Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
з разговор
о художниках зашел: все они одинаковы... Это Вайян-Кутюрье, тот самый, что у
меня за главного редактора, попал раз за решетку и взялся писать там
картину: мол, хоть здесь время появилось. Нужны, говорит, условия - дайте
мне камеру с окном на южную сторону. Он, между прочим, неплохо пишет,-
прибавил он, а ученик Матисса ревниво поджал губы: у него было на этот счет
иное мнение.- Меня там написал. Говорят, довольно метко. Я б показал, но
портрет дома висит.
- У вас там, гляжу, не слишком строго было? - заметил Ориоль: он ведь
не был ни коммунистом, ни даже сочувствующим.
- Да.- Кашен глянул на него ненароком.- Каждый день можно было родных
принимать - дети по тюрьме, по этажам ее, бегали. Я там статьи в "Юманите"
писал, и редколлегия собиралась.
- Всех посадили?
- Кого посадили, кто с воли приходил.
- Значит, не так уж все плохо было?
Кашен поглядел на него искоса.
- А вы б хотели, чтоб нас сажали ни за что, за высказываемые нами
убеждения, и чтоб держали как рецидивистов-уголовников?.. Ладно. Где у нас
этот секретарь комсомола девятого округа? - риторически спросил он,
поскольку давно высмотрел Рене.- Чем она занята сейчас? Какими новыми
подвигами?
- "Юманите" распространяю,- не очень-то ловко ответила Рене: она бы не
могла жить при дворе Людовиков.- Собираю деньги на банкротство.
Кашен кисло поморщился, но в следующую же минуту лицо его обрело
прежнее неколебимо оптимистическое выражение.
- Ох уж это банкротство! Спасения от него нет! Мне это напоминает
историю, когда я греб на лодке: в Бретани, кажется. Успел только сказать,
что для меня выступить на десяти собраниях легче, чем вести эту посудину,
как перевернулся и как был, в новом костюме, оказался в воде и не сразу
выплыл. Каждый должен заниматься своим делом. Но здесь-то я совершенно ни
при чем! Финансами не я управляю: тот, кто этим занимается, мне даже не
подотчетен... Трудно номера распространяются?
- Трудно. Народ не понимает, почему надо брать их бесплатно, а потом
давать деньги на газету.
Кашен опешил:
- А это я вообще в первый раз слышу. Кто это придумал?
- Не знаю,- сказала Рене.- Знаю, что не у нас в округе.
- Вот так всегда! - воскликнул Кашен, нисколько этим не уязвленный, но,
напротив, всегда готовый к чему-то подобному.- Кто-то принимает решения, кто
- неизвестно, а отвечать мне приходится! Неразбериха полная!..- Он
призадумался, решил, что в присутствии посторонних этот разговор неуместен.-
Знаешь что? Пойдем ко мне в кабинет, посекретничаем. Не против?
- Нет, конечно.
- Ну и хорошо. Смелая, значит...
В кабинете он удобно устроился в кресле, поглядел на нее, спросил:
- Выкладывай, как было. Марсель ты так ничего и не сказала.- Рене
смолчала.- И правильно сделала. Ей это ни к чему. Но мне-то скажешь?
- Скажу.
- Дыра в потолке, значит? Но ведь ее сделать надо.
- Была уже.
- А ты откуда узнала? Надо ж было на крышу залезть?..
Его трудно было ввести в заблуждение. Рене рассказала про Люка.
- С уголовником связалась? Тогда все понятно... Опасная публика, но
иной раз незаменимая. Не боялась с ним дело иметь?
- Нет, конечно. Такие же люди, как мы.
- Да? - он поглядел на нее с сомнением.
- Конечно! - сказала Рене и припомнила: - Тут с ним смешная история
вышла...
- Какая?! - Кашен оживился и приготовился слушать: он любил анекдоты.
Рене стала рассказывать о посещении на дому Мишеля - задержалась, чтобы
объяснить, кто такой Морен.
- Морена я знаю! - поторопил он ее.- И ты с ним, с этим вором, к нему
домой пришла? Представляю себе!..- и когда она кончила рассказ, пошевелил
губами, словно вытверживая его: чтобы взять в свою обойму.- "Пока другой
подворовывает?" Да. Это тебе не перевернутая лодка, похлеще ...
