еля моряков  и  всех  путешествующих,  и  зажег  красную
лампаду.   Иван  был  простым  верующим  человеком,   не  забывал  постов,
праздников и  церковных служб.  А  на  Кадьяке ему монахи не  понравились.
Резанов  вспомнил духовную миссию.  Одичавшие,  заросшие бородами,  монахи
встали перед его глазами. Они жаловались на правителя Баранова, оправдывая
вмешательство в дела компании, называли себя казенной стороной.
     "Я сказал святым отцам,  -  вспоминал Резанов, - что буде они шаг без
воли правителя сделают и  вмешаются во  что-либо гражданское,  то  дано от
меня  повеление выслать такого  преступника в  Россию,  где  за  нарушение
общего спокойствия будет он  расстрижен и  примерно наказан.  Они плакали,
валялись в ногах и обещали вести себя так, что правитель всегда с похвалой
об них отзываться будет..."
     Уже за полночь снова зашумел по крыше утихший было дождь,  и  Николай
Петрович заснул.
     30  августа  Александр Андреевич праздновал тезоименитство императора
Александра Павловича и свои именины.
     В  только что  построенной казарме,  где  еще  пряно пахло древесными
стружками,  собрались  его  соратники и  товарищи.  Присутствовали Николай
Петрович Резанов с доктором Лангсдорфом и лейтенанты Давыдов и Хвостов.
     Стол  украшали бутылки с  шампанским,  давно  не  виданным правителем
Барановым,  и  восточные  сладости,  предназначенные в  подарок  японскому
императору. В большой вазе лежали турецкие папиросы из запасов посла.
     Со стаканом в руках поднялся главный правитель.
     - В  честь  нашего  августейшего акционера его  величества императора
Александра Павловича ура, господа!
     Здравица правителя была дружно поддержана.
     Николай   Петрович   Резанов   поздравил  собравшихся  с   прекрасной
библиотекой,  доставленной из Петербурга на корабле "Нева".  Больше тысячи
книг  пожертвовали русские  писатели  и  видные  общественные деятели  для
просвещения жителей  Америки.  Петербургская Академия  художеств  прислала
портреты,  рисунки и  картины.  Это  было радостным событием для населения
Аляски.  Александр Андреевич получил  в  подарок  от  министра морских дел
адмирала Чичагова модели и чертежи новейших судов.
     - Матушка-императрица  Екатерина  назвала  здешние  места,  -  сказал
Резанов,  -  "где-то у шорта на кулишки". Так думают в Петербурге и по сие
время.  А  я  побывал в  самых  отдаленных областях американской земли,  и
слышал  там  русскую  речь,  и  встретил гостеприимных людей,  пекущихся о
пользах отечества.
     - Браво,   -   раздались  голоса  -  браво,  господа!  -  Послышались
аплодисменты.
     - Николай Петрович,  -  обратился к  послу Баранов,  -  вам  довелось
увидеть великую императрицу?
     - Я знавал трех русских государей:  императрицу Екатерину, императора
Павла и императора Александра. Все они милостивейше соизволили слушать мои
доклады и разговаривать со мной.
     Компанейские чиновники во  все глаза глядели на  человека,  видавшего
трех императоров.
     В самый разгар празднества в гавань пришла байдарка, посланная Иваном
Александровичем Кусковым.  Правителю  была  передана  записка.  Скачущими,
неровными буквами Иван Александрович сообщал,  что промышляет в Чилхатском
заливе.  Промысел хороший,  но колоши ведут себя неспокойно,  и он ожидает
нападения.
     Александр Андреевич заволновался, показал записку Резанову.
     - Что надлежит сделать, Александр Андреевич? Прекратить промысел?
     - Колоши подумают, что мы боимся.
     - Но  тогда что же?  Вы говорили,  что шестьсот охотников на трехстах
байдарках бесценны для компании.
     - Да, это так... Надо послать бриг "Елизавету" на подмогу. На корабле
шесть восьмифунтовых пушек. Командир - лейтенант коронной службы Сукин.
     - Согласен, согласен. Дайте приказ командиру, Александр Андреевич.
     - Послушает ли он меня?
     - Как он может не слушать! Позвать сюда немедленно.
     За лейтенантом побежал один из старовояжных.
     В дверь постучали.  Вошел среднего роста, худощавый человек с бледным
опухшим лицом. Он был в расстегнутой шинели и без шапки.
     - Лейтенант флота Сукин, - протянул он руку камергеру.
