ала  Кэм.  У  нее  все
расплывалось в глазах. Что он думает? - гадала она. Что он так пристально,
старательно, так молчаливо искал? Оба они смотрели, как, простоволосый, он
сидел со свертком на коленях и глядел,  глядел  на  что-то  смутное,  едва
уловимое, как сизый, тающий дым  от  того,  что  сгорело  дотла.  Чего  ты
хочешь, - хотелось обоим спросить.  Обоим  хотелось  сказать:  что  угодно
проси - мы дадим тебе. Но он у них ничего не просил.  Сидел  и  глядел  на
остров и думал, наверное, - мы гибли, каждый одинок,  или  он  думал  -  я
достиг, я добрался, но он не говорил ничего.
   Потом надел шляпу.
   - Возьмите эти свертки, - сказал, кивнув на вещи, которые  собрала  для
маяка Нэнси. - Свертки для смотрителей маяка, -  он  сказал.  Он  встал  и
вытянулся на носу лодки, очень прямой и  высокий,  ну  в  точности,  думал
Джеймс, будто он говорит: "Бога нет!", а Кэм думала - будто вот сейчас  он
выпрыгнет в мировое пространство, и оба они встали,  чтоб  последовать  за
ним, когда легко, как юноша, прижимая к груди  сверток,  он  выпрыгнул  на
скалу.



        "13"

   - Он, пожалуй, добрался, - вслух сказала Лили Бриско  и  вдруг  ощутила
немыслимую усталость. Потому что маяк стал едва  различим,  растворился  в
лазури, и вглядываться в него, и  думать  про  того,  кто  на  нем  должен
высадиться (одно и то же усилие, в сущности), было утомительно до безумия.
Ах, зато на душе у нее полегчало. Чем бы там она ни собралась его  одарить
в ту минуту, когда он от нее отвернулся, теперь-то уж она его одарила.
   - Высадился, - сказала она вслух. -  Дело  сделано.  -  Потом,  сопя  и
пыхтя, старый мистер Кармайкл  встал  и  воздвигся  с  ней  рядом,  старый
языческий  бог,  косматый,  -  водоросли  в  волосах,   трирема   в   руке
(французский томик всего лишь). Он  стоял  с  нею  рядом  на  краю  лужка,
колыхался могучей массой, заслонял ладонью глаза. Он сказал:
   - Они, верно, уж высадились, - и  Лили  поняла,  что  оказалась  права.
Вовсе не обязательно им друг с другом беседовать. Ее мысли текут в  лад  с
его мыслями, он ей отвечает,  и  никаких  вопросов  не  нужно.  Он  стоял,
принимая в объятья слабое, страждущее человечество; терпимо,  сочувственно
озирал его конечную участь. И - завершающим жестом, подумалось, - медленно
уронил руку, как если бы с высоты своего огромного роста уронил  венок  из
фиалок и асфоделей, и, медленно покружив, он лег наконец на траву.
   Тотчас, будто ее окликнули, она повернулась к холсту.  Вот  она  -  моя
картина. Да, зеленое, синее, текучие,  одна  другую  подсекающие  линии  -
притязанье на что-то. На чердаке повесят; замажут. Ну и  что  из  того?  -
вскинулась она и снова схватилась за кисть. Посмотрела на ступени: никого;
посмотрела на холст; все в глазах расплывалось. И вдруг,  вся  собравшись,
будто сейчас вот, на секунду, впервые - увидела, - она провела  по  самому
центру уверенную черту. Кончено; дело сделано.  Да,  подумала  она,  кладя
кисть в совершенном изнеможенье, - так мне все это явилось.