жиданно выпал
снег.
     Слепцов не  спал всю  ночь.  Надо было что-то  придумать для спасения
товарищей.  Он был и старше и опытнее. Тимофей Федорович понял, что дальше
идти  опасно.  Наступают холода,  и  тогда  -  голодная смерть.  Надлежало
позаботиться, как бы удобнее провести зиму и не умереть с голоду.
     Утром Слепцов собрал мореходов.
     - Ребята, надо дом ставить, иначе пропадем. Ежели идти к верховью - с
голоду помрем, а ежели к устью - индейцы прикончат.
     Промышленные сразу согласились.  Конечно,  зимовка в диком краю -  не
мед, но и дальше идти не лучше.
     - Приказывай, Тимофей Федорович!
     - Вот тут дом поставим.  -  Слепцов отмерил на берегу прямоугольник -
десять шагов в длину и девять в ширину.
     Мореходы вбили колышки.
     - Тебе,  Захар,  -  сказал он  корабельному плотнику Кошкину,  -  дом
срубить не  в  диковинку.  Все  сам отлично знаешь.  Бери десять человек в
помощники, остальные в дозор.
     - Из ели ставить, Тимофей Федорович?
     - Ставь из ели.
     Здешняя ель похожа на  сибирскую,  только хвоя мягкая да  и  крепость
древесины  меньше.  Захар  Кошкин  выбрал  подходящие деревья,  сделал  на
стволах зарубки.
     Застучали топоры.  Работа шла  споро.  Всем надоели холод и  мокреть,
хотелось под крышу, погреться у домашнего очага.
     Только Иван Степанович ходил как неприкаянный и  думал о  своей жене.
Охваченный нерадостными думами,  он  не  сразу  откликался,  когда к  нему
обращались.
     В  разгар  домостроительных работ  к  берегу  подошла лодка  с  тремя
индейцами.  Один  из  них  был  молодой  человек,  одетый  наряднее  своих
соплеменников.  Поверх  меховой парки  он  надел  старый суконный сюртук с
морскими позументами. На голове - нарядная шляпа из кедровой коры.
     Кадьякец Ивашка завел с индейцами разговор:
     - Где ваше селение?
     - Совсем близко, - махнул рукой молодой индеец.
     В разговор вмешался Слепцов:
     - Возьмите с собой одного из наших людей.  Он купит у вас рыбы,  и вы
доставите его обратно.
     - Да,  да,  -  закивали индейцы головами,  -  мы согласны.  - И стали
торопиться с отъездом.
     Они  думали,  что  русский сам  отдается им  в  руки  и  грех этим не
воспользоваться.
     Касьян Овчинников согласился поехать к  индейцам за  рыбой.  Когда он
садился в лодку, Слепцов потребовал:
     - Оставьте у нас аманата.
     Индейцам   предложение   не    понравилось,    но   при   сложившихся
обстоятельствах им ничего не оставалось, как только согласиться.
     Индеец в  парке из морского бобра вылез из лодки.  Дозорные караулили
всю ночь,  и Слепцов отпустил его только под утро,  когда привезли Касьяна
Овчинникова.
     Индейцы обманули мореходов и рыбы не продали.
     На следующий день старый индеец с длинными седыми волосами,  которого
мореходы раньше не видели,  привез на продажу девяносто кижучей и променял
на медные пуговицы.
     Тем  временем  закончили постройку дома,  и  мореходы  перебрались на
новоселье.  Все  были  рады.  В  этот  день  из  леса вышел большой черный
медведь.  Слепцов застрелил его,  и  мореходы собирались поужинать жареным
медвежьим мясом.
     Дом построили из толстых бревен.  Одно небольшое окно затянуто куском
камлейки.  Пазы законопатили мхом,  в  обилье разросшимся в  лесу.  В трех
наружных стенах  прорубили небольшие узкие  окна,  задвигаемые внутренними
ставнями.  На  высоте  одного  аршина над  землей настлан пол  из  тесовых
бревен.  Внутри деревянные нары,  грубо сколоченный стол и две скамьи.  По
углам дома Захар Кошкин поставил башенки для дозора.  Мореходы индейцам не
верили и каждый день ждали нападения.
     Кошкин долго не мог решить,  какую поставить крышу.  Уж больно дождей
много в этих краях, и нужного материала не было.
     Посоветовавшись с  приказчиком Слепцовым,  он решил пропитать китовым
жиром куски паруса,  которыми накрывали шалаши, и покрыть ими крышу. Крыша
оказалась добротной и совсем не пропускала влагу.
