ль. В доме
полный разгром,  все  вещи  разбиты и  поломаны.  Везде разбросаны обрывки
бумаг,  разноцветные квитанции.  При  ярком  свете  луны  можно  разобрать
многочисленные счета на меховые шкурки.
     В кабинете приказчика за столом кто-то сидел. Промышленные со страхом
отпрянули. Набравшись духу, Демьяненков подошел поближе.
     На  стуле сидел Ларионов,  обезглавленный колошами.  В  комнате рядом
лежали  еще  чьи-то  обезглавленные тела.  После  разгрома крепости прошло
несколько дней, в доме все было пропитано тошнотворным запахом.
     - Господи,   прими  в   царствие  твое  мучеников  сих,   -   сказал,
перекрестившись, Демьяненков.
     - Семен,  -  тихо сказал старовояжный Федин,  -  надо уходить.  Вдруг
колоши близко?
     - Посмотрим, есть ли раненые. Может быть, помощь нужна?
     Промышленные осмотрели все помещения в крепости, но обнаружили только
обезглавленные трупы.  Десять  трупов  русских и  двенадцать кадьякцев.  В
поварне промышленных испугала собака,  заворчавшая на людей.  Но и  собака
доживала последние часы.  Шея  у  нее  была  пробита  стрелой.  Склад  был
разрушен, ни товаров, ни мехов там не оказалось.
     Опасаясь внезапного нападения индейцев,  вся партия вышла из  залива.
Но,   утомленные  продолжительным  переходом,  многие  кадьякцы  пришли  в
совершенное  изнеможение  и  отказались  следовать  дальше.   Даже  колоши
казались им меньшим злом, чем гребля.
     Тогда Демьяненков собрал все байдарки на совет. Он спросил:
     - Что будем делать?  Пристаем ли  к  здешнему берегу и,  если нападут
колоши,  будем обороняться?  Или отдадимся на волю божию и  пойдем дальше?
Решайте, я вас неволить не буду.
     - Надо спросить шамана,  пусть старик скажет. Дело хитрое, без шамана
не обойдешься, - важно произнес тойон Савва.
     Все кадьякцы выразили одобрение словам тойона.
     - Пусть будет по-вашему. Только скажи колдуну, пусть не тянет время.
     На большой байдаре для камлания сделали помост из двух досок. На него
взобрался старик колдун.  Приехали все тойоны.  На помосте колдун постелил
нерпичью шкуру. Старик был смущен и часто поплевывал за борт. Поклонившись
луне,  колдун снял с себя всю одежду и надел камлейку задом наперед. Потом
он вынул тряпочку,  намочил ее в  кружке с водой и несколько раз провел по
лицу.  Теперь колдуна не  узнать,  лицо его  было черным и  блестящим.  Но
главным  украшением был  парик  из  человечьих волос,  которым он  прикрыл
голову. Из парика торчали два пера, очень похожие на рога.
     Закончив переодевание, шаман поманил к себе тойона Савву и сказал:
     - Спрашивай.
     - Что делать: высаживаться на берег и отдыхать или продолжать путь на
Кадьяк?  На  суше могут напасть колоши.  А  берег до  самой Чугачской губы
каменист и не имеет пристанища.
     Выслушав,  колдун запел  унылую песню,  ее  подхватили постепенно все
кадьякцы. Потом он стал прыгать и кувыркаться. В мертвенном свете луны это
было  впечатляющее  зрелище.  Наконец  он  свалился  с  помоста  на  днище
байдарки. Полежав немного, колдун уселся на помосте.
     - Нечистый дух  сказал мне,  что надо продолжать путь,  -  не  совсем
уверенно произнес он. - И еще сказал, что надо бояться людей.
     Ропот  прошел по  байдаркам.  Большая часть охотников подняла весла в
знак  согласия.  Но  совсем  изнемогшие  кадьякцы  на  тридцати  байдарках
отказались.
     - Мы решили плыть к берегу,  - сказал тойон, не захотевший продолжать
путь,  -  и  отдаться в рабство колошам.  Пусть даже смерть,  но грести мы
больше не можем.
     - Кто   останется   с   кадьякцами?   -   посмотрел   Демьяненков  на
старовояжных.
     - Я  останусь,  -  отозвался Абросим Плотников.  -  Дай  нам двадцать
ружей, Семен, авось отобьем колошей.
     - Ружья возьми... Похорони убиенных. Опиши, что увидишь.
     - Хорошо.
     - Давай прощаться. Время не терпит.
