косы, и за семь месяцев его матросы протоптали на льду
заметную тропинку.
     Небольшая каюта,  где сидел капитан,  заменяла ему штурманскую рубку.
На столе лежала карта. В массивном железном поставце горела свеча. С левой
стороны  от  входа  висел  на  деревянном  гвозде  дождевой  плащ.  Справа
виднелась открытая дверь  в  совсем маленькую каморку.  В  ней  деревянная
койка с высокими бортами,  чтобы не вывалиться в штормовую погоду. Полка с
астрономическими и навигационными книгами,  ящик с октаном.  В углу медный
умывальник. Небольшой шкаф врезан в стену каюты.
     Капитан Шильдс относился к  морякам,  для  которых судно было  родным
домом,  а  морская служба мила и  приятна.  Ни  волны,  ни  ураганы его не
страшили.  Жизнь, полная опасности и приключений, привлекала его. Он любил
море,  как свое детище. Яков Егорович крепко стоял на ногах в любую погоду
и  хорошо знал  свое  дело.  Он  не  только покорял морскую стихию,  но  и
записывал все примечательное на  море.  Такие люди плавают на судах,  пока
терпит здоровье,  и не помышляют о других почестях на берегу.  Другое дело
те,  кто идет на  море ради выгоды,  полагая море необходимым злом.  Такой
моряк считает не только годы,  но и дни окончания морской службы.  Хороший
шторм для него тягостное испытание,  которое он с трудом переносит.  Он не
привыкает к  качке и  не  умеет крепко стоять на  палубе во  время шторма.
Такому мореходу не  по  плечу  изучать море  или  наносить на  карту новые
берега.  Горе  экипажу,  если  командир мечтает о  том,  как  бы  поскорее
закончить свою морскую службу и уйти на берег.
     Капитан Шильдс никуда не хотел уходить со своего судна.
     Всю  зиму  толстушка  вдовушка,  с  которой  его  познакомили друзья,
уговаривала его уйти с  корабля на берег.  Да куда там!  Хоть и  нравилась
вдовушка, но Яков Егорович считал дни, оставшиеся до выхода в море.
     Вернувшись из Иркутска,  святитель Иоасаф и на этот раз остановился в
Охотске.  От  воздаваемых почестей  у  новоиспеченного епископа  кружилась
голова. Городская церковь дребезжит своими колокольцами, когда он входит в
нее  или  покидает.  Комендант порта дал три выстрела из  пушки,  когда он
вступил  в  город,   -   совсем,   правда,  некстати,  а  из  одного  лишь
чинопочитания. Все низко кланяются, во всем ему угождают.
     Нет-нет  да  и  появится тщеславная мысль  в  голове  у  святого отца
Иоасафа:  "Вот ужо приеду на Кадьяк,  посмотрю, как передо мной на коленях
правитель Баранов будет ползать.  Теперь я,  коли  что,  тихо  говорить не
буду.  Попляшет у  меня  правитель".  Эти  мысли часто приходили в  голову
епископа и тешили его.
     Только собаки не  обращали внимания на новое преосвященство.  Здешние
жители держали животных для зимней езды по одной,  а  то и по две упряжки.
Собачий лай  несносен для  новоприезжих...  И  чайки  раздражали епископа.
Морские белокрылые птицы не  переставая кружились над  домиками и  резкими
вскрикиваниями дополняли собачий концерт.
     Сегодня епископ обедал  у  священника охотской церкви,  а  на  завтра
откушать,  чем бог послал, кланялся комендант. За комендантом просил чести
городской лекарь,  потом богатый купец Шубин и еще, и еще... Все почтенные
граждане Охотска считали за  честь видеть у  себя  святого отца.  И  везде
епископ отзывался о правителе Баранове с некоторым пренебрежением.
     Через  три  дня  после приезда епископа в  Охотске появились солдаты.
Прибыл  батальон полковника Сомова.  Охотский комендант получил  извещение
еще зимой,  но подготовиться не успел,  и солдаты расселились в полотняных
палатках  поблизости  от  города.  Предполагалось  две  роты  отправить  в
Нижнекамчатск, одну в Петропавловскую гавань и одну оставить в Охотске.
     По    императорскому   повелению   солдаты    прибыли   для    охраны
дальневосточных берегов России.