     Дом топился по-черному, под руками не было глины и подходящего камня.
Однако это никого не удручало.
     Вечером,  насытившись жареной медвежатиной, мореходы расположились на
нарах, скинули с себя верхнюю одежду на просушку и блаженствовали в тепле.

                      - Утка, утушка, утка серая, -

затянул Касьян Овчинников. -

                      На что селезня перебаила?
                      - Не я перебаила.
                      Он и сам ко мне летывал.
                      - Уж ты, девка, девка красная.
                      На что ты молодца перебаила?
                      - Не я его перебаила.
                      Он и сам ко мне хаживал...

     В  ненастный дождливый день  опять  пришел  молодой  индеец,  нарядно
одетый в морской сюртук, тот, что обманул мореходов.
     Индейца усадили за стол, угостили чаем.
     - Нам нужна рыба, - просительно сказал Слепцов.
     - Мы  не  обязаны вас  кормить,  -  ответил гость.  -  Чем  скорее вы
подохнете, тем лучше.
     - Ты  будешь  сидеть здесь,  как  аманат,  под  караулом,  пока  твои
родственники не  принесут нам на всю зиму рыбы,  -  разозлившись,  крикнул
Слепцов. - Нам надо четыреста лососей и десять пузырей икры.
     Кадьякец Ивашка перевел слова Слепцова.
     Индеец с  каменным  лицом выслушал приказчика и что-то приказал своим
спутникам. Они немедленно уплыли на своих лодках.
     Через несколько дней индейцы вернулись,  но  без рыбы и  долго что-то
рассказывали аманату.
     - Разрешите проехать моим лодкам вниз по реке, - попросил он.
     Слепцов разрешил.  Через полчаса тридцать лодок и  на  них  семьдесят
индейцев, мужчин и женщин, проплыли по течению.
     Вскоре  люди  аманата  возвратились  и  привезли  все,  что  требовал
Слепцов.  Сверх того они отдали мореходам лодку на шесть человек.  Молодой
индеец был отпущен, он получил немалое вознаграждение. В его собственность
перешло  испорченное ружье,  суконный плащ,  ситцевое одеяло  и  китайская
рубаха.
     Мореходы  были  довольны  обменом.   Имея  свою  лодку,   они   часто
поднимались в  верховье  реки  за  свежей  рыбой.  О  пропитании не  нужно
беспокоиться: рыба была в изобилии.
     Вскоре построили и другую лодку. Однако всех мучила мысль о товарищах
в крепости архистратига Михаила,  которых ждала смерть.  Предупредить их о
грозящей опасности не удалось.  Теплилась надежда, что алеут Яков Федоров,
сбежавший от индейцев,  сумеет добраться в крепость на Ситке. Вспоминали и
о жене командира, Елене Петровне.
     Неожиданно Иван Степанович,  безвольный и бездеятельный все последнее
время, объявил, что снова хочет принять командование над отрядом.
     - С  сего  дня,  -  произнес он  твердо,  -  я  снова вступаю в  свои
обязанности и  стану  начальником над  вами.  Приказчика Слепцова  от  сей
должности отставляю.
     Промышленные посмотрели  на  Тимофея  Федоровича.  Он  молча  склонил
голову.
     - Говори,  Тимофей Федорович, - сказал Касьян Овчинников. - Мы все за
тобой.
     - Я  согласен,  ребята.  Иван Степанович наш  командир,  ему  и  быть
начальником.
     Ивана  Степановича  терзала  только  одна   мысль:   выкупить  любыми
средствами свою жену.  Мореходы прекрасно понимали командира и, уважая его
страдания и жалостное положение жены,  решили,  что лучше подвергнуть себя
опасности,   чем,   сопротивляясь  его   желанию,   довести   человека  до
совершенного отчаяния.  А кроме того,  мореходы при обильных рыбных кормах
отдохнули за  два месяца,  набрались сил в  теплой избе.  А  сытый человек
всегда добрее и восприимчивей к чужой беде.
     Иван Степанович снова стал командиром небольшого отряда промышленных.
     Через три дня мореходы получили приказ сесть в лодки и двигаться вниз
по  реке.  С  сожалением оставляли они свое теплое жилище и  немалый запас
рыбы. Шли по течению быстро. Иван Степанович приказал остановиться как раз
на том месте, где в прошлом году индейцы предложили им выкуп за его жену.
