рого он мог войти в семью Бадаро и наложить руку
на их состояние. Но сейчас капитан чувствовал не только это. Он скучал
по  доне  Ане,  по  ее  порывистости,  по  ее то нежному,  то строгому
обращению,  по ней самой, замкнувшейся в своей невинности без поцелуев
и любовных грез.  Она приедет в Ильеус на праздник Сан-Жорже - так она
велела ему передать. Почему бы не дождаться ее и не отложить отъезд до
праздника,  до  которого  оставалось  уже  немного времени?  Опасность
заключается в том,  что Синьо Бадаро может запросить о нем сведения  в
Рио.  Тогда  ему,  без  сомнения,  не  укрыться от мести этих грубых и
вспыльчивых людей;  хорошо, если еще удастся спасти жизнь. Он взглянул
на  дуло  револьвера.  Но  глаза Синьо Бадаро снова напомнили ему дону
Ану...  Капитан Жоан Магальяэнс не  знал,  на  что  решиться.  Паровоз
гудел, поезд подходил к станции Ильеус.
     Вечером он зашел к Марго и передал ей поручение от Жуки.
     Марго сменила  квартиру,  она выехала из пансиона Машадан и сняла
маленький домик,  где жила вдвоем  с  прислугой,  которая  готовила  и
убирала  комнаты.  Из  Табокаса  прибыли  ее вещи,  и она могла теперь
демонстрировать свои  элегантные  костюмы,  разгуливая  по  Ильеусу  с
кружевным зонтиком под перешептывания прохожих. Все знали о ее близких
отношениях с Жукой Бадаро,  расходились только в мнениях  относительно
того,  как именно они сошлись.  Сторонники Бадаро утверждали, что Жука
отбил ее у Виржилио,  а люди Орасио  заявляли,  что  Виржилио  к  тому
времени  уже  сам  ее  бросил.  После  статьи  в  "О Комерсио" сплетни
достигли  своего  апогея  и  избиратели  Бадаро  показывали  на  улице
"женщину,  оплачивавшую  обучение  доктора  Виржилио".  Марго ходила с
видом победительницы. Жука распорядился открыть ей кредит в магазинах,
торговцы угодливо склонялись перед ней.
     Марго приняла  капитана  в   столовой,   предложила   сесть.   Он
согласился выпить чашечку кофе, принесенную служанкой, и объяснил, что
пришел с поручением от Жуки. Он просил сказать, что приедет на будущей
неделе,  и  спрашивал,  не  нужно  ли  ей чего-нибудь?  Марго засыпала
капитана вопросами о  фазенде.  Она  тоже  чувствовала  себя  хозяйкой
имения Бадаро.  Казалось,  она совершенно забыла Виржилио, упомянула о
нем лишь раз, когда спросила, читал ли Жоан статью в "О Комерсио".
     - Кто меня тронет, тому несдобровать... - заявила она.
     Затем похвалила Мануэла де Оливейра:
     - Молодец,  у него есть голова на плечах.  - И добавила: - К тому
же он весельчак...  Я только с ним и развлекаюсь. Он частенько заходит
ко мне посидеть... Он такой смешной...
     Капитан Жоан Магальяэнс отнесся к  этим  похвалам  подозрительно:
кто знает, не путается ли Марго в отсутствие Жуки с журналистом? И так
как он чувствовал,  что оба они очень похожи - оба авантюристы и чужие
среди  этих  людей,  связанных с землей,  - то счел своей обязанностью
подать ей совет:
     - Ты мне скажи: у тебя есть что-нибудь с этим Оливейрой?
     Она стала отрицать, но не особенно решительно:
     - Разве ты не видишь, что...
