здно
вечером отряд  вышел  к  морю.  При  впадении река  стала  шире,  мельче и
быстрее. На противоположном берегу реки виднелось шесть больших барабор.
     - Здесь мы живем, - сказали индейцы.
     - Нам нужны лодки, чтобы перебраться на ту сторону.
     Индейцы пришли в замешательство.
     - Сейчас очень мелко, надо ждать прилива, - ответили они переводчику.
- Подождем прилива.
     - А когда прилив?
     - Вот станет темно, тогда и прилив, мы тогда и перевезем.
     Мореходы в нерешительности переглянулись.
     - Нет,  ребята,  тут дело нечисто,  -  возразил Слепцов.  -  Ночью мы
переезжать не согласны, так и скажи, а сейчас отойдем подальше и заночуем.
     Все согласились со  Слепцовым,  и,  отойдя на  версту от берега реки,
отряд расположился на ночлег в чаще леса. Ночью моросил дождь, было сыро и
холодно.  Еще до восхода солнца мореходы разожгли костры, погрелись, поели
рыбы.  Когда вернулись на  вчерашнее место,  увидели возле индейских хижин
множество людей. Они сидели на земле и молча наблюдали за мореходами.
     - Дайте мне три большие лодки, - крикнул кадьякец Ивашка.
     Индейцы молчали. Ивашка крикнул еще раз. Опять молчание.
     - Не лучше ли будет поискать броду?  Понадежнее будет,  - посоветовал
Слепцов.
     - Пойдем,  ребята, - поддержал командир. - Попытка не пытка. Недалече
камни на реке лежат. Перейдем по камням.
     Угадав намерения мореходов,  индейцы отправили к  ним  лодку с  двумя
нагими гребцами.  Лодка могла вместить человек десять,  и  поэтому русские
попросили  вторую,  чтобы  можно  было  переехать реку  вместе  всем.  Так
требовала осторожность.
     - Почему гребцы голые?  -  пробормотал Слепцов.  -  Будто и не жарко,
остальные в одежде.
     Индейцы дали вторую лодку, поменьше, человека на четыре.
     Мореходы  решили  переезжать.  В  маленькой лодке  приехала  знакомая
индианка.  Командир Круков посадил в  нее  свою  жену,  повариху-кадьячку,
алеута Федора Яковлева,  малолетнего ученика Котельникова. В большую лодку
поместились девять человек промышленных, самых отважных и проворных. Среди
них  Евдоким Макаров и  пензяк  Касьян  Овчинников.  Остальные остались на
берегу.
     Когда  большая лодка достигла середины реки,  нагие гребцы,  выдернув
пробки из дыр,  нарочно сделанных в  днище,  прыгнули в  воду и  поплыли к
селенью,  а лодку понесло мимо барабор к морю. Индейцы страшно закричали и
начали бросать в  мореходов копья и  стрелы.  Однако судьба смилостивилась
над ними.  Лодка,  попав на отраженное течение,  повернула обратно,  и  ее
понесло к берегу, где стояли их товарищи.
     Мореходы спаслись,  но все были ранены,  а  Харитон Собачников и Иван
Петухов  ранены  очень  опасно.  У  Собачникова обломок  стрелы  остался в
животе,  и  он очень страдал.  Всех сидящих в  малой лодке индейцы взяли в
плен.
     Воинственные крики раздались в  стане индейцев.  Полагая,  что ружья,
бывшие в большой лодке, должны быть подмочены и к действию непригодны, они
бросились в лодки и быстро переехали к берегу мореходов. У индейцев копья,
стрелы,  а  у  двоих даже ружья.  Пока они выбирались на  берег,  мореходы
успели укрыться за  стволами деревьев.  Индейцы остановились на расстоянии
сорока  саженей  и   принялись  яростно  забрасывать  мореходов  стрелами.
Промышленные отстреливались,  несколько сухих  ружей  у  них  оставалось в
запасе. Бой длился около часа.
     Потеряв двух человек убитыми, а некоторых ранеными индейцы обратились
в бегство.  Слепцов,  которому приходилось участвовать во многих стычках с
колошами,  отметил,  что  воинская выучка  и  вооружение у  колошей лучше,
нежели у лесного племени.
     Мореходы продолжали свой путь. Раненный стрелой в живот Собачников не
в  силах был идти вместе со  всеми,  и  его пришлось нести на сделанных из
ветвей  носилках.   Когда   прошли  полторы  версты  от   места  сражения,
Собачников,  чувствуя нестерпимую боль и скорую смерть,  попросил оставить
его  умереть  в  тишине  дремучего леса  и  советовал мореходам не  терять
времени и как можно дальше уходить от индейцев.