     - Не видно, что вы лейтенант, - не заметив руки, ответил Резанов. - Я
действительно камергер двора его императорского величества, начальник всей
Америки.
     Сукин  безразлично махнул  рукой.  На  его  опухшем  лице  ничего  не
шевельнулось.
     - Виноват, ваше превосходительство.
     - Немедленно отправляйтесь в Чилхатский залив,  колоши угрожают нашей
партии. Возьмите довольный запас пороха. Повторяю, выходите немедленно.
     - Слушаю, ваше превосходительство!
     - Ну вот,  -  облегченно вздохнул Николай Петрович. - Проводите его в
дорогу. Снабдите чем нужно.
     Праздник в казарме продолжался. Сидевший рядом с Резановым натуралист
Лангсдорф  расхваливал  малосольную чавычу,  восхищался  другими  местными
деликатесами.  Особенно ему  пришлась по  вкусу жареная дикая коза.  После
третьей рюмки Александр Андреевич сказал ему:
     - Господин доктор,  оставайтесь у нас. Мы давно врача в колонию ищем.
И лекарств много привезли по рецепту какого-то доктора Тимновского.  А вот
врача нам  подобрать никак не  могут.  Оттого и  умирают у  нас  люди  без
времени.
     Но Лангсдорф замахал короткими ручками:
     - Нет,  нет,  господин правитель.  Если кормить больных одной вяленой
рыбой,  они будут умирать и никакой доктор не поможет. А потом, я не хочу,
чтобы индейцы сняли мой скальп.
     - За риск компания будет платить хорошее жалованье.
     - Я доволен своим скромным заработком. - Лангсдорф опустил глаза. - А
скажите,  ваше высокоблагородие,  скоро ли в американском краю можно будет
жить, не боясь диких?
     - У  нас,  на Аляске,  все люди,  нет диких,  -  нахмурился Александр
Андреевич.  -  Дичее себя не видел... А про колошей скажу тако: еще десять
лет  -  и  они  станут  мирными.  За  пятнадцать лет  я  возвел двенадцать
крепостей. Они достаточно сильны. Но я думаю, господа, наша сила не только
в крепостях. Нам надо наполнить наши магазины всевозможными товарами. Пока
на полках пусто,  колоши будут искать других торговцев.  Я надеюсь на силу
образования.  Колоши очень восприимчивы к учению. Если их воспитывать, они
станут друзьями.
     - Как  вы  правы,  Александр Андреевич!  Я  согласен с  каждым  вашим
словом.  -  Резанов встал и  поклонился Баранову.  -  Первая задача наша -
обильно снабдить колонии товарами.  И  я даю слово,  что не пожалею сил...
Господа, выпьем за нашего дорогого именинника!
     - Может быть,  мы сыграем в винт,  господа? - прожевав изрядный кусок
ярко-красной чавычи, предложил Лангсдорф. - Карты у меня есть.
     - Карты запрещены в этих краях,  -  строго сказал Баранов, и лицо его
сразу помрачнело. - Карты как зараза: легко распространяется, а искоренить
трудно.
     - Не будем нарушать здешние порядки,  доктор,  - Резанов положил руку
на плечо Лангсдорфа, - спрячьте ваши карты.
     Громкий  пушечный  выстрел  раздался со  стен  крепости.  Послышались
крики,   собачий  лай  и  ружейная  пальба.   Александр  Андреевич  мигнул
старовояжным, и они мгновенно исчезли.
     Вскоре на  крыльце раздался топот  ног,  дверь растворилась,  и  двое
стражников втащили в  комнату индейского воина  со  связанными руками.  На
груди у него был надет деревянный панцирь.
     - Вот его ружье,  аглицкое,  -  показал стражник. - Они вдвоем рубили
стену, другой колошин убежал.
     - Для чего ты рубил стену? - Баранов строго смотрел на индейца.
     - Я хотел пройти к тебе,  нанук,  и передать привет от великого вождя
Скаутлельта.
     - Но  почему ты  хотел  это  сделать ночью?  -  Правитель притворился
непонятливым.  -  И почему для этого надо рубить стену? Тебя бы впустили в
крепость через калитку.
     Индеец молчал.
     Николай Петрович увидел индейского воина в  первый раз и  внимательно
его  разглядывал.  Индеец был завернут в  синее шерстяное одеяло.  Длинные
черные волосы связаны в  пучок.  Он  гордо  закинул голову.  На  лице  его
сквозила чуть заметная усмешка.