     А  еще через неделю в  Охотск прибыл капитан-лейтенант Иван Бухарин с
командой в  сто  человек морских служителей.  Морякам дан приказ перевезти
солдат  в  места  назначения.  За  успешный переезд  из  Якутска в  Охотск
капитан-лейтенант Бухарин получил звание капитана 2 ранга,  а между тем он
заставил своих  матросов от  Якутска  прогуляться пешком  и  десяток тысяч
рублей экономии положил себе в  карман.  Конечно,  все  охотские чиновники
воровали  и  брали  взятки  там,  где  доставали руки,  жалкое  содержание
заставляло их жить за счет обывателя.  Но капитан Бухарин был выдающимся в
своем роде человеком.  В  течение короткого времени он получил известность
как деспот, вор и взяточник.
     На  следующий  день  по  прибытии  морских  служителей Иван  Бухарин,
осмотрев суда,  стоявшие в  порту,  предложил Шильдсу перевозить войска на
Камчатку,   и   Яков  Егорович  понял,   что  надо  уходить  из   Охотска.
Встревоженный, он обратился к епископу:
     - Ваше преосвященство,  фрегат готов к  плаванию.  Завтра в полдень я
выхожу в море.
     - Почему так скоро?  -  Отцу Иоасафу не очень хотелось отправляться в
путешествие по бурным волнам.
     - Не надо терять погоду.
     - Так, утром мы отслужим напутственный молебен.
     - Хорошо, ваше преосвященство. - Мореход, как всегда, был краток.
     Выйдя на улицу,  Яков Егорович долго стоял,  оборотясь лицом к  морю.
День  был  пасмурный.  Спокойное море  едва шевелилось у  отлогого берега.
Шильдс  приглядывался к  туманным далям,  стараясь угадать свою  судьбу...
Многие мореходы выходили из Охотска, надеясь на благополучное плавание, но
часто море разбивало их  надежды,  и  они никогда не  возвращались в  свой
порт.
     Всю  ночь  в  просторной корчме купца Шубина пели песни и  веселились
новобранцы Российско-Американской компании. Там справлялась "отвальная". В
Америку   на    "Фениксе"   собрались   отплыть   сорок   два    человека,
законтрактованных компанейскими приказчиками. Люди бывалые, прошедшие, как
говорят,  сквозь огонь,  воду и медные трубы. Но были среди них и новички,
которых   старовояжные  презрительно  называли   хазарами.   В   контракте
говорилось,  что правитель вправе заставить промышленных работать, кем ему
будет угодно,  а если к тому придет необходимость,  то и с оружием в руках
сражаться за интересы компании.
     Но все это должно быть позже,  а  сейчас новобранцы пьют и  веселятся
напропалую.


     Несколько суток плавания прошли при хорошей погоде и  попутном ветре.
Но  как  обычно бывает в  этих местах,  при подходе к  Курильским островам
надвинулся густой туман. Наступила гнетущая тишина. Впередсмотрящие дальше
бушприта и кливеров ничего не видели.
     Капитан  Егор  Яковлевич  Шильдс  отлично  разбирался  в  картах,  но
плавание в  дальневосточных водах  требовало особого навыка  и  знаний,  а
их-то у капитана недоставало.
     Преосвященный епископ Иоасаф  поднялся на  шканцы  и  встал  рядом  с
капитаном.  Несмотря  на  пышную  каштановую бороду,  он  выглядел  совсем
молодым. Иоасаф посмотрел направо и налево и вздохнул.
     - Господин капитан, острова совсем близко.
     - Откуда вы знаете, ваше преосвященство?
     - Мне сказал Петр Ниточкин,  -  гудел Иоасаф.  -  Он из старовояжных.
Шесть лет работал передовщиком...
     - Ну, если так, пусть Ниточкин подойдет ко мне.
     - Петр Ниточкин, к капитану! - крикнул вахтенный.
     - Петр Ниточкин, к капитану! - повторил кто-то на палубе.
     Голоса, придавленные туманом, доносились глухо.
     Петр Ниточкин лихо взобрался на шканцы.
     - Почему ты считаешь, что остров близко? - спросил Шильдс.
     - Потому что туман сырой, ваше благородие.
     - Хм, сырой туман. Ты прав, влаги много. Но этого недостаточно.
     - Вблизи  острова  туман  лежит  низкой  полосой.  Пошлите  на  мачту
человека,   он  увидит  берег...  Понюхайте,  ваше  благородие,  с  берега
сивучиной несет.
     - О-о, если ты прав, получишь от меня стакан рому.
     - Рад стараться, ваше благородие.
     - Эй, вахтенный, на грот-мачту!
     Матрос подбежал к  мачте и  стал взбираться по вантам.  Все повернули
головы.  Даже нижний парус утопал в  тумане,  и матрос сразу перестал быть
видимым.
