лне согласен с
вами,  сэр.  Но  вместе с  тем опасаюсь,  не  вызовет ли уничтожение форта
ответных мер.
     - Пусть русские расправляются с индейцами как хотят. Это нам на руку.
Они превратят диких во врагов,  -  отозвался капитан.  -  Приготовь все по
этому списку и,  когда я  дам приказ,  вывезешь на  берег.  Ты понял меня,
Мейлз?
     - Я понял вас, сэр!
     - Ну вот и прекрасно, а сейчас оставь меня.
     Когда  помощник ушел,  Роберт  Хейли  вызвал трех  матросов,  которым
доверял больше других.  Он  угостил их  большой чаркой рома  и  сказал без
всяких предисловий:
     - Тебя,  Том,  тебя,  Вилли,  и тебя,  Джек,  я высажу на остров.  Вы
пойдете  к  русскому форту,  скажете  коменданту,  что  я  высадил вас  за
ослушание,  и попросите у русских помощи. Пустите слезу: русские, говорят,
добрые люди.  В крепости обращайте внимание на все.  К вам придет индеец и
попросит  впустить в  крепость.  Откройте ему  ворота.  А  самое  главное,
разузнайте,   где  у  русских  хранятся  бобровые  шкурки.   Надо  ударить
краснокожих по рукам,  если они попытаются взять их себе.  Я по-королевски
вас отблагодарю,  если дело кончится удачно. Надо разорить русское гнездо.
Тебе будет легко,  Том, ты ведь говоришь по-русски, - похлопал он по плечу
маленького, щуплого матроса.
     Наступил вечер.  Капитан Хейли долго молился,  перед тем  как улечься
спать. Ровно в десять часов он задул свечу и, положив под подушку Библию и
пистолет, улегся в постель.
     Вскоре  на  бриге  все  спали.  Только  вахтенный матрос не  уходил с
палубы.  Он следил за якорными канатами,  наблюдал за берегом. Ночью ветер
переменился,  задул с моря,  и бриг стал медленно разворачиваться носом на
ветер.  В темноте матрос не заметил,  как к борту подошла индейская лодка.
Переводчик-креол Иван по веревке спустился в нее,  и лодка так же бесшумно
отошла от брига.
     Целый  месяц  зеленый бриг  кружил у  острова Ситки  -  поднимался до
Ледяного  пролива,   входил  в  ситкинский  залив,   -  и  капитан  Хейли,
спрятавшись за  островами,  наблюдал  в  подзорную трубу,  что  делается в
русской крепости. Подойти открыто капитан не отважился. Зеленый бриг снова
и снова выходил в море и крейсировал у восточного берега острова.
     Повсюду  капитан  Хейли  видел  кадьякских  зверобоев  на  байдарках,
промышлявших для русских морского бобра.  А  проклятый зверь будто дразнил
капитана: море кишело бобрами. Приходилось проходить мимо, чуть не задевая
бархатные шкурки бортами. Матросы принимались стрелять из ружей, но только
пугали  зверя.  Несколько раз  капитан  Хейли  останавливался у  индейских
селений и  пытался приобрести бобров,  но индейцы отдавали их неохотно,  и
только за  ружья,  порох и  свинец.  К  концу месяца в  трюме брига лежали
четыреста бобровых шкур.  Конечно,  бобры в Кантоне стоят дорого,  но не о
такой добыче мечтал капитан.
     Он все чаще и чаще думал о том,  сумеют ли индейцы захватить крепость
на Ситке, и стал плохо спать.
     Как-то  вечером,  встретив у  южного мыса  три  отбившиеся от  партии
байдарки, он застрелил кадьякцев, а байдарки утопил.
     Наконец наступило долгожданное время!  Роберт Хейли  обошел с  запада
приметный южный  мыс  острова Ситки  и  направил свой  бриг  между мысом и
лесистым островом. Юго-восточный ветер надувал паруса брига и, как всегда,
принес дождливую погоду.
     Восточный берег  острова высок и  лесист.  Капитан не  боялся идти  в
тумане,  зная,  что берега приглубы,  а  море спокойно.  Сквозь поредевший
туман он разглядел водопад, потом три сигнальных костра, зажженных на мысу
при  входе  в  небольшой  заливчик.  Здесь  находилось индейское  селение,
настроенное враждебно против русских Робертом Хейли.  Отсюда шла протока в
пролив Погибших,  омывающий с  севера остров Ситку.  Не выходя в  открытое
море,  индейцы на своих батах могли кратчайшим путем добраться до крепости
архистратига Михаила.