     Отряд   разделился.   Тридцать  байдарок  под   управлением  Абросима
Плотникова двинулось в залив Якутат. Остальные пошли на запад под берегом,
на который спускались ледниковые языки. Среди остающихся было много друзей
и родственников тех, кто уходил в море.
     Луна продолжала светить ярко и тревожно.
     Около пяти  часов утра  шестьдесят пять  кадьякцев и  русский Абросим
Плотников добрались к  селению.  Они  снова  вошли в  крепость.  Плотников
отобрал семь человек,  самых крепких и  выносливых.  Остальные валились на
пол и сразу засыпали, будто сраженные смертью.
     Плотников не  спал  до  самого утра.  Он  наблюдал,  как  розовело на
востоке небо,  как  показался огненный шар  дневного светила.  С  восходом
солнца подул легкий восточный ветер,  из-за  гор медленно выползали темные
облака.  Плотников подробно  записал  в  свою  книгу  все,  что  увидел  в
крепости. Сосчитал убитых, некоторых опознал. К полудню стали пробуждаться
охотники. Колошей не было видно.
     - Зажигай,  ребята, костры, готовь корма, - распорядился Плотников. -
Похарчимся, похороним убитых - и в море.
     Но  выйти в  море не удалось.  Восточный ветер все набирал и  набирал
силу.  Море покрылось белыми барашками.  Издалека доносились удары волн, с
грохотом разбивавшихся о  камни.  С востока стремительно надвигались серые
низкие тучи, закрывая небо.
     Наступил вечер. Убитых давно похоронили в братской могиле и поставили
бревенчатый  крест.   Третий  раз  менялись  дозорные  у  крепости.  Ветер
продолжал свирепствовать над просторами океана. Он переменил направление и
теперь дул от юго-востока.
     Недавно еще  летавшие чайки исчезли.  Удары волн  о  прибрежные скалы
слились в устрашающий гул.
     - Где теперь наши? - спросил у тойона Плотников.
     - Худо, очень худо. Такой ветер большую волну на берег гонит.
     Кадьякцы сидели  хмурые  и  дымили  трубками.  Каждый думал  о  своих
близких, бедствующих в море.


                                  * * *

     Когда ветер превратился в шторм, Демьяненков понял, что смерть где-то
близко,  рядом.  Байдарки давно не  двигались.  Соединившись по  несколько
штук, они держались на океанской волне, медленно дрейфуя по ветру.
     "Не  переменился  бы  ветер,  -  преследовала Демьяненкова навязчивая
мысль. - Если перейдет к юго-востоку, нас выбросит на берег".
     Море  кипело.  Стремительный ветер  срывал верхушки волн  и  с  силой
бросал   на   скрипевшие  всеми   членами  байдарки.   Несмотря  на   свой
легкомысленный вид,  они  были крепки и  выносливы.  Умные руки кадьякских
женщин  добротно сшивали сивучьи шкуры,  и  большинство байдарок совсем не
пропускали воду.  Семь-восемь шагов  в  длину,  один  в  ширину -  вот  их
скромные размеры.  Остов байдарок,  состоявший из тонких жердей, связанных
китовым усом с деревянными обручами, сгибался и вновь разгибался на каждой
волне.
     Ветер изменился и  задул с юго-востока.  Гирлянды байдарок понесло на
берег. Ледниковые уступы приближались.
     Взор  Семена Демьяненкова притягивала гора Святого Ильи.  Сколько раз
ему  приходилось проходить мимо нее с  запада на  восток или с  востока на
запад!  Вершина  горы,  покрытая снегом,  напоминала башню,  и  поэтому ее
трудно спутать с другими горами.  Демьяненков,  чтобы не думать о том, что
должно  произойти  в  скором  будущем,  внимательно разглядывал морщины  и
трещины на горе Святого Ильи, словно это было самым главным в его жизни...
Вот  несколько  впадин,   наполненных  снегом:   одна  большая,  остальные
значительно меньше...
     Когда  ледники стали совсем близкими и  шум  разбивающихся волн  стал
явственно слышен, Демьяненков достал большую флягу с вином.
     - Отпей по глотку, ребята, все веселей помирать.
     Ледники надвинулись на  байдарки.  Теперь  хорошо  различим костистый
берег,  глядевший совсем черным рядом со льдами. Люди видели, как взлетали
сверху покрытые пеной волны, ударяясь об лед и камни.