     Егор Яковлевич с сомнением покачал головой.
     - Прямо по  курсу вижу  остров!  -  закричал матрос.  -  Пролив лежит
правее. Вижу ясное небо!
     - Слезай, - скомандовал Яков Шильдс и пошел к мачте.
     Вахтенный мгновенно очутился на палубе.  Капитан,  медленно перебирая
ногами по выбленкам, полез наверх.
     - Право,  -  раздалась его  команда,  -  еще немного право.  (Матросы
бросились к парусам.) Так держать!
     Спустившись вниз,  капитан Шильдс долго возился в  штурманской рубке,
сверяясь с записями в тетради. Потом стал мерить циркулем по карте. Что-то
у него не сходилось.
     - Господин капитан, - сказал стоявший возле рулевого Петр Ниточкин, -
не  беспокойтесь.  На  пятнадцати саженях здесь водоросли.  Они,  почитай,
вокруг всех островов растут. Сейчас им самое время... И тумана не будет, -
добавил старовояжный.
     Природа  словно  прислушивалась  к   словам  Ниточкина.   Прошли  еще
считанные минуты, и туман сразу разошелся, как растаял.
     - Ну  и  молодец!  -  сказал капитан.  -  Перед  обедом получишь ром,
заработал... А как по-твоему, пролив безопасен, камней нет?
     - Камней нет, ваше благородие.
     Словам Ниточкина доверяли.  Все вздохнули свободнее.  Утреннее солнце
освещало высокую гору,  отлого спускавшуюся к  берегу.  А берег был совсем
близко.  Виднелись низкие  утесы  и  каменные россыпи.  На  камнях  лежали
сивучи.  Огромная залежка простиралась на несколько верст.  Вскоре капитан
Шильдс увидел водоросли,  а в проливе,  почти через всю ширину его,  белую
полосу бурунов.
     - Что это? - всполошился капитан. - Там камни!
     - Это  сулой,  ваше  благородие,  прилив на  отлив  находит.  Держите
посередине.
     Ветер,  дующий в корму с правого борта, усилился. Капитан повернул на
середину пролива.  Несмотря на уверения Ниточкина, он с опаской поглядывал
на белые пенистые барашки.
     Когда вошли в сулой,  судно затрясло,  закачало.  Ход сбавился, но не
надолго.  Выйдя из пролива,  капитан Шильдс проложил курс на север,  вдоль
берегов Камчатки.
     Тихий  океан встретил мореплавателей приветливо.  Подняв все  паруса,
фрегат,  плавно покачиваясь,  быстро шел вперед, оставляя за кормой каждый
час по девять миль.
     Яков Егорович снова почувствовал себя мореходом.  Вдали от островов и
каменистых скал ему было спокойнее.
     В кубрике,  на носу фрегата,  расположились промышленные, исполнявшие
должности  матросов.   Служба  на  паруснике  считалась  легким  делом  по
сравнению с  другими работами,  выполняемыми русскими промышленными.  Да и
еда,  если корабль не задерживался в плавании, была несравненно лучше, чем
на американском берегу. Матросы ели солонину, хлеб и овощи.
     Прошло три недели после выхода "Феникса" из Охотского порта. День был
превосходный.  Горизонт чист. Вдали с правого борта различались синие тени
Командорских островов.  Корабль  пересекал Бобровое море*.  Попутный ветер
без устали надувал паруса.  В  такую погоду и  на руле стоять легко,  и  с
парусом работы мало.  На пути часто встречались морские бобры, резвившиеся
на воде. Летали чайки и другие птицы.
     _______________
          * Бїоїбїрїоївїыїмї мїоїрїеїмї  на  картах  описываемого  времени
     называлось современное Берингово море.

     Епископ Иоасаф  и иеромонах Макарий пили в каюте крепкий сладкий чай,
размачивая  в  нем  сдобные  бублики,  преподнесенные  в  дар   иркутскими
купчихами.  Нужно сказать, что приношений для американской духовной миссии
было много.  Все жалели бедных монахов, забравшихся на край света. Епископ
вез для братии крупчатую муку,  много чая самого высокого качества, сахар,
церковное красное вино и даже два бочонка засахаренного меда.
     Маленький и  худой иеромонах Макарий,  что  по  указке купца Киселева
возил  алеутов  в   Петербург,   уж   который  раз  рассказывал  про  свое
путешествие. Все же ему удалось посетить Валаамский монастырь, где приняли
монашеский постриг  и  он,  и  сам  преосвященный епископ Иоасаф.  Макарий
рассказывал про  монашескую братию.  Многие  умерли,  много  пришло новых.
