тво "Иллюминати"?
     - Я беру на себя левое полукружие, - сказала Виттория, обводя рукой одну сторону зала. - А вам оставляю правое. Встретимся через сто восемьдесят градусов.
     Виттория двинулась влево, и Лэнгдон, с новой силой ощутив весь ужас своего положения, невесело улыбнулся. Он пошел направо, и ему казалось, что вслед ему раздался шепот: "Спектакль начнется в восемь часов. Невинные жертвы на алтаре науки. Один кардинал каждый час. Математическая прогрессия смерти. В восемь, девять, десять, одиннадцать... и в полночь". Лэнгдон снова посмотрел на часы. 7:52. Осталось всего восемь минут.
     На пути к первой нише Лэнгдон прошел мимо гробницы одного из католических правителей Италии. Его саркофаг, как это часто бывает в Риме, стоял под углом к стене. Группа иностранных туристов с недоумением взирала на эту, с их точки зрения, нелепость. Лэнгдон не стал тратить время на то, чтобы разъяснять причины. Дело в том, что по христианскому обычаю все захоронения должны быть ориентированы так, чтобы покойники смотрели на восток, и обычай частенько вступал в противоречие с требованиями архитектуры. Американец улыбнулся, вспомнив, как этот предрассудок совсем недавно обсуждался на его семинаре по проблемам религиозной символики.
     - Но это же полная нелепость! - громко возмущалась одна из студенток. - Почему церковь хочет, чтобы мертвецы смотрели на восходящее солнце? Ведь мы же говорим о христианах, а не... о солнцепоклонниках!
     - Мистер Хитцрот! - воскликнул Лэнгдон, который в этот момент расхаживал у доски, жуя яблоко.
     Дремлющий в последнем ряду студент даже подпрыгнул от неожиданности.
     - Кто? Я?
     - Вы, вы, - подтвердил Лэнгдон и, указывая на прикрепленную к стене репродукцию какой-то картины периода Ренессанса, продолжил: - Кто, по вашему мнению, человек, преклонивший колени перед Творцом?
     - Хм-м... Какой-то святой, видимо.
     - Превосходно. А откуда вам стало известно, что это - святой?
     - У него над головой нимб.
     - Прекрасно. И этот золотой нимб вам ничего не напоминает?
     - Напоминает, - расплылся в широкой улыбке Хитцрот. - Это похоже на те египетские штуки, которые мы изучали в прошлом семестре. Как их там?.. Ах да! Солнечные диски!
     - Благодарю вас, Хитцрот. Можете спать дальше, - милостиво произнес Лэнгдон и, поворачиваясь к классу, продолжил: - Нимбы, как и многие иные символы христианства, позаимствованы у древних египтян, которые поклонялись солнцу. В христианстве можно найти массу отголосков этой старинной религии.
     - Простите, - не сдавалась девица в первом ряду, - я регулярно хожу в церковь и не вижу, чтобы там поклонялись солнцу.
     - Неужели? Скажите, какое событие вы отмечаете двадцать пятого декабря?
     - Рождество. Рождение Иисуса Христа.
     - Однако, согласно Библии, Спаситель был рожден в марте. С какой стати мы отмечаем день его появления на свет в декабре?
     В аудитории воцарилось молчание.
     - На двадцать пятое декабря, друзья мои, - улыбнулся Лэнгдон, - приходился древний языческий праздник, именовавшийся sol invictus, что на нашем языке означает "непобедимое солнце". И это, как вам, видимо, известно, - день зимнего солнцеворота, тот замечательный момент, когда солнце возвращается к нам и дни становятся длиннее. - Лэнгдон откусил от яблока кусок, прожевал его и продолжил: - Конкурирующие религии частенько присваивают существующие у противной стороны праздники, дабы облегчить переход к новой вере. Этот процесс, именуемый transmutatum, позволяет людям избежать потрясений при адаптации к новой для них религии. Верующие продолжают отмечать прежние праздники, возносить молитвы в знакомых местах и пользоваться привычными символами... они просто замещают одного бога другим.
     Эти слова привели девицу в первом ряду в полную ярость.
     - Вы хотите сказать, что христианство есть не что иное, как солнцепоклонство, но только в иной упаковке?!
