ажным из всех обещаний. Никогда не нарушай своих обетов Богу.
     Карло пообещал, что всегда останется верным данному Богу слову. Маму он любил больше всех на свете. Она была его ангелом. Иногда он даже называл ее Maria benedetta - Мария Благословенная, хотя ей это не нравилось. Мальчик стоял рядом с ней на коленях, вдыхая аромат ее волос, прислушиваясь к тихому шепоту и следя за тем, как она перебирает четки. "Святая Дева Мария, Матерь Божия... помолись за нас, грешных... как сегодня, так и в час нашей смерти..."
     - А где мой папа? - иногда спрашивал Карло, прекрасно зная, что отец умер еще до его рождения.
     - Теперь лишь Бог твой отец, - всегда отвечала мать. - Ты - дитя церкви.
     Карло этот ответ доставлял удовольствие.
     - Когда тебя что-то напугает, вспомни, что твой отец сам Бог. Он постоянно следит за своим сыном и защищает его. Бог уготовил для тебя блестящее будущее, Карло, - говорила мама, и мальчик знал, что она права. Юный Карло Вентреска постоянно чувствовал присутствие Бога в своей крови.
     Кровь...
     Кровавый дождь!
     Затем тишина. И после этого - небо.
     Оказалось, что его небеса были потолком реанимационного отделения лечебницы Святой Клары под Палермо. Об этом Карло узнал, когда погас ослепляющий свет хирургической лампы. Мальчик оказался единственным, кто выжил после того, как от взрыва бомбы террористов рухнула часовня, в которую они с мамой ходили молиться во время вакаций. Погибли тридцать семь человек, включая мать Карло. То, что мальчик выжил, газеты назвали чудом святого Франциска. За несколько секунд до взрыва Карло по каким-то даже ему не ясным причинам отошел от матери и уединился в глубокой нише, чтобы полюбоваться гобеленом, на котором были изображены подвиги этого святого.
     "Туда меня позвал Бог, - решил он. - Творец захотел меня спасти".
     От боли у мальчика начались галлюцинации. Он видел, как стоявшая на коленях мама посылает ему воздушный поцелуй и как через долю секунды после этого ее так чудно пахнущее тело разлетается на куски. Камерарий всем своим существом ощущал зло, которое совершили те люди. Именно тогда с неба и полил кровавый дождь. Кровь его матери. Кровь Марии Благословенной!
     Бог постоянно следит за своим сыном и защищает его, говорила мама.
     Но в таком случае где же Он сейчас?!
     А тогда, словно подтверждая истинность слов матери, в клинике появился священнослужитель. Навестить мальчика пришел не простой патер, а епископ. Он прочел над Карло молитву. Чудо святого Франциска! Когда больной поправился, его поселили в небольшом монастыре при соборе, в котором служил сам епископ. Карло жил и учился вместе с монахами, а одно время даже прислуживал в алтаре своему новому покровителю. Епископ советовал Карло поступить в светскую школу, но мальчик отказался. Он был счастлив в своей новой обители. Наконец-то он жил в Доме Божьем.
     Каждый вечер Карло молился за свою мать.
     "Бог сохранил меня с какой-то целью, - думал он. - Какова же Его цель?"
     Когда ему минуло шестнадцать, он, согласно итальянским законам, должен был пройти двухлетнюю военную службу. Епископ сказал, что если молодой человек поступит в семинарию, то его освободят от воинской обязанности. На это Карло ответил, что мечтает стать семинаристом, однако прежде хочет лично познать, что есть зло.
     Епископ его не понял.
     Тогда Карло объяснил ему, что, поскольку он намерен посвятить свою жизнь борьбе со злом, ему надо понять зло и лучшего места, нежели армия, для этого не найти. Армия использует пушки и бомбы. А его мать - Мария Благословенная - погибла именно от бомбы!
     Епископ пытался его переубедить, но Карло твердо стоял на своем.
     - Береги себя, сын мой, - наконец сказал прелат. - И помни, что церковь ждет твоего возвращения.