     На несколько миль растянулись вдоль берега дрейфующие байдарки.  Люди
на них что-то кричали, размахивали веслами.
     Демьяненков поднялся с места.
     - Помолимся богу, ребята, пришел наш час.
     Старовояжные, испытавшие за десять лет работы в Русской Америке много
тяжелых дней и видавшие не раз смерть перед глазами,  поняли,  что на этот
раз надеяться не на что.
     Демьяненков  стал  читать  "Отче  наш",   остальные  повторяли  слова
молитвы.
     Океанская волна взметнула байдару вверх,  швырнула на камни и отошла,
словно  нехотя.  В  ледяной  воде  барахтались три  человека,  еще  живые.
Демьяненков старался спасти захлебнувшегося товарища.  Но  вот  набежавшая
волна снова бросила людей на камни...


                                  * * *

     Через два дня ветер затих и опять пошел дождь.  Абросим Плотников дал
приказание готовиться к морскому походу. Снова осмотрели байдарки и те, на
которых кожа была похуже, смазали китовым жиром.
     Рано утром 28 апреля тридцать кадьякских байдарок двинулись в далекий
путь. Отдохнувшие люди гребли, не останавливаясь. День был ясный, на синем
небе не видно ни одного облачка. Море без единой морщины. Шли совсем рядом
с берегом, не боясь ни скал, ни камней.
     Гора  Святого Ильи была сегодня особенно красива и  величественна.  В
лучах солнца сверкали покрытые снегом ледники и  снежная вершина,  похожая
на башню.
     - Эй,  Плотников!  -  закричал тойон,  сняв деревянную шляпу. - Беда,
Плотников!
     Старовояжный на своей лодке подошел к тойону.
     Перегнувшись  к   воде,   тойон   старался  перевернуть  затопленную,
перевернутую вверх  дном  байдарку.  В  ней  оказались два  захлебнувшихся
человека.  Один из  них был тойон Савва Куприянов.  Скоро увидели еще одну
перевернувшуюся байдарку, потом еще одну.
     Но  вот за  языком ледника показались черные камни,  а  на каменистом
берегу -  сотни байдарок и трупы изуродованных людей.  Валялись оторванные
руки и  ноги,  опутанные водорослями,  полузасыпанные песком.  Зацепившись
рукой или ногой в расщелинах высоких скал, висели поднятые волнами мертвые
тела...
     Плотников  решил  приблизиться к  камням  и  попытаться найти  живого
человека. Байдарки пристали к берегу, и промышленные бросились осматривать
погибших. Начался плач и стенания. Кадьякцы находили своих братьев и отцов
среди мертвых. Многие тела были исковерканы прибоем и неузнаваемы.
     Но живых не было...
     Долго  еще  люди  отряда  Плотникова находили  по  берегам  выкинутые
штормом  байдарки и  обезображенные трупы  своих  родственников и  друзей.
Через  два  часа  байдарки снова  пошли на  запад.  Достигнув благополучно
острова Каяк,  а потом и своего острова,  кадьякцы убедились, что все люди
из отряда Демьяненкова и он сам погибли в бушующем море.


                          Глава двадцать шестая

                     ПЛАКАТЬ НЕ СМЕЮ, ТУЖИТЬ НЕ ДАЮТ

     1  июня корабль "Нева" снова отдал якорь на  рейде Ново-Архангельска.
Крепость  встретила  его  девятью  выстрелами.   Корабль  ответил.  В  час
пополудни приехал на  шлюпке правитель Баранов и  был оставлен на  корабле
обедать.  Командир Лисянский и Александр Андреевич встретились, как старые
знакомые, которым было о чем вспомнить.
     На   борту  "Невы"  Александру  Андреевичу  попались  на   глаза  три
мальчика-креола:  Андрей Климовский,  Иван Чернов и Герасим Кондаков.  Они
были  посланы  по  его  приказу  в  Петербург  для  обучения  штурманскому
искусству.
     "Нева" оказалась на  рейде не в  одиночестве.  Здесь стояли на якорях
компанейские суда "Петр и Павел", "Екатерина", "Ермак", "Ростислав".
     13  июля  бриг  "Петр и  Павел" вышел из  Ново-Архангельска с  полным
грузом и взял курс на Уналашку.
     15  июля  правитель отправил  на  промысел бобра  партию  из  трехсот
байдарок.   Шестьсот  кадьякцев  и  двадцать  русских  промышленных.   Для
прикрытия партии от  нападения индейцев отправлены две  галеры,  "Ермак" и
"Ростислав", вооруженные пушками. Александр Андреевич назначил главным над
партией своего ближайшего помощника Ивана Александровича Кускова.