     - Я хочу дать тебе совет...  Ты не желаешь  мне  говорить  -  да,
собственно,  я и сам не хочу ничего знать.  Но я тебе одно скажу: будь
осторожна с Бадаро.  С ними шутить нельзя...  Если ты  дорожишь  своей
шкурой,  не вздумай его обманывать...  Такие люди не любят шуток...  -
Говоря  это  Марго,  он,  казалось,  убеждал  самого  себя.  -   Лучше
отказаться от задуманного, чем обманывать их...

8

     В двухэтажном домике неподалеку от порта расположилась экспортная
фирма "Зуде,  брат и Кo".  Внизу был склад какао,  на втором  этаже  -
контора.  Это  была  одна  из  трех-четырех фирм,  начавших заниматься
экспортом какао,  который здесь получил развитие всего  несколько  лет
назад.  До  этого  вся продукция какао,  в ту пору еще незначительная,
потреблялась внутри  страны.  Но  с  расширением  плантаций  некоторые
торговцы  Баии и кое-кто из иностранцев - швейцарцы и немцы - основали
фирмы по экспорту какао.  Среди них  была  фирма  братьев  Зуде,  двух
экспортеров  табака  и хлопка;  они занялись и вывозом какао.  Открыли
филиал в Ильеусе и послали управляющим Максимилиано Кампоса,  старого,
уже седовласого служащего с большим опытом.
     В те времена экспортные фирмы еще заискивали перед  полковниками,
служащие   и   управляющие  отвешивали  им  поклоны  и  рассыпались  в
любезностях,  владельцы фирм устраивали для фазендейро банкеты, водили
их  в  кабаре  и  публичные  дома.  Конторы по экспорту какао были еще
небольшие  -  как  правило,  они  представляли   собой   всего-навсего
отделения крупных экспортных фирм,  торговавших табаком, кофе, хлопком
и кокосовыми орехами.
     Поэтому, когда  Синьо  Бадаро поднялся по лестнице торгового дома
"Зуде,  брат и Кo" и открыл дверь в кабинет управляющего, Максимилиано
Кампос поспешно поднялся пожать ему руку:
     - Какой приятный сюрприз, полковник!
     Он предложил  ему свое кресло - лучшее в кабинете,  а сам скромно
уселся на плетеный стул.
     - Давненько  вы  не  появлялись.  Я  сам наведывался к вам насчет
урожая...
     - Я уезжал на плантацию... Был занят...
     - Ну,  и как идут дела,  полковник?  Что вы  скажете  о  нынешнем
урожае?  Похоже, что он оставил далеко позади прошлогодний, не так ли?
Мы только недавно начали операции, но скупили уже больше какао, чем за
весь  прошлый  год.  И это при том,  что некоторые крупные фазендейро,
вроде вас, еще ничего не продавали...
     - За этим я и приехал... - сказал Синьо.
     Максимилиано Кампос сделался еще любезнее:
     - Решили  не  ждать более высоких цен?  Думаю,  что вы поступаете
правильно...  Я не верю,  чтобы  какао  поднялось  в  этом  году  выше
четырнадцати  мильрейсов  за  арробу...  И,  знаете,  при четырнадцати
мильрейсах выгоднее выращивать какао,  чем молиться  богу...  -  и  он
засмеялся своей шутке...
     - А я полагаю,  что цена поднимется  выше,  сеньор  Максимилиано.
Думаю,  что  к  концу  уборки  урожая  она  составит  по  меньшей мере
пятнадцать мильрейсов.  Кто сумеет сохранить  свое  какао,  заработает
большие   деньги...   Производство   недостаточно   для   того,  чтобы
удовлетворить спрос. Говорят, что только в Соединенных Штатах...
     - Это верно,  сбыт всего какао обеспечен...  Но цены,  полковник,
нам навязывают гринго.  Наше какао пока ничто  по  сравнению  с  какао
Золотого  Берега.  А  цены  на это какао определяет Англия.  Когда вы,
сеньоры, засадите всю эту землю, повалите весь этот лес, вот тогда мы,
возможно, сумеем устанавливать в Соединенных Штатах свои цены...