     Снова  наступили  дождливые  дни.  Мореходы  промокли  до  костей,  а
высушиться было негде. Но не роптали, а ждали, что будет дальше.
     Через две  недели лагерь потерпевших кораблекрушение посетил знакомый
старик индеец с длинными седыми волосами и подарил корзину, полную квасных
кореньев.  Из  этих  кореньев русские  в  Америке делали  кислый  напиток,
подобный квасу.
     - Куда вы направляетесь? - полюбопытствовал старик.
     - К устью, - ответил командир.
     - А дальше куда?
     - Там будет видно.
     И  в самом деле,  Иван Степанович еще не знал,  куда он поведет своих
товарищей.
     Увидев,  что костер заливает дождем,  старик пожалел промокших людей.
Он ушел и  вскоре возвратился с двумя широкими досками и прикрыл костер от
дождя и ветра.
     - Спасибо тебе,  старик,  -  поблагодарил кадьякец Ивашка,  а Слепцов
преподнес ему платок и шапку.
     - Я хочу показать вам дорогу по реке, - предложил индеец. - До самого
устья.
     Река была загромождена полузатопленными корягами,  торчавшими из воды
в  разных  местах.  Не  зная  свободного пути,  при  сильном течении можно
разбить лодку и потонуть.
     - Хорошо,  старик,  ты будешь у нас проводником,  - переглянувшись со
Слепцовым, сказал Иван Степанович.
     Старый индеец оправдал надежды.  Он  хорошо знал  реку и  был  умелым
рулевым.  Где  было много потопленных деревьев,  он  садился к  русским и,
управляя лодкой  с  великой осторожностью,  каждый раз  находил безопасный
путь.
     Достигнув устья реки, мореходы поставили свой шалаш на правом берегу,
напротив индейского селения.  Лодки вытащили на берег. Здесь, вблизи моря,
берега были низменные и  песчаные.  На другом берегу чернели продолговатые
бараборы с дощатыми крышами.  У каждой бараборы красовался высокий столб с
вырезанными на  нем гербами -  изображением птиц и  зверей.  Возле селения
выстроено много вешал для вяления лососины, а поодаль дымилась коптильня.
     Слепцов  подарил старику рубашку и  шейный  платок.  Иван  Степанович
торжественно навесил ему на  шею серебряный рубль на шнурке.  Все мореходы
по очереди пожали ему руку. Старик был доволен.
     На другой день из-за реки приехало много людей.  В одной лодке Касьян
Овчинников  заметил  индианку,   которая  летом  обманула  мореходов.  Она
перевозила Елену Петровну через реку в  тот  памятный день,  когда индейцы
захватили ее в плен.
     Промышленные тотчас  же  схватили коварную женщину  и  вместе  с  ней
молодого индейца.  Обоих посадили в  шалаш,  надев предварительно на  ноги
деревянные колодки.
     - Эти  люди будут в  колодках до  тех  пор,  пока не  возвратят наших
пленных, - предупредил Слепцов.
     Иван Степанович так  был  обрадован удаче,  что не  мог выговорить ни
слова.
     Индейцы возвратились в  селение,  а  к  мореходам вскоре  приехал муж
задержанной женщины, пожилой, полнотелый индеец.
     - Я обещаю вернуть ваших людей,  -  перевел Ивашка его слова. - Но на
это необходимо четыре дня.  По жребию русские попали к другому племени.  Я
немедленно поеду за ними. Но дайте мне слово, что не умертвите мою жену.
     Иван Степанович дал торжественное обещание сохранить жизнь индианке.
     - Ребята, - говорил Иван Степанович, когда пожилой индеец удалился. -
Неужто сбудется, неужто я увижу Елену Петровну? Умоляю вас, подождем.
     - Из воли твоей  не  выйдем,  Иван  Степанович,  -  за  всех  ответил
Слепцов.
     Ветер  был  с  моря,   и  ночью  вода  стала  затоплять  места,   где
расположились мореходы.  Поэтому пришлось отойти  от  берега  с  версту  к
небольшому пригорку и на нем укрепиться.
     Ждать пришлось целую неделю.  Проснувшись на  восьмой день,  мореходы
увидели на  берегу  полсотни индейцев.  Они  предлагали начать переговоры.
Слепцов по просьбе Ивана Степановича тотчас спустился к  ним,  прихватив с
собой шестерых промышленных.
     Индейским отрядом предводительствовал человек средних лет,  в куртке,
панталонах и пуховой шляпе. Рядом с ним Слепцов увидел Елену Петровну.