     - Оставьте меня,  друзья,  оставьте,  - собрав последние силы, сказал
Собачников.
     - Что ты,  Харитон!  Не торопись на тот свет,  - отвечали товарищи. -
Вместе служили, вместе помирать будем.
     - Испей водицы, друг, - предложил Касьян Овчинников.
     - Хлебца бы мне российского кусочек... перед смертью.
     - Нет хлеба, Харитон, уж потерпи пока.
     - Аржаного, хошь бы понюхать...
     Собачников еще  что-то  говорил,  голос его  делался все тише,  слова
непонятнее. Скоро он затих. Промышленные сняли шапки.
     Простившись со своим товарищем, похоронив его по православному обычаю
под огромным деревом,  мореходы продолжали свой путь.  Для ночевки выбрали
удобное, сухое место. Построили шалаш. Поставили, как всегда, дозорных. Но
сон не  шел к  измученным мореходам.  Целый день им  приходилось бороться,
напрягая все силы, чтобы сохранить свою жизнь.
     - Откуда их  взялось столько?  -  услышали мореходы из  темноты голос
Слепцова. - Неужто две сотни колошей в шести бараборах живут?
     - Быть этого не может.  Соседей,  видать, позвали, - отозвался Касьян
Овчинников.
     - Попали мы, ребята, в историю!
     - Хуже не придумаешь!
     - Ребята, что это? Разве плачет кто? - спросил Овчинников.
     Все  прислушались.   В   тишине  раздавались  всхлипывания  командира
Крукова.
     Иван Степанович мучался жесточайшим образом. Он лишился жены, которую
очень любил.
     Мореходы  почувствовали,  что  горе  командира куда  больше,  чем  их
собственные страдания.  Разговоры умолкли.  Каждый вспомнил своих близких,
оставленных на далекой родине или на Кадьяке.
     Трое  суток  шел  проливной дождь.  Но  мореходы  брели  под  дождем,
стараясь  уйти  как  можно  дальше  от  индейцев.  В  дождь  из  ружья  не
выстрелишь,  все отсырело, и перед врагом, вооруженным копьями и стрелами,
они были беззащитны.
     Последний  раз   мореходам  довелось  позавтракать  перед  нападением
индейцев.  Вот уже более трех суток они питались древесными наростами.  Ни
грибов, ни ягод в мокром лесу они не находили. Иногда попадали на заросшие
болота.  Мох,  переплетясь с кореньями деревьев, образовал на них крепкий,
но  зыблющийся мост.  Со  страхом  смотрели мореходы на  качавшиеся от  их
тяжести верхушки деревьев.
     Стали есть подошвы бахил,  сделанные из  сивучьих кишок непромокаемые
рубахи,  надетые поверх курток.  Ели  и  ружейные чехлы из  тюленьей кожи.
Наконец и этого не стало.
     А дождь все шел и шел. На пятый день мореходы поставили шалаш снова в
лесу.  Хотя  неподалеку видели  реку  и  хижины на  берегу,  но  подходить
боялись.  Утром  весь  отряд собирал на  деревьях грибовидные наросты.  Но
разве  можно  насытиться наростами?  Голодные,  собрались  в  шалаше.  Все
похудели, щеки ввалились.
     - Ребята,  -  сказал кто-то, - смерть приходит. Всем нам одна дорога.
Ноги не держат.
     - А что делать? Видать, бог так похотел.
     - Бог-то бог,  да сам не будь плох!  -  сказал Слепцов.  -  Только бы
дождь перестал, а уж тогда мы не пропадем.
     - А если Дружка, ребята?
     - Он нас из беды выручал. Верный пес.
     - Пусть в остатний раз выручит. От смерти спасет.
     Участь Дружка была решена.
     Вечером командир собрал мореходов.
     - Братцы,  -  обратился он к ним со слезами.  - Мне в таких бедствиях
прежде быть не случилось.  И  теперь почти ума своего решаюсь и  управлять
вами более не  в  силах.  И  препоручаю Слепцову,  чтобы он управлял всеми
вами,  и  сам из  послушания ему выходить не буду.  А  если вам не угодно,
выбирайте из своих кого хотите.
     На  английских кораблях,  где Иван Степанович проходил практику,  его
отмечали и  хвалили.  Здесь в  лесу  были иные трудности,  не  связанные с
морской службой.  Как  бы  тяжело  ни  было  на  корабле,  а  всегда можно
отдохнуть,  обсушиться и  попить чайку.  В  лесу  непрерывно мучили дожди,
холод,  голод.  Каждую минуту надо ждать нападения и жить в неизвестности:
или тебя убьют и снимут скальп или навеки будешь рабом? В общем, Круков на
промыслах не бывал и  горя не видал.  Однако все можно было бы перебороть,
если бы не Елена Петровна. Терзания о судьбе жены сломили волю командира.