     Пройдя две мили на запад, капитан Хейли увидел еще два огня на берегу
и на глубине пятнадцати сажен положил якорь.
     - Спускайте обе шлюпки,  Мейлз, да поторапливайтесь, время не терпит.
Как якорь, боцман?
     - Якорь держит, сэр.
     Команда на бриге была отличная,  все делалось быстро и правильно.  За
каких-нибудь полчаса шлюпки были спущены на  воду,  погружены и  отошли от
борта.
     Большая барабора,  или  кажим,  назначенная для камланий кудесников и
разных сборищ,  была закрыта изнутри,  и  у  входа стояли два  вооруженных
воина. В бараборе собрались на совет вожди не только с острова Ситки, но и
со  всех  окрестных  селений,  расположенных  на  островах  и  на  берегах
проливов.
     Решался важный вопрос:  как быть с  русскими?  Согласились на продажу
Ситки  и  подписали мирный  договор с  правителем Барановым три  колошских
вождя:  Скаутлельт -  вождь индейцев,  живущих на морской стороне острова,
Каунхан  -  вождь  многочисленного племени стахинцев и  Скаатагеч -  вождь
чилхатских индейцев.  Все они были волчьего рода. На совете присутствовали
еще девять вождей,  и четверо из них - вороньего рода. Такие советы целого
народа были незаурядными и созывались очень редко.
     У  дверей  кажима высился столб  с  гербом хозяина,  принадлежащего к
вороньему роду.  Он  был из  племени лягушки,  и  на его гербе красовалась
окрашенная в  коричневый цвет лягушка.  Остальные вожди поставили доски со
своими гербами вдоль  передней стены  кажима.  С  одной  из  досок глядела
волчья голова с  открытой пастью -  герб  грозного племени кухонтанов.  На
соседней  нарисован  орел.  На  других  изображены головы  медведя,  гуся,
вороны, филина, рыбы кижуч, морского петушка и сивуча.
     Индейцы-колоши, природные американцы, жили на островах, примыкающих к
материку,  начиная от реки Колумбии и  до горы Святого Ильи на севере.  Их
можно назвать морскими индейцами,  вся их жизнь связана с  морем в отличие
от индейцев, обитающих на материке, в лесах.
     Колоши разделяют себя на два рода:  волчий и вороний. Индеец волчьего
рода  заочно называет индейца вороньего рода чужим,  а  в  глаза зятем или
шурином,  ибо  колоши женятся только на  чужеродной.  Так  же  поступают и
индейцы  вороньего  рода.   Однородцы  называют  друг  друга  земляками  и
друзьями. Оба колошских рода делятся на несколько племен, носящих название
какого-нибудь зверя,  птицы или  рыбы.  Каждое племя имеет свой  знак  или
герб, на котором изображено животное, именем которого названо племя...
     Внутри кажима густой табачный дым ел глаза. Индейцы курили трубки без
перерыва.  Сначала вожди были согласны со Скаутлельтом.  Правитель Баранов
слыл грозным,  но справедливым человеком,  и все считали, что лучше жить с
ним в  мире.  Но племянник Скаутлельта Котлеан после разговора с капитаном
Робертом Хейли стал  рьяно выступать против своего дяди  и  сумел склонить
некоторых вождей к войне против русских.
     На совете Котлеан обвинил Скаутлельта в трусости.
     - Ты,  которого все боятся, крестился и стал прислуживать русским. Мы
должны,  как и  прежде,  торговать только с  теми,  кто нам больше платит.
Баранова надо гнать с острова,  крепость разрушить и построить свою.  Если
ты стар и немощен,  я буду воевать вместо тебя...  Может быть,  ты боишься
русских?
     Вожди посмотрели на Скаутлельта.  Он сидел,  склонив голову.  На ушах
его  хорошо  заметны восемь  дырок,  проколотых по  числу  отпразднованных
игрушек*.  Только очень  богатый вождь мог  позволить себе  такой огромный
расход. Это вызывало уважение. У остальных было по две-три дырки.
     _______________
          * Иїгїрїуїшїкїи,  илиї   иїгїрїиїщїа,   -   увеселительные   или
     обрядовые празднества.

     - Кто за  войну?  -  спросил Котлеан.  -  Пушки,  ружья и  порох дают
англичане. Их корабль придет сегодня к нам.
     Восемь вождей согласились воевать с русскими. Остальные, оставшиеся в
меньшинстве, должны были подчиниться.
