Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
знь рука об руку ходить? - Рене словно бес за язык
дергал.
- А это плохо?
- Не знаю... Немного скучно, кажется.- Рене была настроена воинственно:
причиной тому, может быть, было ее одиночество на балу и после него.
Эжени это не понравилось, но она решила не ссориться в последний день,
хоть и сказала:
- Гарри слишком свободный, мой слишком ко мне привязан - кто тебе
нужен, Рене?
- Никто, наверно. Одна буду.
- И что будешь делать одна?
- Не знаю. Пока учиться.
- Учиться, Рене, это не занятие, а так - в лучшем случае подготовка к
будущей жизни. Одна семью не создашь,- и Эжени, которой наскучило говорить
банальности, вспомнила, что у нее осталось множество дел, и заторопилась,
чтоб не терять времени даром.
- Зайдем в какое-нибудь кафе,- попросила Рене.- Обмоем наш "бак" по
философии. Философии все-таки, а не домоводства с кулинарией. Вспомним
старика Гегеля, как говорил один мой знакомый.- Ей захотелось в этот миг,
чтоб рядом был Мишель, который бы охотно поддержал с ней разговор о Спинозе
и о Канте.
- Ты, наверно, его и ждешь? Знакомого этого? Ладно. Недолго только. У
меня не все еще куплено...
Домой Рене пришла достаточно рано, и отчим собрался за бутылкой:
отпраздновать событие. Мать посмотрела на это косо: успех дочери радовал, но
пьянство мужа пугало куда сильнее.
- Но повод-то какой! - воззвал он к материнским чувствам.- Не каждый
день дочь лицей кончает. Да еще с отличием! - схватил шляпу - и был таков.
- Вина купи! - послала ему вдогонку Жоржетта, но он уже ее не слышал.-
Сейчас абсент принесет,- предрекла она.- Который с ног его валит,- и
примолкла, удрученная.
Рене подсела к ней на диван, приласкалась, что делала редко: она выпила
с Эжени красного.
- Ты хоть довольна, что я лицей кончила? - Ей захотелось услышать от
матери что-нибудь лестное и приятное - награду, которую в младших классах
дети ждут от родителей за примерные отметки в школе. Оценки преподавателей
радовали ее меньше.
- Довольна, конечно,- отвечала серьезным тоном Жоржетта, но в голосе ее
не слышалось ликования.
- А почему такая невеселая?
- Что веселиться?.. Опять пить начал. Кто кормить нас будет?
- Я прокормлю. Уроки могу давать.
- Когда ты их давать будешь? У тебя ж времени совсем нет... Я тебя
почти не вижу... Как и его - когда он запивает...
Отчим действительно пришел с абсентом.
- Ничего другого не было,- лживо оправдался он.- Было вино подешевле,
но его б на всех не хватило. Что нам одна бутылка? А абсент - он за сердце
хватает!
- Вот и пей его один,- сказала Жоржетта.
- Один пить не буду! - поклялся он.- Что я, алкоголик? По случаю
только,- и припрятал бутылку.
Он изменился, постарел, обрюзг в последнее время, и даже усы его,
которые он отпустил, когда стал секретарем ячейки и за которыми прежде
ревностно ухаживал, повисли теперь, как две худые тряпки. Секретарем он уже
не был: постарался Ив, его недоброжелатель, но и в нем самом бойцовский
петушиный дух давно иссяк и выветрился.
- Рене теперь работать пойдет? Тут Жиль говорил со мной о ней:
понравилась ему сильно. Хороший парень, между прочим. Будь я девкой,
вцепился бы в него обеими руками. А что? Головастый, все в руках горит
-редкостный парень. Тебе ж и об этом думать надо - не только об учебе твоей.
Все словно сговорились учить ее уму-разуму и толкать к замужеству:
будто хотели избавиться от нее, всучив ей веретено и прялку.
- Ты меня сватаешь? - спросила Рене.
- Не сватаю, но очень уж тебя хвалит - видать, ждет, что передам.
- Я дальше учиться пойду,- сказала Рене.
- Вот те на! - удивился он, будто об этом не было прежде речи.- А я
ничего не знаю.
- А зачем было "бак" получать? Для дальнейшей учебы.