     Мореходы согласились с  просьбой Ивана Степановича.  Слепцов не  стал
отказываться.
     Получив  согласие,  командир написал приказ  о  возведении Слепцова в
начальники отряда и первый поставил свою подпись.  За ним подписались все,
кто умел писать, остальные поставили крестики.
     Весь следующий день шел сильный холодный дождь и мореходы не выходили
из шалаша. Съели остатки собачьего мяса. Развели костер и сушили промокшую
одежду. Вели бесконечные разговоры о том, как быть дальше.
     Утром пустые животы снова дали  о  себе  знать.  От  голода кружилась
голова. Сил у всех оставалось совсем немного.
     Стараясь не говорить о голоде, вспоминали о доме, о детях и женах.
     - Слыхали,  ребята, потонул на "Фениксе" архимандрит Иоасаф? - сказал
Касьян  Овчинников.  -  Строгий был  человек...  Однако  меня  с  алеуткой
Катериной обвенчал...
     - Дак у тебя в России жена.
     - Я ему все на исповеди рассказал.
     - Ну и как?
     - "Грех великий,  говорит, двоеженцем быть". Я ему свое: "Женка есть,
так ведь я не надеюсь в Россию возвращаться, да и не желаю. Век свой здесь
окончу".
     - А что архимандрит?
     - "Есть,  говорит,  у  тебя резон...  Однако у отцов церкви про такое
нигде не  написано,  и  без особого на  то  разрешения своего начальства я
венчать не  осмеливаюсь".  Я  обратно свое:  прошу со  слезами,  кланяюсь,
признался,  что от  несогласия с  женой в  такую отдаленность приехал.  Он
покачал головой и  спрашивает:  "Сколько с  американкой детишек прижил?" Я
говорю:  "Пятерых,  батюшка:  мальчиков три  и  девочек две".  -  "Хорошо,
говорит, обвенчаю вас и детей окрещу". Ну, я ему в ноги, конечно.
     - Исполнил слово?
     - Сделал, как сказал!
     - Силен ты,  Касьян. Кабы всем так. У многих русских жены американки.
Да, что ж делать, без баб не проживешь. Говорят, в скорости всем венчаться
разрешат.
     - Так бы лучше.
     - А  почему баб  из  России сюда не  пускают?  Ты  нам не  обскажешь,
Тимофей Федорович?
     - На каждого человека компания корма за тридевять земель везет. Мужик
для промысла нужен и для тяжелых работ. Баба - она по домашности, а кормов
ей вровень с  мужиком давай...  Сейчас вот мы,  мужики,  горе мыкаем,  нам
невмоготу, а уж бабе!..
     Жестокий голод неумолимо толкал людей на поиски пищи.  Выходило,  что
без нападения на индейские хижины, замеченные на берегу реки, не обойтись.
     День  был  воскресный,  ярко светило солнце,  и  мореходы не  боялись
подмочить порох.  Подкравшись к  хижинам и  окружив со  всех  сторон,  они
приказали кадьякцу Ивашке закричать,  чтобы все  жители из  хижин выходили
вон. Вышел один мальчик, раб. Он сказал:
     - Люди увидели ваши следы и, испугавшись, убежали на тот берег.
     - Ну,  что ж,  -  обрадовался Слепцов. - Если можем обойтись без боя,
для нас лучше. Забирай рыбу, ребята!
     Каждый взял связку,  в  ней двадцать пять больших вяленых лососей.  У
всех в глазах зажглась радость: теперь-то уж не помрем, выдержим!
     Нагрузившись рыбой, промышленные двинулись восвояси.
     Проходя мимо речушки,  а вернее,  ручья,  впадающего в реку, мореходы
стали просить у  Слепцова позволения отдохнуть на бережке и  позавтракать.
Вода рядом.  Терпеть голод больше не было сил. Особенно страдал Круков. Он
едва передвигал ноги.
     Тимофей Федорович разрешил,  но сам завтракать не стал. Взяв в карман
изрядный кусок лососины, он позвал кадьякца Ивашку и Касьяна Овчинникова и
вместе с  ними  полез на  горку,  чтобы хорошенько оглядеться.  Овчинников
взобрался первым и лишь вступил на вершину, как был поражен стрелой.
     - Ивашка! - крикнул Слепцов идущему вслед кадьякцу. - Выдерни стрелу!