     - Ты видел в проливе кадьякских охотников, они промышляют бобра?
     - Да,  видел,  двоим наши войны отрубили головы. Твой помощник Кусков
стрелял из пушек.
     Александр Андреевич подумал,  что нападение на охотников еще не было,
и на душе у него стало легче.
     - Отведите колоша в погреб под башней и закройте на замок.
     Индейца увели.  Когда дверь закрылась и  все  уселись на  свои места,
Баранов рассказал гостям, о чем шел разговор.
     - Вы знаете колошский язык!  -  восхищался Резанов.  - Это отлично. Я
еще раз убеждаюсь, что вы - достойный правитель!
     - Знаю и  якутатское наречие,  и  ситкинское,  -  отозвался Александр
Андреевич.  -  За пятнадцать лет чему не научишься... Хорошо, что мы, ваше
превосходительство, "Елизавету" к охотникам послали, как раз вовремя.
     - Отлично,  Александр Андреевич.  Распорядитесь,  чтобы мне в  восемь
утра доложили об уходе лейтенанта Сукина.
     В постели Николай Петрович долго ворочался, сон все не шел и не шел к
нему.  Он вспомнил свое посольство в Японию.  Нет,  ошибок он не совершил.
Если бы не духовенство японское, все пошло бы иначе. Клерикалы утверждали,
что  сближение с  Россией  нарушает  коренные  обычаи  японского народа  и
угрожает  неминуемой  опасностью  исповедоваемой  религии.   Трудно   было
что-либо  возразить против такой  бессмыслицы.  Потом  перед глазами встал
капитан  Крузенштерн.   Опять  вспомнился  памятный  разговор  на  шканцах
"Надежды" и  последняя с  ним стычка на  пути из  Японии в  Петропавловск.
Резанов приказал Крузенштерну подойти к  острову Урупу.  Там  с  1795 года
находилось русское поселение,  и  судьба  сорока человек была  неизвестна.
Десять лет  срок  немалый.  Но  Крузенштерн наотрез отказался.  Он  считал
невозможным выполнить приказание, будто бы по недостаточной глубине вблизи
острова для его корабля и по многим причинам,  лежащим,  как он выразился,
на  его  личной  ответственности.  Конечно,  он  считал себя  просвещенным
мореплавателем и мог плавать только там, где имелись хорошие карты.
     "Я стыжусь,  -  мысленно спорил Резанов с Крузенштерном,  - заключить
тем  подвиг мой,  чтобы  отплыть только кругом света,  каковой путь  сотни
коммерческих судов ежегодно совершает".
     Наконец Николай Петрович заснул. Снились краснокожие индейцы в боевом
наряде,  окружавшие его.  Резанов бросился к крепости,  но у самых стен ее
споткнулся и  упал...  Он  проснулся с  бьющимся сердцем  и  подумал,  что
русским всегда здесь приходится быть осторожными.
     Утро  было  ясное,   в  окна  светило  солнце,  обрадовавшее  Николая
Петровича.
     В  дверь  постучали.  По  резкому,  энергичному стуку Резанов признал
Александра Андреевича. И точно, это был он.
     - Здравствуйте,   ваше   превосходительство   Николай   Петрович,   -
присаживаясь в кресло, сказал Баранов. - Вижу, вы озабочены чем-то.
     - Здравствуйте,  Александр Андреевич...  Пишу письмо в правление, все
закончить не могу...
     - Писали вы о моей просьбе, ваше превосходительство?
     - Писал,  Александр Андреевич.  Однако не согласен я  с вашим уходом.
Второго Баранова не найдешь.
     - Так  полагаете вы.  Однако господин лейтенант Сукин полагает иначе.
Назначил я  утром двух промышленных в  море за сивучьим мясом.  А Сукин их
пьянствовать к себе зазвал.  Говорит,  ежели вы приказ Баранова исполните,
то я вас линьками выдеру.
     - Он не ушел в море?
     - Не ушел.
     - Возмутительно, Александр Андреевич, - только и мог сказать Резанов.
     Правитель помолчал, откашлялся.
     - Промышленные каждый день жизнью рискуют.  И живут,  как видите,  не
сытно.  Они знают,  что я  с  ними гнилую юколу жую,  так по моему приказу
всюду пойдут. А господин лейтенант не стал сахар-песок с чаем употреблять,
дай  его  благородию сахар-леденец.  Для детей мы  крупчатой муки три пуда
держали,  так  он  приказал полтора пуда ему  выдать...  Здесь не  Россия,
Николай Петрович,  здесь свои законы. Пришибут ежели его благородие, кто в
ответе будет?