- И на кого же?
- На юриста.
- Ничего себе! Адвокатшей станешь?.. А те, в Даммари, дальше будут
платить?
- Об этом еще не говорили. Сама расплачусь.
- Жить здесь будешь? - закинул еще одну удочку он.
Мать насторожилась:
- А где же?
- А я знаю? - отговорился тот.- Где живут юристы. Им же нужно ближе к
работе. Или к учебе - что у них там?.. Решай, в общем, свои вопросы,-
подытожил он, пользуясь тем, что еще трезв.- Можешь, конечно, и здесь жить,
но тогда деньги надо давать в общий котел. И больше, чем те пятьдесят
франков в месяц, что они раньше отсылали. Потому как у тебя теперь другие
запросы будут. Да и поправку на инфляцию сделать надо... Давай-ка я все-таки
выпью за твои успехи. Жанна вряд ли такое потянет. Потому как не та
наследственность. У нее отец - пьяница, краснодеревщик: эти все зашибают. А
у тебя - профсоюзный деятель и с заскоком, говорят. А где заскок, там и
чтение-учение...- и потянулся за бутылкой.
- Наговорил,- сказала мать.- Утром сам вставай - я тебя будить не буду.
Ты от абсента дураком делаешься. Еще и выпить не успел, а уже в голову
ударило. А ты спрашиваешь, почему я не радуюсь,- почти упрекнула она
дочку...
Робер настоял на том, чтобы они поехали в Даммари-ле-Лис: похвастаться
дипломом и поблагодарить за помощь. Тут тоже все вышло не слава богу -
поначалу, во всяком случае...
- Кто это?! Робер?! - вскричала бабушка Франсуаза, едва они вошли в
трехэтажный дом на привокзальной улице. Рене она не заметила или сделала
вид, что так.- Нет, это невозможно! Как ты нашел сюда дорогу?! Что, вообще,
стряслось, что ты сюда явился?!
- Рене экзамены сдала.- Он снял котелок и положил на стол, чувствуя
себя неловко.
- Ах Рене сдала экзамены?! Она разве учится?! Ты думаешь, у нас такая
память, что мы все это в голове держим?!
Оказалось, отец не был в Даммари с того лета, что она провела здесь в
счет испытательного срока.
- Ты думаешь, можно так обходиться с матерью?! - бушевала бабка.-
Событие, видишь ли - решил навестить ее! Да что мне это событие, если у меня
сына, считай, нет: я о нем справки через людей навожу, а он не удосужится
даже открытку к Рождеству прислать! И на мой день рождения не явился!
- Ездил много,- повинился он.
- Да врешь ты все! Ты из дома не выходишь или из бюро своего, где черт
знает чем занимаешься! Мне Люсетта все про тебя рассказала, нажаловалась:
думала, повлияю я на тебя. А я, знаешь, что ей сказала?! Я тебя, милая, под
венец с ним не вела и в дела ваши впутываться не буду! Она тебе этого не
передавала?
- Нет. Мы с ней месяц назад расстались.
- Ага! Как раз после того, как она сюда приходила! Решила, видно, что
толку все равно не будет! А его и не будет - это давно всем известно!..
Пока она отчитывала его, Рене успела обидеться и нахмуриться. Бабка это
заметила.
- Ты извини меня - я рада, конечно, что ты кончила учебу свою, но это
все мимо меня теперь идет, я к этому отношения своего не чувствую! Не
воспринимаю! Как я могу внучке радоваться, когда у меня сына, считай, нету?!
Он ведь сначала от твоей матери и от тебя ушел, потом подряд от трех
бабенок: не знаю, плохие они были или хорошие,- это не важно - теперь от
матери! Рекордсмен по части уходов!
- Я-то здесь при чем? - спросила Рене с дрожью в голосе.
- Не при чем - я тебя не виню, тебе так, заодно, попадает!
Рене взбунтовалась, хотя бунт ее надел на сей раз вежливую маску:
- Я, собственно, поблагодарить хотела. За деньги и за поддержку.
- Тоже, между прочим, могла б и раньше объявиться! - чувствуя фальшь в
ее голосе, напала на нее бабка.- Тоже вниманием не балуешь! И у тебя
открыток не нашлось? Если такая благодарная? Яблоко от яблони, говорят!
