еров:  (Конто -
старинная бразильская денежная единица, равная тысяче мильрейсов.)
     - Сеньоры,  вы  не  знакомы  с  Жоаном Магальяэнсом,  капитаном в
отставке?
     Обычно находился кто-нибудь,  кто его знал,  кто уже играл с ним.
Иные спрашивали:
     - А он не шулер?
     Родолфо возмущался:
     - Капитан  -  серьезный  игрок.  Играет  хорошо,  этого у него не
отнимешь.  И если кто хочет  научиться  играть  серьезно,  тот  должен
сыграть с капитаном.
     Он врал самым наглым образом.
     - Без  капитана  стол  не  представляет  никакого  интереса...  -
добавлял он.
     За эту хитрость Родолфо получал свои комиссионные; кроме того, он
знал,  что там,  где сидит Жоан Магальяэнс,  вино льется рекой,  а это
изрядно увеличивает доходы казино. Родолфо посылал мальчишку за Жоаном
и приготавливал карты.
     Так было и в тот вечер.  Жоан чувствовал себя совсем разомлевшим,
пальцы Виолеты теребили его кудри, он уже засыпал под звуки ее голоса,
когда появился мальчишка.  Капитан в мгновение ока оделся и вскоре был
в казино.  У полковника Жувенсио он забрал полтора конто, а у инженера
- все,  что у того было,  даже кольцо,  знак его профессии, которое он
поставил в банк, когда увидел у себя на руках каре из дам. Сдавал Жоан
Магальяэнс.   Инженер   проиграл,  потому  что  у  капитана  оказалось
королевское каре. Кроме него выиграл только один партнер - торговец из
порта;  он  забрал немногим более двухсот мильрейсов.  За столом,  где
играл Жоан,  всегда выигрывал еще один партнер - такова  была  тактика
капитана.  У  Жоана,  как  говорили  его  близкие  друзья,  была  одна
странность:  он давал возможность выиграть любому  партнеру,  лишь  бы
глаза его были похожи на глаза оставшейся в Рио девушки,  с презрением
и отвращением взиравшей на профессионального игрока.  Было  уже  утро,
когда  все  поднялись  из-за стола.  Родолфо оценил кольцо более чем в
конто.  На  своем  каре  из  дам  инженер  проиграл  триста   двадцать
мильрейсов.
     Теперь, стоя на юте парохода,  Жоан  рассмеялся.  "Только  дураки
верят дамам..."
     В отличном расположении духа направился он утром к Виолете.  Жоан
представлял себе,  как обрадуется Виолета, когда он принесет ей платье
из голубого шелка,  которое она высмотрела в  витрине.  Но  все  вышло
совсем  иначе.  Вместо того чтобы молчать после проигрыша,  инженер на
другой день отправился в полицию,  наговорил чорт* знает что о  Жоане,
потребовал выяснить, где он получил звание капитана. Полиция не начала
расследования только потому,  что не нашла Жоана.  Родолфо его надежно
спрятал.  Агрипино  Дока  наговорил  ему разных чудес про Ильеус и про
какао. И вот теперь, после восьми месяцев пребывания в Баие, он плывет
на пароходе, направляющемся в Ильеус, где за последнее время появились
большие  плантации  какао,  а  с  ними  и  нажитые  за  короткий  срок
состояния.  На пальце у Жоана кольцо инженера,  в одном кармане колода
карт,  в другом - сотня визитных карточек:  (*  Все  оставлено  как  в
оригинале.(ккк).)

                     Капитан д-р Жоан Магальяэнс
                           военный инженер

     Понемногу грусть,  навеянная  расставанием с городом,  который он
так полюбил за эти восемь  месяцев,  стала  рассеиваться.  Жоан  начал
вглядываться  в окружающий пейзаж,  в еще видневшиеся вдалеке деревья,
дома,  которые казались теперь  совсем  крошечными.  Пароход  загудел.
Водяная  пыль  обрызгала  соломенную  шляпу Жоана.  Он снял ее,  вытер
надушенным платком и оставил в руке.  Потом  пригладил  растрепавшиеся
волосы, которые укладывал нарочито небрежно, чуть заметными волнами. И
окинул взглядом людей на палубе,  начиная  с  человека  в  черном,  не
отрывавшего взора от пристани,  которую уже нельзя было различить,  до
толстого полковника,  рассказывавшего коммивояжеру разные  приключения
из   жизни  полуварварского  края  Сан-Жорже-дос-Ильеус.  Жоан,  играя
кольцом на пальце,  изучал физиономии пассажиров.  Найдет ли он  среди
них партнеров для игры?  Правда,  в кармане у него уже была порядочная
сумма,  но  деньги  никогда  никому  не  мешают.  Он  стал  потихоньку
насвистывать.
