Поведенческие реакции, порождаемые подсознанием, двоичны.
   Выше располагается обыденное мышление, которое основано на так
называемом житейском опыте, обобщенном при помощи примитивного
логического анализа. Характерная формула: после этого -- значит,
вследствие этого.
   (Издали закон о кооперации -- исчезло мыло. Вывод: кооператоры
его съели.)
   Поведение, обусловленное обыденным мышлением, по сути своей
рефлекторно и не отличается от поведения высших животных.
   Исконно человеческим является третий уровень ориентации:
подчинение мира через познание его.
   "Воевать против закона природы -- глупо. А капитулировать
перед законом природы -- стыдно. В конечном счете -- тоже глупо.
Законы природы надо изучить, а изучив, использовать. Вот
единственно возможный подход",-- говорит Вечеровский в
повести Стругацких "За миллиард лет до конца света".
   Существует два пути изучения мира. Противоположные, они образуют
диалектическое единство, и новое знание рождается лишь при
взаимодействии их.
   Для научного метода познания характерна объективность, то есть,
независимость от исследователя. Вненаучный метод, напротив,
исключительно субъективен: классический треугольник "Маша
любит Петю, Петя любит Иру" может быть решен в литературе
неисчислимым количеством способов, которые все в определенном
смысле правильны.
   Информацию о неживой природе мы предпочитаем научную. Внутренний
мир человека исследуют преимущественно искусство и религия.
Общественные отношения изучаются обоими методами.
   Для всех путей познания характерно моделирование: теория,
картина, книга имеют дело не с миром, а с его подобием,
созданным воображением творца, но подчиняющимся логике
реальности. Модели могут напоминать фотографию, представляя
собой уменьшенную и упрощенную копию явления. Более
плодотворным, однако, будет подход, в рамках которого связь с
внешним миром осуществляется только через исследуемую проблему.
   Литературу, оперирующую абстрактными моделями действительности,
принято называть фантастикой.

   Произведение искусства рождается в яростной борьбе реального
мира с представлением художника о нем, о том, каким он должен
быть или стать, и чем сильнее несоответствие, тем больше надежды
на успех, но тем страшнее то, что зовется муками творчества,
когда ненависть и любовь не выплеснуть на бумагу, не растеряв
истинного смысла, а действительность кажется лишенной света и
жизни.
   Противоречия лежат в основе творчества. Вечный конфликт
цивилизации и мертвой материи (энтропии и информации).
Антагонизм сознания и глубинных пластов психики, вскрытый
Фрейдом. Столкновение интересов человека и общества.
   Мы обращаемся к весьма деликатной проблеме взаимоотношения
Искусства и Власти, художника и системы управления.
   Основная цель любого господства есть его сохранение. Для этого
правящая группа должна подчинить общество своим интересам. Три
метода позволяют добиться такого результата.
   Прямое насилие, характерное для рабовладения и феодализма, и для
военных держав на любой ступени исторического развития.
   Экономическая эксплуатация -- присвоение чужого труда за счет
права собственности или игр обмена. Соответствующая социальная
система (капитализм) весьма эффективна, но недостаточно
устойчива.
   Наконец, третий путь. Насилие информационное: убедить народ в
том, что его чаяния совпадают с желаниями руководства, подменив
в сознании людей реальный мир и реальные общественные отношения
выдуманными, идеальными. В рамках такой системы индивидууму
внушается, что он счастлив и свободен; до определенной степени
это, обычно, удается, чем и достигается социальная стабильность.