Рассказал он  об  исцелении падучей болезни у  иконы  божьего угодника,  о
чудесном спасении двух рыбаков в бурю на Ладожском озере.
     - Я монахам о нашем острове Кадьяке и об алеутах рассказывал. Все рты
поразевали. Завидуют нам. Многие спрашивали, как в миссию попасть.
     - Отца Феодора видел?
     - Видел, ваше преосвященство... Простудой скорбен.
     - А отца Сафрония?
     - Умер он.
     - А отца Мелентия?
     - Видел. Про тебя, ваше преосвященство, спрашивал, шибко завидует.
     Епископ усмехнулся и крякнул.
     Беседа  затянулась.  Отец  Иоасаф  расспрашивал о  монастыре и  своих
бывших однокашниках,  а  иероманах Макарий рассказывал все  новые и  новые
подробности.
     Наконец  епископ  потянулся,   зевнул,   перекрестив  рот,   и   стал
поглядывать на койку с мягкой периной.
     - Дай бы бог вернуться на свой остров Кадьяк,  -  сказал он.  - А ты,
отец   Макарий,   всегда  помни:   тебя  иркутский  архиепископ  хотел  за
самовольство сана лишить, а я заступился.
     - Премного  благодарен,  ваше  преосвященство.  -  Макарий  поцеловал
крупную, мясистую руку епископа.
     Наступили сорок  третьи  сутки  со  дня  выхода  из  Охотска.  Фрегат
благополучно прошел  пролив  Унимак  и  направил свой  бег  вдоль  берегов
Америки.
     Тихий океан встретил сильным ветром.  Бриг повалило с  борта на борт.
Что-то  заскрипело,  застонало в  корпусе.  Монахи  услышали зычный  голос
капитана.  Над головами послышался топот ног,  словно по  палубе промчался
табун диких лошадей.
     - Спаси, господи, и помилуй, - перекрестился Иоасаф.
     Ветер был крепкий,  но попутный,  и "Феникс",  накренившись на правый
борт, шел со скоростью девяти миль в час.
     Среди промышленных и пассажиров царило оживление: еще два-три дня - и
корабль должен встать на якорь в Павловской гавани. Для сокращения времени
капитан Шильдс не заходил на Уналашку, и вода почти на исходе.
     В   день  святого  Василия  Блаженного  архиепископ  Иоасаф  совершил
богослужение,  молил  бога  о  благополучном  завершении  плавания.  Ночью
переменился ветер и  стал южным.  Перед утром налег туман.  Петр Ниточкин,
промышлявший в этих местах бобра, снова сунулся было со своим советом.
     - Ежели ентот ветер крепко к берегу прижимает,  - сказал он капитану,
- отвернуть бы на три румба.
     На этот раз капитан Шильдс был уверен в своем счислении.
     - Ты что,  еще рому захотел?  - ответил он. - Хватит с тебя и обычной
чарки. Здесь я и без тебя справлюсь.
     Наступил еще один день.  Время клонилось к обеду.  На фрегате запахло
чем-то  вкусным.  И  вдруг совсем неожиданно "Феникс" коснулся дна  рулем.
Тремя ударами руль сбросило с петель и оторвало напрочь.
     Измерили глубину,  она  оказалась четырнадцать футов.  Яков  Егорович
отдал два якоря, но фрегат дрейфовал по ветру.
     - Где мы?  -  выбежал на шканцы архиепископ.  -  Что случилось? - Его
громкий голос был едва слышен в завываниях ветра.
     - Я бы дорого дал, чтобы знать, где мы, - ответил капитан.
     В  это  время  "Феникс" сильно ударился днищем.  Потом еще  раз...  С
каждым ударом у отца Иоасафа замирало сердце.
     - Мы можем погибнуть, - сказал он.
     - Об этом рано говорить. Надо спасаться.
     - Но что же делать?
     - Обрубить стеньги! - скомандовал капитан.
     Плотник подошел к нему с топором.
     - Приложите руку, ваше благородие Яков Егорыч!
     На мгновение капитан взял в руки топор.
     - Рубить стеньги! - повторил он.
     - В трюмах появилась вода, - доложил запыхавшийся трюмный матрос.
     - Всем свободным откачивать воду.
     От сильной качки и нескольких мощных ударов о камни вода стала быстро
проникать в  судно,  и  насосы не  успевали откачивать.  Удары участились.
Фрегат бился о грунт с такой силой, что едва можно было стоять на ногах.