     - Я поведу своих братьев на крепость, - поднял голову Скаутлельт. - Я
не  боюсь смерти.  Все мои родичи -  великие вожди.  Это знают все.  -  Он
посмотрел в  глаза  каждому,  кто  сидел на  совете.  -  Но  нанук Баранов
отомстит нам жестоко, я это знаю... А теперь, друзья, давайте обсудим, как
будем воевать с русскими.
     Вожди стали высказывать свои  мысли.  Никто не  торопился и  говорил,
сколько хотел.  Остальные слушали молча,  ничем не показывая, одобряют они
оратора или не согласны с ним.
     На совете вожди договорились захватить ситкинскую русскую крепость. И
все же  они решили выслушать мнение шамана.  Вожди хотели знать наверняка,
удачен ли будет военный поход.
     После  ужина  у  вождя  Скаутлельта они  снова  собрались  в  кажиме,
прибранном рабами как можно чище.  Ярко горевший костер освещал сидящих на
скамьях вождей.
     Шаман и  родственники,  помогавшие ему,  не ели и  не пили весь день,
чтобы очиститься.
     Послышался удар  в  бубен,  висевший справа  от  двери.  Родственники
шамана запели песню.  Шаман в  полном параде стал бегать вокруг огня,  при
каждом движении космы его,  соприкасаясь,  издавали деревянный звук. Шаман
не имеет права стричь свои волосы,  а чтобы они не мешали,  он пропитывает
их сосновым липким соком.  Волосы превращаются в космы, длинные и твердые,
как дерево.
     Шаман долго кривлялся всем телом в такт бубну и песням, пока не дошел
до совершенного исступления.  Глаза его закатились под лоб.  Лицо обращено
кверху,  к дымовому отверстию...  Вдруг он остановился и замолчал. Умолкли
песни и бубен.  Вожди,  не отрывая глаз от шамана,  ждали, когда заговорит
дух,  вселившийся в  него.  Но  дух оказался не  тот,  которого ждали,  и,
переодев маску,  шаман снова начал петь и  танцевать.  Его  помощник бил в
бубен  колотушкой,  обтянутой котиковым мехом,  и  звуки получались тихие,
приглушенные.
     - Война будет удачна и  добыча богатая.  Но  десять рабов должны быть
убиты, а два - выпущены на свободу, - вконец утомившись, изрек жрец.
     Вождь Скаутлельт назначил к смерти своих рабов.  У него их было много
- больше  двухсот.  Все  они  работали на  чилхатского волка,  умножая его
богатства.  Вождь никуда,  даже за самым нужным делом, не ходил, но всегда
рабы носили его на плечах.
     Утром  с  восходом солнца  на  площадь  привели  обнаженных рабов  со
связанными руками, они знали о своей участи и покорились ей.
     Им  приказали плясать.  На  смертную пляску приговоренных рабов вышли
смотреть все индейцы, проживавшие в поселке, и все рабы.
     В  танцующих воины пускали стрелы.  Не с полной силой,  а ранили лишь
слегка.  Мальчикам дали  копья,  и  они  подбегали и  кололи  рабов.  Тела
приговоренных к  смерти  постепенно покрывались кровью,  они  ослабевали и
больше  не  могли  танцевать.  Тогда  самые  сильные  воины  закалывали их
копьями.
     Война начиналась.
     В тот же день из индейского поселка вышли три малых бата. На переднем
сидели воины-разведчики,  на втором - английские матросы, на третьем везли
съестное  и  воду  в  корзинах,  сплетенных из  травяных кореньев.  Узкий,
осыхающий пролив, местами шириной всего три-четыре кабельтова, баты прошли
за два часа. Гребли короткими веслами с обоих бортов. Когда вошли в пролив
Погибших - так его назвали русские*, - увидели партию кадьякских байдарок,
промышляющих морского  бобра.  Пришлось прижаться к  берегу  и  пропустить
байдарки,  идущие на восток к  проливу Чатам.  Индейские баты двинулись на
запад.
     _______________
          * В 1799 году здесь умерло больше сотни кадьякцев,  отравившихся
     черными ракушками.

     До  узкой части пролива,  где он круто поворачивается на юг,  индейцы
выгребались почти  четыре часа.  Потом  пошли снова узкости.  Здесь грести
стало труднее.  Ситкинские колоши -  отличные мореходы -  знали,  у какого
берега  надо  держаться,   с  какой  стороны  обойти  островок,  на  каком
расстоянии оставить мыс.  От  самого узкого места пролива можно выходить в
океан,  а  можно не  отрываться от берега,  продолжать путь на юг.  Пройдя
остров Партовщиков,  индейцы решили переночевать.  Втащили на  берег баты,
развели костры,  поужинали и,  завернувшись в свои плащи, быстро заснули -
все, кроме дозорных, всю ночь ходивших у лагеря.