     Два года армейской службы оказались для Карло кошмаром. Его юность прошла в покое и глубоких раздумьях. Но в армии времени для размышлений не было. Постоянный шум, движение огромных машин. Ни секунды покоя. Хотя солдат раз в неделю водили к мессе, Карло совершенно не чувствовал присутствия Бога в душах своих товарищей. В их головах и сердцах царил хаос, который не позволял увидеть Творца.
     Карло ненавидел свою новую жизнь и мечтал о возвращении домой. Но в то же время он был полон решимости пройти через это испытание до самого конца. Ему еще предстояло узнать, что есть зло. Молодой человек отказался стрелять, и военные научили его управлять вертолетом медицинской службы. Карло терпеть не мог шума винтов и запаха топлива, и его утешало лишь то, что, поднимаясь в небо, он оказывался ближе к маме. Когда ему сообщили, что курс подготовки пилота включает прыжки с парашютом, он пришел в ужас. Но выбора у него не было.
     "Бог защитит меня", - сказал он себе.
     Первый прыжок оказался самым значительным событием во всей его жизни. Это было похоже на полет рядом с самим Богом. Карло хотел прыгать снова и снова... Тишина... парение... и лицо мамы в белых облаках.
     У Бога были грандиозные планы для Карло. Окончив военную службу, он поступил в семинарию.
     Это было двадцать три года назад.

***

     И вот теперь, спускаясь по Королевской лестнице, камерарий Карло Вентреска пытался осмыслить цепь событий, приведших его на этот перекресток истории.
     "Оставь все страхи, - сказал он себе, - и посвяти эту ночь Богу".
     Он уже видел бронзовые двери Сикстинской капеллы и охранявших их четырех швейцарских гвардейцев. Солдаты открыли замок и распахнули тяжелые створки. Все присутствующие повернули головы в сторону камерария. Тот, в свою очередь, обежал взором черные мантии и красные кардинальские кушаки. Он понял наконец, какие грандиозные планы строил для него Бог. Он возложил на него ответственность за судьбу церкви.
     Карло Вентреска осенил себя крестным знаменем и шагнул через порог.

Глава 48

     Корреспондент Би-би-си Гюнтер Глик обливался потом в припаркованном у восточной границы площади Святого Петра микроавтобусе, проклиная свое задание и редактора, который ему это задание подсунул. Несмотря на то что письменная оценка первого месяца деятельности Глика пестрела превосходными степенями - находчивый, надежный, толковый, - его сослали в этот паршивый Ватикан на "Папскую вахту". Он, конечно, понимал, что работа на Би-би-си - нечто большее, чем написание чтива для "Британского сплетника", но тем не менее подобные репортажи были ему не по вкусу.
     Глик получил простое задание. Оскорбительно простое. Он должен был торчать здесь до тех пор, пока команда старых пердунов не изберет своего нового вожака - такого же престарелого пердуна, как и они сами. Как только это случится, он появится на пятнадцать секунд в прямом эфире, дабы сообщить об этом сногсшибательном событии.
     Великолепно.
     Глик не мог поверить в то, что Би-би-си до сих пор направляет специальных корреспондентов освещать подобное дерьмо. Ведущих американских компаний здесь что-то не видно. И все потому, что эти "большие парни" вовсе не дураки. Они делают выжимки из передачи Си-эн-эн и затем дают в эфир свою "живую" картинку на украденном фоне. "Нэшнл бродкастинг систем", например, для того чтобы придать своей "прямой" передаче достоверность, стала использовать в студии машины, имитирующие ветер и дождь. Теперешнему зрителю правдивая информация не требуется. Ему подавай развлекуху.
     Глик смотрел через ветровое стекло, и его тоска с каждой минутой нарастала. Перед ним высилась мрачная имперская громада собора, напоминавшая о том, чего могут достичь люди, приложив к делу голову и руки.
     - А чего я добился в своей жизни? - вопрошал он вслух и тут же отвечал: - Ничего.
     - Ну и бросай все к дьяволу, - раздался за его спиной женский голос.
     Это было настолько неожиданно, что Глик подпрыгнул. Как можно было забыть, что он здесь не один?