- Вора к себе в дом позвать можно,- сказала она.- Ничего не пропадет, а
вот как вы к себе чужих журналистов называете? Не боитесь, что что-нибудь
вынесут?
- Народ точно вороватый, похлеще жуликов,- согласился он.- Но
необходимый, с другой стороны...- И пояснил: - Журналисты общаются между
собой. Обмениваются информацией. Это проще, чем доставать все одному. Мне
одно подходит, другому другое... А то, что они подкалывают друг друга, так
это в порядке вещей. До определенных границ, конечно... Кроме того,
некоторые вещи лучше у них печатать, чем у нас. Разные варианты могут быть,
короче говоря.
Рене вспомнила Дорио:
- Дорио говорил примерно то же. Только по другому случаю...
- Да? - он поглядел с любопытством.- И что именно?
- Про муниципалитеты. Хотя они могут быть и разной партийной
принадлежности, но интересы могут быть общими. Экономические, он имел в
виду.
- Это так.- Он поглядел загадочно и проницательно.- Вообще каждый, кто
занят делом, его практической стороной, имеет свой взгляд на вещи. Отличный
от теоретиков... Тут кроется половина наших раздоров,- прибавил он и снова
поглядел на нее, как бы запоминая.- А что у тебя за знакомство с Дорио? Что
он тебе такие секреты выкладывал?
- А он ни от кого ничего не прячет. И никаких особых отношений у меня с
ним не было. Просто разговаривали. Как сейчас с вами.
- Он сомнительный человек,- сказал как бы по обязанности Кашен.- Деньги
тратит на что не надо. Если ты догадываешься, о чем я.
Это она уже слышала. Странная связь вдруг пришла ей в голову:
Морис-полицейский с его любовью к поэзии - и Кашен с художниками...
- И это уже говорили,- загадочно произнесла она.
- Кто? - Он почувствовал неладное. Рене решилась.
- Один высокий чин из полиции. В "Максиме",- приврала она, потому что
не знала названия ресторана, в котором тогда побывала.
- Где? - Глаза его расширились от неожиданности. Он не сразу пришел в
себя: потрясение было не меньшим, чем у Морена при известии о профессии
Люка.- С тобой не соскучишься. Вот уж где я никогда не был - так это в
"Максиме". Там же чудовищные цены?
- Я не платила. Да и он тоже.
- Ну конечно... Я все забываю - азы классовой борьбы... И что же вы там
делали? Говори, раз начала,- и стал смотреть мимо, уверенный в том, что
имеет дело с осведомительницей, проболтавшейся по молодости лет о своих
связях.
- У меня подруга в лицее была, а у нее отец в полиции.
- И что с того?
- Пригласил обеих в ресторан.
- Вас двоих? Никогда этому не поверю.
- Не просто так, конечно.- И Рене рассказала, как было дело. Он по ходу
ее рассказа смягчался и приходил в себя.
- И чем все кончилось?
- Швырнула в его сторону тарелкой с креветками и сюртук ему испачкала.
- Да? - он уже верил ей.- А с подругой как?
- Не дружим. Потому что она знала, зачем он меня позвал, и не сказала.
- Так оно, наверно, и было,- окончательно признал он.- Про креветки они
б не выдумали. Я имею в виду провокаторш. Слишком уважают своих
начальников... Да те и не водят их в "Максим".... Это после плакатов было?
- Ну да. Из-за них весь шум. После этого ко мне в лицее стали хуже
относиться.
- А ты как хотела?.. Ладно, Рене. Я тебе только один совет дам...- Он
помолчал, соразмеряя слова.- Ты анкету уже заполняла? Которую у нас
активисты пишут? Там, где тысяча вопросов и кажется, что все ненужные.
- Нет. Даже не знаю про нее.
- Как это?
- Не знаю... Может, потому, что я несовершеннолетняя?
Он кивнул.
- Это может быть. Все-таки страна римского права - считается с
условностями. Хорошо, раз так. Когда будешь заполнять - а там будет уйма
вопросов: и про родственников и друзей - не пиши ничего про "Максим" этот.