- Это яблоко тоже была от яблони,- показав на отца, съязвила Рене, и
бабка невольно примолкла и призадумалась.
- Договорились! - сказала она затем.- Дальше некуда. Кто от кого упал,
разбираемся...- и примолкла, не зная, как быть дальше.
Сюзанна прибежала на шум, пришла ей на помощь:
- Рене бакалавром стала? Это отметить надо! Сейчас Андре придет: я ему
уже сказала - принесет что-нибудь. У меня бутылочка есть портвейна!
Португальского! - пропела она, как в оперетке.- Рене нужно поздравить -
сколько ж терпения надо, чтоб так выучиться! У меня б в жизни не хватило!
- Не говори.- Бабка не то надумала, как ей быть, не то вправду пожалела
внучку.- Да еще при таких обстоятельствах... У тебя хоть отчим заботливый?
- Заботливый,- отвечала Рене с вызовом: она не сразу прощала обиду.
- Оно и видно,- не споря с ней, сказала проницательная бабка.- И что ты
дальше делать будешь?
- Учиться на юриста.
- Ничего себе! - опешила бабка.- У такого отца да такие дети. Мы из-за
тебя, Робер, семейного юриста провороним! - в последний раз выговорила она
сыну.- Будем ее от дома отваживать - из-за того, что ты сюда носа не кажешь,
а она, может, понадобится: они ж черт знает какие деньги заламывают за свои
советы... Ладно. Идем к столу. Будешь ты юристом или нет, а бакалавр по
философии - тоже не шутка. У вас в роду был хоть один?
- Нет.- Рене начала смягчаться и отогреваться.
- Так вот какая история - и у нас, оказывается, тоже не было: ты
первая. Так что отметим событие. Когда Андре придет?
- Сию минуту. Хочет Рене подарить что-то. Боюсь, из чистого золота,-
заговорщически зашептала она племяннице.- А я тебе пока сына своего покажу -
ничего подобного ты раньше не видела! - И пропела: - Неза-быва-емое
зре-лище!..
Они посмотрели ребенка, лежавшего в комнате, где жила когда-то Рене -
так что Робер съежился, увидев его здесь (а бабка про себя злорадно это
отметила), потом сели к столу, где Андре преподнес Рене от всего семейства
тонкий витой браслет из литого золота. Была выпита бутылка португальского и
затем еще пять - столового французского: бабка покупала его оптом вполцены у
заезжего торговца, который продавал с тележки замечательное красное. Все
были сильно навеселе, оживились, и Робер - первый среди них: он ведь, как
было уже сказано, расцветал за праздничным столом и последним покидал его.
Даже бабка притихла, не бранила его больше, но, улучив момент, все-таки
сказала:
- А в комнату твою племянник с нянькой въехали. Одна мать не
справляется,- объяснила она, но это была лишь дымовая завеса: чтоб прикрыть
лобовую атаку.- Не пропадать же добру.- И Робер хоть не был с ней согласен,
но смолчал, присмирел, не стал отстаивать своей собственности...
Разговора о субсидиях будущей студентке не было. Рене сама о них не
просила, видя, к какой зависимости приводит иная помощь, оказываемая даже с
самыми чистыми побуждениями. И отец, который привез ее сюда с тайным
намерением попросить о том же, после оказанного ему приема тоже не посмел
раскрыть рта - как и бороться за свою комнату: он стал в последнее время
безразличнее и уступчивее. Да семья и не стала бы финансировать учебу Рене -
это было у всех на лицах написано.
Рене, не имея средств, записалась, как решила, сразу в два учебных
заведения: на юридический факультет Сорбонны и в Свободную школу
политических наук (Ecole libre des sciences politiques), на ее
дипломатическое отделение. Запись на занятия была свободной, платить надо
было только за экзамены: за переход на последующие курсы - она понадеялась,
что сумеет выкрутиться. Пока же она решила дать себе отпуск - перед ней был
месяц свободного времени, который она, как ей казалось, заслужила всей своей
предшествующей примерной жизнью и таким же поведением.
