-  продолжал допрашивать
Ланжерон.
     - У него никак не будет более сорока тысяч человек.
     - В  таком случае,  выжидая атаку с  нашей стороны,  он  готовит себе
гибель.  Но  я  считаю  его  слишком  искусным,  чтобы  действовать  столь
неосмотрительно. Если мы отрежем его от Вены, как вы рассчитываете, то ему
останется  только  один  путь  отступления  -   через  Богемские  горы.  Я
предполагаю с его стороны другой план...  Он потушил свои огни, и в лагере
его слышно большое движение...
     - Значит,  он отступает или изменяет позиции, - прервал его Вейротер.
- Но  предположим даже,  что  противник  расположился в  Турасе.  Этим  он
значительно  облегчит  нам   дело,   а   наши   диспозиции  останутся  без
изменений...  Я  командовал маневрами здесь в  прошлом году и  превосходно
знаю местность, где предстоит сражение.
     - Не  наделайте  только  опять  таких  ошибок,  как  на  прошлогодних
маневрах, - некстати заметил его помощник полковник граф Бубна.
     Совещание было  закончено.  Как  писал один  из  историков,  союзники
приняли план сражения против армии,  которой не видели,  предполагая ее на
позиции,  которой она не занимала,  и, сверх того, рассчитывали на то, что
французы останутся столь неподвижными, как пограничные столбы.
     Часы  на  камине  отбили три  удара.  Михаил Илларионович проснулся и
отпустил генералов,  приказав оставить адъютантов для перевода на  русский
язык плана сражения,  сочиненного на  немецком языке.  Переводом занимался
майор Толь.
     Только в шесть часов утра диспозицию доставили генералам, начальникам
колонн. А начальники пониже рангом получили ее уже во время движения.
     Перед   зарей   холодный  непроницаемый  туман   покрыл   окрестности
Аустерлица.
     Император Александр, которому через месяц исполнялось двадцать восемь
лет,  уверенный в своей правоте,  в эту ночь спал крепко.  По молодости он
увлекся мыслью  быть  спасителем европейских государств от  захватнических
действий Наполеона.  Александр считал, что обладает могучей воинской силой
не только для защиты своего государства,  но и для поддержания общего мира
и  порядка в  Европе.  Дело шло не  об  округлении границ,  не о  мелочных
расчетах.  Молодой император решил,  что  от  него  зависит,  покорятся ли
европейские  державы  власти   завоевателя  или   продолжат  свое   бытие,
основанное на  святости  законных  престолов и  неприкосновенности границ,
утвержденных  договорами.   Император  захотел  мечом  перерубить  скипетр
Наполеона,  поправшего права монархов.  Казалось,  снова наступали времена
Павла Петровича. Русское правительство с завидной настойчивостью принялось
сколачивать союз против Наполеона.  Сюда входили Швеция, Англия, Австрия и
должна  вступить  Пруссия.  Снова  была  позабыта  предательская  политика
Австрии и бездарность ее военачальников...
     Император Александр,  как,  впрочем,  и его дед и отец, слепо доверял
венскому и берлинскому дворам и преклонялся перед тенью Фридриха Великого.
     Прусские и австрийские генералы были главными советниками императора,
и им оказывалось предпочтение перед русскими, несмотря на то что австрийцы
и   пруссаки   всегда   бывали   биты   русскими  военачальниками.   Можно
предположить,  что родственные чувства Петербурга к Берлину брали верх над
интересами Русского государства.
     Наоборот,  Кутузов не  сомкнул глаз  всю  ночь.  Подушка казалась ему
жесткой, а одеяло слишком жарким.
     Только недавно ему удалось  вывести  свою  армию  из-под  удара,  под
который  союзники  австрийцы поставили русские полки,  проигрывая сражение
одно за другим.  Кутузов часто не соглашался с венским военным  советом  и
действовал вопреки посланным из австрийского штаба предписаниям. Искусство
и разум Кутузова,  отвага русских солдат и офицеров спасли армию. Сражение
при  Крепсе  было  новым  венком  славы для российского воинства...  И вот
теперь все снова поставлено на карту.
     Генерал Кутузов был командующим только по имени.  Он не имел власти и
не    пользовался    уважением    императора    Александра.    Австрийский
генерал-квартирмейстер  Вейротер   превратился   в   главного   советника.