     Разговор на  пароходе  начинал  принимать  общий  характер.  Жоан
почувствовал,  что скоро и он будет втянут в него, и размышлял, как бы
ему подобрать партнеров.  Он вытащил сигарету, постучал ею по перилам,
зажег  спичку.  Потом его снова привлек пейзаж - пароход выходил из-за
песчаной косы и плыл у самого берега.  Около убогой хижины, обмазанной
глиной,  он  увидел  двух  голых  ребятишек с огромными животами - они
что-то  кричали  вслед  уходящему  пароходу.  Из  окна  другой  лачуги
высунулась какая-то хорошенькая девушка и махала рукой. Жоан подумал -
к кому  относилось  это  приветствие:  к  кочегару  или  к  пассажирам
парохода? Но все же ответил за всех, сделав своей худой рукой изящный,
вежливый жест.
     Толстый полковник   привел   в  ужас  коммивояжера,  рассказав  о
скандале,  в который он  впутался  в  одном  публичном  доме  в  Баие.
Какие-то  бездельники  хотели наброситься на него из-за одной мулатки.
Он выхватил парабеллум и едва только крикнул:  "А ну-ка давай, кто там
из вас храбрее! Я из Ильеуса...", как хулиганы, струсив, отступили.
     Коммивояжер удивлялся мужеству полковника.
     - Ну и молодец вы, сеньор, прямо хоть куда!
     Капитан Жоан Магальяэнс медленно подходил к ним.

4

     Марго вышла  из каюты и прошлась по пароходу,  играя разноцветным
зонтиком и волоча шлейф своего широкого  платья.  Она  как  бы  давала
любоваться  собой  коммивояжерам,  отпускавшим  шуточки  по ее адресу;
фазендейро,  таращившим на нее глаза; даже пассажирам третьего класса,
ехавшим  в  поисках  работы  на  земли юга Баии.  Марго проходила мимо
пассажиров, прося тихим, едва слышным голоском посторониться, и вокруг
мгновенно наступала тишина:  всем хотелось получше разглядеть ее,  и у
каждого она возбуждала  желание.  Однако,  как  только  она  исчезала,
разговоры  возвращались  все  к  той  же  единственной  теме  - какао.
Коммивояжеры  смотрели,  как  Марго  проходила  мимо   фазендейро,   и
посмеивались.  Они отлично понимали, что она едет на легкий заработок,
за деньгами,  и она дорого обойдется этим грубым людям.  Они перестали
смеяться, лишь когда из темноты вышел Жука Бадаро, взял Марго под руку
и подвел к борту,  откуда видна была исчезавшая уже Итапарика, далекая
окраина  Баии;  быстро  наступала  ночь,  колеса парохода подбрасывали
кверху воду.  (Фазендейро - помещик,  плантатор,  владелец  фазенды  -
поместья.)
     - Откуда  ты?  -  Жука  Бадаро  окинул  фигуру   женщины   своими
маленькими  глазками,  задержавшись на ее ногах,  на груди.  Он поднял
руку и ущипнул Марго за упругую ягодицу.
     Марго приняла оскорбленный вид:
     - Я с вами не знакома... Что за вольность?
     Жука Бадаро  взял  ее  за подбородок,  поднял ей голову,  откинул
белокурые  локоны  и,  пронизывая  ее  взглядом,  сказал   размеренным
голосом:
     - Ты никогда не слыхала о Жуке Бадаро?.. Так еще многое услышишь.
Знай,  что  с этой минуты ты моя.  Веди себя как следует,  я не привык
дважды что-нибудь повторять.
     Он резко  отдернул  руку  от  подбородка Марго,  повернулся к ней
спиной и пошел на корму,  где собрались пассажиры  третьего  класса  и
откуда слышались мелодичные звуки гармоники и гитары.

5

     Луна, огромная,  красная  луна,  подымалась  все  выше,  оставляя
кровавый след на темной поверхности океана.