   Издревле пропаганда освящала любое угнетение, а в наши дни,
когда информационное неравенство людей стало определять их
экономические и социальные отношения, "третий путь"
господствует безраздельно. Общество настолько опутано
последовательным, продуманным, многоуровневым обманом, что едва
ли сами сотрудники "Министерства Правды" понимают,
какова же ситуация в действительности, насколько искажены хотя
бы их собственные представления о происходящем.
   "Правду... я сам себе не говорил правду уже столько лет, что
забыл, какая она..." (Е.Шварц).
   Общество уподобляется человеку, сознание которого спит. Его
деятельность, выглядящая в иллюзорном мире мудрой и гуманной, на
самом деле рефлекторна и направлена на насыщение аппетитов
руководящей прослойки.
   (В качестве примера: лет пять назад учительница географии в
школе, где мне довелось проводить эрудитбой, решительно и
искренне выступила против зачисления Афганистана в "горячие
точки планеты".)
   Основная функция искусства -- познание реальности -- совпадает в
информационно управляемом обществе с функцией страшного сна.
Разбудить, во что бы то ни стало разбудить! При этом не имеет
значения, верит ли сам художник официальной доктрине: любой
творец, даже если его сознание вполне лояльно, опасен для
системы управления.
   "Существуют люди, которые автоматически, независимо от своих
желаний, трансформируют любое задание. (...) Вы прочтете эту
речь и прежде всего обнаружите, что она безобразна.
Стилистически безобразна, я имею в виду. Вы начинаете исправлять
стиль, принимаетесь искать более точные выражения, заработает
фантазия, замутит от затхлых слов, захочется сделать слова
живыми, заменить казенное вранье животрепещущими фактами, и вы
сами не заметите, как начнете писать правду",-- говорит
Зурзмансор Виктору Баневу.

   Итак, искусство выполняет в классовом обществе дестабилизирующую
функцию. Соответственно, чем значительнее отличия реальности от
созданного пропагандой идеального образа, тем хуже
взаимоотношения культуры (триада: образование, искусство, наука)
и власти, тем жестче система контроля над творчеством. Надлежит
понять, что единственной и вполне осознаваемой целью этого
контроля является деградация культуры, уничтожение
"магического зеркала" самопознания общества.
   Разумеется, верно и обратное: степень деградации культуры
однозначно определяет глубину пропасти между подлинными и
декларируемыми целями правящего класса.

                             Глава 2

   Среди "моделей мира" наибольший интерес представляют
динамические. Рождение и уничтожение, появление новых объектов
бытия -- знаменитая Пригожинская дорога "от существующего к
возникающему".
   Динамические модели по своей природе абстрактны -- мы знаем в
лучшем случае основные тенденции, но никак не точные законы,
управляющие движением мира.
   Конструирование вымышленной Вселенной подчинено своим правилам.
Она должна быть жизнеспособной и, значит, опираться на
реальность: иными словами, фантаст не выдумывает будущее, но
ищет его следы в настоящем. Именно следы -- не тенденции, что
характерно для футурологии, склонной к ошибочным и
бессодержательным экстраполяциям, не ростки нового, которые
высматривает прогностика, руководствуясь своими весьма
произвольными представлениями -- намек, эмоциональный фон,
взгляд... сегодняшнее содержит в себе не только прошедшее, но и
предстоящее: оно почти невидимо для ученого наших дней, но
иногда приоткрывается художнику.
   Откровение непереводимо на семантический уровень и позволяет
увидеть лишь первооснову, схему. Дальше начинается работа
аналитика, итогом которой будет фундамент придуманной вселенной,
логические связи ее элементов, законы, которым она подчиняется.
   Создается мир будущего. Пока мертвый. Чтобы оживить его,
необходимо абстрактное "грядущее" сделать реальнее, чем
"сегодня", окружающее читателя -- лишь тогда он поверит.
То есть, фантасту необходим талант реалиста.
   Естественно: связка "настоящее--будущее" есть отражение
связки "прошлое--настоящее", подвластной реалистическому
искусству; литературное осмысление мира возможно лишь при
взаимодействии абстрактного и конкретного -- классики и
фантастики.
   Фантастика и реализм образуют два мира, лежащие по ту и по эту
сторону зеркала познания. Уничтожить один их этих миров --
значит, разбить зеркало. Тогда и второй сразу исчезнет.
   В обществе стабильном, заканчивающем какой-то этап своего
развития, обычно преобладает стремление к осмыслению
достигнутого и господствует классическая литература. Для
общества же, находящегося на переломе истории, особое значение
приобретает познание сладких и страшных искушений грядущего;
тяготение к созерцанию мира сменяется попытками изменить его.
Возрастает интерес к фантастике.
   Реализм классики кажется скучным и устаревшим. Он и будет
таковым, пока маятник не качнется в обратную сторону. А тогда, в
свою очередь, фантастика станет восприниматься как наивное и
неглубокое развлекательное чтение.
   Данные ИДЕАЛЬНЫЕ суждения имели бы место, если бы будущее
не затрагивало самым непосредственным образом сильных мира сего.
Ведь оно отрицает настоящее, где они есть.