     - Вовсе нет. Христианство позаимствовало свои ритуалы не только у солнцепоклонников. Канонизация, например, отражает обряд рождения "новых богов", описанный древними авторами. Практика "съедения божества" - наше Святое причастие - встречается у ацтеков. Даже умирающий на кресте за наши грехи Христос - концепция, как утверждают некоторые исследователи, не только христианская. Согласно традициям ранних адептов Кецалькоатля , юноша приносил себя в жертву, искупая грехи других членов общества.
     - Но хоть что-нибудь в христианстве является оригинальным? - испепеляя профессора взглядом, спросила девица.
     - В любой организованной религии оригинального крайне мало. Религии не рождаются на пустом месте. Они произрастают одна из другой. Современные верования являют собой своего рода коллаж... вобравший в себя все попытки человечества постичь суть божественного.
     - Постойте, постойте! - возник окончательно проснувшийся мистер Хитцрот. - Я обнаружил в христианстве то, что является совершенно оригинальным. Как насчет изображения Бога? Христиане никогда не представляли Творца в виде ястреба или чудища, какими изображали своих божеств ацтеки. Одним словом, наш Создатель никогда не имел облика странного или ужасного. Напротив, он всегда представлялся благообразным старцем с седой бородой. Итак, образ нашего Бога есть явление оригинальное, не так ли?
     - Когда недавно обращенные христиане отказывались от своих богов - языческих, греческих, римских или иных, - они постоянно задавали вопрос, как выглядит их новое верховное божество, - с улыбкой произнес Лэнгдон. - Церковь, со свойственной ей мудростью, избрала на эту роль одну из самых могущественных и почитаемых фигур... наиболее узнаваемое лицо в истории человечества.
     - Старика с белой развевающейся бородой? - скептически спросил Хитцрот.
     Лэнгдон показал на сонм древних богов, изображенных на прикрепленном к стене плакате. Во главе их восседал старец с белой, развевающейся по ветру бородой.
     - А Зевс вам никого не напоминает? - спросил Лэнгдон.
     Прозвучал звонок, и занятия на этом закончились.
     - Добрый вечер, - произнес за его спиной мужской голос.
     От неожиданности Лэнгдон едва не подпрыгнул. Голос вернул его назад в Пантеон. Оглянувшись, он увидел пожилого человека в синей сутане с красным крестом на груди. Продемонстрировав в улыбке не совсем здоровые зубы, человек спросил с сильным тосканским акцентом:
     - Ведь вы же англичанин? Не так ли?
     - Вообще-то нет, - почему-то смущенно ответил Лэнгдон. - Я американец.
     Настала очередь смущаться незнакомцу.
     - Простите меня ради Бога, - сказал он. - Вы так хорошо одеты, что я решил... Примите мои извинения.
     - Чем могу вам помочь? - спросил Лэнгдон. Неожиданное появление служки испугало американца, и сердце его колотилось, никак не желая успокаиваться.
     - Я надеялся, что это мне удастся вам помочь. Я выступаю здесь в качестве чичероне. - С гордостью указав на выданный городом официальный значок, он добавил: - Мой долг сделать так, чтобы ваше пребывание в Риме доставило вам максимальное удовольствие.
     "Максимальное удовольствие? Такого удовольствия, находясь в Риме, я не испытывал никогда, - подумал американец, - и, надеюсь, не испытаю впредь".
     - Вы кажетесь мне весьма достойным человеком, - льстиво произнес гид, - и вопросы культуры вас интересуют значительно больше, чем остальных туристов. Если желаете, я мог бы рассказать вам об истории этого восхитительного сооружения.
     - Это очень мило с вашей стороны, - вежливо улыбнулся Лэнгдон, - но поскольку я сам профессионально занимаюсь историей культуры...
     - Замечательно! - Глаза чичероне засияли так, словно он только что выиграл главный приз в лотерее. - В таком случае вы наверняка получите удовольствие от моего рассказа! Пантеон, - начал свою заученную речь гид, - был сооружен Марком Агриппой в 27 году до Рождества Христова...
     - И перестроен императором Адрианом в 120 году нашей эры, - перебил тосканца Лэнгдон.
     - Купол Пантеона оставался самым большим безопорным сооружением подобного рода до тех пор, пока в 1960 году в Новом Орлеане не был построен стадион, известный под названием "Супердоум".