     Ивашка стрелу из спины Овчинникова выдернул, но был сам ранен.
     Тимофей Федорович обернулся и  увидел за рекой множество индейцев,  а
сверх того человек двадцать воинов,  бежавших,  чтобы отрезать разведчикам
путь к возвращению.  Стрелы летели непрерывно. Слепцов выстрелил и ранил в
ногу  бежавшего  впереди  воина.  Его  соплеменники разразились  яростными
криками, подхватили раненого и пустились наутек.
     Стычка  с   индейцами  обошлась  на  этот  раз  сравнительно  дешево.
Разведчики  благополучно соединились со  своими  товарищами и  все  вместе
направились к лесному шалашу.  Добравшись, осмотрели раненых Овчинникова и
Ивашку. Оказалось, что раны у них не опасны.
     Для восстановления сил и для поправки раненых Слепцов решил пробыть в
шалаше двое  суток.  Давно  не  ели  мореходы рыбу  с  таким наслаждением.
Насытясь, снова обсудили со всех сторон свое положение.
     - Наша  беда,   -   вздохнул  Слепцов,   -   река.  Индейцы  не  дают
переправиться на другой берег. На реке много рыбных заколов, видно, есть и
селения.  Я  предлагаю идти вверх по  реке,  доколе не встретим озера,  из
коего она вытекает, или удобного для рыбной ловли места. Придется, ребята,
в здешних местах зимовать. До крепости нам не дойти...
     Мореходы согласились со Слепцовым и, отдохнув, снова побрели к берегу
реки,  а  потом по  берегу к  ее  верховью.  Шли медленно -  мешали частые
проливные дожди.
     - Проклятый дождь,  - сказал Касьян Овчинников. - На Аляске и капуста
вилок от сырости не завьет - одни листья. Репа растет или, скажем, редька,
а  какой у  них  вкус?  То  ли  дело  пензенская земля:  временами дождь и
временами солнце. Всякий овощ вызревает.
     - А малина здешняя -  ни вкуса,  ни запаха.  У нас в России малина-то
пахнет - издали почуешь, а здесь будто и не та ягода.
     К  счастью,  на  реке  часто встречались местные жители,  плывущие на
лодках. Некоторые по зову мореходов подходили к берегу и продавали рыбу за
бисер, пуговицы и бусы. Пока были сыты.
     Приходила мысль  отобрать у  индейцев лодку для  переправы на  другой
берег. Но лодки были маленькие, и для переправы всего отряда не годились.


                           Глава девятнадцатая

                ГДЕ СИЛА НЕ БЕРЕТ, ТАМ КОВАРСТВО ПОМОГАЕТ

     В пасмурную холодную погоду к дощатой пристани Архангельской крепости
подошла кадьякская байдарка.  Время было утреннее,  раннее.  В казарме еще
спали. На стенах крепости перекликались дозорные.
     Алеут  Федор  Яковлев  из  команды  галиота  "Варфоломей и  Варнава",
спасшийся  от  индейского плена,  выпрыгнул из  лодки  и,  привязав  ее  к
привальному столбу,  бросился к воротам крепости. Федору Яковлеву повезло:
убежав от индейцев,  он шел по берегу моря три дня, наткнулся на брошенную
байдарку. Байдарка оказалась без всякого изъяна и превосходно держалась на
воде.  Дальше пошло  быстрее,  и  еще  через  пять  дней  алеут оказался в
Ситкинском проливе.
     Опознав  Федора  Яковлева,  дозорный открыл  ворота.  Не  отвечая  на
вопросы, Федор сказал:
     - Дело важное, мне самого Баранова.
     - Баранов на Кадьяке. В крепости старший Медведников.
     - Где он?
     - Вон в том доме. Дым из трубы столбом валит.
     - Дрова сырые,  - пробурчал Федор и побежал к дому начальника, смешно
приседая, как все алеуты и кадьякцы.
     Дозорный почесал в затылке и вслух сказал:
     - Важное... Небось залежку бобровую отыскал.
     Федор Яковлев постучал в дверь. В доме заплакал ребенок.
     - Кто там? - спросил женский голос.
     - Мне начальника Медведникова, важное дело.
     Женщина открыла дверь.  С полатей поднялся высокого роста мужчина. Из
расстегнутого ворота холщовой рубахи курчавились рыжие волосы.
     - Я Медведников. Чего тебе? - спросил он, приглаживая торчавшие усы.
     - Индейцы нападут на город. Пощады не будет.
     - Откуда вызнал?