     Индейцы запели песню.  Ивашка сказал,  что песня означает предложение
мира и дружбы.


                          Глава двадцать вторая

                    ГОСТИ ПОЗВАНЫ, И ПОСТЕЛИ ПОСТЛАНЫ

     Правитель Баранов все последнее время деятельно готовился к походу на
Ситку.  Для усиления своего флота он  решил построить в  заливе Якутат две
парусные галеры длиной по килю сорок футов.  Вместе с  мастерами в Якутате
был оставлен Иван Александрович Кусков,  которому Баранов верил все больше
и больше.
     23  марта 1804 года на байдарках из Уналашки прибыл на Кадьяк штурман
Бубнов.  В  прошлом году на  транспорте "Дмитрий" он  вышел из  Охотска на
Кадьяк, но потерпел кораблекрушение. Однако груз и люди были спасены.
     Штурман  Бубнов  привез  с  собой  несколько  важных  уведомлений  от
главного директора компании Булдакова.  Александр Андреевич узнал,  что из
Петербурга еще  в  прошлом году  вышли в  море  с  грузом для  колоний два
больших,  вооруженных пушками транспорта -  "Нева"  и  "Надежда".  Корабль
"Нева"  под  командованием Юрия  Федоровича Лисянского должен  прибыть  на
Кадьяк в середине лета. Это была радостная весть, и правитель подумал, что
"Нева" поможет ему вернуть остров Ситку.
     И  на  этот  раз  Александра Андреевича не  забыли в  Петербурге.  По
ходатайству главного  правления  за  оказанные услуги  и  понесенные труды
главный  правитель  Баранов  всемилостивейше пожалован в  чин  коллежского
советника.  Теперь  он,  "высокоблагородный" чиновник,  мог  другим языком
разговаривать с  просто  благородными поручиками  и  прочими  офицерами  и
чиновниками.  Пожалование высоким чином не медаль на шее,  а оружие против
тех,   кто  считал  для  себя  позором  получать  приказы  от  нечиновного
начальства.
     Вместе с дипломом коллежского советника заботливые директора компании
прислали Баранову мундир, оказавшийся как раз впору.
     Наступила весна.  С  гор  сбегали мутные потоки.  Часто шли моросящие
дожди,   а   туманы  плотной  стеной  отгораживали  Павловскую  гавань  от
остального мира.
     Со всего острова в  гавани собирались кадьякские байдарки,  готовые к
походу.
     Второго апреля триста двулючных байдарок отправились в  залив Якутат.
Отрядом  управлял  приказчик  Семен  Демьяненков.  Ему  помогали  двадцать
старовояжных мужиков.
     Кадьякцы советовались с шаманом, живущим где-то в глубине острова. Он
колдовал  подряд  два  вечера  и  предсказал  удачу.  Охотники  тайком  от
Демьяненкова взяли с собой старого колдуна. Все же с ним было спокойнее.
     Александр Андреевич не  стал  дожидаться прихода  корабля "Нева",  а,
разговевшись  на  светлый  праздник  пасхи  ломтем  свежего  хлеба,   стал
собираться в  море.  Он оставил командиру Лисянскому предписание выгрузить
груз и немедленно отправиться к острову Ситке для оказания помощи русскому
отряду.  На Кадьяке для "Невы" был оставлен старовояжный,  хорошо знавший,
как найти безопасный путь по Ситкинскому проливу и подходы к крепости...
     После того как  у  Баранова появилась золотая медаль на  владимирской
ленте,  а  сам  он  был  назван  главным  правителем,  иероманах Афанасий,
иеродьякон Нектарий и  монах  Герман смирились и  перестали ему  перечить.
Монахи больше не надеялись на скорый приезд духовного начальства.
     4  мая  правитель приготовился в  дорогу.  Отец Афанасий торжественно
отслужил напутственный молебен,  выпрашивая милости у бога.  Когда потянул
попутный ветерок,  Александр Андреевич вышел в море,  поместясь на галиоте
"Екатерина". Ему сопутствовал галиот "Александр".
     Городок  провожал  корабли  церковным  звоном.   Выйдя  из   пролива,
Александр Андреевич долго еще слышал тонкоголосый перезвон колоколов.
     Плавание  совершалось  медленно.  Благоприятные ветры  были  редки  и
неустойчивы.