   Суммируем.
   Первое. Структура общества может быть однозначно восстановлена
по господствующей культуре; степень деградации ее
пропорциональна глубине информационного неравенства.
   Второе. Фантастика, как одно из направлений художественного
познание мира, изучает проявления будущего в настоящем. Значение
фантастики наиболее велико в критические моменты жизни общества.

   Третье. Отношение социума и каждого отдельного человека к
будущему совпадает с отношением к фантастике.

   Летопись поражения.
   1917 год: "Кто -- еще до сражения -- не побеждает расчетом,
у того шансов мало. (...) У кого шансов мало -- не побеждает,
особенно же тот, у кого шансов нет вообще".
   Расчет существовал.
   Классический марксизм XIX-го столетия был позитивистской научной
теорией, вполне академической. Исходя из материальности,
объективности, сущего, он опирался на законы диалектики,
позволяющие увидеть мир в движении. Социальные явления
воспринимались в рамках учения как следствие определенных
закономерностей, поддающихся анализу и, что важно, допускающих
сознательное управление ими. Философия эта завораживала: враги
отдавали ей должное, признавая привлекательность и
неопровержимость ее построений. Не случайно она, преданная и
многократно осмеянная, все время возрождается к жизни и под
разными названиями господствует в современной фантастике.
   Принципам марксизма не противоречил целый класс моделей
общественного развития. Схема, принятая в классической теории,
отвечала всем требованиям, предъявляемым к научной работе. Она
была простой (в смысле Оккама), конкретной, проверяемой и
обладала предсказательной силой. Дальнейшие события показали,
что схема была правильной -- в том смысле, в котором правильна,
скажем, классическая электродинамика,-- но, естественно, и
ограниченной, поскольку, как и любая теория, она описывала некое
подобие мира. Модель, предложенная Марксом, заслуживала
вдумчивой и неспешной проработки, но отнюдь не превращения в
политическую доктрину.
   Теория, призванная подчинить политику науке, подчинилась
политике -- что согласуется с законами диалектики.
   Марксизм стал оружием в борьбе за власть. Были созданы партии.
   Среди них РСДРП -- "партия нового типа", сплоченная,
дисциплинированная, организованная.
   Большевики не искали союзников, вступая в соглашения лишь по
мере необходимости и нарушая их, если того требовала логика
революционной борьбы. Они не были терпимы к свободомыслию в
своей среде, непрерывно очищаясь от тех, кто, понимая
неисчерпаемость марксизма, отказывался подчиняться большинству.
   А самое главное: они не были властолюбцами и злодеями,
сектантами и террористами. Ими владела мечта.
   Власть казалась необходимым условием ее осуществления.
   "Кольцо знает путь к моему сердцу, знает, что меня мучает
жалость ко всем слабым и беззащитным, а с его помощью -- о, как
бы надежно я их защитил, чтобы превратить потом в своих рабов.
Не навязывай мне его! Я не сумею стать просто хранителем,
слишком оно мне нужно".
   "Коренной вопрос революции -- вопрос о власти".