     Лэнгдон застонал. Этого человека невозможно было остановить.
     - ...а в пятом веке один теолог назвал Пантеон Домом дьявола. Он считал, что отверстие в крыше является вратами для демонов.
     Лэнгдон отключил слух и обратил взор на круглое окно в куполе. Вспомнив предположение Виттории о возможном способе убийства, он представил, как из дыры над его головой вываливается заклейменный кардинал и с глухим стуком падает на мраморный пол. И это событие должно привлечь внимание прессы. Кажется, так выразился убийца. Лэнгдон огляделся в поисках репортеров. Таковых в Пантеоне не оказалось. Поняв, что теория Виттории не выдерживает критики и что подобный трюк является полным абсурдом, американец тяжело вздохнул.
     Лэнгдон продолжил осмотр, а лектор, не прекращая бубнить, тащился за ним по пятам, словно преданный пес. Это еще раз подтверждает, подумал американец, что в мире нет ничего хуже, чем влюбленный в свое дело специалист по истории искусств.
     На противоположной стороне зала Виттория с головой ушла в собственное расследование. Девушка впервые осталась одна с того момента, когда услышала о смерти отца. Только сейчас до нее наконец полностью дошла страшная реальность последних восьми часов ее жизни. Отца убили. Убили неожиданно и жестоко. Почти такую же боль причиняло ей и то, что труд всей жизни отца оказался оскверненным, став оружием в руках террористов. Виттория чувствовала себя виноватой в том, что именно она изобрела способ хранения антивещества и это изобретение позволило доставить разрушительную материю в Ватикан. Пытаясь помочь отцу в его поисках истины, она невольно стала соучастницей страшного, сеющего хаос заговора.
     Как ни странно, но единственным ее утешением стало присутствие в ее жизни практически незнакомого ей иностранца. Роберта Лэнгдона. Его взгляд вселял в ее душу необъяснимый покой... так же, как гармония океана, на берегах которого она находилась еще этим утром. Девушку радовало, что этот человек оказался рядом с ней. И дело было не только в том, что он внушал ей надежду и придавал дополнительную силу. Тренированный и быстрый ум этого человека повышал шансы на то, что убийцу отца удастся схватить.
     Виттория продолжала поиски, передвигаясь по окружности зала. Все ее помыслы теперь были направлены на месть. Являясь исследователем всех форм жизни на Земле, она хотела видеть убийцу отца мертвым. Никакой поток доброй кармы не мог сегодня заставить ее подставить для удара другую щеку. Ее итальянская кровь закипала чувствами, которые ранее девушка никогда не испытывала, и это ее тревожило. Виттории казалось, что сицилийские предки нашептывают ей на ухо одно-единственное слово... Вендетта. Впервые в жизни Виттория поняла, что такое желание кровной мести.
     Невольно ускорив шаги под влиянием обуревавших ее чувств, она подошла к гробнице Рафаэля Санти. Даже на расстоянии она заметила, что к этому человеку здесь относились особенно тепло. Его саркофаг был встроен в стену, и надгробие в отличие от всех других закрывал щит из плексигласа. За этим прозрачным экраном находилась надпись:

     Рафаэль Санти 1483-1520

     Виттория внимательно изучила захоронение, а затем прочитала то, что было написано на табличке, прикрепленной к стене рядом с гробницей.
     Не веря своим глазам, она снова перечитала единственную содержащуюся в ней фразу.
     Затем еще раз.
     И еще.
     Через мгновение она уже мчалась по мраморному полу, выкрикивая на бегу:
     - Роберт! Роберт!!!

Глава 62

     Продвижению Лэнгдона вдоль стены Пантеона мешал тащившийся за ним по пятам и не перестававший болтать чичероне. Когда американец собрался обследовать очередную нишу, гид восторженно воскликнул:
     - Я вижу, что вы восхищены этими углублениями в стенах! А вам известно, что купол кажется невесомым потому, что толщина стен к потолку постепенно уменьшается?
     Лэнгдон кивнул, хотя и не слышал ни слова, так как уже приготовился осматривать следующую нишу. Неожиданно он почувствовал, что кто-то сзади схватил его за руку. Это была Виттория. Задыхаясь от волнения, девушка молча тянула его за рукав. Она обнаружила тело, подумал Лэнгдон, увидев на ее лице выражение ужаса. В этот миг он и сам ощутил страх.