     Репортер оглянулся. На заднем сиденье расположилась кинооператор Чинита Макри. Дама молча полировала стекла своих очков. Чинита была чернокожей, однако предпочитала именовать себя афро-американкой и требовала, чтобы так же ее называли и все остальные. Она была чуть-чуть полновата и при этом дьявольски умна. Проблема заключалась в том, что она никому не позволяла об этом забыть. Это была странная особа, но Глику она тем не менее нравилась. А в данный момент он был просто счастлив, что торчит здесь не в одиночестве.
     - Что тебя гложет, Гюнт? - спросила она.
     - Я не понимаю, что мы здесь делаем.
     - Наблюдаем за волнующим событием, - невозмутимо ответила она, продолжая протирать линзы.
     - Несколько десятков старцев, запертых в темном помещении, - зрелище, на мой взгляд, не шибко волнующее.
     - Ты хотя бы понимаешь, что за эти слова можешь отправиться в ад?
     - А разве я уже не там?
     - Поделись со мной своими тревогами, - сказала она совсем по-матерински.
     - Мне очень хочется оставить след в жизни.
     - Но разве ты не оставил его, работая в "Британском сплетнике"?
     - Ни один из моих материалов почему-то не вызвал отклика в обществе.
     - Брось. Я слышала, ты произвел фурор своей статьей о сексуальных связях королевы с иностранцами.
     - Спасибо и на этом.
     - Выше нос! Этой ночью ты появишься на экране. Это будут твои первые пятнадцать секунд на телевидении.
     Глик застонал, он уже сейчас слышал слова ведущего: "Спасибо, Гюнтер, отличный репортаж". После чего тот закатит глаза и перейдет к сообщению о погоде.
     - Мне надо было принять участие в конкурсе на должность ведущего.
     - Это при твоем-то жалком опыте? - рассмеялась Макри. - И с такой бородищей?
     Глик поскреб рыжую поросль на подбородке и сказал:
     - С бородой я кажусь умнее.
     В микроавтобусе зазвонил сотовый телефон, прервав страдания Глика.
     - Может быть, это из редакции? - произнес он с внезапно пробудившейся надеждой. - Вдруг они захотели дать в прямом эфире информацию о текущем положении дел?
     - Ты, наверное, бредишь, - сказала Чинита. - Кого может интересовать подобная лабуда?
     Глик поднял трубку и произнес тоном популярного телевизионного ведущего:
     - Гюнтер Глик, Би-би-си, прямо из Ватикана.
     Мужчина на другом конце линии говорил с явным арабским акцентом.
     - Слушайте меня внимательно, - произнес он. - То, что я вам сейчас скажу, полностью изменит вашу жизнь.

Глава 49

     Лэнгдон и Виттория остались одни перед двустворчатой дубовой дверью, ведущей в святая святых секретных архивов Ватикана. Колоннада, в которой они находились, производила странное впечатление. Покрывающие мраморный пол роскошные ковры откровенно диссонировали с электронными камерами слежения, вмонтированными в потолок среди резных деревянных херувимов. Лэнгдон назвал про себя этот стиль стерильным ренессансом. На стене рядом с дверями висела небольшая бронзовая табличка, на которой было написано:

     АРХИВЫ ВАТИКАНА Смотритель падре Жаки Томазо

     Святой отец Жаки Томазо. Это имя Лэнгдон знал по письмам с отказом, которые копились на его рабочем столе. "Дорогой мистер Лэнгдон, с великим сожалением я вынужден вам отказать..."
     С сожалением. Полная чушь. После того как здесь появился этот Жаки Томазо, Лэнгдон не слышал ни об одном американце некатолического вероисповедания, получившем допуск к секретным ватиканским архивам. Историки называли его "жандармом". Жаки Томазо слыл самым непреклонным библиотекарем на земле.
     Лэнгдон не очень бы удивился, если бы, открыв дверь, вдруг увидел Томазо в камуфляже с каской на голове и с базукой в руках. Но подобное было все же из области фантастики. За дверью, естественно, никого не оказалось.
     Лишь тишина и мягкий свет.
     Archivio Vaticano. Мечта всей его жизни.
     Оглядевшись по сторонам, Лэнгдон вначале ощутил некоторое смущение. Ученый понял, каким безнадежным романтиком он в душе оставался. Оказалось, что его представление о том, как выглядит архив, было страшно далеко от реальности. Он не увидел здесь ни запыленных деревянных полок, уставленных потертыми томами, ни монахов, составляющих каталоги при свете свечей, ни витражей, ни прелатов со свитками в руках...