   В стране, несколькими месяцами спустя расколотой жесточайшей
гражданской войной, октябрьский переворот не встретил серьезного
сопротивления. Это означает, что лозунги большевиков допускали
многозначное толкование, то есть, воспринимаясь по-разному, они
устраивали почти всех.
   И прежде всего: сложнейшие понятия типа диктатуры пролетариата,
обобществления средств производства, социализма, коммунизма
понимались образованной верхушкой партии иначе, чем
деклассированными войной и революцией элементами, которые
составляли ее социальную опору.
   Ленин осознал это вскоре после начала гражданской войны, когда
выяснилось -- для него неожиданно,-- что царскую бюрократию
заменила партийная, едва ли не худшая, а страна захлебывается в
насилии.
   Отдать власть партия не пожелала.
   Поделиться ею -- тоже.
   "...у Кольца Всевластия может быть только один хозяин,
поэтому не надо говорить "мы".

   Меня смешат время от времени вспыхивающие споры об альтернативе
сталинизму. Иерархически организованная партия внеэкономическими
методами управляла страной; эгалитаризм стал базой общественного
сознания, проклятие Кольца породило нетолерантность, которую
выдавали за партийную дисциплину... Пресловутый НЭП не имел
корней ни в низовых звеньях ВКП(б), ни в народе, ни в среде
интеллигенции и держался только авторитетом Ленина. (Простейшее
доказательство: в русскоязычной литературе тех лет отсутствует
положительный образ нэпмана.) А разве сейчас -- после семидесяти
тяжелых лет -- идея новой экспроприации не найдет поддержки?
Лозунг "Долой спекуляцию под видом кооперации" не
выражает мнения большинства? Экстраординарные меры против
преступности -- для начала -- не встретят всенародного
одобрения?
   Так мог ли он не случиться -- Генеральный секретарь, коммунист
Иосиф Сталин?
   Впрочем, не так все просто.
   Существует нелинейный эффект, не учитываемый классическим
марксизмом и ярко проявляющийся в переломные моменты
исторического развития -- обратное влияние надстройки на базис,
общественного сознания на бытие. Молодые люди, которые в
середине двадцатых пришли на рабфаки и в университеты, были
бесконечно и бескорыстно преданы делу революции. Они мечтали
построить социализм, они учились и волей-неволей стали кое-что
понимать. Партийные лозунги звучали для них так же, как для
Ленина.
   Эта социальная группа не преуспела в теории, но успела создать в
стране "революционную фантастику". В условиях
недостаточной разработанности модели социализма, фантасты
двадцатых стали разведчиками, призванными предупредить общество
о грозящих ему опасностях.
   Попытка оказалась безуспешной. Ограничившись изображением
коммунистического подобия христианского рая, увлекшись
экскурсиями в беспроблемное "завтра", фантастика не
сумела постичь содержание эпохи -- триггерную реакцию
перерождения, охватившую "революционную и преобразующую силу
общества", процесс формирования в стране
государственно-монополистического капитализма.
   Экономические преобразования, осуществляемые организованной
иерархически силой -- партией большевиков,-- привели к выделению
административно-управленческого аппарата в особый класс, со
временем сосредоточивший в своих руках всю полноту власти:
информацию, орудия подавления, средства производства.
   Подчинив себе прочие общественные структуры, в том числе
профсоюзы, этот класс получил возможность присваивать
прибавочный продукт, быстро доведя норму эксплуатации до не
снившихся Марксу величин.
   Третий путь подчинения социума. Построенный капитализм назван
социализмом, слова-перевертыши наводнили страну.
   1943 год. Распущен Коминтерн.
   1949 год: "...выйдя из кино, отложив газету, выключив радио,
человек видел вокруг себя совсем не то, что ему только что
показали или рассказали, но это здесь, в данном месте, а там,
где снимали кино, наверное, все было по-другому. (...) Потаенное
ощущение реальности было, но оно не могло стать общественной
силой..." (Заславская Т. Перестройка соответствует
стратегическим интересам большинства. -- "Знание-сила",
1987, 11.) Надвигалась техническая отсталость, перестало
действовать внушение, поскольку идеалы забылись, кратковременная
эйфория победы прошла, а от долгого страха устали.
   Сложились именно те условия, когда ВСЕ искусство стало
опасным для режима. Главной угрозой оказалась фантастика,
которая могла вскрыть противоречие между подлинным и сталинским
коммунизмом.
   Ее требовалось превратить в псевдоискусство.
   Тогда-то расцвела любовно взращиваемая с начала тридцатых годов
фантастика ближнего прицела. Шпанов, Адамов, Немцов, Трублаини.
Александр Казанцев.
   Чтобы спрятать мертвый лист, посадили мертвый лес.
   Александр Казанцев.
   Да, признанный лидер "МГ" именно тогда вошел в
литературу. Эпоха требовала маленьких сталиных.
   Я никогда не видел этого человека. Для меня он -- просто
безликое воплощение мелкой мерзости черных лет.
   "Всех учили, но почему же ты оказался первым учеником,
скотина?"