     Синьо Бадаро поднялся.  Борода  закрывала  ему  галстук  и  грудь
сорочки:
     - Именно это  я  и  собираюсь  сделать,  сеньор  Максимилиано.  Я
вырублю лес Секейро-Гранде и засажу землю деревьями какао.  Через пять
лет я вам буду продавать какао с этих  земель...  И  тогда  мы  сможем
диктовать цены...
     Максимилиано уже знал об этом.  Да и кому в Ильеусе  не  известны
были  планы Бадаро в отношении Секейро-Гранде?  Однако все знали,  что
такие же намерения были и у Орасио.  Максимилиано заговорил  об  этом.
Синьо Бадаро разъяснил:
     - Лес  мой,  я  только  что  зарегистрировал  документ  на  право
владения  им в нотариальной конторе Домингоса Рейса.  Он мой,  и плохо
будет тому, кто туда сунется...
     Синьо Бадаро  сказал  это с убеждением,  грозя пальцем невидимому
врагу,  и Максимилиано  Кампос  отступил  перед  полковником.  Но  тот
засмеялся и предложил поговорить о делах:
     - Я хочу продать свой урожай.  Сейчас я реализую двенадцать тысяч
арроб...  Цена  сегодня  -  четырнадцать  и  две  десятых мильрейса за
арробу... Итого сто семьдесят конто. Согласны?
     Максимилиано произвел подсчет. Поднял голову, снял очки:
     - А условия расчета?
     - Мне  не  нужны деньги сейчас же.  Я хочу,  чтобы вы открыли мне
кредит на  эту  сумму.  Мне  понадобятся  деньги  на  вырубку  леса  и
устройство плантаций... Я буду забирать их постепенно...
     - Сто  семьдесят  конто   четыреста   мильрейсов...   -   объявил
Максимилиано, закончив подсчеты.
     Они переговорили о подробностях  сделки.  Бадаро  продавали  свое
какао  фирме  "Зуде,  брат  и Кo" уже много лет.  И ни к кому из своих
клиентов на юге Баии экспортная фирма не  проявляла  такого  внимания,
как к братьям Бадаро.
     Синьо простился.  На следующий день он вернется,  чтобы подписать
контракт на продажу. Еще не выходя из конторы, он сказал:
     - На эти деньги вырубим лес и посадим какао!  А если понадобится,
будем  вести  борьбу,  сеньор  Максимилиано!  -  Он держался серьезно,
разглаживая бороду, взгляд его был суров.
     Максимилиано не нашелся что сказать и спросил:
     - А как поживает маленькая дона Ана?
     Лицо Синьо потеряло суровость и расплылось в улыбке:
     - Она  уже  взрослая  девушка...  И  хорошенькая!  Скоро   выйдет
замуж...
     Максимилиано Кампос  проводил  полковника  вниз  по  лестнице   и
расстался с ним на мостовой, крепко пожав руку:
     - Желаю всего наилучшего вашей семье, полковник!
     Синьо Бадаро зашагал по середине улицы, придерживая шляпу рукой и
отвечая на приветствия со всех сторон.  Люди переходили  улицу,  чтобы
поздороваться с ним.

9

     В день   Сан-Жорже   город  наполнился  колокольным  звоном.  Это
празднество посвящалось покровителю города,  и было  самое  большое  в
Ильеусе.  Утром  на  торжественном  заседании в муниципалитете префект
напомнил о Жорже де Фигейредо Коррейя,  который получил  в  дар  земли
Ильеуса  и  создал  там  первые  примитивные  энженьо  -  плантации  с
сахарными заводами при них, тут же уничтожавшиеся индейцами. К нему он
приравнял  тех,  кто  прибыл  позднее  и  привез с собой семена какао.
Доктор Женаро тоже сказал речь,  полную цитат  на  иностранном  языке,
которых большая часть присутствующих не поняла.