Это было неблагоразумно. Во-первых, лучше было бы, если бы она заранее
позаботилась о деньгах на осень и на зиму, во-вторых, ей не удалось весело и
с пользой провести отпуск. Всякий небогатый, необеспеченный человек знает,
как трудно бывает ничего не делать и отдыхать по намеченному графику. Ее
немногочисленные друзья, к которым она, с тем или иным основанием, относила
Марсель, Летицию, Эжени, Люка, Андре, Бернара (Мишель, увы, отстал от этой
компании), разъехались или были заняты своими делами и не были расположены
делить с ней свою свободу. Она увидела, что ее товарищеские и приятельские
отношения основывались до сих пор на совместной учебе или комсомольской
деятельности, а простых повседневных дружков или подружек, которым можно
было открыть душу и провести с ними время в пустой, но иногда так
необходимой болтовне, считай, вовсе не было. Париж пребывал в августовской
лени: политическая борьба и та взяла перерыв и ушла на отдых. Рене
решительно нечего было делать дома, а ехать в гости в Пикардию или в Даммари
к Франсуазе не позволял возраст, помноженный на гордость...
Не забывал ее только Огюст Дюма: не то хотел приволокнуться за ней, не
то не терял надежд заполучить в свои агентурные сети. Однажды он, в своем
потрепанном морском мундире, явился к ней в Стен, вызвал на улицу и
предложил прогуляться по зоопарку.
- Где?! - Рене засмеялась от неожиданности.
- В зоопарке,- повторил он.- Была когда-нибудь?
- Была раз в детстве.
- Вот. А я не был никогда.- На самом деле, как он потом признался, у
него было мало денег, и он посчитал, что на посещение этого заведения их
хватит, а на другое вряд ли.
- Ладно. Но надо Жанну с собой взять.
- Жанну? - засомневался он.- Это твоя сестра?
- Ну да. Я с ней сижу сегодня. Мать пошла на рынок - не знаю, когда
вернется.- Она проводила теперь с Жанной много времени, это выходило само
собою, и сестры в короткий срок сдружились.
- Давай и ее,- решился он. Она подумала, что он не хочет лишних
свидетелей, а он просто подсчитывал наличные.
Жанна была худенькая капризная девочка, требовавшая к себе постоянного
внимания и сильно испуганная пьянством отца,- хотя, пьяный, он испытывал к
ней особенно сильные чувства и покрывал ее жаркими поцелуями. На новых людей
Жанна смотрела косо и подозрительно, беря в этом пример с Жоржетты.
- Это мы с этим дядей пойдем? Будешь разговаривать с ним, а я сзади
идти? Купите мне тогда мороженое,- потребовала она, и Огюст заколебался и
снова мысленно пересчитал свои финансы.
- О чем ты думаешь? - спросила его Рене.
- Думаю о том, что всегда ошибаюсь в двух вещах.
- Каких?
- В том, когда я закончу что-нибудь и сколько оно мне обойдется.
- Насчет времени - это ясно,- успокоила его Рене.- Зоопарк небольшой,
обойти недолго.- Но ее ухажера интересовала больше другая сторона медали:
- Мне важнее второе...- Потом успокоился: - Впрочем, чем короче, тем
дешевле. Обычно так.
Обычно, но не всегда. Жанна, почувствовавшая к нему неприязнь, тут же с
детской проницательностью разглядела, как он жмется и дуется, когда лезет за
деньгами в нагрудный карман кителя, где у него под металлической пуговицей
хранились вместе и мелкая монета, и неприкосновенные ассигнации. В проклятом
зоопарке было мало зверей, но целая толпа продавцов детских игрушек, сластей
и прочих вещей, которые и купить-то можно только в таком окружении - в
компании запертых в клетку зверей, которые смотрят на вас через решетку и
напоминают вам о счастье свободы и о необходимости наслаждаться каждой
минутой жизни и не жалеть ничего для своих близких.
- Купите вон ту куклу, мороженое, которое я просила, и еще большую
сладкую вату, чтоб до конца хватило!
- Нет, я так не могу! - возроптал Огюст.- У меня осталась сотня на
черный день, и вижу, он настал! В эти клетки надо не бедных зверей сажать, а
торгашей проклятых! С их лотками вместе! - и полез отстегивать заветную
пуговицу.