     Через пятнадцать дней  начались ледяные берега,  встречались одинокие
айсберги.  Показалась приметная вершина горы Святого Ильи. Так назвал гору
Витус Беринг, открыв ее 20 июля, в день Ильи-пророка. Еще через пять суток
Баранов  вошел  в  небольшую бухточку залива  Якутат,  закрытую от  ветров
низким лесистым островом.
     Иван Александрович Кусков отлично справился с  приказом.  В спокойной
бухте чуть покачивались на  воде две  новые,  вооруженные пушками парусные
галеры. Баранов назвал их "Ермак" и "Ростислав".
     Флотилия  недолго  задержалась  в  Якутате.  Парусники  "Екатерина" и
"Александр" вышли раньше всех курсом на остров Ситку.  Партия байдарок под
прикрытием  галеры  "Ростислав" ушли  вслед  за  ними.  Правитель  Баранов
покинул Якутат на  "Ермаке" 25 августа и  у  Ледяного пролива соединился с
байдарками.
     Пролив  этот  пользовался и  у  русских и  у  туземцев дурной славой.
Ледяным он назывался потому,  что в  него спускался язык крупного ледника,
от   которого  часто   откалывались  большие  и   маленькие  куски   льда,
загромождавшие западную часть пролива. Но это не все. Течение, достигающее
скорости пятнадцати верст в час, нередко губило суда, попавшие в пролив.
     Александр Андреевич решил идти  проливом.  Он  хотел посмотреть,  что
делается  в   индейских  селениях,   участвовавших  в   захвате   крепости
архистратига Михаила.  Ему не повезло:  внезапно пал густой туман и  скрыл
берега и плавучий глетчерный лед. Мореходы не могли увидеть с одного судна
другое, не видели и байдарок.
     В  это тяжелое время усилилось приливное течение,  "Ермак" подхватило
быстриной и вместе со льдом понесло мимо опасных утесов и скал. Надежды на
спасение не было. Ветер затих, паруса не служили, буксироваться невозможно
из-за течения,  а  глубина не давала встать на якорь.  В туман и безветрие
начался отлив,  течение изменилось,  зашумели сулои,  и  "Ермак" с другими
судами повлекло обратно,  по тем же опасным местам.  Баранов не отходил от
руля.
     - Как в адскую пропасть попали,  вместе со льдами,  -  сказал он. - А
льды-то высоки, реев касаются.
     Смерть  грозила  мореходам  отовсюду.  Между  высокими  айсбергами от
течений возникали водовороты.  Судно вместе с плавучими льдами прижимало к
ним то одним,  то другим бортом.  Мореходы отталкивались шестами.  Тяжелые
испытания длились ровно двенадцать часов.  Наконец удалось встать на якорь
за  случившимся мысом.  Потери оказались сравнительно небольшими:  "Ермак"
потерял шлюпку,  "Ростислав" -  румпель, а из байдарок не вернулась только
одна.
     Опасности плавания усугублялись тем, что суда были совсем небольшими,
около сорока футов длиной и грузоподъемностью не больше пятнадцати тонн. О
байдарках и говорить нечего.
     Три дня дули противные ветры, а на четвертый Баранов решил попытаться
снова войти в  пролив.  При хорошей погоде и  попутном течении оба судна и
байдарки благополучно обходили льды и к вечеру вошли в широкий,  свободный
пролив Чатам.  Миновали несколько колошских селений. Жители, чувствуя свою
вину, разбегались при виде барановской флотилии.
     Сотни  байдарок  медленно  двигались вдоль  северного берега  острова
Ситки. Бобров было множество. Они казались птицами, сидящими на воде. Море
тихое. Под прикрытием вооруженных судов кадьякцы начали промысел.
     Охота походила на  игру.  Разбившись на  небольшие группы по восемь -
десять байдарок, кадьякцы следили за появлением зверя на поверхности моря.
Охотник,  увидевший его,  метал копье и  поднимал кверху весло.  По  этому
знаку  остальные участники промысла  мгновенно составляли круг  возле  его
байдарки,  сажен  до  ста  в  поперечнике.  Когда  раненый бобер всплывал,
ближайший к нему промышленный метал копье и поднимал весло. Охотники снова
составляли круг.  Все повторялось снова и снова, пока бобер, обессилев, не
становился добычей кадьякцев...
     Мысли правителя Русской Америки были далеки от бобрового промысла. Он
думал,  как возвратить под свое владение остров.  Он  не  мог и  на минуту
смириться  с   потерей  Ситки.   Обильный  промысел  только  разжигал  ег