - Но каким образом вся эта символика смогла появиться на самой могущественной валюте мира? - обеспокоено спросила Виттория.
     - Большинство исследователей считают, что за этим стоял вице-президент Соединенных Штатов Генри Уоллес. Он занимал место на верхних ступенях иерархической лестницы масонов и, вне всякого сомнения, имел контакты с иллюминатами. Был ли он членом сообщества или просто находился под его влиянием, никто не знает. Но именно Уоллес предложил президенту этот вариант большой печати.
     - Но каким образом? И почему президент с этим согласился?
     - Президентом в то время был Франклин Делано Рузвельт, и Уоллес сказал ему, что слова "Novus Ordo Seculorum" означают не что иное, как "Новый курс" .
     - И вы хотите сказать, что Рузвельт дал команду казначейству печатать деньги, не обратившись за советом к другим экспертам? - с сомнением спросила Виттория.
     - В этом не было нужды. Они с Уоллесом были словно родные братья.
     - Братья?
     - Загляните в свои книги по истории, - с улыбкой произнес Лэнгдон. - Франклин Делано Рузвельт был известнейшим масоном.

Глава 32

     Лэнгдон затаил дыхание, когда "Х-33" широкой спиралью пошел на снижение в международном аэропорту Рима, носящем имя Леонардо да Винчи. Виттория сидела с закрытыми глазами. Создавалось впечатление, что она усилием воли пытается держать себя в руках. Летательный аппарат коснулся посадочной полосы и покатил к какому-то частному ангару.
     - Прошу извинить за долгое путешествие, - сказал появившийся из кабины пилот. - Мне пришлось сдерживать бедняжку, чтобы снизить шум двигателя при полете над населенными районами.
     Лэнгдон взглянул на часы. Оказалось, что полет продолжался тридцать семь минут.
     Открыв внешний люк, пилот спросил:
     - Кто-нибудь может мне сказать, что происходит? Виттория и Лэнгдон предпочли промолчать.
     - Ну и ладно, - безо всякой обиды произнес пилот. - В таком случае я останусь в кабине и буду в одиночестве наслаждаться музыкой.
     При выходе из ангара им в глаза брызнули яркие лучи предвечернего солнца, и Лэнгдон перебросил свой твидовый пиджак через плечо. Виттория подняла лицо к небу и глубоко вздохнула, словно солнечные лучи заряжали ее какой-то таинственной телепатической энергией.
     Средиземноморье, подумал уже начинающий потеть Лэнгдон.
     - Не кажется ли вам, что для комиксов вы немного староваты? - не поворачиваясь, неожиданно спросила Виттория.
     - Простите, не понимаю...
     - Ваши часы. Я обратила на них внимание еще в самолете.
     Лэнгдон слегка покраснел. Ему уже не раз приходилось вставать на защиту своих ручных часов. Эти коллекционные часы с изображением Микки-Мауса на циферблате еще в детстве подарили ему родители. Несмотря на глупый вид мышонка, ручонки которого служили стрелками, Лэнгдон никогда не расставался с этими часами. Часы были водонепроницаемыми, а цифры светились в темноте, что было очень удобно при плавании в бассейне и во время поздних прогулок по неосвещенным дорожкам университетского кампуса. Когда студенты говорили о некоторой экстравагантности эстетических пристрастий своего профессора, тот неизменно отвечал, что носит Микки как символ своей душевной молодости.
     - Шесть часов вечера, - сказал он.
     - Думаю, что экипаж для нас уже подан, - продолжая смотреть в небо, заметила Виттория.
     Лэнгдон услышал в отдалении шум двигателя. Когда он поднял глаза, сердце у него упало. С севера на небольшой высоте, почти над самой взлетной полосой, к ним приближался вертолет. Во время экспедиции в Андах, когда он занимался поисками линий Наска  в южном Перу, ему пришлось летать на вертолете, и никакого удовольствия от этих полетов он, надо сказать, не получил. Летающая обувная коробка. Пресытившись впечатлениями от двух полетов в стратоплане, Лэнгдон очень надеялся на то, что Ватикан пришлет за ними автомобиль.
     Но его надежды не сбылись.
     Вертушка снизила скорость, повисела несколько мгновений над их головами и начала спуск на посадочную полосу. Машина была окрашена в белый цвет, а на ее борту был изображен герб: два скрещенных ключа на фоне папской тиары. Лэнгдон прекрасно знал этот священный символ святого престола. Сейчас это была правительственная печать, а престолом в буквальном смысле слова являлся древний трон Святого Петра.
     "Святая вертушка", - подумал Лэнгдон, наблюдая за приземляющимся вертолетом. Он совсем забыл, что Ватикан имеет в своем распоряжении несколько подобных аппаратов: для доставки папы в аэропорт, на встречи с паствой и для полетов в летнюю резиденцию святейшего в Гандольфо. Окажись он на месте папы, Лэнгдон определенно предпочел бы путешествовать на автомобиле.
     Пилот выпрыгнул из кабины и быстрым шагом направился к ним по бетону аэродрома.
     Пришло время волноваться Виттории.
     - Неужели нам придется с ним лететь? - тревожно спросила она.
     - Лететь иль не лететь - вот в чем вопрос, - продекламировал Лэнгдон, целиком разделяя тревогу девушки.
     Пилот выглядел так, словно готовился выйти на сцену в одной из шекспировских пьес. Его камзол с пышными рукавами был разрисован широкими вертикальными ярко-синими и золотыми полосами. Цвета панталон и гетр полностью повторяли раскраску верхней части одеяния. На ногах у него были черные туфли, чем-то напоминающие домашние тапочки. На голове пилота красовался черный фетровый берет.
     - Традиционная униформа швейцарских гвардейцев, - пояснил Лэнгдон. - Этот фасон придумал сам Микеланджело. - Когда пилот приблизился, американец поморщился и добавил: - Не самое лучшее из его творений, надо сказать.
     Несмотря на столь ослепительный наряд, пилот всем своим видом демонстрировал, что дело знает. Он двигался к ним решительным шагом и имел выправку американского морского пехотинца. Лэнгдон читал о том, насколько строго проходит отбор в швейцарскую гвардию. Гвардейцы набирались в четырех католических кантонах Швейцарии. Каждый из претендентов должен был быть холостяком 19-30 лет, ростом не менее 180 см, уже отслужившим в швейцарской армии. Папская гвардия считалась самой