Там будет вопрос: встречались ли вы прежде и при каких обстоятельствах с
полицейскими чинами и, если да, то что на этих встречах говорилось... Не
было у тебя ничего. Анкета эта неизвестно куда потом пойдет, и кто ее читать
будет... Понятно?
- Понятно,- сказала Рене (и была потом всю жизнь благодарна ему за это
предупреждение)...
Они вышли из кабинета.
- Долго вы там были,- Марсель на миг приревновала отца к Рене.-
Рассказывал ей что-нибудь?
- Не столько я ей, сколько она мне. У нее, несмотря на юный возраст,
много жизненных впечатлений...- Он поглядел еще раз, и в последний, на
недавнюю собеседницу.- Познакомились - может, еще встретимся. Пойду в Бюро
партии. Там новое заседание по поводу этого банка. Денег нет.
- Возьмите у русских,- посоветовал Ориоль.
- Каких русских? - не понял Кашен и сделался неприветлив: Ориоль
перешел границу дозволенного.- Белогвардейцев? Они не дадут ничего. А других
русских мы во Франции не знаем.- И ушел пасмурный: ему предстояло неприятное
объяснение с "группой молодых", пытавшейся в последнее время узурпировать
власть в партии. В эту группу входил и Дорио, и здесь крылась главная
причина его личной к нему антипатии.
- Что это ты про русских сморозил? - выговорила Марсель Ориолю.- Такие
вещи вслух не говорят.
- Так я ж не из вашей компании. А все остальные во Франции только об
этом и судачат.
- Что мы берем деньги у русских?..- Марсель взглянула на него с легким
превосходством.- А мы вот сегодня наоборот сделаем. Русским денег дадим.
- Это как? - насторожился Серж: у него, как у всякого сотрудника
"Юманите", лишних денег не было.
- Пойдем в русский ресторан. Там казаков послушаем. А то говорим все -
русские да русские, а сами их в глаза не видели. Поют хорошо,- объяснила она
Рене.
- Икру будем есть? -Ориоль хоть и был богаче Сержа, но на икру и его бы
не хватило.
- Не обязательно икру. Зачем разорять вас? Что мы, капиталисты? Там
блины можно взять. И икра есть не черная, а красная. Она дешевле, но тоже
вкусная. Пойдем, Рене? - спросила она новую подругу, будто согласием тех
двоих она уже заручилась.
- В следующий раз как-нибудь.- Рене была полна впечатлений, которым
следовало отстояться.- Надо в Стен ехать. Меня дома потеряли.- И Серж
взглянул на нее с невольной благодарностью.
- В следующий так в следующий,- сказал Ориоль.- Попробую взять деньги у
редактора. Скажу, необходимо для раскрытия тайны колониальной выставки. Если
соберемся пораньше, пока интерес к ней еще не остыл, то я всех угощаю.
- Вот это разговор,- сказала Марсель.- Рене, теперь от тебя все
зависит. Что ты, интересно, отцу рассказала? Спрошу его завтра за завтраком.
- Не скажет,- сказала Рене.
- А ты откуда знаешь?
- Знает,- сказал за Рене Ориоль.- Потому что она в деле сидит, а ты
около...
Русский ресторан был недалеко от Монмартра: в северной части Парижа,
где осели русские - возле русского посольства и русского же кладбища. Они
сели за свободный столик и представились для пущей важности журналистами.
Делать этого не следовало. Француз-официант, который до того любезно их
обслуживал, здесь как-то загадочно заулыбался, замер и поинтересовался, из
какой именно прессы.
- "Досужий парижанин",- отвечал за всех Ориоль.- А это что: важно
очень?
- "Досужий парижанин" - это что-то новенькое? Развлекательное? -
спросил тот и, получив подтверждение, пояснил: - Тут хотят знать. Красные
ходят - всем русским интересуются.
- Так хорошо же? Больше клиентов.
- Я тоже так считаю. А хозяева нет. Красных не любят. Я бы даже сказал,
остерегаются. Так что будем заказывать?..
Они взяли блины, но не с красной икрой, которая тоже кусалась, а с
рубленой селедкой: официант заверил их, что это любимая закуска русских. От
обязательной в таких случаях водки отказались, потому что и она была дорогой
и, со слов официанта, нерусского происхождения - скорее всего, польская
Выборова.