     - О, ваша супруга! - воскликнул чичероне, безмерно обрадовавшись появлению еще одного слушателя. Указав на короткие шорты в обтяжку и на альпийские ботинки, он произнес: - Теперь я могу с уверенностью сказать, что передо мной американка.
     - Я итальянка, - бросила Виттория.
     - О Боже! - Появившаяся на губах гида улыбка почему-то сразу потухла.
     - Роберт, - прошептала девушка, стараясь держаться спиной к экскурсоводу, - где "Диаграмма" Галилея? Я должна ее увидеть.
     - О, "Diagramma"! - вступил чичероне, видимо, не желая упускать нить разговора. - Великий Боже! Вы, друзья мои, похоже, блестяще знаете историю. Однако, к сожалению, этот документ для обозрения закрыт. Он хранится в секретном архи...
     - Извините, - прервал его Лэнгдон. Паническое состояние Виттории и его выбило из колеи. Ученый отвел девушку чуть в сторону и осторожно вытащил "Диаграмму" из внутреннего кармана пиджака. - В чем дело? - спросил он.
     - Когда была напечатана эта работа? - спросила Виттория, пробегая глазами листок.
     Гид снова оказался с ними рядом. Он с широко открытым ртом взирал на документ.
     - Не может быть... Это же не...
     - Репродукция для туристов, - бросил Лэнгдон. - Благодарю вас за интересный рассказ. А теперь мне и моей жене надо несколько минут побыть одним.
     Чичероне попятился назад, не сводя глаз с листка.
     - Мне нужна дата, - повторила Виттория. - Когда "Диаграмма" увидела свет?
     Лэнгдон указал на римские цифры внизу страницы и сказал:
     - Это дата публикации. Так в чем все же дело?
     - 1639 год, - прошептала Виттория.
     - Да. И что же из этого следует? Что здесь не так?
     - Мы, Роберт, попали в беду - беду очень серьезную, - сказала девушка, и Лэнгдон увидел в ее глазах настоящую тревогу. - Даты не сходятся.
     - Какие даты?
     - Даты на гробнице Рафаэля. До 1759 года его прах покоился в другом месте. Прошло более ста лет со времени публикации "Диаграммы"!
     Лэнгдон смотрел на нее, пытаясь понять, что она хочет сказать.
     - Этого не может быть, - ответил он. - Рафаэль умер в 1520 году, задолго до появления "Диаграммы".
     - Да. Но похоронили его здесь значительно позднее.
     - Не понимаю, о чем вы, - сказал Лэнгдон. Он никак не мог взять в толк слова девушки.
     - Я только что прочитала, что тело Рафаэля как одного из наиболее выдающихся итальянцев было перенесено в Пантеон в 1759 году.
     Когда эти слова полностью дошли до сознания Лэнгдона, ему показалось, что из-под его ног неожиданно выдернули ковер.
     - В то время, когда были написаны стихи, могила Рафаэля находилась в каком-то ином месте. В то время Пантеон не имел никакого отношения к художнику!
     - Но это... означает... - едва сумел выдохнуть Лэнгдон.
     - Именно! Это означает, что мы находимся не в том месте!
     У Лэнгдона так сильно закружилась голова, что он даже пошатнулся.
     - Невозможно... Я был уверен...
     Виттория подбежала к гиду и, схватив его за рукав, подвела к американцу со словами:
     - Простите, синьор. Где находилось тело Рафаэля в XVII веке?
     - Урб... в Урбино, - заикаясь, выдавил потрясенный чичероне. - На его родине.
     - Невозможно! - выругавшись про себя, произнес Лэнгдон. - Алтари науки братства "Иллюминати" находились в Риме! Я в этом уверен!
     - "Иллюминати"? - едва слышно выдохнул итальянец, глядя на документ в руках Лэнгдона. - Кто вы такие?
     Виттория взяла инициативу в свои руки.
     - Мы ищем то, что может называться гробницей Санти. Она должна находиться здесь, в Риме. Вы не знаете, что это может быть?
     - В Риме имеется только одна гробница Рафаэля, - растерянно ответил гид.