     - Потерпите еще  немного,  Александр Андреевич.  На  пользу  и  славу
отчизны труд ваш.  И  пока все  ж  не  нахожу иных средств,  как исподволь
возвратить  сих  молодцев  в   Россию.   Перепившись  с   кругу  и   споив
промышленных,  не  уверен,  чтобы когда-нибудь сами  хуже колошей компанию
вовсе не разорили.  Приказываю Сукина с судна снять, вместо него назначить
другого штурмана.
     - Вижу,  что поняли, ваше высокопревосходительство... Ладно, потерплю
еще, авось и наведем порядок... Завтра пойду с промышленными сивучей бить.
- Правитель собрался уходить.
     - Посидите, Александр Андреевич... Скажите, как было раньше, когда не
было компании?  Кто  заботился о  промышленных,  как  они кормились,  если
приходилось зимовать?
     - Никто не заботился,  кормили себя сами... Приготовляли на зиму мясо
морских животных и жир китовый. Зато и зарабатывали хорошо. Случалось, что
получал промышленный на  свой пай по две-три тысячи рублей.  Но часто было
иначе:  погибали суда и  все,  кто  на  них находился.  Или половина людей
умирала на зимовке.
     - А если плавание проходило удачно, становились богатыми людьми?
     - Да,   строили  корабли  и  снаряжали  в  плавание.  Записывались  в
купечество.
     Оба  замолчали.  Александр Андреевич хорошо  был  знаком  с  историей
бобровых промыслов. Знаменитые прибыли, полученные первыми мореплавателями
на   Командорских   островах,   привлекли   много   желающих.   Отваги   и
предприимчивости у русских людей всегда было в избытке. Купцы, приезжавшие
на  Камчатку для  торга,  прельщались успехами товарищей,  бросали прежнее
занятие и отправлялись в плавание за бобрами.
     Перед  мысленным взглядом правителя Баранова прошли  многие и  многие
простые русские люди,  ходившие в плавание на утлых судах,  построенных на
скорую руку.
     Они не боялись выходить в океан,  вслепую подбираться к  неизвестному
берегу,  зимовать  на открытых островах,  питаясь дарами моря.  "Мы должны
гордиться народом, способным на такие подвиги, - думал Александр Андревич.
- Их славные дела вот уже полвека служат нам примером".
     Еще  прошло три дня,  а  из  проливов от  Кускова никаких сведений не
было.  Баранов изнывал сердцем и  не находил себе места.  Наконец утром 22
сентября  пришли  первые  байдарки  промысловой  партии,   а   в   полдень
"Ростислав" и  "Ермак" салютовали крепости девятью выстрелами.  Этот  день
был праздником для всего населения крепости.
     Партия привезла тысячу семьсот бобровых шкур,  а  главное,  вернулась
почти без всякого урона.  Индейцы пытались было напасть на  охотников,  но
были отогнаны пушечной стрельбой.


                          Глава двадцать седьмая

                     ХОТЬ БИТУ БЫТЬ, А ЗА РЕКУ ПЛЫТЬ

     Такой тяжелой зимы люди еще не  видывали.  В  крепости свирепствовала
цинга.  Шестьдесят промышленных и  служащих лежали без движения.  С начала
года умерло семнадцать человек. На кладбище появились первые кресты.
     Кормов  осталось самая  малость.  Что  получше  -  отдавали больным и
детишкам.  Только два года прошло с тех пор,  как русские осели на Ситке и
не  успели  еще  развести огородов.  Несколько грядок с  репой,  редькой и
картошкой,  посаженные прошлым летом, были каплей в море. Да и росло здесь
все плохо, еще хуже, чем на Кадьяке.
     Январь не принес облегчения, все ждали подхода сельди.
     В гавани,  на недавно спущенном на воду корабле, продолжались работы.
Промышленные   ставили   стеньги,    на   палубе   возились   плотники   и
мастера-такелажники.   Работы  еще  много,  но  Баранов  надеялся  в  июле
закончить парусное вооружение баркентины.
     Александр Андреевич забрел в  капитанскую каюту своего детища.  Здесь
было суше и теплее,  чем дома.  Он затопил маленький чугунный камелек, сел
на табуретку, вынул записную тетрадь и стал просматривать свои расчеты.
     - Принимай, - донеслось до его ушей, - бом-кливер, кливер.