     Здесь не было ничего даже отдаленно напоминающего эту воображаемую картину.
     С первого взгляда помещение казалось затемненным авиационным ангаром, в котором кто-то соорудил десяток стоящих отдельно друг от друга кабинок для игры в ракетбол. Лэнгдон знал о существовании в архивах герметичных стеклянных кубов и не очень удивился, увидев их здесь. Влажность и смена температуры наносили непоправимый ущерб старинным книгам и рукописям. Для того чтобы обеспечить их сохранность, требовались специальные помещения, обеспечивающие оптимальную влажность и предохраняющие книги от воздействия содержащихся в воздухе природных кислот. Лэнгдону приходилось сиживать в таких хранилищах, и он всегда нервничал, входя в герметичный куб, подача кислорода в который зависела от дежурного библиотекаря.
     В стеклянных ячейках царила какая-то призрачная полутьма. Единственным источником света в них была небольшая скрытая под колпаком лампа в дальнем конце каждого стеллажа. Глаз Лэнгдона едва улавливал бесконечные ряды полок, каждая из которых была заполнена историей. Да, это был поистине бесценный кладезь сведений.
     Виттория, судя по ее виду, тоже была потрясена. Она стояла рядом с ним и молча смотрела на прозрачные стеклянные кабины.
     Поскольку времени у них не было, Лэнгдон решил не искать в полутемном помещении библиотечный каталог, представлявший собой огромный том, в котором были указаны все находящиеся в хранении материалы. В глаза ему бросились несколько компьютерных терминалов, установленных в разных концах зала.
     - Похоже, мы имеем дело с системой "Библион". Индекс архивов компьютеризован.
     - Это облегчит нашу задачу? - с надеждой спросила Виттория.
     Лэнгдон очень хотел бы разделить надежду девушки, но он чувствовал, что это плохая новость. Подойдя к терминалу, он нажал несколько клавиш, и его опасения тут же подтвердились.
     - Старый добрый метод, - сказал американец, - был бы для нас гораздо полезнее.
     - Почему?
     - Да потому, что обычный каталог не защищен паролем. Может быть, талантливые физики являются прирожденными хакерами? - спросил он с улыбкой.
     - Я могу вскрывать устрицы, и это, пожалуй, все, - улыбнулась она в ответ.
     Лэнгдон глубоко вздохнул и повернулся к прозрачным фантомам хранилищ. Подойдя к одному из стеклянных кубов, он вгляделся в его затемненное нутро. Ученый напряг зрение и увидел обычные уставленные книгами стеллажи, ячейки для хранения свитков и несколько столов для работы с архивными материалами. Поскольку его глаза несколько адаптировались к полумраку архива, он сумел, хотя и с трудом, прочитать светящиеся таблички, прикрепленные к торцу каждого из стеллажей. Как и в обычных библиотеках, на табличках указывалось содержимое каждого стеллажа. Медленно двигаясь вдоль прозрачной преграды, он читал:
     ПЕТР ОТШЕЛЬНИК...
     КРЕСТОВЫЕ ПОХОДЫ...
     УРБАН II...
     ЛЕВАНТ...
     - Здесь все обозначено, но не по алфавиту, - сказал он, продолжая вглядываться в стеллажи.
     Подобный подход к каталогизации Лэнгдона нисколько не удивил. Древние архивисты почти никогда не составляли алфавитных каталогов, поскольку имена многих авторов не были известны. Упорядочить по названиям собрание книг тоже было нельзя, так как многие из них не имели заголовков, а некоторые представляли собой лишь отдельные фрагменты пергамента. Поэтому большая часть каталогов велась в хронологическом порядке. Однако библиографы Ватикана, похоже, не придерживались и хронологии.
     - Судя по всему, здесь разработали свою систему, - сказал Лэнгдон, всем своим существом ощущая, как бегут драгоценные минуты.
     - Неприятный сюрприз.
     Лэнгдон снова всмотрелся в таблички. Указанные на них документы охватывали столетия, но все они, как ему показалось, имели какую-то смысловую связь. Многие ключевые слова были общими.