     Но вот еще один страшный удар.
     - На носу обшивные доски вышли из шпунтов, и вода протекает внутрь. В
трюме слышно, как струится вода, - доложил подштурман.
     Люди  работали  изо  всех  сил.   И  все  же  уровень  воды  в  трюме
увеличивался. Зыбь становилась все выше.
     Но еще хуже оказалась бортовая качка. Фрегат развернуло лагом к волне
и  жестоко бросало с  борта на борт.  Набежавшей волной смыло за борт двух
рулевых   матросов,   старовояжного  Шишкова,   случившегося  на   шканцах
иеромонаха Стефана.
     В   маленькой  каютке   компанейского  приказчика  Лазарева  оказался
иеромонах  Макарий.  Он  пришел  выпросить у  приказчика флягу  церковного
красного вина для угощения братии на Кадьяке.
     Когда  фрегат валило с  борта  на  борт,  гость и  хозяин метались то
вправо, то влево. Они пытались выползти наверх, но не смогли. Сильный удар
волны,  и вода через люк захлестнула каюту.  Рухнули переборки, изломалась
мебель.  В  обломках,  захлебываясь в соленой воде,  носились из стороны в
сторону Федот Лазарев и иеромонах Макарий.
     Еще один удар.  Палуба в  каюте капитана вздыбилась.  На  корабле уже
никто  не  думал  о  спасении.  Оцепеневшие от  страха  и  холода мореходы
держались, кто за что мог. Многие, стоя на коленях, молились богу. Епископ
Иоасаф обнял мачту одной рукой,  в  другой руке  он  держал крест.  Мокрые
волосы залепили его лицо.
     Капитан решился на  последнее средство.  "Судно не спасем,  так пусть
спасутся хотя бы люди",  -  подумал он и  велел перерубить натянутые,  как
струна,  якорные канаты и распустить грот и фок. Паруса наполнились ветром
сразу,  корабль  двинулся  и  пошел  к  берегу,  стуча  о  каменистое дно.
Неуправляемое шествие его было ужасным,  он стал игрушкой свирепого ветра.
От днища отрывались обшивные доски и позади всплывали на поверхность.
     И вдруг стало тихо: корабль попал на глубокое место.
     - Отдать якорь!  - бодро прозвучала команда Шильдса. Он решил еще раз
попытаться спасти корабль.
     Отдали запасной якорь, и он задержал дрейф корабля.
     - Теперь все зависит от вас, мои товарищи и друзья, - сказал капитан.
- Половина людей  должна откачивать воду.  Половина -  приводить корабль в
порядок.
     Закипела  работа.  У  людей  появилась надежда,  и  они  работали  не
покладая рук.  Через  двенадцать часов  каторжного труда удалось уменьшить
поступление воды, и насосы стали справляться с откачкой.
     К  рассвету туман  разошелся и  открыл  взорам людей  небо,  покрытое
угрюмыми облаками.
     - Земля! - послышался радостный крик. - Вот она!
     Мореходы уверовали в спасение.  В трех милях чернел высокий утесистый
берег.  Волны с  глухим шумом разбивались о  камни.  Вся надежда на якорь.
Если фрегат удержится и его не выбросит на камни, люди останутся живы...
     Но  судьба готовила иное.  Ветер  крепчал,  волны становились выше  и
круче. Все туже натягивался якорный канат.
     И вдруг страшный вопль:
     - Канат, смотрите...
     Фрегат снова повлекло на берег.  Капитан Яков Шильдс,  ухватившись за
совершенно бесполезный штурвал,  ждал  страшного  конца.  И  он  наступил.
Первый удар "Феникс" выдержал,  но  следующая волна с  такой силой ударила
его о  камни,  что он сразу разломился по всем частям и превратился в кучу
обломков.
     "Спасите!  Спасите!  Спасите!"  -  раздавалось со всех сторон.  Потом
человеческие голоса умолкли.  Пронзительно кричали чайки.  Океан продолжал
шуметь, ударяя могучими волнами о берег.


                              Глава восьмая

            "ЕСЛИ МЫ НЕ УКРЕПИМСЯ НА СИТКЕ, ВСЕМУ ДЕЛУ КОНЕЦ"

     Галерой командовал самолично правитель Баранов,  она шла под парусом.
Ветер был  попутный,  и  гребцы отдыхали.  Когда на  юго-востоке показался
гористый  остров,   у  Александра  Андреевича  радостно  забилось  сердце:
наконец-то осуществляется заветная мечта!
     - Василий Григорьевич, вс