     Антонио Витор  еще  плотнее  прижал  свои  длинные  ноги,  оперся
подбородком на колени.  Мелодия песни,  которую какой-то сертанежо пел
неподалеку  от него,  терялась в необъятности океана,  наполняя сердце
Антонио Витора тоской по родине.  Он  вспомнил  лунные  ночи  в  своем
городке, ночи, когда не зажигали лампы и он с большой компанией парней
и девушек ходил ловить рыбу с моста,  залитого лунным светом.  То были
ночи  веселой болтовни и смеха,  и рыбная ловля служила лишь предлогом
для этих встреч,  для нежных прикосновений,  когда луна скрывалась  за
облаком. Рядом с ним всегда оказывалась Ивоне; ей было пятнадцать лет,
но она уже работала на прядильной фабрике,  была  кормилицей  семьи  -
содержала  больную  мать  и четырех братишек - с тех пор,  как отец ее
пропал однажды ночью,  исчез,  не сказав никому ни слова. Он ничего не
давал знать о себе,  и Ивоне пошла на фабрику,  стала кормить все пять
ртов.  Встречи на мосту были теперь ее единственным развлечением.  Она
склоняла  свою  каштановую  головку на плечо Антонио и подставляла ему
свои пухлые  губы  всякий  раз,  как  скрывалась  луна.  (Сертанежо  -
обитатель сертана, внутренних засушливых областей Бразилии.)
     Антонио вместе с двумя  своими  братьями  обрабатывал  кукурузное
поле  неподалеку  от  города.  Но  эта работа так мало давала им и так
заманчивы были слухи о  большом  спросе  на  рабочие  руки  и  хороших
заработках в южных краях, где какао всем приносит огромные деньги, что
в один прекрасный день Антонио,  как и отец  Ивоне,  как  его  старший
брат,  как  тысячи других,  покинул маленький городок в штате Сержипе,
сел на пароход в Аракажу,  добрался до Баии,  провел там двое суток  в
ночлежке на пристани.  И вот теперь он едет в третьем классе парохода,
направляющегося в Ильеус.  Это  высокий,  худой  кабокло  с  выпуклыми
мускулами  и большими мозолистыми руками.  Ему двадцать лет,  и сердце
его наполняет тоска.  Неведомое чувство овладевает  его  душой.  Может
быть,  оно исходит от этой большой кроваво-красной луны? Или эту тоску
навевает грустная мелодия,  которую  распевает  сертанежо?  Мужчины  и
женщины,  разбредшиеся  по  палубе,  толкуют  о надеждах,  которые они
связывают с этими южными краями. (Кабокло - метис индейца и белого.)
     - Я  поселюсь  в Табокасе...- сказал один уже немолодой мужчина с
редкой бородкой и вьющимися волосами.  - Говорят,  это  край  большого
будущего.
     - Но сейчас, я слышал, это дикое место. Там столько гибнет людей,
помилуй господи... - сказал хриплым голосом низенький человек.
     - Я тоже слышал такие разговоры... Но ни на грош не верю. Мало ли
что говорят люди!..
     - Как господь захочет,  так и будет... - послышался голос женщины
с шалью на голове.
     - А я еду в Феррадас...  - заявил парень.  - У меня там брат, ему
живется  неплохо.  Он служит у полковника Орасио,  человека с большими
деньгами. Я останусь с братом. Он уже подыскал для меня место. А потом
вернусь за Зилдой...
     - Невеста? - спросила женщина.
     - Жена.  Она  осталась  с  двухлетней дочкой и скоро должна опять
родить. Славная женщина.
     - Ты никогда не вернешься... - сказал закутанный в плащ старик. -
Никогда не вернешься,  потому  что  Феррадас  -  это  край  света.  Ты
представляешь себе,  что тебя ждет на плантациях полковника Орасио? Ты
станешь работником или жагунсо.  Человек, который не умеет убивать, не
представляет ценности для полковника.  Ты никогда не вернешься...  - и
старик со злостью плюнул.  (Жагунсо  -  наемник,  бандит,  выполняющий
обязанности наемного убийцы и телохранителя крупных землевладельцев.)
     Антонио Витор слушал эти  разговоры,  но  доносившаяся  музыка  -
звуки  гармоники  и  гитары  -  снова возвращали его к воспоминаниям о
мосте в Эстансии,  о прекрасном лунном свете, о спокойной жизни. Ивоне
просила его не уезжать.  Кукурузное поле прокормило бы их двоих; зачем
же он так стремится уехать ради денег в места,  о которых рассказывают
столько дурного?  В лунные ночи,  когда небо было усеяно звездами - их
было там много и они были так красивы, что от них туманился взор, - он
сидел бывало на берегу реки, погрузив ноги в воду, и строил планы, как
он поедет в эти края, в Ильеус.