                             Глава 3

   Подведем итоги. Революция 1917 года ознаменовалась появлением
привилегированной социальной группы, благополучию которой
угрожают не те или иные "подрывные", "политически
незрелые", "антисоветские" произведения, но все
подлинное искусство в целом, не потеря органами массовой
информации чувства меры, патриотической сдержанности или
революционного самосознания, но независимая пресса как таковая.
Эта группа владеет на правах распределенной (коллективной)
собственности средствами производства, то есть, имеет
возможность присваивать прибавочный продукт, эксплуатируя чужой
труд. Сложилось классовое эксплуататорское государство,
относящееся -- по Энгельсу и Ленину -- к ГМК-формации.
   К началу пятидесятых годов крестьянство, как особая социальная
группа со своими специфическими интересами, было уничтожено.
Буржуазия, возрождение которой стало неизбежностью в условиях
жесточайшего товарного голода, могла действовать только в
экономическом подполье. Возникла мафия, тогда она откупалась от
государства, позднее срастилась с ним.
   Система пропаганды подчинила пролетариат -- не без помощи
социальных транквилизаторов, таких как водка, антисемитизм, а в
наше время -- Кашпировский. Интеллигенция, обозванная
"прослойкой", глубоко разобщенная, запуганная, в массе
своей потерявшая всякое самосознание, влачила жалкое
существование: обслуживала господ да лелеяла собственное
угнетение.
   Деградация. По любой книге или песне, фильму или зданию
однозначно восстанавливается позднесталинская эпоха.
   Противоречия накапливались. Теряла управление экономика.
Приближался голод. В связи со смертью генерального секретаря
"наверху" разгорелась жесточайшая борьба за власть --
правящий класс раскололся на отдельные группы.
   Единственной надеждой руководящего слоя стала политика возврата,
разумеется -- на словах, к идеалам подлинного коммунизма.
   Нужные слова были найдены.
   Не будем предаваться иллюзиям: освобождение узников лагерей без
гласной реабилитации, без открытого судебного процесса над
виновниками репрессий и их идеологическими вдохновителями --
сугубо прагматический шаг, рассчитанный на получение кредита
доверия со стороны левой интеллигенции и образованной части
рабочего класса.
   О свободе речи не шло. Ее и не требовали; глотка воздуха
хватило, чтобы вспыхнул факел, зажженный в двадцатые.
   1957 год. "Туманность Андромеды". Книга вышла в свет,
была прочитана и принята миллионами. Обратное влияние надстройки
на базис: "слово... если оно доходит, это все" (Луньюй).
Появилось "Возвращение", затем "Стажеры",
"Хищные вещи века", "Понедельник ...". Книги,
сформировавшие в общественном сознании "стандартную модель
коммунизма". Сейчас, по прошествии тридцати лет, я называю
эту модель "наивной" и всячески критикую, но не будь ее
-- не было бы нас. Двух поколений, воспитанных на фантастике.
   Открылась "дорога в сто парсеков".
   Вторую дорогу тоже высветили -- ту, что закруч