Положение Кутузова сделалось двусмысленным. Почтительные его представления
о  предстоящих действиях не  были  уважены  Александром и  даже  произвели
неприятное   впечатление.   По   мнению   Кутузова,   следовало   избегать
решительного сражения,  отвечающего интересам  Наполеона,  и  выжидать  до
прихода   подкреплений.   Осторожность   Кутузова   оскорбляла   тщеславие
Александра.
     Кутузов   вспомнил  глубокое  молчание,   которым  войска   встречали
приехавшего императора.  Солдаты голодали,  не  имели сапог,  не  получали
ничего законным образом,  несмотря на обещания австрийского правительства,
и  по необходимости прибегали к грабежу.  Вскоре русские офицеры и солдаты
стали обвинять австрийцев в измене.
     Императору  советовали  покинуть   армию   и   предоставить  Кутузову
самостоятельно распоряжаться военными действиями. Однако Александр не внял
советам.
     Кутузов не раз порывался сложить с себя звание главнокомандующего. Но
вряд ли Александр позволит это. Он не пожелал бы уступить Кутузову славы в
случае успеха или принять на себя ответственность в случае поражения.
     Наступление началось до  восхода солнца.  Густой  туман  покрывал все
вокруг. Первые ружейные и пушечные выстрелы начались на левом крае союзной
армии.  В  десятом часу  на  поле  сражения прибыли императоры Александр и
Франц.  Русского государя сопровождали генералы Сухтелен,  граф Аракчеев и
генерал-адъютант  граф  Ливен,   Винценгероде  и  князь  Гагарин,   тайные
советники князь Чарторыйский, граф Строганов и Новосильцев.
     Сам  император и  вся  свита  блестели от  множества лент,  орденов и
золотого шитья парадных мундиров.
     Подъехав к  Кутузову и  видя,  что  солдатские ружья стоят в  козлах,
император спросил:
     - Михайло Ларионыч, почему не идете вы вперед?
     - Я поджидаю, чтобы все войска колонны собрались.
     - Ведь мы не на Царицыном лугу,  - недовольно сказал император, - где
не начинают парада, пока не придут все полки.
     - Государь,  потому-то я  и не начинаю,  что мы не на Царицыном лугу.
Впрочем, если прикажете...
     - Да, я приказываю!
     Раздалась команда. Войска зашевелились, начали становиться в ружье.
     Можно представить себе  радость Наполеона,  боявшегося оборонительной
тактики Кутузова.
     - Алексей Андреевич,  - обратился император к генералу Аракчееву. - Я
хочу назначить вас начальником одной из колонн.
     Аракчеев,   неустрашимый  на  плац-парадах,   пришел  от  предложения
императора в неописуемое волнение.
     - Ваше величество,  я бы  рад,  -  заикаясь,  сказал  генерал,  -  но
несчастная  раздражительность моих нервов не перенесет такой должности.  -
На лице Аракчеева был написан неподдельный испуг.
     Ответ произвел впечатление,  и государь отказался от попытки увенчать
своего любимца военными лаврами. Он обернулся к генералу Кутузову:
     - Ну, так как вы полагаете, дело пойдет хорошо?
     - Кто  может  сомневаться  в   победе  под  предводительством  вашего
величества, - дипломатично улыбаясь, ответил Кутузов.
     - Нет, вы командуете здесь, я только зритель.
     Кутузов  молча  поклонился.  Но  когда  Александр с  блестящей свитой
отъехал, Михаил Илларионович сказал стоявшему возле генералу Бергу:
     - Вот прекрасно.  Я должен здесь командовать, когда я не распорядился
этой атакой, да и не хотел вовсе предпринимать ее.
     Кутузову  не  хотелось  оставлять  Праценские  высоты,  он  прекрасно
понимал их значение, но спорить с государем было бесполезно.
     Выполняя план генерала Вейротера,  главные силы союзников двинулись в
обход правого фланга французов,  чтобы отрезать их от Вены.  Этого и  ждал
Наполеон.  Он  сосредоточил основные силы в  центре.  Как  только союзники
спустились с высот, французские войска обрушились на русских.