- Возьмите лучше нашего красного,- посоветовал он им.- С водкой шутки
плохи. С ног валит.
- Мы хор послушать пришли.- Марсель показалось, что он болтает лишнее.
- Поют хорошо,- согласился он.- Это они умеют. Но тоже вот - без водки
не обходится...- и отошел от них нетвердый в движениях.
- Какой-то он странный,- заметила Марсель.
- Пьяный просто,- сказал Ориоль.
- Пьяный гарсон? - удивилась Марсель.- Разве это возможно?
- В русском ресторане? А почему нет? Деталь местного колорита. Ну что,
Рене? Покажешь мне сегодня, как листовки сбрасываются?
- Послушаю сначала, как поют.
- Хочешь знать, стоит ли игра свеч? Правильно - мне это тоже
сомнительно...
Но он был неправ. Ряженые казаки из хора, молча сидевшие до того на
эстраде и безучастно глядевшие на публику, встали по чьему-то сигналу и
заправили за пояса красные рубахи.
- Серж нам переведет? Он ведь знает русский? - предложила Марсель
влюбленному в нее журналисту, обращаясь к нему в третьем лице: знак,
неблагоприятный для всякого воздыхателя. Серж знал это и потупился.
- Не настолько. Нет ничего хуже, чем переводить песни. Могу нагородить
лишнего.
- Но все же лучше, чем ничего? - сказала Марсель, и он должен был
согласиться с этой женской мудростью...
Хор запел "Лучину". Казаки грустили о родине. Они бросались в верхние
ноты, как другие прыгают с моста вниз: без удержа, с щемящей дрожью в
глотке, изливая тоску и отчаяние - видели в эти минуты родные леса и поля,
детей и родителей и, расшибаясь, опускались затем в басы, как падают из
царства сна в проклятую, нежеланную действительность, в неверную парижскую
явь, в ресторан, где пили, ели и говорили на птичьем языке бесконечно чуждые
им хозяева-иностранцы.
- О чем они поют? - спрашивала Марсель у Сержа: она опешила от этого
взрыва чувств и решила, что перевод поможет ей понять, в чем дело.
- Не знаю,- честно признался он.- Лучина - это, кажется, маленький
кусочек дерева. Он горит - больше ничего сказать не могу.
- Всю песню горит? - не поверила она.
- Ну да... Погоди. К концу и сам сгорел.
- Кто?
- Тот, кто поет ее.
- Аа... Тогда это уже понятнее. Есть от чего расстраиваться...
Рене не слушала их - до того была заворожена пением. Кончив, казаки
важно откланялись, дружно откашлялись и затянули "Вечерний звон". Он добил
Рене, она заплакала, так как была сентиментальна. Это был прощальная песнь,
обращенная к живому, но безвозвратно утраченному ими отечеству.
- "Вечерний звон, вечерний зво-он!"- вытягивали казаки, хороня себя
заживо.- "Как много дум наво-одит он! Наво-одит он, бом, бом!"- И Рене, не
понимая слов, поняла вдруг что-то очень важное. Это было непоправимое,
неизбежное и почему-то лично ее касающееся прощание с родиной...
Она обещала показать компании, как разбросали листовки. Они подошли к
залу Шапель. Дом был черен. После случившегося здание решили
отремонтировать. Рене подвела их к соседнему дому. Окно, через которое они
влезли, было наглухо закрыто. Впрочем, отпиленная решетка и теперь была лишь
примотана проволокой и при желании ее можно было снять и залезть внутрь и
потом наверх. Ориоль попробовал сделать это.
- Это вы напрасно,- сказал вынырнувший из темноты сторож.- Все равно на
чердак не попадете. Там все забито и перекрыто.
- Может, ты нам расскажешь, как было дело? - спросил Ориоль.- За
деньги, разумеется.
- Что значит за деньги? - важно возразил тот.- Деньги деньгам рознь.
- Это точно,- признал Ориоль.- Приятно говорить со специалистом,- но на
вопрос его так и не ответил.- Ты при этом присутствовал?
Старик решил почему-то, что договоренность достигнута.