     За день колоши обошли весь северный берег острова Ситки,  несмотря на
крепкий ветер с  северо-востока.  До индейского селения,  расположенного у
русской крепости, оставалось всего двенадцать миль.


                                  * * *

     В  крепости архистратига Михаила неустанно стучали топоры  плотников,
сбивавших  новый  фрегат  взамен  погибшего  "Феникса".  Партия  кадьякцев
промышляла морского бобра в окрестных заливах и проливах. Готовили на зиму
корма  -  вялили рыбу.  Три  дня  подряд стояла отличная солнечная погода.
Женщины  ходили  в  лес  собирать  малину  и  грибы  под  охраной  четырех
промышленных,  вооруженных ружьями.  Они  боялись  медведей,  а  больше  -
колошей.
     С  большим трудом преодолевая завалы гниющих деревьев,  женщины нашли
полянку,  где малины особенно много. Ягода крупная, сочная и ярко-красная.
Однако сладости мало, а запаху совсем не было.
     В тот день,  когда колоши на своих батах добрались до деревни,  подул
свежий ветер и погода изменилась. Опять пошел дождь. На этот раз с градом.
Промышленные едва успели убрать сушившуюся на жердях рыбу.
     В казарме затопили печи.  В полдень свинцовые тучи обложили все небо,
сделалось темно. Пришлось засветить плошки. А дождь все шел и шел. С гор к
морю устремились бурные пенистые потоки, но место для крепости Медведников
выбрал возвышенное, и потоки не затопили ее.
     Вечером,  когда  работы  были  закончены и  промышленные отдыхали,  к
воротам крепости подошли трое английских моряков.
     Ворота  открыли и  отвели англичан к  Медведникову.  Вид  у  них  был
жалкий. Одежда промокла насквозь, ноги в грязи по колено.
     - Мы  матросы с  английского брига,  -  сказал худой и  маленький,  с
трудом  выговаривая русские слова.  -  Капитан высадил нас  на  берег.  Мы
пришли к вам, русские, и просим помощи.
     - Почему высадил вас капитан?
     - Поспорили с  ним.  О-о-о,  наш  капитан -  изверг,  он  назвал  нас
бунтовщиками. Мы голодны и согласны на любую работу.
     - Кто из вас владеет топором?
     - Мы все хорошие плотники.
     Василий Медведников подумал и решил принять англичан на службу.


                            Глава семнадцатая

              ГАЛИОТ "ВАРФОЛОМЕЙ И ВАРНАВА" ВЫХОДИТ ИЗ ИГРЫ

     Двухмачтовый  парусник   "Варфоломей   и   Варнава",   принадлежавший
Российско-Американской компании,  медленно двигался вдоль  берега  на  юг,
приближаясь  к  северной  оконечности  гористого  острова.   По  поручению
правителя  Баранова  командир  галиота  наблюдал  за  обиталищами морского
бобра. Выгоден ли здесь промысел, дорого ли ценят бобра индейцы? Правитель
хотел знать,  что делается южнее острова Ситки.  Попутно командир описывал
берега и  наносил их  на  карту.  Ему помогал и  приказчик Слепцов,  мужик
смышленый, изрядно знающий мореходство, и староста промышленных Кожухов.
     На  ночь  из  предосторожности галиот  несколько удалялся от  берега,
держась под малыми парусами на одном месте, а днем подходил совсем близко,
и  тогда  к  бортам  галиота подплывали местные жители  на  своих  лодках.
Командир  галиота  Иван  Степанович Круков  запретил  допускать на  палубу
больше  трех  индейцев,  опасаясь  неожиданного  нападения.  Индейцы  были
вооружены луками, копьями и рогатинами. У некоторых имелись ружья.
     На индейских лодках лежали шкуры морских бобров, оленьи кожи, вареная
и соленая рыба.  За нитку бисера в шесть вершков индейцы отдавали большого
свежего палтуса. Но шкуры бобров ценили дорого, и покупать у них меха было
невыгодно.  Кадьякец Федор Яковлев рассказывал,  что эти индейцы лесные, а
рыбу и бобров у них промышляют рабы из племени колошей.