     Лэнгдон попытался привести в порядок свои мысли, но разум отказывался ему повиноваться. Если в 1655 году могилы Рафаэля в Риме не было, то что имел в виду поэт, говоря: "Найди гробницу Санти..."? Что, черт побери, это может быть? Думай! Думай!
     - Может быть, существовали и другие художники по фамилии Санти? - спросила Виттория.
     - Я, во всяком случае, о таких не слышал, - пожал плечами гид.
     - Может быть, были другие известные люди с такой же фамилией?
     Итальянец, судя по его виду, был уже готов бежать от них как можно дальше.
     - Нет, мадам. Я знаю лишь одного Рафаэля Санти, и он был архитектором.
     - Архитектором? - удивилась Виттория. - А я-то думала, что Рафаэль был художником.
     - Он был и тем и другим, естественно. Они все были разносторонними людьми. Микеланджело, Леонардо да Винчи, Рафаэль...
     Лэнгдон не знал, что натолкнуло его на эту мысль - слова гида или изысканный вид гробниц у стен. Впрочем, это не важно. Главное, что он понял. Санти был архитектором. Эти слова, видимо, послужили катализатором, и мысли посыпались одна за другой, как падающие кости домино. Архитекторы Ренессанса либо творили для больших храмов, славя Бога, либо увековечивали выдающихся людей, ваяя для них роскошные гробницы. Гробница Санти? Неужели правда? Перед его мысленным взором быстро, как в калейдоскопе, сменяя друг друга, возникали различные образы...
     "Мона Лиза" да Винчи.
     "Кувшинки" Моне.
     "Давид" Микеланджело.
     Гробница Санти...
     - Санти построил гробницу, - произнес он.
     - Что? - обернулась к нему Виттория.
     - В четверостишии говорится не о том месте, где похоронен Рафаэль, а о гробнице, которую он построил.
     - Не понимаю, о чем вы...
     - Я неправильно интерпретировал ключ. Мы должны искать не могилу Рафаэля, а гробницу, которую он соорудил для другого человека. Не понимаю, как я об этом не подумал. Ведь добрая половина скульптур Ренессанса и барокко была изваяна для надгробий. Рафаэль наверняка спроектировал и соорудил сотни гробниц, - закончил ученый с печальной улыбкой.
     - Сотни? - с невеселым видом переспросила Виттория.
     - Да.
     - И как же, профессор, мы найдем ту, которая нам нужна?
     Лэнгдон в полной мере ощутил свою неполноценность. О деятельности Рафаэля он знал постыдно мало. Все было бы гораздо проще, если бы речь шла о Микеланджело. Искусство же Санти никогда особенно не впечатляло американца. Он мог назвать всего пару самых знаменитых гробниц, сооруженных по проекту Рафаэля, но как они выглядят, Лэнгдон не знал.
     Почувствовав смятение американца, девушка повернулась к гиду, который потихоньку отодвигался от странной парочки. Она схватила его за рукав и, притянув к себе, сказала:
     - Мне нужно найти гробницу, спроектированную и сооруженную Рафаэлем.
     - Но он построил их великое множество, - ответил уже пребывавший в явном отчаянии чичероне. - Кроме того, вы, наверное, имеете в виду не гробницу, а часовню, построенную им. Над захоронением или рядом с ним архитекторы всегда сооружали часовню.
     Лэнгдон понял, что гид прав.
     - Не могли бы вы назвать одну-две самые известные в Риме часовни, воздвигнутые по проекту Рафаэля?
     - Их в Риме очень много, синьор, - пожал плечами гид.
     - "Найди гробницу Санти с дьявольской дырою", - прочитала Виттория первую строку четверостишия и спросила: - Это вам о чем-нибудь говорит?
     - Абсолютно ни о чем.
     Лэнгдон поднял голову. Как он мог забыть! Ведь ключевые слова в этой строке - "дьявольская дыра"!
     - Припомните, - сказал он, - не было ли отверстия в крыше одной из часовен, сооруженных по проекту Санти?
     - Насколько я понимаю, Пантеон в этом отношении уникален. Впрочем...
     - Что "впрочем"? - в унисон произнесли Виттория и Лэнгдон.
     Гид склонил голову набок и переспросил:
     - С дьявольской дырою? Как это будет по-итальянски... buco diavolo?
     - Именно так, - кивнула Виттория.
     - Давненько я не слышал это