     Те, кто  уехал раньше,  писали,  что деньги там заработать легко,
что можно даже получить большой участок земли и засадить его деревьями
какао,  которые  приносят плоды золотого цвета,  стоящие дороже самого
золота.  Земля расстилалась перед теми, кто приезжал, и она еще никому
не   принадлежала.   Она  могла  стать  собственностью  того,  у  кого
достаточно мужества,  чтобы проникнуть внутрь леса,  выжечь деревья  и
кустарники,  засадить  расчищенную землю какао,  кукурузой и маниокой,
кто готов несколько лет,  пока  деревья  не  начнут  приносить  плоды,
питаться только поджаренной мукой да случайно подбитой дичью.  И тогда
придет богатство, польются такие деньги, что человек не в состоянии их
истратить;  появится  свой дом в городе,  сигары,  ботинки со скрипом.
Время от  времени  из  края  какао  приходило  сообщение  о  том,  что
кто-нибудь  из  поселенцев  умер  от  пули или от укуса змеи,  что его
закололи кинжалом в поселке или застрелили из  засады.  Но  что  такое
человеческая жизнь по сравнению с богатством, которое ожидает тебя?
     В городе,  где  жил  Антонио   Витор,   жизнь   была   убогой   и
безрадостной.  Мужчины  почти  все  уезжали;  на  родину  возвращались
немногие -  и  то  только  на  короткий  срок.  После  нескольких  лет
отсутствия  они  выглядели  неузнаваемо.  Они  возвращались  богачами:
золотые часы,  кольца на руках,  жемчуга в  галстуках,  они  швырялись
деньгами,   делали  дорогие  подарки  родственникам,  вносили  крупные
пожертвования на  церкви  и  на  святых  покровителей,  на  устройство
новогодних  празднеств.  "Вернулся  богачом",  -  только и слышалось в
городе.  Каждый такой случай,  когда люди приезжали и уезжали обратно,
потому что уже не могли свыкнуться с убожеством здешней жизни, был для
Антонио Витора еще одним зовом.  Только Ивоне -  ее  нежные  губы,  ее
молящий  голос,  ее  печальные  глаза,  -  только это и удерживало его
здесь. И все же в один прекрасный день он порвал со всем этим и уехал.
Ивоне рыдала на мосту, прощаясь с ним. Он обещал:
     - Через год я разбогатею и приеду за тобой.
     Сейчас луна  Эстансии  стояла над пароходом,  но она уже не такая
желтая,  как тогда, когда светила на мосту влюбленным. Сейчас она была
красного   цвета,   цвета   крови,  и  старик  сказал,  что  никто  не
возвращается из этих краев, где растет какао.
     Антонио Витор  ощутил  незнакомое  ему  доселе чувство.  Что это?
Страх?  Тоска?  Он сам не знал,  что это такое.  Луна  напоминала  ему
Ивоне,  ее губы,  молящие,  чтобы он не уезжал, ее глаза, затуманенные
слезами в ночь прощания.  Той ночью не было луны и никто  с  моста  не
ловил рыбу. Было темно, внизу журчала река, Ивоне прижалась к нему, ее
тело было горячее, а лицо все мокрое от слез.
     - Ты все-таки уезжаешь?
     Прошла долгая минута грустного молчания.
     - Ты уедешь и не вернешься.
     - Клянусь тебе, я вернусь.
     Ивоне отрицательно  покачала головой,  затем прилегла на берегу у
реки и позвала его.  Она открыла ему свое тело, как цветок открывается
солнцу.  И  позволила  овладеть  собой  без единого слова,  без единой
жалобы.  Он не мог прийти а себя от изумления,  не мог понять,  почему
она  ему  отдалась.  Ивоне опустила ситцевое платье,  на котором кровь
окрасила выцветшие цветы,  закрыла лицо рукой и сказала  прерывающимся
голосом:
     - Ты никогда не вернешься,  а в один прекрасный  день  кто-нибудь
другой  все  равно  овладел  бы  мной.  Так пусть лучше это будешь ты.
Теперь ты, по крайней мере, знаешь, как сильно я тебя люблю.
     - Я вернусь к тебе, дорогая...
     - Нет, ты никогда не вернешься...
     И он ушел, несмотря на то, что радость обладания Ивоне удерживала
его;  ушел,  хотя знал,  что у них должен будет родиться  ребенок.  Он
говорил  себе,  что отправляется на заработки для нее и для сына и что
через год вернется.  Землю в Ильеусе приобрести нетрудно,  он разведет
небольшую  плантацию  какао,  соберет  плоды  и  приедет  за  Ивоне  и
ребенком.  Правда,  отец ее уехал и не вернулся,  никто даже не знает,
где  он  сейчас!  Старик  говорит,  что  никто не возвращается из этих
краев,  даже те, кто оставил жену и детей. Почему эта гармоника играет
без конца и почему так грустна музыка? Почему красна, как кровь, луна,
подымающаяся над морем?