     Тихие попутные ветры держались несколько дней. Иногда наползал туман.
И  тогда птицы с лета ударялись в паруса и падали на палубу.  Промышленные
ловили удочками треску и варили уху.
     На галиоте чинили паруса,  приводили в  порядок такелаж,  просушивали
меховую одежду.  Все были довольны. Тихая погода не часто случалась в этих
местах.
     То и  дело встречались морские бобры,  лежавшие на воде брюхом кверху
или  игравшие  на  спокойной  поверхности океана.  Встречались и  самки  с
детенышами,   они  держали  их  на  брюхе,  обняв  передними  лапками.  На
проходившее мимо судно звери не обращали ни малейшего внимания.
     В  эти  тихие дни  жена командира,  Елена Петровна,  чувствовала себя
сносно.  Она перечитывала французские романы или вязала шерстяные вещи для
себя и мужа.
     Но жизнь на галиоте,  насыщенная опасностями и  тревогами и  вместе с
тем  однообразная и  скучная,  изрядно ей  надоела.  Ее  угнетало общество
грубых,  почти безграмотных мужиков.  Она часто вспоминала родителей, свой
дом в Москве,  яблоневый сад...  А когда дул пронзительный ветер,  на море
вздувались высокие  волны  и  галиот  бросало как  щепку,  Елена  Петровна
проклинала свою  жизнь.  Однако она  по-прежнему уверяла мужа,  что  иного
счастья, чем быть с ним вместе, она не хочет.
     Промышленные на бриге были отчаянные люди,  готовые на все, привыкшие
к   тяжелым  невзгодам.   Не   раз  и   не   два  им  приходилось  терпеть
кораблекрушение,  тонуть в  море или страдать от голода и  холода на чужом
пустынном берегу.
     Задушевные  друзья   каргополец  Евдоким  Макаров  и   пензяк  Касьян
Овчинников сидели  на  палубе,  прислонясь спинами  к  фок-мачте,  и  тихо
разговаривали.
     - Разветрило океан-батюшко,  - вздохнув, сказал Овчинников. - Тишь да
благодать. Смотришь - и душа трепещет. Песню бы сейчас.
     - Не любит командир, когда на палубе песни поют. А ты сказку, Касьян,
сказывай, отведи душу.
     - Эх,  -  отозвался Овчинников, - сказка сказкой, а песня песней. - И
сразу стал приговаривать быстрым внятным говорком.
     Так же внезапо, как начал, Овчинников замолчал.
     - Неделю в море без толку болтаемся,  время золотое уходит,  -  после
долгого молчания снова сказал он.  -  Мысы да заливы описываем,  а если бы
промысел - все, глядишь, к паю добавок.
     Надо  пояснить,  что  весь доход от  зверобойного промысла делился на
паи,  по числу работающих для компании русских промышленных и  служителей.
Каждый пай  в  свою  очередь делился пополам.  Одна  половина принадлежала
компании, другая доставалась промышленному.
     - Да куда тебе деньги? На табак да на водку всегда хватает.
     - Куда?  Странный ты человек.  Да у  меня отец в России,  на помещика
спину гнет. Семеро детей кормит. Выкупить бы...
     - Давно бы выкупил. В Охотске меньше бы пил...
     - Эх,  Евдокей,  далека больно Пенза-то.  Пока едешь,  сотни рублей в
трубу вылетят.  И боязно:  закуют в кандалы,  пороть будут.  У меня грехов
много. А я от кнута в здешних свободных местах вовсе отвык.
     Приятели  принялись  рассматривать  огромное  стадо  китов.  Животные
подходили совсем близко к паруснику, выбрасывая высокие фонтанчики воды, и
издавали звуки, похожие на тяжелые вздохи...
     Иван Степанович Круков долго не мог привыкнуть к  порядкам,  царившим
на судах компании.  Ничего общего с  порядками в английском флоте.  Ничего
общего  с  положением  на  российских  военных  судах.  Конечно,  командир
оставался командиром, и все его приказы строго выполнялись.
     Иван Степанович давно понял,  что,  несмотря на  большую практическую
подготовку  на   русских  и   английских  военных  кораблях,   плавание  у
американских берегов с рукописными картами или совсем без карт - трудное и
опасное занятие.
     Часто приходило в голову, что три года плаваний здесь, у американских
берегов,  научили его  больше,  чем  пять  лет  в  английском флоте,  и  в
навигацких  делах   компанейский  приказчик  оказался  не   менее  хорошим
наставником, чем командиры анг