     С самого начала сражение приняло другой характер, нежели тот, который
существовал на  плане мудрого генерала Вейротера.  Когда всем стал понятен
замысел   Наполеона  разрезать  нашу   армию   на   две   части,   русский
главнокомандующий,  обезличенный распоряжением двух императоров,  не был в
состоянии предотвратить катастрофу.
     Русские войска  сражались героически.  Многие солдаты и  офицеры пали
смертью  храбрых.   Аустерлицкое  сражение  не   омрачило  славы  русского
воинства.  Генерал Кутузов был ранен в щеку и,  залитый кровью,  продолжал
распоряжаться...
     Император   Александр  находился  при   четвертой  колонне,   которой
командовал австрийский генерал Колловрат.  Это был центр армии.  Император
объезжал  войска,   останавливался  возле   лежавших  на   земле   воинов,
внимательно рассматривал их  в  лорнет и,  если они  еще подавали признаки
жизни, приказывал позвать лекарей.
     Встреченные  жестоким  огнем,   два   батальона  Новгородского  полка
неожиданно обратились в  бегство,  смешали бывший  позади них  Апшеронский
батальон и бежали дальше мимо императора Александра.
     - Остановитесь, солдаты, поверните штыки! - кричал император.
     Но солдаты не внимали его словам.
     Александр Павлович   находился   при  четвертой  колонне  до  полного
разгрома.  Бежавшие войска разобщили императора со свитой и,  обернувшись,
он  увидел  возле  себя  только лейб-медика Вильде.  Остальные смешались с
бегущими солдатами. Подле него ранило картечью чью-то лошадь. В двух шагах
упало  ядро,  осыпав  императора  землею.  Запасную лошадь убило гранатой.
Кроме Вильде, при нем остались берейтор Ене, конюший и два казака.
     Майор Толь,  двигаясь за  отступающими войсками,  увидел императора в
сопровождении  столь  малочисленной  свиты,   однако  не  посмел  к   нему
приблизиться. Но, не считая возможным оставить его почти одного, следил за
императором издали.
     Майор Толь видел, как Александр, не будучи хорошим наездником, не мог
перескочить ров,  преграждавший дорогу,  и  совался то  вправо,  то влево,
стараясь  отыскать  более  безопасную дорогу.  Берейтор Ене  несколько раз
перескакивал ров, показывая императору, как это легко исполнить.
     Наконец  лошадь  императора последовала за  берейтором и  препятствие
было преодолено.  Но силы оставили Александра Павловича. Перепрыгнув через
ров,  он  слез с  лошади.  Усевшись на  землю под деревом,  он закрыл лицо
платком и  залился слезами.  Пожалуй,  это был первый удар по  тщеславию и
гордости императора,  и  он  не  выдержал его  тяжести.  Слишком резок был
переход от победоносных надежд к потрясающему поражению.
     Где-то  совсем  близко  ухали  сердито  пушки  и  слышались оружейные
выстрелы. Император не обращал на них внимания.
     "Где мои телохранители,  адъютанты,  готовые на  словах каждую минуту
жертвовать жизнью ради меня?  - вертелась в голове одна и та же мысль. - А
мои ближайшие друзья и  советники?  Когда наступило время на деле показать
свою преданность,  все они исчезли. А солдаты? Они давали присягу защищать
своего императора до  последнего дыхания.  Но  ни  один из них не выполнил
моего приказа,  не остановился и не подошел ко мне, хотя все видели, что я
- император".
     Александр Павлович чувствовал себя еще хуже,  чем в  ту  ночь,  когда
убили его  отца.  В  ту  ночь  возле него  были верные,  преданные люди...
"Верные,  преданные, где они? Ведь французы могли меня убить по ошибке, не
зная,  что император". И он представил себе, что лежит в канаве, холодный,
залитый кровью, как те несчастные, которых он видел...
     "Я самодержец Российского государства,  молодой, полный сил, которого
так любят женщины... Нет, верить никому нельзя. Придворные развращены... А
если меня возьмут в  плен?  -  пришла новая мысль.  -  Русский император в
плену у  выскочки Наполеона..."  Это была отвратительная мысль,  и  он еще
пуще заплакал. Рыдания его продолжались долго...