     В этой официальной части праздника сторонники Орасио  участия  не
принимали.  Но сейчас все они, одетые в черные фраки, шагали по дороге
в собор,  откуда должна была выйти процессия Сан-Жорже,  путь  которой
проходил по центральным улицам города.
     Каноник Фрейтас всегда старался быть в  стороне  от  политических
распрей  полковников.  Он  не  ввязывался в них,  ладил и с Бадаро и с
Орасио,  с префектом Ильеуса  и  с  доктором  Жессе.  Организовывалась
подписка на строительство женского монастырского пансиона, - подписной
лист составлялся в двух экземплярах,  с тем чтобы ни Синьо Бадаро,  ни
Орасио  не  пришлось  подписываться  вторым.  И  тот,  и  другой  были
удовлетворены,  получив бумагу,  на  которой  еще  не  было  ни  одной
подписи,  причем  каждый из них думал,  что подписывается первым.  Эта
ловкая  политика  приводила  к  тому,  что  власти  и  оппозиция  были
объединены вокруг церкви.  Кроме того,  каноник Фрейтас был достаточно
либеральным,  он никогда не  возражал  против  того,  что  большинство
видных полковников состояло в масонской ложе. Правда, он помогал Синьо
Бадаро в борьбе,  которую тот повел против масонов,  избравших  Орасио
обер-мастером,  но  не  выступал  открыто,  а всегда оставался в тени.
Зато,  не  таясь,  он   боролся   против   культа   англичан,   против
протестантской церкви.
     Если жена    Орасио    оказывала    покровительство     празднику
Санто-Антонио,  длившемуся девять дней, то жена Жуки Бадаро и дона Ана
покровительствовали  празднику  Сан-Жорже.  Соперники   изощрялись   в
богатстве  фейерверка  в  те  дни,  когда  их жены принимали участие в
устройстве празднества.  На празднике  святой  Пасхи  каноник  Фрейтас
поручал одному из них мессу с пением, а другому - заботу об алтаре. Он
играл,  когда мог,  на их соперничестве, а когда это было ему выгодно,
старался примирить их.
     Затянутые в черные фраки мужчины поджидали  на  соборной  площади
женщин,  которые  торопливо проходили в собор.  Вот проследовала Эстер
под руку с Орасио;  она выглядела  очень  элегантно  в  одном  из  тех
платьев,  которые  напоминали  ей  времена Баии.  Виржилио увидел ее и
поздоровался, сняв соломенную шляпу. Орасио помахал рукой, приветствуя
его, Эстер кивнула головой.
     Люди вокруг  перешептывались  с  язвительными  улыбками.   Вскоре
прошли Синьо и Жука Бадаро. Синьо вел под руку дону Ану. Жука пришел с
женой.  Наступил черед капитана Жоана Магальяэнса,  который появился в
сером  фраке,  выделявшемся  на  фоне  черной  одежды мужчин.  Он снял
цилиндр и  склонился,  приветствуя  Бадаро.  Дона  Ана  прикрыла  лицо
веером, Синьо дотронулся рукой до шляпы, Жука закричал:
     - Ола, капитан!
     - У них флирт... - сказала одна из девушек.
     Жессе появился весь потный - он почти бежал по улице. Остановился
на  минуту  поговорить  с  Виржилио  и тут же умчался дальше.  Важно и
торжественно прошел Женаро. Он выступал размеренным шагом, уставившись
в землю.  Проследовал префект, прошли Манека Дантас и дона Аурисидия с
детьми.  Теодоро дас Бараунас был  одет,  как  обычно.  Только  вместо
бриджей  защитного  цвета,  заправленных  в  сапоги,  он  надел белые,
тщательно выглаженные  брюки.  На  мизинце  у  него  блистал  огромный
брильянт. Появилась и Марго, но она не вошла в церковь, а остановилась
на углу площади,  беседуя с Мануэлем  де  Оливейра.  Женщины  украдкой
поглядывали на нее, отпуская замечания по поводу ее одежды и манер.