- Я помогу,- успокоила его Рене.- Сейчас я ей длинный леденец куплю -
ей до конца хватит.- Огюст оставил карман в покое.- Сколько ты получаешь? -
спросила она.
- Я говорил тебе уже. Двести франков.
- Но ты же член Центрального комитета?
- Пока что с испытательным сроком. А пока испытывают, дают старые
гроши. И целый год так будет. Ладно. Что мы все о деньгах да о деньгах?
Давайте веселиться. Или мы не французы?..
В веселье он оказался и вправду живее и забавнее, чем в грусти. Ему
было за сорок, но он вел себя как мальчишка: дразнил хищников, перекидывал
ноги через барьер - правда, замученные неволей звери отворачивались от него
и им пренебрегали,- даже взялся на спор прыгнуть с пригорка выше жирафа:
чтоб посмотреть, что у него между ушками. Рене он веселил, а Жанна глядела
на него недоверчиво и скептично: он ее чем-то не устраивал.
- Подумаешь: с горки прыгнул! У нас мальчишки с крыши прыгают. И не
снизу вверх, а сверху вниз. И конфету мне все-таки Рене купила.
- Ну и сестрица у тебя,- пожаловался он.- Я теперь понимаю, в кого ты.
- В сестру?
- В родню. У меня брат совсем другой по характеру.
- Какой?
- Миролюбивый и покладистый.
- Если б мы были мужчинами, мы б, наверно, тоже были такими. Верно,
Жаннетта?
- Я б не хотела мужчиной быть,- отвечала сестра, которая и вправду
недалеко упала от семейного дерева.
- Почему?
- Деньги надо тратить - на детей и на женщин. А им не хочется. Себе
хотят оставить - на выпивку.
Терпение Огюста на этом кончилось.
- Все! Выкладываю последнюю сотню! Кутить так кутить! Приглашаю вас в
кафе, посредине павильона с макаками! Пусть смотрят, как гуляют французы!..
Они пообедали в кафе, в которое действительно отовсюду заглядывали
мартышки и вели себя при этом так непотребно, что приходилось все время
пересаживать Жанну с одного кресла на другое и занавешивать окна шторами.
Они прогуляли тридцать франков, причем Огюст обнаружил еще одно ценное
свойство французской души, а именно - не жалеть о деньгах после того, как
они истрачены. Жанна и та осталась довольна.
- Хорошо посидели,- сказала она.- Вы еще приходите. Только когда мамы
не будет.
- Почему?- спросили те оба.
- Потому что вы ей не понравитесь.
- А это еще почему? - насторожился он: от Жанны можно было ждать чего
угодно.
- Потому что вы для Рене слишком старый. И потом, что у вас за мундир?
Вы, случайно, не пожарник?..
Огюст чертыхнулся, но проводил их до дому, и они договорились о новой
встрече - уже без Жанны и с более серьезной программой. Огюст предложил
посмотреть Версаль: как жили, спали и ели коронованные особы Франции. Рене в
Версале не была и согласилась: в конце концов, именно так и проводят отпуск
самостоятельные, закончившие школу девушки - в экскурсиях и в больших и
малых путешествиях...
Они поехали в Версаль, вышли из поезда. Впереди виднелась всем
известная классическая перспектива с полукружным импозантным дворцом и
геометрически правильным садом.
- Я люблю здесь ходить: здесь пахнет старой Францией,- сказал Огюст с
романтической приподнятостью в голосе.- Ты Францию любишь?
Рене не понимала, почему Версаль пахнет старой Францией больше, чем
иные места в ней: она предпочла бы в этом смысле деревушку в отдаленной
сельской местности, но отвечала без колебаний:
- Люблю конечно.
- Вот. А она вся как бы здесь сосредоточена. Тут, в этом зале, лежала
Мария Медичи, когда рожала Людовика Четырнадцатого...
Рене чуть не подпрыгнула на ходу:
- Не Мария Медичи, а Анна Австрийская! Хоть бы почитал своего
однофамильца!
- Я их все время путаю,- извинился он.- Матушка его, словом.
- И не могла она здесь его рожать! - во второй раз спохватилась Рене:
как в страшном сне, когда сидишь на экзаменах и говор