     Совершенный мрак покрыл окровавленные земли и равнины, пальба стихла,
и  запылали бивуачные огни победителей.  Французы занимали почти те  самые
места, где перед боем стояли союзники.
     Майор Толь подъехал,  слез с лошади и, преодолевая робость, подошел к
императору.
     - Ваше императорское величество,  -  сказал Толь,  -  не  переживайте
столь глубоко.  Не все потеряно.  Может быть,  мы завтра сумеем переломить
противника... А сейчас надо уходить.
     Император поднял  голову  и  осушил  слезы.  Все-таки  нашелся верный
человек.  Поднявшись,  он  обнял Толя и,  взобравшись на лошадь,  поскакал
дальше, к Годьежицу, где был назначен сбор в случае отступления.
     Перед полуночью император въехал в селение,  полное раненых, бродяг и
смешавшихся обозов.  С трудом нашли для него жалкую комнату.  Случившегося
офицера Чернышева он послал разыскать Кутузова.  Чернышеву посчастливилось
встретить Михаила Илларионовича,  рассылавшего во  все  стороны офицеров с
приказом найти императора.
     - Боже мой,  боже мой!  -  сказал император Кутузову. - Как это могло
произойти? - Окруженный офицерами, он почувствовал себя лучше.
     - Ваше  величество,   разве  можно  выиграть  сражение,  если  войска
растянуты на четырнадцать верст? Я докладывал вашему величеству...
     - Да,  вы говорили мне, что надо действовать иначе. Но вы должны были
быть настойчивы. У вас глубокий разум, у вас опыт.
     - Простите меня,  ваше величество, но я знал, что, позволив себе быть
настойчивее,  я  стал  бы  несносен вам.  На  мое  место  вы  назначили бы
австрийца, и тогда могло быть еще хуже. Русские войска дрались безупречно,
ваше величество.
     - Сейчас не  время  для  разговоров.  Прошу  вас  сделать все,  чтобы
сохранить моих славных героев.
     Переговорив с  Кутузовым,  император поехал и дальше верхом,  так как
коляска  его  потерялась.  Однако  он  мог  проехать  только  семь  верст.
Трудности,  перенесенные в сражении,  прискорбные неудачи, ночное ненастье
усилили недомогание, и государь остановился в селении Уржице.
     После успокоительного сна  Александр Павлович продолжал путь вместе с
отступавшими войсками в  Чейч.  Расстояние было небольшое,  и в то же утро
оба императора и Кутузов приехали на сборный пункт.
     В Чейч солдаты многих полков приходили перемешанные между собой и без
ранцев,  ибо снимали их перед боем,  а возвращаясь из огня, не попадали на
место, где их оставляли.
     Только на третий день прибыла к  императору его собственная коляска и
он   смог   переменить  обувь,   белье  и   одежду.   Теперь,   окруженный
генерал-адъютантами,  генералами и  тайными советниками,  он  оправился от
тяжких переживаний,  но забыть свое одиночество в  день Аустерлицкой битвы
Александр Павлович не смог всю свою жизнь.
     Из  Чейча  императоры  отправились,   сопровождаемые  тремя  полками.
Впереди были лейб-гусары,  за ними следовали коляски императоров, а позади
шли кавалергарды и конная гвардия.
     Генерал Кутузов остался распоряжаться войсками.
     "Я сделал все, - утешал себя Александр, трясясь по ухабистым дорогам,
- что зависело от  сил человеческих.  Если бы  Макк не  растерял армию под
Ульмом,  если бы  король прусский объявил войну немедленно после нарушения
французами нейтралитета,  если  бы  король шведский не  затруднял движение
войск  на  севере,  если  бы  англичане пришли вовремя на  театр  войны и,
вообще,  лондонский двор оказал более деятельности с  той минуты,  как ему
нечего было опасаться высадки французов,  то мы удержали бы Бонапарта,  не
дозволили бы ему сосредоточить противу нас все свои силы и дела приняли бы
другой оборот".
     Александр прибыл  в  Гатчину  8  декабря.  Встречать его  выехали обе
императрицы.  На следующий день в четыре часа утра он прибыл в Петербург и
слушал  молебен в  Казанском соборе.  Жители столицы могли  приветствовать
государя только во время развода на Дворцовой площади.