     При теперешнем положении с индейцами эта предосторожность была совсем
не  лишней.  В  тех  местах,  где  обитали  бобры,  располагались  десятки
колошских  селений.   Кадьякские  охотники  промышляли  бобра  деревянными
стрелами,  были беззащитны против колошей, вооруженных отличным английским
оружием.  На  острове Ситка и  в  прилегающих проливах насчитывалось около
восьми тысяч колошей.
     5 августа из Охотска с заходом на Уналашку  пришло  еще  одно  судно,
"Елизавета".  На нем доставлено с острова,  кроме охотских грузов, пятьсот
тысяч морских котиков.  Из бумаг, находившихся на судне, правитель Баранов
узнал,  что  прибывший  из Японии корабль "Надежда" отправлен в Кантон,  а
господин Николай Петрович Резанов остался на Камчатке и вскоре  собирается
в   Ново-Архангельск.  Лисянский  получил  приказание  Резанова  с  грузом
бобровых шкур немедленно следовать в Кантон.
     Юрий Федорович,  находясь  на Ситке,  с большой охотой вел наблюдения
над природой и описывал берега.  Быт и нравы индейцев тоже  привлекли  его
внимание.   На  корабле  был  еще  один  человек,  оставивший  после  себя
интересные записки.  Это  был  скромный  приказчик  Российско-Американской
компании Николай Иванович Коробицын.
     Вечером в  тот же день в  Ново-Архангельске появилось два корабля под
флагом Американских Соединенных Штатов: "Юнона" и "Мария".
     20 августа  вышел в море корабль "Нева".  На его борту находилось три
тысячи бобров, сто пятьдесят тысяч котиков и другие меха. Весь пушной груз
стоил  полмиллиона  рублей.  Баранову  показалось,  что Лисянский не хочет
встречаться с Николаем Петровичем Резановым и поэтому  торопится  покинуть
порт. Но теперь правитель узнал кое-что о событиях на "Надежде". Штурманы,
заходящие в Петропавловск,  подхватывали новости и привозили их в  Русскую
Америку. Одни ругали Резанова, другие - Крузенштерна.
     Крепость отсалютовала "Неве" девятью пушечными выстрелами.  Вслед  за
"Невой" вышла республиканская "Мария".
     Александр Андреевич с нетерпением ждал приезда Резанова.
     26  августа прибыл бриг  "Мария Магдалина".  День  выдался ненастный.
Дождь с самого утра лил не переставая.  Александр Андреевич надел мундир и
отправился на  пристань.  Когда  бриг  закончил  маневры  и  отдал  якорь,
правитель на шлюпке подошел к борту и наконец увидел Резанова.
     Императорский посол  был  в  камергерском мундире  с  красным,  очень
высоким  воротником и  с  красной  муаровой  лентой  через  плечо.  Справа
красовалась звезда.  Посреди груди  на  синей  ленте  -  белый мальтийский
крест. На ногах сверкали лакированные сапоги.
     За спиной камергера стояли:  натуралист и врач Лангсдорф,  лейтенанты
Хвостов и Давыдов. Поодаль виднелась сутулая фигура камердинера Ивана.
     Посольство Резанова  не  имело  успеха.  Ему  было  отказано  даже  в
позволении вручить японскому императору официальное письмо  и  привезенные
подарки.
     Перевес  религиозной враждебной  партии  в  японском  государственном
совете,  не  желавшей вступать в  сношения с  иностранцами,  был  причиной
неудачи  Резанова.  Надежда  Николая  Петровича на  торговлю с  Японией  и
снабжение   Российско-Американской   компании    японскими   товарами   не
оправдалась.
     Резанов  с  высоты  своего  гвардейского роста  смотрел на  коротышку
Баранова сверху вниз.
     - Рад, душевно рад, ваше превосходительство.
     У Баранова правая рука на перевязи.  После ранения она плохо заживала
и болела. Он подал левую.
     Неожиданно Николай Петрович обнял Баранова. Они расцеловались.
     - Наслышан я о вас,  Александр Андреевич.  От лица правления сердечно
вас  благодарю за  усердную службу.  Со  всех  сторон нашего американского
государства только и слышишь: Баранов да Баранов.
     Лицо Александра Андреевича засияло.
     - Благодарю вас за приятные слова.