     - Это новая любовница Жуки Бадаро... - сказал кто-то.
     - Говорят, раньше она жила с доктором Виржилио...
     - Теперь у него есть кое-что получше...
     Послышался смех.  Поодаль  стояли  люди с босыми ногами.  Церковь
была переполнена,  народ занял площадь,  разлился по  улице.  Из  врат
храма вышли каноник Фрейтас и два других священнослужителя.  Они стали
устанавливать порядок процессии. Впереди - носилки с маленькой статуей
младенца  Иисуса.  Эти  носилки  несли дети,  одетые в белое,  четверо
мальчиков из лучших семей города.  Среди них  был,  в  частности,  сын
Манеки Дантаса.  Носилки двинулись по улице перед собором. За ними шел
оркестр и шествовали одетые в форму ученики колледжей  под  присмотром
своих  педагогов.  Когда  они  отошли  немного,  тронулись  носилки со
статуей девы Марии,  уже значительно  большего  размера.  Носилки  эти
несли  девушки,  и среди них была дона Ана Бадаро.  Проходя мимо Жоана
Магальяэнса,  она посмотрела на него и улыбнулась.  Капитан нашел, что
она похожа на богородицу,  которую несли на носилках,  хотя у доны Аны
был смуглый цвет кожи,  а статуя была сделана из голубоватого фарфора.
Оркестр и дети из колледжей прошли дальше, мужчины стояли на тротуарах
со шляпами в руках.  За носилками  со  статуей  девы  Марии  выступали
одетые  в  белое,  с  голубыми конгрегационными лентами на шее ученицы
монастырского пансиона,  а за ними шли дамы.  Жена Жуки шествовала под
руку с мужем, Эстер - с одной из своих подруг, супругой Манеки Дантаса
доной Аурисидией,  которая приходила в восторг от  всего  окружающего.
После короткого интервала вынесли большие и богато убранные носилки со
статуей Сан-Жорже.  Святой был огромного размера, он восседал на своем
коне,  поражая дракона. Носилки несли за передние ручки Орасио и Синьо
Бадаро,  за  задние  -  доктор  Женаро  и   доктор   Жессе,   дружески
беседовавшие  между  собой.  Орасио  и Синьо даже не взглянули друг на
друга,  они шли в ногу,  серьезные,  устремив  взор  вперед.  На  всех
четверых поверх черных фраков были надеты красные мантии.
     Позади шествовал каноник Фрейтас с двумя падре  по  бокам.  И  за
ними - все видные люди города:  префект, полицейский инспектор, судья,
следователь,  несколько адвокатов и  врачей,  агрономы,  полковники  и
торговцы.  Шли Манека Дантас и Феррейринья,  Теодоро и доктор Руи. И в
заключение  двинулась  толпа  -  богомольные   старухи,   женщины   из
простонародья,  рыбаки,  подметальщики улиц,  беднота. Женщины несли в
руках ботинки, они выполняли обет, данный святому.
     Заиграл оркестр,   процессия   продолжала   степенно  и  медленно
двигаться дальше.
     Виржилио и  капитан  Жоан  Магальяэнс  почти одновременно сошли с
тротуара,  на  котором  они  стояли,  и  примкнули  к  процессии;  они
оказались  совсем рядом со статуей богородицы.  Жука Бадаро и Виржилио
холодно поздоровались,  капитан,  подойдя,  стал угощать их только что
купленными леденцами.  У доны Аны чуть покачнулись носилки,  когда она
обернулась, услышав голос капитана. Некоторые потихоньку засмеялись.
     Вокруг Марго  собралась  группа  зевак,  глазевших  на процессию.