     - Думаю, что мы имеем дело с тематическим каталогом.
     - Тематическим? - неодобрительно произнесла Виттория. - Но он очень неудобен...
     "Вообще-то, - подумал Лэнгдон, продолжая вглядываться в надписи, - это может быть самый толковый каталог из всех, с которыми мне приходилось иметь дело".
     Он сам всегда учил своих студентов понимать общие тенденции различных периодов истории искусств, не зацикливаясь на анализе отдельных произведений и запоминании дат. Систематизаторы ватиканских архивов, видимо, придерживались тех же принципов, что и он. Широкие мазки...
     - Находящиеся в этом хранилище документы охватывают несколько столетий, - сказал Лэнгдон, начиная ощущать некоторую уверенность, - и все они имеют отношение к крестовым походам.
     В этом стеклянном кубе, думал он, можно найти исторические отчеты, письма, произведения искусства, социально-политические данные, современный анализ последствий крестовых походов. Все в одном месте... Это позволяет лучше понять тему. Блестящий подход.
     - Но документ может иметь отношение ко многим темам, - не скрывая скептицизма, сказала Виттория.
     - Для этого существует система перекрестных отсылок и указателей. - Лэнгдон показал на цветные пластиковые разделители, размещенные между документами. - Они указывают местонахождение всех второстепенных материалов, имеющих какое-либо отношение к данной теме.
     - Ясно, - сказала Виттория и, окинув взглядом огромный ангар архива, спросила: - Итак, профессор, где могут храниться документы, имеющие отношение к Галилею? Где нам их искать?
     Это было произнесено столь воинственным тоном, что Лэнгдон позволил себе улыбнуться. Ученый до сих пор не мог до конца поверить, что оказался в архивах Ватикана. "Они где-то здесь, - подумал он. - Затаившись в темноте, они ждут нашего прихода".
     - Следуйте за мной, - сказал Лэнгдон и двинулся по первому проходу между кубами, вглядываясь в таблички рубрикатора. - Помните, что я вам говорил о Пути просвещения и о том, к какому сложному испытанию прибегали иллюминаты, принимая в общество новых членов?
     - Поиски клада, - ответила Виттория, шагая рядом с ученым.
     - После того как братство "Иллюминати" разместило в городе вехи и указатели, оно должно было изыскать способ доложить научному сообществу о том, что этот путь действительно существует.
     - Логично, - согласилась Виттория. - В противном случае никому не пришло бы в голову его искать.
     - Да. Но даже зная в принципе о существовании Пути, они не имели понятия о том, где он начинается. Рим - огромный город.
     - Согласна.
     Лэнгдон перешел в другой проход и, не переставая говорить, продолжил изучение табличек.
     - Примерно пятнадцать лет назад некоторые историки из Сорбонны, так же как и я, обнаружили несколько писем иллюминатов, в которых содержались упоминания о segno.
     - О знаке? О том, что Путь просвещения существует, и о месте, где он берет начало?
     - Именно. С тех пор некоторые из тех, кто изучает историю ордена, включая меня, нашли и другие ссылки на segno. Согласно некой теории, ключ к поиску начала Пути есть, и Галилей изыскал такой способ сообщить о нем коллегам-ученым, что Ватикан так ничего и не узнал.
     - Ну и где же находится этот ключ?
     - Мы до конца не уверены, но скорее всего указание на то, где его искать, появилось в одном из печатных изданий. Галилей за долгие годы опубликовал множество книг и научных бюллетеней.
     - И их, вне всякого сомнения, внимательно изучал Ватикан. Разве это не опасно?
     - Согласен, что опасно. Тем не менее информация о segno получила распространение.
     - И никто из врагов иллюминатов эту информацию так и не смог расшифровать?
     - Не смог. Любопытно, что, где бы ни упоминался знак, будь то в дневниках масонов, письмах иллюминатов или в старинных научных журналах, речь шла преимущественно о цифрах.
     - 666?
     - Нет, - улыбнулся Лэнгдон. - Там говорится о числе 503.
     - И что же оно должно означать?
     - Никто из исследователей так и не смог дать внятного объяснения. Я, зачарованный этими ци