     Посидели в каюте капитана, пообедали, разговаривали о том, как прошло
плавание, выпили по морскому обычаю чару вина.
     Прежде  чем  сойти  на  берег,  Баранов прошел по  судну,  осматривая
палубный груз.  Везде встречались больные люди, едва державшиеся на ногах.
Они выползали на свежий воздух и грелись на солнце.  У фок-мачты Александр
Андреевич увидел промышленного с рваными ноздрями,  прислонившегося спиной
к  бухте  смоленого троса.  На  коленях у  него  покоилась косматая голова
товарища, и он, сноровисто орудуя костяным гребнем, вычесывал паразитов.
     Баранов отворил дверь  в  кубрик и  отпрянул:  струя пахучего воздуха
ударила в нос.  После солнечного света он не сразу увидел,  что в кубрике.
Красноватый огонек  коптилки  освещал  плохо.  Но  глаза  привыкли,  и  он
рассмотрел на  койках  по  бортам корабля ослабевших людей.  Здесь  лежали
самые слабые.  В  помещении в беспорядке валялось матросское имущество,  у
коек  стояли  самодельные сундуки.  Посередине на  железных прутьях  висел
стол.  Под столом покоились три больших фонаря. В самом носу кубрика, едва
различимые в темноте, свалены в кучу запасные снасти и блоки.
     - Вылезайте на палубу,  ребята,  -  сказал Баранов.  - Я велел травки
целебной для вас наготовить.  Рыбки сырой вдосталь пожуете, глядишь, через
недельку всех на ноги поставлю.
     На  нарах никто не  шевельнулся.  Александр Андреевич немного постоял
молча.
     - Ты Баранов, что ли? - раздался слабый голос с койки у левого борта.
     - Баранов.
     - Про тебя слых идет, будто хорошо людей без лекаря лечишь.
     - Дак уж как умею.  Однако вы ползите на солнышко,  а то здесь,  чую,
гнить начали.
     - Слых про тебя идет,  -  продолжал тот же голос, - будто ты людей на
работе портишь - и рыбка не помогает.
     - Человек от  работы не портится.  Для хорошего промышленного от меня
привет и ласка. И море баловству не научит.
     Баранов ушел, оставив дверь в кубрик открытой.
     Плавание из Охотска в Русскую Америку вряд ли можно сравнить со всеми
другими плаваниями,  совершаемыми в целом свете.  Частые туманы, дожди, не
перестававшие по  целым неделям,  жестокие штормы,  одинаково опасные и  в
Охотском море, и на Тихом океане.
     Команды  судов   постоянно  находились  в   тяжелом  положении  из-за
недостатка свежего провианта, а иногда и просто голодали. Съестные припасы
можно было получить только в Охотске и Петропавловске,  и то не всегда. На
судах, находящихся в плавании, царила цинга. Уже на пути в Америку матросы
бродили как тени по палубе,  сил не было, зубы шатались. Иной раз штурмана
на вахту выводили под руки и усаживали на шканцах на привязанный стул.
     Спасались  зеленью,   которую  мореходы  собирали,  если  приходилось
отстаиваться у берегов на якоре.  Собирали дикий чеснок, клали в суп и как
приправу в кашу, а листья морошки заваривали вместо чая.
     Медицинского обслуживания вовсе не  было,  если не  считать лекарей в
Охотске и  Петропавловске.  Справлялись своими  средствами,  а  в  Америке
обращались за помощью к алеутским, кадьякским и индейским колдунам.
     И   все   же   русские  корабли  регулярно  выходили  из   Охотска  и
Петропавловска в  Русскую Америку.  На  них везли необходимое снаряжение и
провиант для нужд колонии.  Ни туманы, ни жестокие штормы не останавливали
отважных  мореходов.   Постепенно  берега  Аляски  и  прибрежных  островов
исследовались,   наносились  на   карту   руками   безвестных  тружеников,
совершавших великий подвиг во славу России.


     Николай Петрович поселился на самом верху каменного кекура. Там стоял
бревенчатый дом  о  пяти  саженях длины и  трех  в  поперечнике,  с  двумя
комнатами и сенцами.  В одной поселился Резанов, в другой жили корабельные
подмастерья. В комнатах было тепло и уютно, топилась кирпичная печь.
     Для правителя дом еще достраивался, а сам он жил в небольшой избушке.
     Николай Петрович долго не  мог уснуть на новом месте.  За ширмой спал
сном праведника камердинер Иван. Он не забыл повесить в углу икону святого
Николая,  покровит