Когда мимо проследовали носилки Сан-Жорже, рядом с которыми в ногу шли
Синьо Бадаро и Орасио, кто-то заметил:
     - Прямо глазам не  веришь!..  Полковник  Орасио  и  Синьо  Бадаро
вместе, рядышком. И доктор Жессе с доктором Женаро... Это просто чудо.
     Мануэл де Оливейра на мгновение забыл,  что  он  редактор  газеты
Бадаро, и произнес:
     - Каждый из них возносит Сан-Жорже молитвы,  чтобы  святой  помог
ему убить другого... Они молятся и угрожают...
     Марго рассмеялась,  остальные  тоже.  И  все   присоединились   к
процессии,  которая, как необыкновенная змея, медленно ползла по узким
улицам Ильеуса. В воздухе взрывались ракеты.



БОРЬБА

1

     Откуда в безлунной ночи  доносятся  звуки  гитары?  Это  грустная
песня,  тоскливая мелодия, в ней поется о смерти. Синьо Бадаро никогда
особенно  не  вслушивался  в  печальную   мелодию   и   слова   песен,
распевавшихся  в краю какао работниками - неграми,  мулатами и белыми.
Но сейчас,  проезжая по дороге на своем вороном коне, он почувствовал,
что эта музыка проникает ему в душу,  и,  сам не зная почему, вспомнил
фигурки на картине,  украшающей залу в его усадьбе. Музыка доносилась,
наверное,  с  плантации,  из  какой-нибудь хижины,  затерявшейся среди
деревьев какао.  Пел мужчина.  Синьо не понимал,  чего ради  негры  по
ночам  часами  тренькают  на  гитаре,  когда у них и без того так мало
времени для сна.  Но музыка доносилась  до  него  на  каждом  повороте
дороги,  иногда  она была еле слышна,  а то вдруг усиливалась,  словно
играли где-то совсем близко.
                    Мой удел безнадежно печален -
                    Только труд от зари до зари...
     Позади себя  Синьо  Бадаро  слышал топот ослов,  на которых ехали
жагунсо.  Их было трое:  мулат Вириато, высокий и худой Телмо с метким
глазом  и  женским  голоском  и  Костинья  - тот,  что убил полковника
Жасинто.  Они разговаривали между собой,  и ночной ветерок доносил  до
Синьо Бадаро отрывки их беседы:
     - Человек взялся за ручку двери и тут сразу поднялся переполох...
     - Он выстрелил?
     - Не успел...
     - Женщина всегда приносит несчастье...
     Будь тут негр Дамиан, Синьо подозвал бы его, они поехали бы рядом
и  Синьо  поделился бы с негром своими планами.  Негр слушал бы молча,
кивая своей огромной головой.  Но  негр  Дамиан  обезумел,  теперь  он
бродил  по  дорогам  какао,  смеясь  и  плача,  как  ребенок,  и Синьо
понадобилось употребить всю свою силу и волю,  чтобы убедить  Жуку  не
убивать негра.  Недавно видели,  как Дамиан, рыдая и плача, проходил в
окрестностях фазенды,  и его нельзя  было  узнать  -  худой,  покрытый
грязью,  с  провалившимися глазами,  он бормотал что-то насчет мертвых
детей и белых ангельских гробиков. Он был хороший негр, и Синьо Бадаро
до  сих  пор  не  мог понять,  почему он промахнулся в ту ночь,  когда
стрелял в Фирмо.  Неужели он уже тогда был сумасшедший?  Музыка, вновь
донесшаяся   до   него   на  повороте  дороги,  снова  вызвала  в  нем
воспоминания о том вечере. Синьо Бадаро вспомнил о картине в гостиной:
крестьянка  и пастухи,  голубая лазурь,  свирель.  Вероятно,  это была
очень трогательная музыка, с нежными словами любви. Музыка для танцев,
потому  что  нога  у девушки на картине оторвалась от земли,  словно в
балетном па.  Не то,  что эта музыка,  которая сопровождает  его;  она
походит на похоронный марш:
                    Жиз