     - Бом-кливер, кливер... - повторил густой голос у каюты.
     - Замечай отметины... Принимай фок, нижний фок-марсель.
     По палубе с уханьем поволокли что-то тяжелое.
     - Фок-марсель  верхний,  -  продолжал  выкрикивать  густой  голос,  -
фок-марсель нижний.
     Парусов было много:  двойной комплект для трехмачтовой баркентины,  у
которой на  передней мачте прямые паруса,  а  на грот-  и  бизань-мачтах -
косые.
     Из склада несли свернутые в  бухты снасти,  необходимые для крепления
мачт и для управления парусами...
     Резанов  нашел  правителя  на  баркентине.  Александр Андреевич сидел
задумавшись, все еще держа в руках записную книжку.
     - Хочу с вами поговорить, Александр Андреевич.
     - Я готов, Николай Петрович.
     - Доложите, как обстоят дела.
     - Какие  именно?   -   Баранов  немного  удивился  официальному  тону
Резанова. Да и дела на острове он знал не хуже правителя.
     - Есть ли еще провизия, что вы намерены предпринять?
     Александр Андреевич снял парик и отер лысину красным платком.
     - Что мне сказать,  Николай Петрович?  На  двести русских в  магазине
осталось по фунту хлеба на неделю.  Пшена даю по три фунта в неделю только
больным скорбутом.  Больных много,  хотя все  регулярно потребляют пиво из
еловых  шишек.  С  северных  островов привезли юколы  и  малое  количество
сивучьего мяса.  Рыба перестала ловиться. Стреляем ворон и орлов, собираем
ракушки. Едим не лакомо...
     - Откуда вы ждете привоза провианта?
     - Вы  ведь  сами  знаете,   Николай  Петрович,   корабли  с   кормом,
отправленные из Охотска, погибли.
     - Да, знаю, но хочу, чтобы вы мне написали доклад.
     - Хорошо,  я напишу. Много больных в крепости, но и здоровые выглядят
плохо,  краше  в  гроб  кладут.  А  все  дожди.  Одежду просушить люди  не
успевают.
     - Вы советовали,  Александр Андреевич, купить бостонский бриг "Юнону"
у капитана Вульфа...  Помню,  вы говорили,  что товары с "Юноны" -  пушки,
порох и ружья - могут попасть в руки колошей.
     - Помню, Николай Петрович.
     - Так вот,  -  в голосе Резанова послышалось торжество,  -  я купил у
капитана Вульфа его  корабль со  всем  грузом.  Это  облегчит наше тяжелое
положение.  Кроме  того,  он  отдает свою  артиллерию,  порох  и  ружья...
Александр Андреевич,  я  твердо  решил  на  "Юноне"  совершить плавание  в
Калифорнию и  привезти оттуда груз  зерна и  разного провианта.  Попутно я
хочу обследовать места на реке Колумбии, пригодные для русского поселения.
Как будто это и ваша мечта, Александр Андреевич.
     - Весьма рад,  весьма рад.  Я  всегда считал,  что  русская колония в
южных  широтах нас  может прокормить.  Спасибо вам,  Николай Петрович,  за
смелое  решение.  Я  полностью одобряю и  благословляю вас.  Трудностей не
бойтесь. Новое дело всегда медведем кажется.
     - А что вы думаете о корабле капитана Вульфа?
     - Прекрасное  судно,  ваше  превосходительство.  Построено в Северной
Америке,  в Бостоне, в 1799 году. Корпус дубовый, обшит медью. Груза берет
двести тонн. Я давно к нему присматриваюсь.
     - Могу  еще  вас  обрадовать,  Александр Андреевич:  я  договорился с
капитаном Вульфом,  что он будет торговать с нами и выполнять наши заказы.
Из Кантона он привезет любые товары.
     Для главного  правителя  решение Резанова купить "Юнону" было большой
радостью.  Покупка снимала с его плеч большую заботу о пропитании людей  в
тяжелую  зиму.  Где-то  там,  за морями,  в далеком Охотске,  готовились к
отправке корабли  с  кормом.  Но  когда  они  будут  в  Ново-Архангельской
крепости и счастливо ли будет их плавание?
     Сегодня Александр Андреевич,  пользуясь хорошим настроением Резанова,
решил спросить его о событиях на шканцах "Надежды" в южных широтах.
     - Скажите, Николай Петрович, что вы думаете о капитане Крузенштерне?
     Резанов сразу изменился лицом и сухо с