- При чем? При бандитской вылазке? Это очень просто. Вскрыли, как
консервную банку. Банку консервную когда-нибудь открывал?
- Приходилось.
- А я в войну их напробовался, нас особо не баловали. Там ведь как?
Основная еда была - другой иной раз и не было...- Он долго бы еще так
распространялся, но Ориоль перебил его:
- Там наверху - мостки или что? Чтоб с крыши на крышу перейти?
- Доски были - их убрали. Чтоб другим неповадно было,- сказал сторож,
недовольный тем, что его грубо прервали.- Прыгать нужно.
- Прыгать не будем,- сказал Ориоль.- И так все ясно.- И они ушли,
оставив старика в дураках, без заслуженного, как ему казалось, гонорара.
- Ну что, Рене? - спросил Ориоль.- Опишешь эту историю?
- Нет, конечно.
- Почему?
Она уклонилась от ответа:
- Не то настроение. Казаков жалко.
- Да, пели они изумительно,- согласилась с ней Марсель.- Хорошо что
сходили, правда?..
Они подошли к Монмартру, осмотрели с разных сторон его купола, обошли
кругом площадь и решили разойтись. Серж думал, что проводит Марсель домой,
но она предпочла общество Ориоля:
- У меня с ним разговор есть. Профессиональный,- и, взяв Ориоля под
руку, увела с собой, даже не простившись с остальными...
Серж был расстроен. Заостренное лицо его, окаймленное бородкой,
подобной той, какую рисуют героям Жюль-Верна, выглядело, вопреки его
стараниям, унылым и разочарованным.
- Какие могут быть профессиональные разговоры с этим беспринципным
перевертышем? Чего я не люблю в журнализме, так это именно такой,
маскирующейся под объективизм, проституции... Вы далеко живете?
- В Стене. Не надо провожать меня. Я сама дойду. Или доеду.
- Почему?.. Наоборот - мне сейчас нужно общество. Иначе совсем
закисну... Это кокетство с ее стороны,- объяснил он Рене, будто она
спрашивала об этом.- Она ни с кем серьезно не связывается. Любит больше
всего своего папашу... Давайте лучше о вас поговорим. У вас все так
интересно. Живете полной жизнью, состоящей из дел, а не из репортажей. А мы
проводим время за столом. Может, поэтому я и принимаю все так близко к
сердцу...
Рене посочувствовала ему:
- Вам недостаточно журналистской работы?
- Конечно. Хотелось бы чего-то другого, более действенного...- и
поделился с ней без большого воодушевления: - Есть у меня одна идея, но ей
не дают хода. Денег нет - как всегда в таких случаях...- после чего примолк,
думая, наверно, не об отсутствии необходимых средств, а о том, в какой мере
Марсель кокетничает и в какой - всерьез увлеклась Ориолем: он был из тех
ревнивцев, кто лечит себя собственными средствами, но не очень-то в них
верит.
- А что за мечта у вас? - спросила Рене.- Можно помочь?
- Да идея проста как Колумбово яйцо,- не сразу ответил он: сначала
додумал свою невеселую думу.- Надо начинать пропаганду не со взрослых: они
достаточно уже испорчены и не поддаются перевоспитанию - а с детей...- Он
помолчал, глянул внушительно, продолжал уже с большим интересом, чем прежде:
- Нужны летние лагеря для детей рабочих, где бы с ними проводилась
соответствующая работа - пропаганда, но не такая, как для их отцов, когда с
трибуны в сотый раз твердят одно и то же, а скорее игра и соревнование... Я
сотрудничаю в "Авангарде", газете для коммунистической молодежи - знаете,
конечно, ее и читаете? - Рене хоть и знала, но не читала, однако не стала
его разочаровывать.- Конечно же: вам положено. Неплохая газета, правда?
- Неплохая.
- Я б даже сказал, хорошая. Так вот мы в редакции кое-что уже начали:
нам дали в музее войны 14-го года палатки. Они, говорят, побывали в
ипритовой атаке - по этой причине их там и держат, но иприт давно выветрился
и для детей не опасен. Нужна еще масса вещей: колышки, веревки - их
почему-то не осталось, потом семафорные флажки: я хочу научит