     Федор  Яковлев  рассказал всю  историю.  Как  на  бриг  "Варфоломей и
Варнава" пришел креол Ивашка,  переводчик английского капитана.  И  что он
поведал командиру. Ивану Александровичу Крукову.
     - Что ж, будем беречься. Спасибо тебе. Как по отчеству величать?
     - Семеном отца нарекли.
     - Спасибо,  Федор Семенович.  Доложу Баранову,  он наградит за верную
службу.  Оголодал небось,  посиди,  баба  лососинки нажарит.  Жирную  рыбу
ребята вчера привезли.  Жалко,  хлебушка нет...  Дай-ка,  Оринушка, водицы
умыться.
     Медведников  быстро  сполоснулся  над  бадейкой.   Утер  лицо  чистым
полотенцем. Навернул портянки, обул сапоги, надел кафтан.
     - Я  пойду  распоряжусь,   скоро  буду,  а  ты  посиди  здесь,  Федор
Семенович.
     Высокая,  под стать мужу, полнотелая Орина суетилась у очага. Запылал
огонь,  зашипела рыба на сковороде. Но алеут Федор Яковлев ничего не видел
и не слышал. Прислонившись к стене, он крепко спал.
     Прошло еще два дня.  Дождь лил не  переставая.  Над головами нависало
низкое,  серое небо.  К полудню второго дня дождь перестал, с моря навалил
плотный туман.  Наступила тишина.  У  берега чуть  слышно бились небольшие
волны.
     Два индейца,  вынырнув из тумана,  принесли на продажу козлиное мясо.
Индейцев в крепость не пустили. Торговали у ворот.
     Медведников обменял мясо на  две бутылки рому.  Подошли промышленные,
английские матросы.  Индеец постарше незаметно сунул в  руку  матроса Тома
квадратную дощечку.
     Русские были  настороже,  ждали  нападения индейцев.  Ворота крепости
день и ночь были на запоре. На стенах у пушки каждые четыре часа сменялись
дозорные. Жили как в осаде.
     Артель кадьякцев на промысел не пошла:  донимал дождь.  Весь день они
работали в амбаре, чистили рыбу для вяления.
     В  десять часов  вечера ворота закрыли на  двойные запоры.  Никто  из
промышленных не имел право ни входить, ни выходить из крепости. Настроение
людей было  плохое.  Жаловались на  головную боль и  жжение в  груди.  Два
мальчика заболели цингой.
     Утром  погода прояснилась,  выглянуло солнце.  Обеспокоенные болезнью
детей,  женщины решили отправиться в лес за ягодами. Медведников разрешил,
но  в  охрану дал отряд вооруженных кадьякцев.  Зверобойная артель ушла на
бобровый промысел.
     Незаметно  наступил   полдень.   Промышленные  прекратили  работы   и
собрались в  казарме обедать.  Английский матрос  Том,  тот,  что  говорил
по-русски,   задержался  у   северных   ворот   крепости.   Стараясь  быть
незамеченным,  он отодвинул засовы на воротах. В казарме он уселся за стол
и вместе с промышленными стал хлебать уху из общей миски.
     - Все в порядке, ребята, - подмигнул он своим товарищам.
     Пообедать промышленные не успели. На крепостном дворе раздались вопли
индейцев.
     - Колоши в крепости!  -  крикнул Медведников,  выглянув в окно.  -  К
оружию, запирай двери!
     Приказ Медведникова услышала жена часового Захара Лебедева,  кадьячка
Катерина,  и  другие женщины,  находившиеся в  крепости.  Они спрятались в
первом  этаже  казармы.  Когда  начался  пожар,  все  женщины спустились в
подвал. Колоши вышибли подвальную дверь и взяли женщин в плен.
     Промышленные открыли из ружей пальбу. В это время раздалось несколько
пушечных выстрелов.
     - Ребята, а где агличане? - спросил кто-то.
     Англичан не было.  Пользуясь суматохой, они незаметно выскользнули из
казармы.
     Индейцы прежде всего ворвались в дом начальника,  надеясь застать там
главного правителя Баранова.  Если бы  он  был здесь,  то  вряд ли  бы ему
удалось спастись. Найдя дом пустым, колоши разразились яростными криками.
     - Василий Григорьевич,  смотри:  наш друг вождь Михайла тоже здесь во
врага обернулся. Вон, смотри.
     Медведников увидел.  Против дома  начальника на  пригорке стоял вождь
Скаутлельт,  перекрещенный Барановым в  Михаила.  На  нем  боевой плащ,  в
волосах орлиное перо. Он что-то кричал своим воинам.
     - Ну-ка  попробуй  сними  этого  предателя!  -  приказал  Медведников
каргопольцу Ведерникову, считавшемус