     Три дня император отдыхал и не занимался государственными делами.  Он
не  мог  равнодушно смотреть на  окружавших его  придворных.  Ему  претило
угодничество и  лесть.  Он  думал,  что  каждый из  них  предал его  в  ту
аустерлицкую ночь.
     Тринадцатого  декабря  кавалерская  дума   святого  Георгия,   будучи
преисполнена  благоговения  к  великим  подвигам,  которыми  монарх  лично
подавал пример войску, осмелилась просить его величество возложить на себя
знаки ордена святого Георгия.
     Старший кавалер князь  Прозоровский поднес всеподданнейший доклад,  а
канцлер князь Куракин - знаки ордена первого класса.
     Император препоручил им благодарить думу "за внимание к таким деяниям
его,  которые  он  почитает своей  обязанностью" и  объявить,  "что  знаки
первого  класса  сего   ордена  должны  быть   наградой  за   распоряжения
начальственные,  что он  не  командовал,  а  храброе войско свое привел на
помощь  своему союзнику,  который всеми  оными  действиями распоряжался по
собственным своим соображениям, что потому не думает он, чтобы все то, что
он  в  сем  случае сделал,  могло доставить ему сие отличие,  что во  всех
подвигах своих разделил он только неустрашимость своих войск и  ни в какой
опасности себя  от  них  не  отделял,  и  что  сколь  ни  лестно для  него
изъявленное кавалерской думой желание,  но,  имея еще  единственный случай
показать личную свою храбрость и в доказательство,  сколь он военный орден
уважает, находит теперь приличным принять только знак четвертого класса".
     Отказался от  знаков  ордена святого Георгия первого класса Александр
Павлович вовсе не  из-за  скромности,  но  по мотивам более серьезным.  Он
попытался снять с себя ответственность за поражение при Аустерлице.
     Аустерлицкая битва не прошла даром для императора. Характер его круто
изменился.   Если  раньше  он  был  доверчив,  ласков  и  обладал  кротким
характером,  то  после  Аустерлица  сделался  подозрительным,  строгим  до
безмерности и  вовсе не терпел противоречий.  Только к одному Аракчееву он
по-прежнему относился с  доверием,  и  Алексей Андреевич все  чаще и  чаще
возбуждал гнев императора против сановников и царедворцев.
     И  воззрения молодого императора изменились.  Что  раньше  считал  он
главным и  перед чем  преклонялся,  то  теперь считал вредным,  подлежащим
искоренению.
     На   утреннем  докладе   генерал-губернатор  Вязмитинов  положил   на
письменный  стол  императора  небольшой  листок,  в  котором  недовольство
общества  выражалось  эпиграммами.   Кто-то   старательно  вывел  лиловыми
чернилами:
     "Грех умер,  право - сожжено. Доброта - сжита со света. Искренность -
спряталась.  Справедливость -  в  бегах.  Добродетель -  просит милостыню.
Благотворительность  -   арестована.   Отзывчивость  в  сумасшедшем  доме.
Правосудие -  погребено  под  развалинами права.  Кредит  -  обанкротился.
Совесть -  сошла с  ума и  сидит на  весах правосудия.  Вера -  осталась в
Иерусалиме.  Надежда -  со своим якорем лежит на дне морском.  Любовь - от
холода заболела. Честность - вышла в отставку. Кротость - заперта за ссору
на съезжей. Закон висит на пуговках у сенаторов. И терпение скоро лопнет".
     - Откуда?  -  спросил  император,  внимательно  до  последнего  слова
прочитав листок.
     - Из Москвы шлют, ваше величество.
     Александр подумал,  что не напрасно он восстановил тайную экспедицию,
и отложил листок в сторону.


     В  самом конце декабря в  морозный ясный день министр иностранных дел
князь   Чарторыйский  и   министр  коммерции  граф   Румянцев  докладывали
императору о посольстве Николая Петровича Резанова в Японию.
     Донесение  князя  Чарторыйского  о  неудаче  посольства  к  японскому
императору Александр Павлович встретил спокойно.  Все  это теперь казалось
далеким, где-то за тридевять земель.
     - Что ж,  -  сказал он, - насильно мил не будешь. Подождем. А где мой
камергер Резанов?
     - Он остался в Америке, для образования тамошнего края.
     - А-а,  оче