6

     Песня печальна,  она предвещает несчастье.  Ветер,  гуляющий  над
морем,  подхватывает  ее  и  рассеивает,  и кажется,  нет ей конца.  С
музыкой приходит грусть,  она охватывает пассажиров  третьего  класса,
овладевает   беременной   женщиной,  сжимающей  руку  Филомено.  Звуки
гармоники аккомпанируют песне,  которую сильным  голосом  поет  юноша.
Антонио  Витор  еще  больше замыкается в себе,  в его душе смешиваются
образы тихой Эстансии,  Ивоне,  отдавшейся ему без  единого  стона,  с
видениями еще не завоеванной земли, стычек, выстрелов, убийств, денег,
пачек  ассигнаций.  Человек,  который  едет  один  и  ни  с   кем   не
разговаривает,  проходит  мимо  расположившихся  группами пассажиров и
облокачивается на перила.  Луна оставляет на поверхности моря кровавый
след, песня терзает сердце:
                    Любовь моя, я уезжаю
                    И никогда уж больше не вернусь...
     Другие земли,  другие видения остались позади,  иные моря и  иные
побережья, дикий сертан, где господствует засуха; другие люди остались
там;  многие из тех,  что плывут на этом небольшом пароходе,  оставили
там  любовь.  Некоторые  отправились  в  далекий путь именно ради этой
любви, чтобы добыть средства для завоевания возлюбленной, чтобы добыть
золото,  на  которое покупается счастье.  Это золото родится на землях
Ильеуса,  - на деревьях какао.  В песне говорится,  что они никогда не
вернутся из этих краев,  что смерть поджидает их за каждым деревом.  И
луна красна, как кровь, и пароход раскачивается на неспокойных водах.
     Старик закутан  в плащ,  ноги у него босые.  Он мрачно потягивает
окурок самокрутки.  Кто-то просит у него  огня.  Старик  затягивается,
чтобы разжечь потухшую папиросу.
     - Спасибо.
     - Не за что...
     - Наверное, будет шторм...
     - Сейчас  пора южных ветров...  Иной раз так задует,  что никакое
судно не выдерживает...
     В разговор вмешивается женщина:
     - Сильные штормы  бывают  у  нас,  в  Сеара...  Похоже  на  конец
света...
     - Слышал,  - откликается старик.  - Говорят,  и  впрямь  страшное
дело.
     Они присоединились  к  группе  беседовавших  между  собой  людей;
неподалеку играли в карты. Женщина полюбопытствовала:
     - Вы из Ильеуса?
     - Вот уже пять лет, как живу в Табокасе. Я из сертана...
     - Зачем же вы, старый человек, приехали в эти края?
     - Сперва поехал не я,  а мой сын Жоакин...  Он устроился неплохо,
развел небольшую плантацию, а когда умерла старуха, позвал и меня...
     Старик замолчал;  казалось,  его поглотила музыка,  которую ветер
уносил в сторону города,  скрывшегося во мраке. Тишина нарушалась лишь
отдаленным гулом голосов в первом классе и песней, которую пел негр:
                    И никогда уж больше не вернусь,
                    На этих землях и умру я...
     Он пел,  а люди ежились от холода.  Дул сильный ветер, порывистый
южный  ветер.  Пароход  подбрасывало  на волнах,  многие из пассажиров
никогда раньше не ступали ногой  на  корабль.  Они  пересекли  мрачные
каатинги сертана в поезде,  наполненном переселенцами.  Старик смотрел
на  них  своими  суровыми  глазами.  (Каатинга  -  засушливая  зона  с
низкорослыми деревьями и колючими кустарниками.)
     - Слышите эту песню?  "На  этих  землях  и  умру  я".  Это  верно
поется...  Кто уезжает в эти края,  никогда уже не возвращается...  На
этих землях что-то околдовывает людей и держит  их,  как  смола  жаки.
(Жака - плод хлебного дерева жакейры.)
     - Деньги у вас там легко заработать? - и юноша с горящими глазами
подался вперед.
     - Деньги...  Это и тянет нас  туда.  Мы  приезжаем,  зарабатываем
кое-что,  потому что деньги там действительно есть,  слава богу! Но на
этих деньгах как будто лежит проклятие.  Они ни у кого не удерживаются
в руках. Люди разводят плантацию...
     Музыка доносилась приглушенно,  игроки прекратили на вре